***
Всю неделю она мучилась в сомнениях, стоило ли приходить на следующую встречу. Но выплаканные после первого собрания слёзы и истерика, длящаяся не один час, принесли ей облегчение и заставили запихнуть нежелание снова видеть Малфоя на задний план и вернуться в небольшое помещение. В этот раз они разговаривали о чувстве вины, которое преследовало их после войны. Оказалось, что не её одну оно грызло по ночам, липко дыша в затылок оскалом. У одной из женщин — кажется, миссис Пайк — прямо на руках умер ребёнок. Гермиона пропускала каждую историю сквозь себя, пытаясь осознать и принять, сколько людей спасти не удалось. Она заставила себя рассказать о том, как каждая неспасенная жизнь висела на ней тяжелой гирей; о своей беспомощности и возложенной самой на себя ответственности. О невозможности спасти всех. Когда очередь дошла до Малфоя, он фыркнул и сказал, что жалеет лишь о том, что родился в семье Пожирателя смерти. Грейнджер заметила, что каждый раз, когда тот начинал говорить, остальные морщились и вжимались в спинки стульев. Будто он был здесь лишним, инородным. Сражавшимся на другой стороне. И молчаливое осуждение стекалось ото всех к нему, невозмутимому и стойкому. — Пожалуйста, задержитесь сегодня ненадолго, — миссис Хэлз указала на стоящие позади столики с закусками. — Поговорить с кем-то, кто понимает вас, — это тоже один из способов облегчить душу. Гермиона встала и направилась к столам, надеясь побыстрее скрыться. Ещё больше оголять душу не входило в её планы. Она схватила с подноса шоколадную лягушку, чтобы хоть чем-то занять руки. — Грейнджер, — знакомый ледяной голос вызвал дрожь, и она обернулась. Малфой стоял перед ней, сканируя её. Пробирался взглядом под кожу, заставляя кровь бежать быстрее. Она заметила, что он похудел и осунулся, а под глазами залегли тени — издалека этого было не видно. Гермиона замерла в ожидании. Не мог же Малфой из всех выбрать её, чтобы обсудить последствия войны и чувство вины? От этой мысли с её губ слетел нервный смешок, который он заметил, после чего нахмурился. — Что, Золотая девочка не справилась? — Драко выплюнул эти слова, пропитанные ядом, будто знал, куда целиться. — Неужели твои любимые друзья не смогли помочь своей дорогой подружке? Или ты стала им не нужна, когда отпала необходимость в списывании домашнего задания и спасении их задниц? Он говорил это всё с написанным на лице злорадством, упиваясь её растерянностью. Болевая точка заныла от точного удара, поднимая в ней ответную злость. — О, у меня хотя бы остались друзья, Малфой, — прошипела Гермиона сквозь зубы, намереваясь пробить его броню. — А твои где? В Азкабане вместе с отцом? Драко еле заметно вздрогнул от брошенных слов. Они скрестились взглядами в немой битве — так привычно, будто встретились в коридорах Хогвартса. Словно спорили о том, кто выиграет кубок школы или квиддичный матч. Гермиона почти наяву увидела, как его губы складываются в слово «грязнокровка». — Грейнджер... — тихо начал говорить он, но она обошла его, почти бегом направляясь к выходу, чуть задевая плечом. У неё не было никаких сил на то, чтобы оставаться и выслушивать его оскорбления. Она желала вычеркнуть его из жизни, оставив на всех моментах, где он присутствовал, белые пустующие страницы. Малфой — не тот человек, с которым хотелось когда-либо снова встретиться.***
