***
Если бы Силко знал, чем обернётся затея с Мерцанием, подумал бы дважды. Трижды. Передумал бы вообще. Потому что меньше всего он хотел разбираться с вышедшим из-под контроля сопляком Деккардом под Мерцанием. Правда, эту гору мышц с безумным сиреневым взглядом и «сопляком»-то уже язык не поворачивался назвать. Сорвавшаяся с цепи слабовольная экспериментальная крыса, почувствовавшая силу. Глупо, очень глупо с его стороны было пить сразу двойную дозу вопреки заветам Синджеда, который просто так ни о чём не предупреждал. И в итоге — столкновение с пилтоверскими шавками, которым Вандер почти успел продать Заун за мнимую безопасность своих «детей». Дети, опять дети, везде эти несносные дети… Вандера, по-хорошему, надо было бы добить — раздробленная грудная клетка, проткнутая прутом печень, рваная рана на шее… Милосерднее было бы помочь ему умереть, но пришлось отвлечься и вспомнить все свои немногочисленные боевые навыки, чтобы вовремя всадить нож в живот и вскрыть психованного мутанта от пупка до горла. Стараясь отдышаться — Силко слишком давно не практиковался, — он не сразу заметил на поле этой импровизированной бойни новое действующее лицо. Выбираясь из-под обмякшего тела Деккарда, Силко обернулся на хриплый булькающий стон Вандера — и тут же оказался сбит с ног. Тусклый голубой комок, который при внимательном рассмотрении оказался маленькой девочкой, отчаянно жался к его телу — мокрому от чужой крови, липкому, измазанному в золе от догорающих рядом балок того, что раньше частично было «Последней каплей». Силко мог бы её убить или даже просто бросить возле тела Вандера — к утру её или растащили бы на кусочки бродяги, или забрал бы кто-то более ушлый для продажи в бордель. Но… не смог.***
Детское знакомство прошло не очень хорошо. Джинкс в первые дни после происшествия с Вандером, ни в какую не желавшая покидать его колено, уже ноющее от сидения в неподвижной позе, вскинула голову, словно сторожевая собака, едва дверь в кабинет приоткрылась с негромким скрипом. Когда Силко всё-таки оторвался от документов, то застал прелюбопытное зрелище — двух таращащихся друг на друга детей. Они оба были напряжены — Силко видел это по сжатым кулачкам Джинкс и взгляде исподлобья у Виктора. Они выглядели как дикие зверята, впервые увидевшие себе подобных, и как будто ждали команды, чтобы броситься в драку. Джинкс была очень боевой девчонкой. Несмотря на неполные десять лет, она умела стрелять из пистолета, не пугалась взрывов и так и лезла что-то смастерить, что должно было впоследствие разлететься на кусочки с максимальным радиусом поражения. Виктор был другим. Более спокойный и уравновешенный, он и интересовался совершенно другими вещами, его инженерные притязания лежали в куда более мирном русле, скорее даже… утилитарном. — Джинкс, — Силко мягко положил ладонь на её плечо, ощутив, как от этого она чуть расслабилась, — это Виктор. Он работает с доктором Синджедом, я тебе про него рассказывал. Виктор, — он поднял взгляд, замечая, что Виктор чуть сместился, ближе к стенке, чтобы иметь под плечами опору, — это Джинкс. Она… теперь будет жить со мной. С нами. Джинкс от этой поправки дёрнулась — Силко уже знал, насколько ей важно, чтобы всё время уделялось ей одной, как будто Вандер совсем не обращал на неё внимания, — и, очевидно, такое положение дел её не устраивало. Силко пришлось встать, — Джинкс позволила снять себя с ноги, но тут же вцепилась в руку, держась настолько рядом, что почти что прижалась к нему, — дойти до Виктора и присесть — колено неприятно хрустнуло, зато ноющая боль всё же отступила. — Я очень надеюсь, что вы…подружитесь. — Силко поднял взгляд на Виктора — тот всё же был старше, и Силко очень ждал от него более разумных поступков. Было ли таким протягивание Джинкс ладони, сказать сложно. Потому что когда она всё же схватила Виктора за руку и сжала, тот ойкнул. — Джинкс. Шмыгнув носом, она всё-таки смилостивилась и отпустила Виктора, тут же вцепившись в жилет Силко не менее крепкой хваткой. И продолжала смотреть и следить за каждым движением, будто ожидая подвоха. Какой же дикарёнок ему достался… и как это было похоже на него самого. А вот Виктор вроде даже не обиделся. Чуть потряс ладонью и даже слегка улыбнулся. Удивительной флегматичности дитя в таком месте как Заун. — Тебе нужна помощь? — Мне… некуда больше идти, кроме как к вам. Доктор занят. С Виктором было всё сложно. И если Джинкс