Драматичный роман в стиле омегаверс:
«Серебряный Принц, или Одиночество — это поправимо».
Сказка для взрослых в трёх частях.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Глава 1
Глубокая ночь. Вдоль нависшей над морем скалы, тянется пустая горная дорога. Стою на узком и скользком парапете. Где-то далеко внизу за спиной раскинулся мигающий разноцветными огнями, как новогодняя ёлка, город. Равнодушный и чужой. Подо мной — пропасть. Огромные волны бушующего моря с оглушительным грохотом вгрызаются в чёрный гранит, захлебываясь шапками белой пены, и с ревом откатываются обратно, оставляя после себя на острых камнях клочки буро-зелёных водорослей. Хочу слиться с ними, раствориться в горько-соленой воде. Только что я бросил своего любимого, и прямо у меня на глазах погиб мой лучший друг. Хотелось всё забыть, не чувствовать на своем теле шрамов, не помнить того, что со мной произошло. Освободиться, очиститься от скопившейся во мне мерзости. Оставалось лишь шагнуть в пустоту. Кому нужен использованный во все дыры одинокий омега, с изуродованным шрамами телом и душой, который в своей жизни не умеет ничего, кого готовили доставлять сомнительное удовольствие клиентам? Правильно, никому. А мне только недавно исполнилось семнадцать. Или уже? С молчаливого согласия того, ради кого я был готов на всё, меня ломали и калечили. То, во что меня превратили, теперь всегда будет смотреть из зеркала, и то, что мне пришлось пережить рядом с самым любимым человеком, поступившим со мной бесчестно и так жестоко, даёт полное право свести счёты с жизнью. Я бы и раньше это сделал, но там, где я был… нас хорошо охраняли. Круглые сутки не спускали глаз. Ну как же, двенадцать живых станков, зарабатывавших Хозяину деньги, и не просто деньги, а приносивших огромные барыши. От него уходили исключительно мёртвыми, и только мне, благодаря помощи, как ни странно, врага и воле случая, удалось вырваться на свободу. А вот друг, который должен был бежать вместе со мной, остался там навечно, и это больше всего убивает. Никогда с его гибелью не смирюсь. Свобода для меня — это смерть, потому что без гроша в кармане, жилья и документов податься некуда, домой я ни за что не вернусь, да и пешком слишком долго добираться, к тому же, если меня поймают… даже думать не хочу, что в таком случае со мной сделают. Вовсе не прельщает безрадостная перспектива в качестве наказания, быть проданным за огромную сумму какому-нибудь конченому садисту. Ему разрешат делать всё, он сможет воплотить в жизнь свои самые больные фантазии, которые без сомнения закончатся для меня летальным исходом. Если желающих позабавиться со мной не найдётся, в чём лично я глубоко сомневаюсь, запорют плетьми до смерти. Никто не заступится. Никто не поможет. В этом городе знакомых нет. Так или иначе, убьют и сожгут в печи. Да-да, у них и такое оборудование имеется. Даже если кому-то придёт в голову меня искать, прах никто не идентифицирует. Уж лучше самому избавиться от бренного тела, во всяком случае уйду без уготованных мне мучений. Почему многие боятся умирать? Это жизнь приносит боль и страдания, а смерть — избавляет от всего. Но, прежде чем переступить порог жестокого мира, хотелось напоследок насладиться воздухом призрачной свободы, поэтому я продолжал стоять. Еще чуть-чуть, совсем немножко. Осень. Дождь. Эта противная мелкая морось зарядила сыпаться с затянутого грязно-серыми тучами хмурого неба и не думала прекращаться. Порывы сильного ветра срывали с тлеющей в губах, первой в моей жизни и последней сигареты сизый дым, которым тщетно пытался заполнить образовавшуюся внутри меня пустоту. Выдували из тоненькой, снятой с чужого плеча, насквозь промокшей тесной курточки остатки тепла. В карманах украденных, таких же маленьких брюк, денег и документов не было, зато обнаружилась полупустая пачка табачных изделий вместе с одноразовой зажигалкой. После первой затяжки я даже не кашлял, настолько успел надышаться дымом, пока выбирался из огня. Окурок полетел в ночь, рассыпаясь веером мелких, быстро гаснущих в темноте сверкающих искорок. Ледяные струйки пресных слёз забирались за воротник, пропитывая влагой гольф, противно скользили по спине, стекали по отросшим ниже поясницы волосам. Холодно. Но мне безразлично. На улице так же холодно и мерзко, как и в моей душе. Мне не больно, нет. Пусто. Эта всепоглощающая пустота поселилась внутри очень давно — еще когда я жил дома. Да, когда-то у меня был дом, семья, если это можно так назвать. Вечно пьяные родители и четверо младших братьев по лавкам. Зачем, спрашивается, нужно было плодить нищету. Любят детей, скажете вы? Ха! Как бы не так! Их интересовало только пособие, которое с успехом каждый день пропивалось, и льготы. Льготы на оплату жилья, если ту хибарку, в которой мы прозябали из года в год, можно назвать