В следующую пятницу утро Гермионы началось с кричащего заголовка «Ежедневного Пророка». «Нарцисса Малфой оказалась в больнице Святого Мунго». Статья рассказывала о том, что мать Драко лежит на пятом этаже, намекая на повреждение рассудка. Грейнджер прекрасно помнила, что именно там уже много лет находились родители Невилла и Златопуст Локонс. Каждая строчка газеты была пропитана язвительностью и невероятными предположениями. Рита Скитер не умела писать, не обливая кого-то грязью. Вечером Малфой был злее обычного; даже скулы словно стали острее, делая его ещё более отторгающим. Он сжимал руки в кулаки и наотрез отказался говорить хоть слово, но остальные и не пытались его переубедить. Драко здесь терпели, а не старались помочь — это читалось в каждом взгляде, брошенном на него. Что-то кольнуло её в области груди, когда после окончания собрания все разбились по небольшим группам, а он остался стоять в стороне, подпирая спиной стену. Будто считал секунды до того момента, когда сможет скрыться. Гермиона, ведомая своим сочувствием и безрассудностью, подошла к нему, стараясь игнорировать разрастающееся волнение и его предупреждающий взгляд. В конце концов, она была гриффиндоркой — бояться Малфоя не входило в список её слабых сторон. — Я читала статью в «Пророке», — сразу выдала Грейнджер, не тратя времени на пустые приветствия. — Пришла позлорадствовать? — его плечи были напряжены, а руки скрещены на груди; всем видом Драко выражал нежелание общаться. — Не все такие же озлобленные и гадкие, как ты, — она закатила глаза. — Я хотела выразить сочувствие и пожелать ей скорейшего выздоровления. Всё, что пишет Скитер, — чушь. И об этом все знают. — Мне не нужно твоё фальшивое сочувствие, Грейнджер, — он наклонился к ней, прищуриваясь. — Выдавай его кому-то, кто в нём нуждается. — Если бы не твоя мать, возможно, Гарри был бы мёртв. И война закончилась бы по-другому, — она выдержала напор его желчи, выпрямляя плечи. — Не все такие же, как ты, Малфой. Большинство людей способно на сопереживание. Гермиона развернулась, не дожидаясь ответа и новой волны враждебности, окатывающей с ног до головы. Оставила его позади, одновременно ругая и хваля себя за решение подойти к нему. «Человечность», — говорила она себе, с каждым шагом убеждая себя в правильности своего поступка. — «Я должна оставаться человечной даже по отношению к нему».***
На пару недель между ними воцарилось нечто, что можно было назвать «перемирием». В понятии Малфоя это было взаимное игнорирование друг друга. И её это радовало. Поначалу казалось, что встречи не дают результата, но после каждого похода ей становилось немного легче. Будто боль вытекала из неё, как капли из плохо закрученного крана — незаметно, но неумолимо. Возможно, дело было и в зельях, которые ей прописали. Гермионе не очень нравилось их принимать — сознание от них становилось путанным, а движения вялыми. Поэтому она старалась минимизировать их поступление в организм, неизменно выпивая только зелье Сна без сновидений. Видеть агонию и смерть раз за разом было выше её сил. Гермиона даже встретилась с Роном и Гарри, активно готовящимся к учёбе в аврорате — возмужавшие, безмятежные и спокойные. То, какой должна была быть и она вместо трясущихся рук и постоянной тоски, циркулирующей в её венах. В привычку вошло исподтишка наблюдать за Малфоем, подмечать степень его плохого настроения. Она вывела для себя формулу, согласно которой чем больше сжимались его губы, тем хуже оно было. Он выглядел отстранённым и… одиноким. Ни разу за всё время не перекинулся ни словом с кем-то из присутствующих, если не считать её. Вопрос о причине его нахождения здесь назойливо крутился на фоне других мыслей, как жужжащая и раздражающая муха, — вроде и не так важно, но покоя не давал. — В психологии это называется метод «сталкивания», — миссис Хэлз рассказывала им про один из маггловских приёмов психотерапии. — Суть в том, чтобы столкнуться со своими страхами и заглянуть им в лицо. Я предлагаю вам посетить место, в котором вы столкнулись с самыми травмирующими событиями. Необязательно идти в одиночку — если есть люди, способные вас поддержать, или те, кто был с вами в момент травмы, вы можете пойти вместе. На