Силко ещё мог считать своим ребёнком, — всё же когда-то Вандера он считал за брата, — то Виктор… В рабочее время — которое у Синджеда здорово отличалось от общепринятого — он эксплуатировал парня вдоль и поперёк в своих экспериментах и опытах, и лишь когда Виктор почти валился с ног от усталости, отпускал. И Виктор шёл ко второму человеку, который в Зауне не хотел его прибить просто из жалости. Силко, может, и не хотел бы, но воспитание парня ему пришлось взять на себя — Синджед для этого был слишком занят и даже не извинился за свою кукушесть. — Хорошо, оставайся сегодня у меня. И вообще. — Силко хотел было дотронуться до предплечья Виктора, но передумал, фантомно ощущая ревнивый взгляд Джинкс. — Приходи в любое время, когда тебе надо. Если меня не будет, тебя встретит Севика. Севика детей не одобряла, но терпела. Заявила сразу же, что нянькой не будет — и в ответ Силко тогда только фыркнул, сказав, что ей их никто доверять и не собирался, — и всё же нет-нет да и интересовалась в своей грубовато-прямолинейной манере, не заспиртовал ли Синджед своего помощничка. Появление Джинкс она никак не прокомментировала, но Силко знал, что ей очень хотелось. — Ты бросишь меня? — зашептала Джинкс, стоило наконец-то встать — бедные его колени, надо больше тренироваться, иначе к сорока он просто однажды не разогнётся. — Он лучше меня, да? — Нет, он не лучше и не хуже. Он другой. А я тебя не оставлю, не переживай. — Как ещё объяснить недолюбленному ребёнку, что никто его на другого ребёнка менять не будет, Силко не знал — ему вообще было далеко до каких-либо знаний в этой области, и многое он делал просто по наитию и каким-то собственным ощущениям. И ничего больше, кроме как крепко прижать к себе Джинкс, он не придумал. — Виктор останется здесь, а мы с тобой будем у меня, как всегда. Устроит? — А он… не сделает тут ничего? — его кабинет Джинкс, видимо, присвоила себе вместе с ним самим и всем, что ему принадлежало, и рассматривала Виктора как угрозу собственности. — Ты ему точно-точно доверяешь? — Да. Виктор хороший и умный парень. Он не сделает ничего плохого, — в этом, конечно, были здоровские сомнения, но для Джинкс должно было хватить и такого. К его счастью, Джинкс и Виктор действительно нашли общий язык чуть погодя, причём так, что иногда Силко сам замечал за собой глухую мелочную ревность. Не мог только точно понять, кого именно и к кому.***
Силко почувствовал себя отцом-одиночкой, и это было так смешно, что даже грустно. Какое (сомнительное, но всё же) счастье, что его родителям повезло сделать его одного, а не двоих. Джинкс было девять, она была маленькой и худенькой от долгого недостатка нормальной еды — Тирам потихоньку её откармливал, хотя Джинкс была той ещё малоежкой. Виктору — двенадцать, он был худым из-за своей болезни, хотя и очевидно, что уже начинал вытягиваться вверх. Вряд ли сильно — спина не позволила бы, но Виктор очень, очень старался расти к Силко. Силко понятия не имел, как он ещё был способен иногда держать их двоих на руках одновременно (благо, что оба всё-таки ещё держались сами, облегчая задачу), потому что вдвоём они суммарно весили наверно чуть меньше его самого. Видимо, когда он принял осознанное и взвешенное решение не заводить семью и детей, Вселенная решила, что в его жизни маловато страданий. Поэтому дала сразу двоих. Силко просто не мог выбрать кого-то одного. Джинкс была младше, у неё в голове кричали голоса призраков, она боялась лишний раз смотреть в тёмные углы, плакала по ночам в истерике (и поэтому всё ещё спала с Силко — с ним ей было не так страшно) и считала себя причиной всех бед мира. Виктор был слаб физически, не ходил без дополнительной опоры, задыхался, если в помещении нет доступа свежего воздуха (и поэтому в кабинете Силко всегда было приоткрыто одно из верхних окошек) и жил каждый день в ожидании смерти. Силко действительно не понимал, как он успевал делать всё — ему всего двадцать восемь, он как бы ещё был молод и амбициозен, но у него уже на руках дети (чужие биологически, но если кто-то посмел бы сказать ему это в лицо, то получил ножом в сердце дважды — за каждого из своих детей), и ради них он строил этот город и свою империю. Виктор уже явно догадывался, что то, чем занят Силко, не слишком законно и правильно. Работая с Синджедом, Виктор был занят относительно нейтральным делом — разрабатывал лекарство, пусть с побочками, пусть сложное, дорогое и ресурсозатратное в производстве. Но в его глазах это было благим делом — и это, пожалуй, было самым важным. А в свои дела, связанные с переговорами и выяснением, кто главный, Силко Виктора не подпускал. Джинкс лезла туда сама. Джинкс в принципе много куда лезла без спроса, но отказать ей хоть в чём-то Силко просто не мог. Она чем-то напоминала его самого в далёком детстве — мелкого, напуганного, всеми брошенного и отвергнутого. Ему тогда не помог никто. А ей он помочь мог.***
