Чулки

      Мягкие поцелуи дразнили разгоряченную кожу. Сережа несколько раз отрывался, поправляя спавшие на лоб волосы, что неприятно щекотали лицо. Олег же просто ждал. Ждал, стараясь не думать как он в свои, без малого тридцать пять лет, согласился надеть чулки и сменить устоявшуюся позицию.       Сережа убирает прядь за ухо, ловя губами затвердевший сосок, и слегка посасывая его.       От прикосновения влажных губ, к жаждущей коже, по телу Волкова прошлись сотни маленьких электрических разрядов . Мужчина слегка приоткрыл губы, чтобы лучше дышать. Разумовский же принял этот жест по своему. Оперевшись на локоть, он накрыл губы Олега своими.              Тяжелое дыхание перебивал только звук биения их сердец.       Поцелуй получился мокрый, страстный, полный любви, желания и похоти. Когда от напряжения разум начал туманиться, Сережа отстранился. Ниточка слюны, как-то по особенному бликовала.       Руки парня уже во всю ласкали нетерпеливого мужчину: Олег то и дело порывался перехватить инициативу. Сережа вел ладонями по груди и ключицам, чувствуя острые косточки и затвердевшие соски; по рукам и животу, ощущая как мелко подрагивают напряженные мышцы; по бедрам и разведенным ногам, осязая как нежная кожа сменяется, сначала рельефной кружевной резинкой, а после переходит в гладкий шелк.       Волков подается тазом вперед, привлекая внимание Разумовского к оттопыренным боксерам. Разумовский слегка касается бугорка пальцами, наблюдая за тем как по телу партнера бежит дрожь.       Он очень любит получать эстетическое удовольствие во время процесса. Ему нравится дразнить партнера, смотреть как у того дрожат колени от прикосновений. По долгу играться, пока мольбы не станут искренними. Получать удовольствие от власти, зная, что месть будет сладкой для обоих. — Сереж, прошу. — севшим голосом произносит Олег. Его кадык дергается, от частого глотания слюны, по лбу течет капелька пота, ресницы подрагивают, а черные брови сведены к переносице.       Разумовский ухмыляется, царапая ноготками ребра Олега. Мужчина издает сдавленный стон, чуть выгибаясь навстречу рукам Сережи. — Пожалуйста, котенок. — шепчет Волков, с мольбой глядя на любовника.       Сережа касается губами шеи, чувствуя быструю пульсацию венки; слегка прикусывает кожу у яремной впадинки, кусает за твердое плечо. Олег вздрагивает, но расслабляется, а Сережа продолжает экзекуцию.              Мысли Волкова полностью пронизаны похотью. Розоватый туман, словно с картины Клода Моне, окутал его разум. Хочется больше. Больше прикосновений, больше взглядов, больше ласки, больше Сережи.       Шелк с визгом рвется, и бедро Олега опаляет холодный воздух. До мужчины не сразу доходит, что произошло. — Сереж, что ты сейчас сделал? — Олег приподнимается, чтобы лучше видеть лицо парня. — Ерунда, я порвал чулок. — он пожимает плечами, возвращаясь к ласкам.       Олег сбрасывает его руки со своей груди, тут же садясь на кровать. На щиколотке болтается чулок. Точнее то, что от него осталось. — Ерунда, Сереж?! — чуть ли не кричит Олег, — Да, ты, блять, знаешь сколько они стоили? — Олеж, это не важно. — Разумовский пытается поцеловать мужчину, но тот отворачивается. — Серый, семь восемьсот. Семь восемьсот за то, чтобы ты порвал хорошую, итальянскую вещь! — стаскивая с себя уцелевший чулок и лоскуты от другой половины пары, возмущается Олег. — Сколько?! — глаза Разумовского округляются от удивления, а губы приоткрываются. — Семь, мать его, тысяч и восемь, блять, сот, сука, рублей. — Олег, я не знал. — оправдывается парень. — Это, блять, почти хорошая антипригарная сковородка и еще две тыщи сверху. — Малыш, я правда не знал. — Теперь, блять, будешь. — он встает с кровати, — Ебись тут один. Я обиделся на тебя и твои поганые руки! — Олеж, подожди. — Разумовский вскакивает, хватая уходящего мужчину за запястье. — Я куплю тебе ту сковородку, венчик и новые чулки, только не обижайся. — Ага. Нахуй сходи, со своей сковородкой. Я, блять, мучился, выбирал! Кое-как их надел, а ты их, блять, порвал! — Малыш, я же не знал, — Серёжа, обнимает мужчину, целуя в щетинистую щеку, — Прости меня. Я очень ценю это, солнце, извини. — Ты правда купишь ту сковородку? — черты лица смягчаются, на лице появляется лёгкая улыбка — Конечно. — произносит парень. Олег улыбается, кивает головой, выкидывая испорченную пару и седлает бедра Разумовского.       Птица сидит в кресле, сложив руки на колене, слегка качая носком. В его янтарных глаза отражается откровенная картина: бледные руки Разумовского скользят по смуглой спине, сжимая, поглаживая, щекоча. Олег выгибается, плавно двигая тазом. — Что я могу сказать в заключении? Не рвите, люди, предметы женского гардероба, ведь, самое скромное платье или непримечательный чулок, может стоит как половина месячной зарплаты в регионе. У меня все. Спасибо. Искренне ваш, Птиц.