следующей встрече мы обсудим, как всё прошло и что вам это дало. Гермиона ненадолго задержалась, перекидываясь парой слов со Сьюзан — молодой женщиной, потерявшей на войне магглорождённого мужа. Иногда ей казалось, что та общается с ней исключительно из-за того, что и сама Грейнджер была магглорождённой, будто та пыталась восполнить недостаток мужа даже таким странным способом. Хотя это могло быть пустой паранойей и недоверием. Она вышла, чуть вздрагивая от прохлады, забирающейся под одежду. Лето неизбежно близилось к концу, лишая остатков тепла. Гермиона повернула голову и увидела Малфоя, стоявшего чуть поодаль с сигаретой в руках. Этот образ показался таким нереалистичным, что она почти споткнулась. Аристократ с маггловской вредной привычкой. Какой-то оксюморон. — Грейнджер, — он затянулся, выпуская дым, — ты так смотришь, потому что хочешь попросить закурить? Или это твоё неправильное воспитание позволяет тебе пялиться на людей в упор? — Вот уж не думала, что твоё воспитание позволяет тебе баловаться маггловской дрянью, — огрызнулась она, тем не менее отводя взгляд. — Это самые дорогие, что можно купить, — Драко усмехнулся одним уголком рта, будто находя в этом что-то забавное. — Если уж убивать себя, то с шиком. — Очень странно, что ты в принципе собираешься себя убивать таким способом. Есть более действенные методы, — Гермиона на автомате сделала шаг к нему, и в нос ударил запах дорого табака с примесью чего-то фруктового. — Буду иметь в виду, спасибо, — фыркнул он, сминая тлеющий окурок о стену. Воцарилось неловкое молчание, настолько густое, что его можно было пощупать подушечками пальцев. Она знала, что сейчас самый подходящий момент развернуться, кивнув на прощание, однако продолжала стоять. Будто в ожидании чего-то. Малфой также не торопился уходить. А было ли вообще место, куда он мог вернуться? Мимолетная мысль, пришедшая в голову так внезапно, что Гермиона не успела её обдумать, сорвалась с языка: — Не хочешь съездить в Хогвартс? — Что? — на его лице так явно отпечаталось недоумение, что его можно было срисовать для наглядного примера в учебник по физиогномике. — Я… — Грейнджер запнулась, уже успев пожалеть о сказанном. — Метод «сталкивания». Я подумала, что и тебе, и мне было бы полезно съездить в Хогвартс, ведь там произошла финальная битва, в общем, — её голос становился тише с каждым словом под пронзающим взглядом серых глаз. Окончательно уверившись, какую чушь она несла, а главное, перед кем, Гермиона дёрнула плечами, пытаясь избавиться от стыда. Позвать Малфоя с собой в Хогвартс — действительно безумие. И его нечитаемое выражение лица, словно высеченное из камня, служило этому явным доказательством. — Ладно, забудь, — нервный смешок сорвался с её губ, словно ставя точку, и она развернулась, чтобы сбежать от этой ситуации. — Грейнджер, — её остановил его голос, и Гермиона обернулась, ожидая едкого комментария, вызванного её предложением. — Когда мы отправляемся?***
Они аппарировали в Хогсмид и теперь медленно шли по направлению к виднеющемуся замку. До начала учебного года оставалась всего пара дней, и это был прекрасный шанс посетить школу до того, как её заполнят ученики. Малфой, хмуро оглядываясь, шёл рядом, засунув руки в карманы. Необходимость хоть чем-то заполнить время дороги кололо нёбо, и Гермиона начала разговор, преодолевая внутреннее сопротивление. — Ты собираешься вернуться, чтобы закончить седьмой курс? — спросила она первое, что пришло на ум. — Чтобы терпеть Гриффиндор ещё один год? Или стать главным объектом насмешек и оскорблений? Спасибо, это без меня, — он вытащил сигарету, поджигая кончик палочкой, — маленький штрих, выдающий его нервозность. — А ты уже получила значок главной старосты? — Нет, — какой-то укол сожаления прошёл через