Палец соскользнул, металл неприятно заскрежетал о металл и звонко звякнул — и кончик инъектора, который служил ему верой и правдой уже много лет, сверкнул где-то в другом конце кабинета. Силко сжал пальцами свободной руки переносицу и вздохнул. Ну, с другой стороны, спасибо что не в глазу отломился. После такого ему бы уже никакое Мерцание не помогло бы. Вставая, он с раздражением ударил сломанным и уже бесполезным инъектором по столу, доломав тот окончательно. Ноющая боль медленно расползалась от левого виска по лбу, сдавливала, грозя мучительной и бессонной ночью и не менее кошмарным днём впоследствии, если он прямо сейчас, отбросив все планы, не доберётся почти через весь город к Синджеду. От одной мысли, что ему снова придётся терпеть укол обычной иглой, у Силко пробежал холодок по коже. Но медлить точно не стоило — и, собираясь, он накинул на плечи пальто и взял с собой лишь сигару и зажигалку. — Куда ты? — внезапно раздалось сбоку, и Силко шарахнулся, чуть позже вспомнив, что, вообще-то, в кабинете был не один — на диванчике в окружении, наверно, полусотни различных мелков, карандашей и ручек (которые он с таким трудом добыл, чужими руками, но всё же!) сидела Джинкс, сосредоточенно выводя ей одной понятные рисунки-каракульки. Часть из таких он уже видел — на своей пепельнице и кружке, но Джинкс неутомимо изобретала всё новые и новые метки. — Мне надо к доктору. — Ты заболел? — Джинкс подняла голову, встретившись с ним взглядом. — Это надолго? Вместо ответа Силко зажмурился на миг и провёл пальцами по коже под левым веком, смазывая слой тональника. Как же это ему надоело, кто бы знал. — Не знаю. Наверно, чуть больше часа. Ты можешь пойти спать, а я зайду к тебе, когда вернусь. — Можно с тобой? Тащить через Заун в ночи девочку двенадцати лет, когда сам едва в состоянии вытерпеть излишне громкий звук, не то, что защитить себя — что может быть опаснее и глупее? — Конечно. Одевайся теплее, там холодно. Как будто когда-то он мог ей отказать. На них смотрели. Силко ощущал спиной взгляды — колючие и настороженные, долгие и неприятные — потому что о Джинкс город знал немного, но достаточно для того, чтобы понимать, какие грозят проблемы любому, кто косо на неё посмотрит. Косо смотреть на самого Силко, впрочем, это никому не мешало. Она держала его даже не за руку — за указательный и средний пальцы, и это было не очень удобно, но вполне терпимо — Силко успел привыкнуть. Как и к тому факту, что ему придётся идти медленнее, памятуя, что один его шаг это почти полтора её, да ещё и с перебежкой. И из-за этого путь до Синджеда занял больше времени, чем Силко планировал. Благо, док всё ещё не ушёл. — Садись, я подготовлю смесь, — заслышав короткое объяснение ситуации, кивнул Синджед. — Но второго устройства у меня сейчас нет. Придётся подождать. Силко тоже кивнул — в конкретно данный момент он был готов присягнуть на верность Пилтоверу, лишь бы раздирающая голову едкая боль отступила хоть на миг. Развалившись на услужливо поставленном отдельно стуле и запрокинув голову, Силко осознал, что не объяснил Джинкс, что сейчас будет происходить. Он и не смог бы — каждое слово давалось с таким усилием, что хотелось зашить себе рот и больше не говорить никогда. На помощь пришёл Виктор — никем другим не мог быть этот медленный хромающий расплывчатый силуэт, который оказался возле Джинкс, заинтересованно пялящейся на бак с Рио. Виктор, видимо, удержал Джинкс от того, чтобы она не бросилась на доктора в момент, когда игла его шприца вошла под остатки того, что было у Силко глазным яблоком. Он не любил показывать боль. С Синджедом можно было себя не сдерживать — тот подобные представления видел едва ли не чаще, чем самого себя в отражении, но пугать Виктора и Джинкс не хотел. Вот только никто с его желаниями не считался: Мерцание, быстро впрыснутое опытной рукой таким почти уже забытым образом, ощущалось словно жидкая лава, которая выжигала