жильём, бесплатный детский сад и школу. Едва получив на руки аттестат, после очередного скандала и побоев пьяного вдрызг отца-альфы я вступился за самого младшего. Он по неосторожности разбил бутылку с их ежедневным пойлом. И почему её нельзя поставить на столешницу? Что за манера — сидеть за столом, а бутылку всегда держать под ногами? Прикрывая собой братишку, от сыпавшихся куда попало ударов и выносившей мозг нецензурной брани папы-омеги, я не выдержал и сбежал, правда не сразу. Прижав к себе зарёванного малыша, я забился в дальний угол детской, и укачивал его до тех пор, пока ребёнок не перестал всхлипывать во сне. Ну надо же было ему забежать на кухню пожелать отцу и папе спокойной ночи! Да, правильно, так и нужно делать, только не в нашей семье. Лучше бы лёг вместе с остальными детьми, но они старше и, наученные горьким опытом, соображают, как с пьяными себя вести, а этот же совсем кроха и не понимает: если предки в таком состоянии, близко лучше не подходить. От них толком и спрятаться негде. Кухня, две комнатки: наша и родителей, крошечный коридор, ванная, туалет, переделанный из узкой кладовки платяной шкаф, и всё. Дом построен так, что под одной крышей живёт четыре семьи. Единственное преимущество — это отдельный вход с улицы в такие же, как у нас, крошечные квартирки, и собственный маленький дворик, где на верёвках под широким навесом у нашего папы-омеги беспрерывно сушилось свежевыстиранное белье. Я долго прислушивался, когда на заставленной пустыми бутылками кухоньке стихнет звон, уцелевшей после побоища тары. Уменьшится пьяный смех, не будет слышно бульканья раздобытой где-то в закромах разливаемой жидкости, и перестанут стукаться друг о друга стаканы. Подождал еще немного, пока все угомонятся и уснут. Осторожно уложил на согретое мною место братишку, на цыпочках выбрался из комнатки, в которой мы, за неимением кроватей, на тонких одеяльцах вповалку спали на полу, и пробрался в спальню родителей, рискуя каждую секунду быть обнаруженным. Несмотря на алкогольное опьянение, спят они очень чутко, всё-таки это не обычные люди, и обладают острым обонянием, зрением и слухом. Я подкрался к покосившейся тумбочке, что едва удерживала равновесие на трёх ногах, тихонько выдвинул верхний ящик и достал тощую пачку мелких купюр. Есть! Мне не нужен свет, чтобы определить их достоинство. Отсчитал ровно столько, сколько требовалось заплатить за проезд на автобусе в другой город. Я точно знал, куда направлюсь. Хорошо, что догадался заглянуть в дорожный справочник, теперь мне известна стоимость билета, и денег, на копейку больше, чем надо, — не возьму. Остальное кладу на место. Простите меня, малыши, наши предки по-любому завтра это пропьют, а так я хоть что-то попытаюсь изменить в своей опостылевшей жизни, да и родителям будет легче, кормить придётся меньше на один рот. Через месяц мне исполнится семнадцать и материальную помощь на меня прекратят начислять, попойка как раз и была приурочена к последней выплате. Считается, что в этом возрасте нужно быть самостоятельным, а куда может пойти работать человек без образования — мыть полы? Согласен и на такую работу, но я же не один желающий. В нашем городе, даже непрестижные места заняты все, устроиться можно только по протекции или блату, к сожалению, влиятельных знакомых у наших родителей нет. Это в нормальных, обеспеченных семьях дети продолжают получать знания в институте, однако стоит это очень дорого. Мне, к сожалению, подобное не грозит, хотя учиться люблю, мне всегда легко давались любые предметы, и преподаватели были мной довольны. В начальных классах я ходил на продлёнку, а когда подрос, до самого вечера оставался в школьной библиотеке (очень удобно, когда самые разные книги всегда под рукой), там же делал уроки, поэтому близкими друзьями как-то не обзавёлся. Я привык игнорировать обидные и унизительные насмешки одноклассников и соседских мальчишек по поводу заношенной одежды и потрёпанной обуви, старого портфеля и неизвестно от кого оставшегося спортивного костюма. Я любил гимнастику. Благодаря природной гибкости и хрупкому телосложению мне позволили бесплатно посещать тренировки, правда не без помощи директора нашей школы, который присутствовал при отборе учеников. Конечно, ни на какие соревнования я не ездил, хотя каждый раз приглашали. Из-за отсутствия денег на проживание и проезд приходилось отказываться, но занятия посещал регулярно. Это была единственная отдушина, где я мог отрешиться от всех мыслей и, растворяясь в музыке, парить в небесах. Жаль, что длилось это недолго, из-за недостаточного финансирования школу расформировали и секцию пришлось закрыть, но я многому успел научиться. Я неслышно поставил замок на защёлку, возле зеркала положил записку: «Не ищите меня», и тихонько прикрыл входную дверь. Не думаю, что до утра к