грудную клетку насквозь, и Гермиона тут же попыталась отмахнуться от него. — Я думала о возвращении в Хогвартс, но учитывая обстоятельства… Как ты сказал, не хочу стать объектом сплетен и слухов о героине войны, сошедшей после неё с ума. — И что дальше? — Драко даже курил так, будто это было каким-то ритуалом. Пальцы обхватывали сигарету так, словно та всю жизнь находилась там, слишком вписываясь в образ. Белый дым окутывал его лицо клубами, делая его ещё более бледным. Призрачным. Нереальным. — Сдам экзамены экстерном сразу после Рождества, — Грейнджер еле заметно улыбнулась, прекрасно зная, насколько вымученной эта улыбка смотрелась в сочетании с тоскливым взглядом. — Потом на стажировку в Министерство. — Вся жизнь вписана в график? — он сощурился, пытаясь рассмотреть что-то в ней. Словно хотел пробраться за стены этой натянутой улыбки, разобрать её по частям и изучить. — Что-то вроде, — Гермиона плотнее запахнула куртку, намеренно игнорируя волшебную палочку и возможность наложить согревающие чары. Почему-то холод, раскрашивающий кожу мурашками, заставлял более чётко поверить в реальность происходящего. — Почему ты ходишь на собрания? Не похоже, что ты хотел бы там находиться. Малфой молчал, будто ведя внутреннюю борьбу с самим собой. Размышлял, стоило ли немного опустить броню, чтобы открыться ей. Она не была уверена в том, что он ответит — в конце концов, их ничего не связывало, кроме пятничных встреч среди покалеченных морально и физически людей и её странного предложения о совместном посещении Хогвартса. Не было ни одной объективной причины разговаривать, пытаясь поддерживать нормальное общение. Однако все её действия совершались словно без какого-то влияния с её стороны. Они происходили без привычного анализа и подготовки, будто надиктованные кем-то выше. И сейчас Гермиона шла бок о бок с ним, ощущая, что никого другого и не могло оказаться на этом месте. Будто он, попавший в эту группу поддержки пострадавших после войны, единственный мог понять, действительно осознать ужас происходящего. Это могло — и скорее всего, было — иллюзией. В которую упорно и отчаянно, до скрежета в зубах хотелось верить. И она верила. — Это было одним из условий освобождения, — Драко ответил в тот момент, когда она уже перестала ждать. И слова вытягивались из него с трудом, будто он с силой тянул их сквозь саднящее горло — это было видно по напряженной шее. — Со мной проводили кучу тестов перед судом и после. Они решили, что я очень травмирован всем произошедшим и заключение в Азкабан не выход, — он криво усмехнулся, скосив на неё взгляд. — И вот теперь я обязан посещать эти собрания до тех пор, пока они не решат, что я в стабильном психическом состоянии. Если этот момент вообще наступит. Гермиона заметила, как после этих слов уголок его рта нервно дёрнулся — то ли в раздражении, то ли в неудавшейся улыбке. Малфой сквозил одиночеством, проводящим по его лбу пунктирную линию хмурых морщин. Было ли оно причиной того, что он шёл сейчас рядом и продолжал с ней разговаривать? Но его откровение ударило её в грудь, доходя до сердца, молотящего и толкающего по рёбрам. Будто оно отзывалось на произнесённые им слова и вторило его одиночеству. — Даже если это случилось не по твоему выбору, — Гермиона намеренно вложила в эти слова двойной смысл, надеясь на то, что Драко нырнёт в глубину и рассмотрит его, — у тебя всегда есть возможность вынести что-то из этого. Малфой будто споткнулся от этих слов, медленно поворачиваясь. И она ждала, когда ураган в его глазах выльется на неё цунами, снося глупую попытку быть сочувствующей и понимающей. Вот сейчас он обрушится на неё бурей острот, режущих миллионами маленьких порезов — не смертельно, но всё же ощутимо. — Грейнджер, — позвал он её, когда они уже