остатки нервов, убивая на корню любую чувствительность, заставляя левую часть лица онеметь. Его плохо сдерживаемый хрип слился воедино с детским криком. Когда зрение прояснилось и Силко смог хоть что-то увидеть, то понял, что сидит, сжимая голову руками, с локтями на коленях. А в его ногу, сидя на полу, вцепилась Джинкс. И это было… больно. Держалась она так, будто прямо сейчас их должны были раз и навсегда друг от друга оторвать и никогда больше не дать встретиться. Отогнав эти мрачные не к месту мысли, Силко осторожно опустил одну руку и прикоснулся к растрёпанной макушке. И тут же встретился взглядом с заплаканными и красными глазами Джинкс. — Я в порядке, — прошептал он, ощущая, как слова царапают горло, — уже в порядке. Джинкс почти мгновенно оказалась у него на коленях, вынуждая выпрямиться, и крепко прижалась, обнимая за шею. Немного помедлив, Силко всё же смог приобнять её в ответ, ощущая, как под его ладонью мелко подрагивало детское плечо. …отчего она так за него переживала? Потому что не объяснил? Но на обычные инъекции Джинкс так не реагировала. Или её напугал альтернативный способ? Наверно, со стороны это действительно смотрелось жутко… Пока у него получилось прийти в себя и оклематься, прошло время — достаточное для того, чтобы Синджед успел прибраться в своём творческом беспорядке и отправить клюющего носом Виктора спать в небольшую жилую каморку, скрытую от незнающих людей стеллажами. Аскетизму Синджеда можно было только позавидовать, хотя Силко всегда предпочитал комфорт. — Я буду сегодня спать с тобой, — безапелляционно заявила Джинкс, когда они уже возвращались в «Последнюю каплю», — И если тебе снова будет плохо, ты останешься лежать, а я схожу за доктором. Понятно? Куда уж понятнее-то. Как хорошо, что ближайшие недели полторы повторение такого приступа ему точно не грозило. Джинкс не отступилась от намеченной цели, и действительно собралась спать с Силко в его же спальне — хотя уже года два вполне успешно ночевала в собственной соседней комнате. Препираться у Силко просто не было сил, и, к тому же, он не видел в этом ничего такого. Подобная забота от кого-то вообще-то грела душу, если она ещё у него была. После такого экстренного лечения он очевидно подтормаживал с реакциями — потому что к моменту, когда он всё-таки смог добраться до кровати и сесть, Джинкс уже устроилась на ней лягушонком, в пижаме, и тут же перебралась к нему на колени, расстёгивая рубашку. — Джинкс, — отвлечь девчонку оказалось не так-то просто, — я в состоянии… сам это сделать. Не надо. Ему, конечно, всё ещё было очень не очень, но не настолько же, правда. — Точно? Точно-точно? — Джинкс сомневалась и не верила, но с колен всё-таки слезла и прошлёпала босыми ногами куда-то в сторону — у Силко не было сил, чтобы посмотреть, особенно когда он пытался сконцентрироваться на так не поддающихся мелких пуговицах манжет. Когда его щеки коснулись мокрые холодные пальцы, он сперва вздрогнул, а лишь затем понял, что происходит. — Не двигайся. — Джинкс провела по щеке полотенцем, смывая то, что осталось от его попыток скрыть изъеденную кислотами реки кожу. — Тебе не больно? Точно? Если будет — скажи. Он смог только кивнуть. Больно не было. Было прохладно, приятно и от того даже клонило в сон. — Разбалуешь меня, привыкну и буду просить у тебя помощи… всегда, — это должно было прозвучать шутливой угрозой, но внутренне Силко был как-то даже не против. Наверно, потому, что никто и никогда с ним так не обходился до этого момента. — Как голова? — уточнила Джинкс, приложив полотенце к его лбу — то приятно холодило кожу. — Не болит уже. Мне лучше. Джинкс следила за ним, словно сторожевая собака — неотрывно и цепко, хотя в этом явно не было такой необходимости. Даже не отвернулась, когда ему предстояло переодеться, буравила спину взглядами не хуже тех, что были на улице, только с совершенно иными намерениями. Такое даже не напрягало. — Он мог тебя убить? — Что? — Силко обернулся, чтобы увидеть эмоции Джинкс и понять, что она имела в виду. — Кто? — Доктор. Он мог тебя убить? Вколоть тебе… не то? На миг Силко представил такой исход — и, в принципе, это был вполне рабочий сценарий, если бы не одно но. На кой хер, спрашивается, Синджед стал бы так поступать? Его же ни подкупить, ни напугать угрозами невозможно — вот уж кто-кто, а Силко об этом знал лучше других. Синджеда изменить могла только могила, и то не факт, что помогла