Начало

Лололошка не уверен когда все началось, когда он не побоялся сам идти и навсегда сжигать дотла мосты. Мысли метались, заставляя хвататься за все возможные варианты и слушать. Выслушиваться в тихий стук ножа при нарезке ингредиентов и спокойные слова, пытаясь не накладывать чужие образы на Бастиана, он не заслуживает становиться для него обычной заменой. Слушать недовольное пыхтение Люциуса, сидя рядом разбирая книги, он уже не помнит что именно они искали, да и его образ начинает размываться перед глазами. Отворачиваться, но слушать, как Катрин пытается спрятать слезы делая новое устройство и её еле слышные, неразборчивые слова. Качать головой и прислушиваться к смущённому бурчанию Джейса, глазами замечать, как крылья трепещут, а под тёмными волосами скрывается румянец. А для чего? Для того, чтобы понять, когда все пошло не так, и да, он, как бы ему не хотелось, нашёл. Довин Баан. Мироходец, такой же как и он, о нем известно всё и одновременно ничего. Бастиан упоминал, что он великий изобретатель и ненавидит сладкое, это всё что он помнит. В те моменты мутные, фиолетовые глаза наполнялись грустью, будто он сожалеет, что практически ничего не помнит. Может так и есть. Но Лололошка не уверен, он сам всеми силами пытается перестать видеть в Бастиане Блэка, они одновременно одинаковые и в тот же момент разные. Как две снежинки, на вид похожи, только приближение видны явные отличие. Люциус шипит, кусается и язвит, но рассказывает о странном парне, они встречались раз, может два раза. Лололошка тогда даже не знал о ком речь, он просто слушал, как всегда. Как всё время. Слушал о странной речь, о нетипичной одежде и словах. Он слушал поверхностные факты, что позже превратятся в бесполезные, но один всё же помог — их магия слишком похожа. Люциус, резко кидая ещё одну книгу в стопку сказал, что, когда он телепортируется на мгновение их магия становится идентична, после полубог лишь смеётся и спрашивает — Вы случаем не родственнички? - а потом заходит хохотом замечая его смущение. Катрин, привинчивая последний болт обмолвилась, что отец любил шутить, качать ностальгически головой и говорить, что она копия матери, и потом гордо добавлять, что ум его. А позже, принося ему чашку горячего чая, добавила — Ваши повадки похожи — и с грустным смешком садится рядом, наблюдая за собранным механизмом. Он тогда отводит глаза, предпочитая умолчать, что похожи не повадки, а реакции. Джейс был первым, кто дал достаточно информации и помог понять многое, может даже слишком многое. Хрупкий дневник с местами жирных пятен отдаётся горечью, а смущение и бурчание складываемой картинкой. Кто же знал, что человек, которому он так сильно не доверял приоткроет занавесу тайны, и покажет истинное лицо. Лололошка откладывает перо и смотрит на свое творение, множество надписей написанным угловатым почерком, местами становится на столько мелким, что невозможно разобраться. Теория кажется безумной, вот только холод за его спиной подсказывает, что он прав. От существа сзади несёт железом, камнями и пылью, будто он снова в пещере. Холод на столько пробирает, что заставляет передёрнуть плечами и накинуть рядом лежащее одеяло, только после этого он расслабляется. Прямой угрозы нет. Тишина даёт необходимый покой, на мгновение. Лололошка не замечая пристальный взгляд в свою спину, хватает листок уже с высохшими чернилами и передаёт через плечо. Лист быстро хватают, и парень слышит, как чужие пальцы сминают бумагу, а холод за спиной нарастает. На несколько миллисекунд ему кажется, что он слышит тихое рычание, но все стихает, как и холод. Все становится на свои места, а парень облокачивается на спинку стула и смотрит в окно. Бутон завянувшего дурмана упал и покоится на подоконнике возле своего горшка. Лололошка хрипло смеётся, и говорит сам себе: — Нельзя путать тишину с молчанием.