приблизились к воротам Хогвартса. — Да? — Тогда, на втором собрании, когда я подошёл к тебе, — он поморщился, будто каждое произнесённое слово отдавалось на языке привкусом чего-то кислого и едкого, — я хотел поблагодарить тебя за показания, которые ты давала. За меня и за Нарциссу. Порыв ветра налетел на них, будто стараясь поскорее унести фразы, отдающие горькой искренностью — Гермиона никогда не думала, что у неё будет такой привкус. Не облегчения, а скорее тлеющей вражды, которая сейчас догорала в пересечении их взглядов. Беспокойно потухала, неуверенная в том, что действительно могла исчезнуть. Гермиона еле заметно кивнула, наблюдая за тем, как его плечи чуть расслабляются. И в этот момент произнести что-то ещё вслух казалось неправильным. Буря успокаивалась, превращаясь в волны, ласково лижущие икры — для погружения было ещё слишком холодно.***
Посещение Хогвартса выдалось болезненным, но, как оказалось, необходимым. Это было возвращение в дом, который перестал им быть. Они прошлись по местам, сейчас ничем не напоминающим о случившемся всего пару месяцев назад. Но другая картинка накладывалась на пространство мглой и криками. Гермионе с трудом удалось убедить себя в нереальности вспыхивающих перед глазами сцен. Они с Малфоем исчезли прежде, чем встретили кого-то из преподавателей, готовящихся к началу учебного года. Возможно, ей стоило навестить хотя бы Хагрида, но, заглянув в себя, Грейнджер так и не нашла в себе на это сил. Только дрожь скручивала пальцы, нервно сжимающие ткань джинсов. Обратно они возвращались молча, погруженные мыслями в свои потери, в невозможности их разделить — у каждого было своё море боли. И в данном случае маггловская поговорка «спасение утопающих — дело рук самих утопающих» казалась как нельзя подходящей. Малфой кивнул на прощание, аппарируя. И стоило ей только оказаться на пороге своей квартиры, слёзы нашли выход. Так много солёной воды, топящей её не хуже больших волн, накрывающих с головой. Слёзы опустошили её до дна, оставляя на побережье, покрытом обломками прошлой жизни.***
На следующем собрании каждый рассказывал о посещённом им месте. Не сговариваясь, Грейнджер и Малфой умолчали о том, что были в Хогвартсе вместе. Это ощущалось слишком личным, чтобы вынести на всеобщее***
Это превратилось в их негласную традицию — после каждого собрания приходить в ставшее уже привычным кафе. Они не обсуждали их странные встречи, не вешали какой-то ярлык на их взаимоотношения — это было лишним. Иногда Малфой становился резким, выдавая очередную колкость, но Гермиона быстро поняла, что его едкие комментарии были вплетены в него намертво, как острые шипы. Она больше не боялась уколоться, приняв эту черту характера как неизбежность — в конце концов, он действительно не хотел её ранить. Больше не хотел. Пятница стала любимым днём недели, хоть Грейнджер и не призналась бы в этом ни одной живой душе. Осень окрашивала улицы цветными листьями, принося холодный ветер и дожди, но где-то внутри, в самой сердцевине, было тепло. Ею наизусть было выучено, что Драко пьёт чёрный кофе без сахара — и его прогорклый вкус вписывался в его образ ещё одним идеально подходящим элементом пазла. Они спорили о книгах — Малфой часто критиковал её суждения, заставляя Гермиону яростно возражать, отстаивая своё мнение. Пару раз они вскользь коснулись детства: с неуверенностью Грейнджер рассказала ему о своих родителях и их профессии, ожидая привычного презрения. Но он внимательно слушал, изредка уточняя непонятные ему вещи. — Ты… всё ещё разделяешь мнение о том, что магглорождённые волшебники хуже чистокровных? — Гермиона решилась в один из вечеров задать мучающий её вопрос, висящий в воздухе с самого начала. — Если бы это было так, разве я сейчас сидел бы тут с тобой? — ответил