бы. — Не мог бы. Он мой… друг. — Но он не твоя семья. А вот это уже что-то… новое. Он никогда не обсуждал это ни с Джинкс, ни с Виктором. Когда у него спрашивали (а спрашивали редко и неохотно, потому что у Севики был очень развит талант намекать, какие темы в разговорах с Силко не стоит затрагивать), то Силко называл их «воспитанниками». Детьми они были скорее по возрасту, чем по «семейному положению». К тому же Силко предполагал, что Джинкс считала своей семьёй тех, кого она потеряла во время революции, которую задушили пилтоверские миротворцы. О родителях Виктора он вообще никогда не задумывался. Виктор явно был не Синджедовским по крови, таким же найдёнышем, но был ли он сиротой? Силко это не волновало. — Ты можешь доверять ему как мне. Я знаю его очень давно. — Силко знал Синджеда больше, чем Джинкс было лет, так что, вероятно, в её системе координат это действительно могло быть «очень давно». — Семья, Джинкс, это те, кого мы не выбираем. А друзей мы можем себе выбирать. Как видишь, я выбрал и ни разу не пожалел. — Но… — начинать на ночь такие разговоры было явно плохой идеей, но это же Джинкс, она же не успокоится, пока не выяснит суть. — А меня ты выбирал? Силко замер. С такой точки зрения он свой поступок ещё не рассматривал. Вообще да, выбирал. Но объяснить себе что тогда, что сейчас причину такого выбора всё ещё не мог. Альтруизм никогда не был в его характере. — Можно сказать и так. И тоже ни разу не пожалел. Он-то да. Но Джинкс? Жалела ли она когда-нибудь, что бросилась на него в ту ночь? Среди разрухи, трупов, грязи и крови она выбрала его — объективно вообще ни капли не добродушно выглядящего. Так, словно в другом случае её ждало что-то гораздо более страшное и болезненное, что толкнуло её в клетку к хищнику в надежде на сочувствие. Силко решил, что не будет углубляться, если Джинкс не захочет сама об этом рассказать. — Люблю тебя, — выдала Джинкс, глядя на него почти сверкающими в темноте яркими голубыми глазами, и обняла за руку. Сказала это совершенно легко, искренне и без задних мыслей, как будто бы вместо «спасибо». Дальнейшие расспросы он решил отложить — потому что Джинкс очевидно клонило в сон, его, вообще-то, тоже — так-то времени — все два часа ночи, а ему вставать рано. Семья семьёй, а Заун надо контролировать по расписанию. Расписание, впрочем, в этом городе все имели во все дыры как хотели. Незапланированные визиты посреди дня бесили Силко до глухой неконтролируемой ярости, вспышки которой он хоть как-то пытался сдерживать в присутствии Джинкс — в конце концов, вокруг достаточно плохих примеров, должен же кто-то быть хорошим? Но когда Севика, прислонившись плечом к дверному косяку, поймав его полный ненависти к миру взгляд, даже не смутилась, Силко понял, что что-то не так. Обычно телохранительница (и в какой-то мере уже, наверно, приятельница, таки не первый год работали вместе и хвосты друг другу подтирали) очень чутко распознавала его эмоции, и в подобном состоянии даже не спрашивала о посетителях, самостоятельно выпроваживая наглецов. — Кто? — Твой мальчишка. Звать? Или ждать, пока его вместе с костылём на закуску посетители сожрут? Силко шутки не оценил, но Севике оно и не надо было — спустя пару мгновений уже был слышен её голос с нотками наставлений, явно предназначенный Виктору: «…если кто на тебя косо посмотрит — сразу ищи меня, не испытывай судьбу». Всё-таки умел Виктор очаровывать, когда хотел. Или, может, и не хотел, но всё равно очаровывал. Но стоило ему появиться в дверях, как Силко мгновенно напрягся. Во-первых, выглядел Виктор как-то излишне нервно и даже немного сконфуженно. Во-вторых, за спиной он что-то не очень удачно прятал. И от пристального взгляда даже попятился, совершенно неловко вжавшись в стоящую позади Севику. — Виктор? Что-то случилось? — Э… нет. Ничего. Вернее… — Он обернулся, уткнувшись взглядом в Севику, чуть покраснел — это надо было ещё умудриться, стать так, чтобы при любом движении задеть её плечом. — Я сделал тут кое-что. Для… для вас. От того, что Виктор звал его на «вы», Силко иногда чувствовал себя гораздо старше, чем был на самом деле. Но и услышать от парня собственное имя в фамильярным обращении не был готов — они выдерживали комфортную для обоих дистанцию. Доковыляв до стола, — Силко не посчитал нужным пойти навстречу, потому что всё ещё не понимал, что от него было надо, — Виктор положил на него не очень тяжёлый небольшой