нам может кто-то залезть, воровать всё равно нечего. Уходил налегке: футболка и потёртые старые джинсы, на ногах видавшие виды кроссовки. Хорошо, что на улице лето, не замёрзну. В руке пол-литровая бутылка из-под водки с сырой водой — если не есть, то пить в дороге что-то надо. Надеюсь, родители утром не станут пересчитывать уцелевшую стеклянную тару, перед тем как пойти сдавать. В кармане аттестат и паспорт, без документов мне не продадут билет. Двухчасовая прогулка пешком, и я — на автовокзале. Торопливо занял очередь в кассу. Я первый. Пожилой охранник хмуро на меня покосился, но ничего не сказал, и вскоре совсем перестал обращать внимание. Тем лучше. Я отыскал глазами расписание. По карте расползалось хитрое плетение паутины дорог, и в разных направлениях были нарисованы стрелочки с номерами маршрутов. Очень хотелось побывать на море, никогда его раньше не видел, по понятным причинам, наша семья вообще из города никогда никуда не выезжала. Это будет моё первое путешествие так далеко от дома. На побережье устроился уютный, летом утопающий в зелени, небольшой городок. По сути дела, он являлся развлекательным центром, с благоустроенными золотистыми пляжами, крытыми бассейнами, гостиницами и роскошными дачами богатеев. Однажды я проходил через парк и слышал, с каким восторгом о нём рассказывали мальчишки. Специально я не подслушивал, просто шёл по центральной аллее позади них. Шестеро модно одетых подростков очень громко обсуждали поездку и делились впечатлениями. Оказалось, что круглый год из близлежащих промышленных городов туда ездят отдыхать. Возможно, в каком-нибудь кафе или баре меня возьмут мыть посуду или полы, на большее я не рассчитываю. Нужный автобус отъезжает в пять, значит, касса откроется в четыре, ждать еще почти два часа. Я вышел на улицу и с наслаждением вдохнул аромат ночной зелени, реально начала кружиться голова, неужели это запах свободы настолько пьянит? Нет, со мной творится что-то неладное, раньше такого никогда не было. Может, заболел? С опаской потрогал лоб, нет — это не температура. Тогда — что? Непонятно. Накатила противная слабость, ныла поясница, начало клонить в сон, но спать нельзя, иначе пропущу время открытия заветного окошка с полукруглым отверстием, не куплю билет и не смогу уехать. Нужно вернуться в зал. Если тут упаду, а, похоже, это случится очень скоро, то до утра в густом кустарнике меня никто не найдёт. Шатаясь, снова подхожу к кассе, возле неё уже стоит молодой человек, лет на десять старше, и как-то странно на меня смотрит. С чего бы? А я — замер. Большие, чуть раскосые тёмные омуты карих глаз, с застывшей, как насекомое в янтаре, смешинкой. Идеальные черты лица просто притягивают, прямой нос, пухлые губы… Собранные в высокий хвост длинные чёрные волосы он небрежным движением перебросил за спину. Серебристого цвета элегантный костюм сидит на нём бесподобно. Кипенно-белая рубашка, чёрный галстук. Дорогие кожаные туфли дополняют ансамбль. Я смотрел на это великолепие и не мог оторвать взгляд. Боже, какой красивый! Настоящий серебряный Принц из сказки! — Вам сюда? — спросил я, прочищая внезапно пересохшее горло. Он посмотрел мне в глаза, как будто заглянул в душу, и молча подвинулся, освобождая место. — Спасибо, — я с трудом сдерживал тошноту, да что же, в конце концов, со мной происходит?! Боковым зрением заметил, как он с силой втянул носом воздух. Зачем? Не понимаю. Вечером я тщательно вымылся, и одежда на мне хоть и старенькая, но хорошо выстирана. Мысли путались. Перед глазами всё плыло. Пить! Попытался открутить пробку, но бутылка выскользнула из ослабевших рук, и со звоном по мраморному полу, вперемешку с брызгами воды, веером разлетелись стеклянные осколки. Чёрт! Теперь всю дорогу буду умирать от жажды, в кармане не останется ни копейки, все деньги придётся отдать за билет, дай бог, чтоб хватило. Я не знал, что нужно платить комиссионный сбор, только возле кассы прочитал на листочке объявление. Хорошо, что где-то с полгода назад начал потихоньку сдавать по паре пустых бутылок так, чтобы родители не заметили, всё равно эти деньги пропивались, хотел малышам к празднику что-нибудь вкусненькое купить, собрать удалось совсем немного, но я на всякий случай прихватил их с собой, теперь эти деньги уйдут на доплату. Давешний охранник направился в мою сторону. Сейчас начнётся… — Что здесь происходит?! — отражаясь от стен пустого зала, в ушах эхом пророкотал его вопрос. — Ничего. Простите, похоже, пареньку стало плохо, — ответил незнакомый голос. Такой прекрасный и завораживающий… — Он пьян? — в голосе стража порядка сквозила откровенная брезгливость. На остатках бутылки мужчине удалось разглядеть порванную этикетку, гласившую, что в стеклянной таре находилось пол-литра одного из самых дешёвых вино-водочных изделий. — Нет. Я позабочусь о нём.