Драко ей встречным вопросом. — Мне кажется, что на самом деле я никогда так не считал. Повторял вбитые в голову с детства фразы отца, который не смог смириться с тем, что мир устроен не так, как ему бы хотелось. Я не хочу закончить так же, как он. Она больше не возвращалась к этой теме, неуверенная в том, что имела право спрашивать о Люциусе и методах его воспитания. Ей хватало его напрягающихся плеч каждый раз, когда речь заходила об отце, чтобы понять, насколько ему неприятно вспоминать что-то, связанное с ним. С осторожностью они касались тем, касающихся друзей: Малфою было трудно вытравить из себя неприязнь к Поттеру и Уизли, несмотря на его попытки держать ровное выражение лица при их упоминании. Гермиона узнала, что Драко продолжал общаться с Теодором Ноттом и Блейзом Забини, которые покинули страну сразу после войны, чтобы не сталкиваться с последствиями. Драко не произносил этого вслух, но она читала между строк — он больше не хотел бежать, подгоняемый брошенным в спину клеймом трусости. И уважение к нему за это решение поднимало его ещё чуть выше в её глазах. Малфой планомерно и медленно пробирался по лестнице вверх, с каждой встречей всё больше стирая прошлый образ, вырисовывая нового себя. — Твои глаза похожи на огневиски, — неожиданно выдал он в один из ноябрьских вечеров. Гермиона приподняла бровь. Он мог сравнить их с чем угодно: чаем, шоколадом, миндалём. Но Драко выбрал именно дорогой алкоголь для сравнения — и в этой детали был весь он. — Сомнительный комплимент, — нервно усмехнулась Грейнджер, не зная, как ещё реагировать. — Я люблю огневиски. Эта фраза выбила из лёгких весь воздух, и от неожиданности её рука чуть вздрогнула, отчего чай пролился прямо на свитер. Гермиона любила искать скрытые смыслы и детали, но в этот момент она запретила себе это делать. Будто стоило взглянуть глубже — и эта глубина потопит, не оставляя и глотка кислорода. В этот раз осень выдалась как никогда тёплой; её раны затягивал лёд серых глаз, разжигая внутри кипящую смолу. Она чувствовала, что переставала быть сломанной.***
Зима пришла незаметно, не выдав ни горстки снега, оставляя улицы пустыми без цветной листвы. Деревья щерились голыми ветвями, простираясь вверх в просьбе хоть чем-то их укутать. Гермиона заматывалась длинным шарфом в несколько слоёв, чтобы хоть как-то спастись от пробирающегося под одежду мороза, раздумывая над тем, что пора бы купить подарки к Рождеству. Мысль о том, что Малфой незаметно пробирается в список людей, которым она хотела бы что-то подарить, ошпарила затылок осознанием того, насколько тот прочно пустил корни в её жизни. Из маленького ростка мимолётного одиночества, они — разделившие его на двоих — вырастили что-то намного более прочное. Грейнджер не знала, выстоит ли оно, но в это хотелось верить. — Сегодня мы используем метод внедрения в стрессовую ситуацию, — миссис Хэлз стояла рядом с большим сундуком, держа палочку наготове. — Для этого каждый из вас встретится с его главным страхом — и в этом нам поможет боггарт. Давайте начнём по очереди. Первым вышел один из мужчин — вроде, Майкл. И это очень сильно напомнило ей третий курс, когда они в предвкушении выстраивались в длинную очередь, готовые встретиться со страхом лицом к лицу. Только сейчас атмосфера была намного более давящей и никто не пытался быстрее встать вперёд: в этот раз не будет гигантских пауков или змей. Будет что-то по-настоящему страшное, вгрызающееся в кости тупой болью. Гермиона видела трупы совершенно незнакомых ей людей, маски Пожирателей смерти, слышала чужие всхлипы и крики. Очередь ещё даже не дошла до неё, но страх клокотал в горле, а вязкая слюна мешала сглотнуть. Кажется, состав воздуха поменялся, заменяя кислород на вибрирующее напряжение. Малфой стоял рядом с ней, надев