футляр. Наполнение заставило его на несколько секунд уставиться на этот «подарок». В футляре был инъектор. Не такой, какой у него был ранее, а двухсоставный, сделанный явно иначе, чем предыдущий вариант. — Я… я видел у доктора чертежи, но он вчера был занят… вами, поэтому я решил, что могу помочь… сам. Он должен работать как предыдущий, но он многоразовый. Одного флакона должно хватить на три или четыре дозы лекарства. — Увлёкшись, Виктор сам же принялся разбирать и заряжать инструмент, показывая его устройство, и Силко не мог отвести взгляда от того, как просто и в то же время практично всё было решено. — Я надеюсь, я не очень нагло поступил? — Это очень… ценный подарок, Виктор. — Силко всё же вышел из-за стола и протянул парню руку. — И действительно много для меня значит. Виктор смутился. Так, что Силко на миг задумался, а хвалил ли парня кто-нибудь вообще в жизни? Синджед не любитель общаться, и уж вряд ли он одаривал мальчишку комплиментами за хорошо сделанную работу… — Ну, я пойду, меня доктор отпустил только к вам и обратно. Если что, вы приходите, я могу переделать и исправить его, как вам будет удобно! — Обязательно. — Собрать устройство оказалось так же просто, как Виктор и объяснял, и пока Силко примерялся и пытался привыкнуть к новому инъектору, Виктор успел ретироваться удивительно быстро для себя. — А ты говорил, что будешь просить помощи только у меня. Джинкс — боги, когда он уже привыкнет, что у неё «гнездо» там, наверху, на балках его кабинета? — спрыгнула на стол, смяла ногами документы и уложила голову на согнутую коленку, выжидающе глядя на него. — Извини? — Ты мог бы сказать мне, и я сделала бы тебе такую… штуку. Даже лучше. Даже несколько. Но её тебе делает Виктор. И это «много для тебя значит». Она закатила глаза — почти как он, явно скопировала, может, даже неосознанно, не из желания подразнить. — Джинкс, я не понимаю, в чём проблема. Если ты не помнишь, мне вчера было явно не до просьб что-либо сделать. Ты сама видела, в каком я был состоянии. Видимо, за вчера он упустил что-то глобальное. — Виктор тебе что-то говорил обо мне, когда Синджед давал мне лекарство? Он тебя… обидел? Что произошло вчера, почему у тебя такая реакция? Джинкс уставилась на него так, что пробрало насквозь — если и это она у него переняла, то неудивительно, почему Севика частенько отводила взгляд. А затем — потухла, словно спичка, опустила голову и закрылась руками. — Ничего не произошло. Забудь. Я просто… не так тебя поняла. Думала, тебе нужна моя помощь… и я… и… Прежде, чем раздался первый всхлип, Силко оказался рядом и с усилием, но смог-таки заставить Джинкс посмотреть на себя, держа её лицо ладонями. Она казалась такой маленькой — хотя ей было уже двенадцать, впереди, наверно, самые сложные в её и его жизни годы становления и взросления. — …что если я бу…буду тебе помогать и д-делать то, что тебе надо, ты будешь… будешь г-гордиться мной… — Джинкс продолжала свою почти что исповедь, одновременно с этим как будто ластилась о ладони, так, что не погладить её было невозможно. Вытирая с её щёк слёзы, Силко почувствовал себя самым большим на свете мудаком. Может, он таким и был, всё возможно. Довёл её до истерики своей невнимательностью. — Тебе не надо ничего делать для того, чтобы я тобой гордился, — сказал Силко только после того, как Джинкс замолчала. Она уже не задыхалась слезами и почти даже не плакала, но судорожно дышала и шмыгала носом. — Я горжусь тобой потому, что ты есть. Не за что-то. И всегда буду тобой гордиться, и… Он никогда прежде такого не говорил. Слова имеют свой вес, и особенно неосторожно сказанное может быть роковым для кого-то. Некоторые слова, по его мнению, вообще надо было запретить и забыть, потому что от них зачастую всё становилось только хуже, но… — Я всегда буду тебя любить. Что бы ни случилось. Как бы ты не поступила и что бы ни сделала. …вероятно, эти слова всё же тоже не стоило так говорить, потому что вместо успокоения Джинкс замолчала, а затем — разревелась, отбросила его ладони и вцепилась в него, как какой-нибудь зверёныш, руками и ногами, обнимая так крепко, что пришлось прижаться к столу вплотную. Силко гладил её по голове и плечам до тех пор, пока она всё же не успокоилась. И после — проводил до её комнаты, спать, потому что от такой эмоциональной встряски неудивительно, что у неё разболелась голова. Он пообещал побыть с Джинкс, пока она не уснёт — и слово своё сдержал. И пока она, закутавшись в одеяло как в кокон, лежала, спиной прижавшись к его бедру, пытаясь расслабиться, Силко думал лишь о том, почему всё то, что между ними произошло, напоминало ему… ревность?***
Он устал. Чертовски, дьявольски устал, настолько, что хотелось рухнуть на нерасправленную постель, уснуть прямо так, в одежде, и проспать до самого утра. Возможно, не стоило соглашаться пить. Пить с Синджедом. Пить с Синджедом в редкие моменты, когда на них обоих нападала хандра из-за громадного объёма работы и веса всех нереализованных планов. Они знали друг друга больше половины жизни, и этого было достаточно для того, чтобы можно было заявиться без предупреждения, поставить на стол, заставленный реактивами и журналами с наблюдениями, бутылку, и, взяв из паучьих пальцев чистые пробирки, разлить по ним алкоголь. Это не помогало решать проблемы, но как-то притупляло чувство обиды на весь мир. Силко готовился к тому, что они просто вусметь надерутся и разбредутся, как это бывало раньше, до того, как у них обоих появились обязанности в виде Джинкс и Виктора, но Синджед внезапно заговорил. И начал ещё так с чего-то отвлечённого, что за ним вообще водилось редко — док обычно был конкретным и прямолинейным. И в итоге перешёл к их общей на двоих теме, их бывшей проблеме, а ныне — чему-то вроде смысла всей их совместной работы. К их, кто бы мог подумать, детям. Которые уже перестали быть детьми. Скажи ему кто-нибудь парой лет ранее, что в тридцать четыре он будет пить и жалеть, что девчонка, которую он приютил, перестала липнуть к нему круглыми сутками, Силко бы решил, что это чей-то мерцаниевый бред. Но реальность была таковой, какой была, и она Силко в последнее время не нравилась. Дети росли. Становились подростками, а затем и взрослыми. Этот процесс был неостановим и необратим, как бы тому ни хотелось противостоять. Единственный близкий Силко человек закономерно начал отдаляться, стремясь устроить свою собственную жизнь. Всё же Джинкс, как бы он ни хотел относиться к обоим одинаково, но была ему ближе, чем Виктор. И не столько потому, что Виктора всё равно тянуло к Синджеду в неуёмной жажде познания, сколько по складу характера и отношению к жизни. Если Джинкс Силко готов был назвать «своей», то Виктор всё же был скорее на уровне подобрыша-приёмыша. Даром что сам парень и не претендовал на что-то близкое, кажется, вполне себе удовлетворяясь таким отношением. И… Силко просто банально ревновал. Видимо, научился этому именно у Джинкс, с тех пор, когда она дикой зверушкой не отпускала почти что ни на миг. И он привык, проникся, позволил себе поверить в безграничную, почти слепую привязанность — и отвечал тем же. Наотвечался. С одной стороны, было логично, что вот сейчас, в пятнадцать, Джинкс будет гораздо интереснее проводить время с кем-то помоложе и приятнее, чем почти всегда занятый и угрюмый… отчим? Опекун? Кем бы она его ни считала, но уж точно он не был для неё интересной компанией. С другой стороны, даже мысль о том, что Джинкс может попасть не в ту компанию (как он сам когда-то), вызывала у Силко глухое затаённое раздражение. Он не пытался контролировать Джинкс, но не мог не беспокоиться. Вокруг неё так и вились роем разной степени отпетости личности… Если, конечно, не считать Виктора. Виктор… Интеллектуально развитый не по годам, уже почти взрослый парень, он всё ещё был болезненным, но Джинкс это не смущало ни капли. Теперь-то их точно можно было оставить наедине, зная, что они не просто найдут общую тему для разговора, но и к возвращению наверняка соберут из первых попавшихся инструментов какую-нибудь убер-хреновину, которой можно будет или кого-то убить, или кого-то препарировать. Почему-то Силко даже ни на мгновение не допускал мысли, что между Джинкс и Виктором может быть что-то большее, чем крепкая дружба. Они росли вместе, ссорились, мирились, создавали и разрушали — в общем, являли собой неудержимый по гениальности и изобретательности дуэт, но чтобы… чтобы быть вместе как пара?.. Видимо, он настолько был убеждён в собственной правоте, что не заметил самого очевидного. Силко бы, наверно, так и остался в своих мрачных мыслях, если бы его не отвлёк от целенаправленного шествия к двери собственной спальни свет из комнаты Джинкс. Комнаты, которая в последнее время стала местом подростковых уединений. Совместных уединений, и если бы Силко не знал обоих своих воспитанников, подумал