маску безразличия, но его зрачки расширились, подпитываемые страхом. Она сделала шаг навстречу боггарту, который тут же трансформировался из забавной детской игрушки в лежащее тело Гарри. Всхлип разодрал её горло, когда она навела дрожащую в руке палочку на него, пытаясь выдавить из себя давно знакомое заклинание. Но оно примерзло к губам, и боггарт, почувствовав слабость, поменялся, превращаясь в мёртвого Рона. И после этого выдавал ей непрекращающиеся кадры, сменяясь каждую секунду, будто боясь не успеть показать ей всех: родителей, друзей, однокурсников. Кажется, в один момент там мелькнула белая, до боли знакомая макушка. — Ридикулус, — почти прохрипела Гермиона, наконец останавливая пытку. Это длилось не более полуминуты, показавшейся вечностью. Концентрированная боль разливалась по артериям, возвращая мыслями в прошлое. Дрожь продолжала ломать её тело, и она прислонилась к стене, пытаясь выровнять сбитое дыхание. Малфой, бросив на неё взгляд с плескающимся в нём отголоском беспокойства, сцепил зубы, занимая её место. И то, что она увидела дальше, заставило забыть о только что увиденном. Потому что Грейнджер смотрела на себя, распластанную на полу в нелепой позе. Спутанные кудри наполовину закрывали бледное, бесцветное лицо. А над её телом возвышалась Беллатриса Лейстрендж, обнажив зубы в насмешливом оскале. Помещение заполнил жуткий хохот, отдающий пулями в висок. Она вскинула голову, неверяще вглядываясь в побледневшего Драко. Все краски будто исчезли с его лица, оставляя лишь полотно с ярко написанным ужасом. — Ридикулус, — его голос в один момент выключил звук, оставляя гулкую тишину. Гермиона даже не посмотрела на остальных, убежденная в том, что сейчас они шокированно переглядывались, готовые начать обсуждать это между собой. Но это не имело значения, потому что Малфой резко развернулся и исчез за дверью, даже не оглянувшись. Она отмерла, подхватывая своё и его пальто, и бегом направилась за ним сквозь столпившихся людей и их цепкие липкие взгляды, сосредотачиваясь только на двери, за которой он только что скрылся. Грейнджер выскочила за дверь, тут же резко останавливаясь. Драко курил жадно, делая слишком глубокие вдохи — будто от сигареты сейчас зависела его жизнь. Словно если он отпустит её, перестанет обхватывать губами фильтр, то произойдёт что-то ужасное. Она медленно пересекла разделяющее их пространство, протягивая ему пальто, но он даже не посмотрел в её сторону. Порыв ветра подхватил её волосы, отчего одна прядь коснулась тлеющей сигареты, и волосы с треском опалились, оставаясь на кончиках чёрными и обугленными. Будто той искры, коснувшейся её, было недостаточно для того, чтобы вспыхнуть настоящим пламенем. Гермиона упрямо сжала зубы и накинула на его плечи пальто. Я не дам тебе замерзнуть и покрыться толстым слоем льда. — Драко, — начала говорить она, но Малфой обернулся, перебивая. — Забудь, Грейнджер. Просто, блять, забудь, — он дёрнул плечом и выкинул окурок под ноги, и тот прямо между ними погас. Малфой развернулся, по всей видимости собираясь аппарировать, и Гермиона знала, что этот момент был решающим. Потому что стоило позволить ему сейчас уйти — и не будет больше никаких пятничных посиделок, разговоров и горячего чая. Всё выстудится, затаптывая искры. Что-то в голове щёлкнуло. Её смерть была для Драко Малфоя самым большим страхом. Не это ли причина, почему ей сейчас так отчаянно хотелось вцепиться в него и не отпускать? Не это ли объяснение? Ответ на все вопросы. И она сделала свой выбор, хватая его за руку в последний момент, аппарируя их на порог своего дома. Драко растерянно моргнул, а потом медленно опустил на неё взгляд. В нём было всё: трескающийся лёд, выпускающий наружу шторм. В нём был привкус ртути, которую не хотелось с себя стряхивать. Её пальцы всё ещё сжимали его ладонь, и Гермиона продолжала за неё цепляться. Словно стоило отпустить — и он исчезнет, растворится дымом. Молчание перетекало между ними секундами, складывающимися в минуты. Разговор без слов отражался в их зрачках отсветом какой-то надежды; незаданного вопроса, требующего ответа. И она ответила. — Не уходи. Фраза — спусковой крючок. Выстрел в голову. Повёрнутый в замке и после потерянный ключ. Гермиона видела, как первая снежинка опустилась на его ресницу, когда он наклонился к ней. Все нити сошлись в одной точке, приводя их к этому моменту. Губы столкнулись почти в невесомом прикосновении, и она закрыла глаза, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Гермиона приоткрыла губы, позволяя ему углубить поцелуй. На вкус Драко был как глоток морозного воздуха в зимний день. Предвкушение праздника и какого-то чуда. Рассеивающийся дым с привкусом горечи на кончике языка. Пальцы ломало от желания прикоснуться к нему, и она положила ладонь на его щеку, наконец ощущая кожей колкую щетину. Малфой выдохнул прямо ей в губы и зарылся рукой в волосы, притягивая ещё ближе. Это ощущалось как концентрированное тепло. Огонь, который всё-таки разгорелся. И они не позволили ему погаснуть. Грейнджер оторвалась от него, замечая, что его волосы успели покрыться снегом. Его глаза были подёрнуты дымкой, а губы — влажными от поцелуя. Она не предложила ему войти, просто распахнула дверь. Гермиона точно знала, что он пойдёт следом. Скинула промокшее пальто на пол и обернулась к нему. Драко казался немного растерянным, но, когда словил её взгляд, вся неуверенность слетела с него. Он сделал несколько шагов, чтобы вновь её поцеловать. Она не знала, как можно одновременно чувствовать, что тебя выпивают до дна, при этом наполняя, но это ощущалось именно так. Малфой пах терпким цитрусом и мускусом, и этот запах мягко обволакивал её с каждым новым прикосновением. Ей всегда казалось, что этот момент произойдет с неловкостью и смущением, но… всё было так органично, когда Драко снял с неё свитер, перед этим кинув вопросительный взгляд и получив кивок. Гермиона больше не хотела мочить ноги, стоя у берега. Настал момент нырнуть с головой или больше никогда не плавать — и свой выбор она сделала не задумываясь. Откладывая анализ на потом или никогда. Её пальцы порхали по его телу, запоминая каждый изгиб. Всё её естество, каждая молекула и частица считывала и записывала эти секунды, когда его язык скользил по шее вниз, оставляя влажную дорожку. Он отпечатывал на ней себя, почти незаметно, но слишком ощутимо, чтобы когда-нибудь об этом забыть. — Гермиона, — Драко впервые произнёс её имя, и оно звучало как просьба. Или обещание. Возможно, всё вместе. Они вплетались друг в друга, становясь единым целым. Никогда раньше она ещё не ощущала такой наполненности, и счастье покалывало глаза непролитыми слезами. Вновь и вновь. Поцелуи, шёпот, тихие признания. Море вышло за берега, не в силах оставаться спокойным. Рассвет пробивался сквозь шторы, оставляя полоску света на щеке спящего Драко. Грейнджер тихо поднялась с постели, подходя к окну и замечая, как небо включает свет, отсвечиваясь от сугробов, успевших образоваться за ночь. Всё пространство вокруг белело, светлое и сверкающее. Снег занёс уродливую наготу деревьев и чернеющей земли. Отогнал тьму, сгущающуюся уже не один месяц, открывая взгляду ясность. — Чаю? — хриплый вопрос ударил её в спину, и она обернулась к Малфою, сонно щурящемуся от яркого света. — Кофе, — уголки губ приподнялись в лёгкой улыбке. Зима пыталась пробраться в дом, окутать их морозным воздухом и выстудить. И в этом льду, в окружении снега и призраков прошлого лишь два горячих сердца стучали в унисон, не позволяя холоду коснуться их. Им было тепло.