бы что-то не очень приличное. Иначе зачем пятнадцатилетней девушке вешать на дверь замок-цепочку? И это — Джинкс, у которой, казалось, напрочь отсутствовало понятие личного пространства? Дверь была чуть приоткрыта — шире ей не позволяла раскрыться всё та же цепочка, и в тишине глубокой ночи даже не особо громкие голоса Силко слышал очень хорошо. И не только голоса. — …И ты никого никогда? — Джинкс, вероятно, веселилась. — Что, совсем-совсем? Да ну, я не верю! — Совсем-совсем никого никогда. Посмотри на меня внимательно, догадаешься, почему? — у Виктора уже почти доломался голос, и к его интонациям ещё стоило привыкнуть. — Даю подсказку, — раздался негромкий одиночный стук, и Силко догадался: костыль. — Ну так целуются же не с ногами. …что там они делают не с ногами?.. — В моём случае это главная причина. А ты? Джинкс не ответила, и Силко, осознав, какой разговор и о чём застал, должен был бы ретироваться — для сохранения собственных же нервов. Но отчего-то ответов Джинкс он ждал, едва ли не затаив дыхание. Конечно, он рассказывал про то, что им предстоит пережить во время взросления. Каждому по отдельности и обоим вместе. Но и Джинкс, и Виктора как будто это не особо заинтересовало, они отметили и забыли (или даже забили). Никаких кризисов, истерик и подросткового бунта. Ну, если не считать внезапную заботу о личном пространстве. Неужели сами?.. — И я нет. Честно? Думала, ты научишь. — Я? — Ну ты же старше! — Силко почти в два раза меня старше. Но ты же к нему с этим не пошла? Джинкс закашлялась. Силко — бесшумно — тоже. Потому что вот уж таких умозаключений, да ещё и от Виктора, он не ожидал совершенно. — Я к нему с этим не пойду. Он… не поймёт. — Я бы тоже не понял. Но в качестве эксперимента? — Угу. Это «угу» закончилось слишком быстро — и на смену разговору пришли звуки, которых Силко предпочёл бы не слышать. Но он слышал — шуршание одежды, короткое хныкание, судорожный вздох. И затем — слишком громкий после таких действий смех. — Это так тупо… — Согласен, как-то… неловко выходит. Думаю, нам не… — Что это? — Джинкс перебила Виктора, что-то сделала, так, что Виктор, видимо, сдвинулся, и уронил костыль, который с грохотом оказался на полу. — Это не… Это… ты отлично знаешь, что это! — Знаю. Покажешь? —…Серьёзно? — А что не так? Ну, хочешь, я тоже потом сниму? — Quid pro quo… Аккуратнее, ты сжимаешь слишком сильно!.. Последовавший за этим еле сдерживаемый стон заставил Силко буквально окаменеть. Потому что мыслей о происходящем за этой незакрытой до конца дверью внезапно стало много, и все они были далеки от приличных. Он должен был уйти. Даже если там происходило то, что он подумал, он не имел никакого права вмешиваться. — У тебя тут родинка, — голос Джинкс как будто вообще не изменился, и в нём проскользнули интерес и любопытство. — Прикольно… А тебе удобно? — Н-нор… ма… льно, — Виктор прерывался на каждом судорожном вдохе, — стой, хватит. Моя… моя очередь. — Да пожалуйста, — зазвенела кобура, негромко стукнулись об пол тяжёлые ботинки Джинкс. — Только ты это… ну… не дразнись, хорошо? — Не буду. — Силко и представить себе не мог, по поводу чего можно было дразниться, но вздох Виктора, полный… восхищения?.. — выбил остатки воздуха из лёгких. — Веснушки… Красивые какие… — Щекотно! Не трогай там, там щеко… о… оу… Силко понял, что ему повезло, когда сразу после сдавленных выдохов комната взорвалась смехом — громким, чистым и настолько… обычным, что внутри просто не было слышно удара по стене возле дверного косяка. Он едва сдержал себя, чтобы не ворваться, не наговорить непоправимых вещей, на которые просто не имел права, не выплеснуть на тех, кого должен был воспитывать, собственные тёмные желания. Он должен был отпустить и не зацикливаться так болезненно. Особенно на той, кто вполне могла считать его кем-то вроде отца. Он должен был… — Мы такие идиоты, — веселье за дверью не прекращалось, — я не могу, Вик. Ты клёвый. Ты мой друг. Даже… почти как брат мне. Я не могу с тобой… — Я понимаю. Я тоже так думаю. Вернее… я не уверен, что оно мне надо вообще, понимаешь? Вот тебе… нравится же кто-то? Доктор рассказывал, что это простая биохимическая реакция, вызывающая определённые реакции организма. И я… ну, не хочу такое. Оно мешает думать. — Да поняла я. Тебе типа… неинтересно? — Вроде того. Ты, кстати, не ответила на вопрос. Силко затаил дыхание. Да они все как будто замолчали одновременно. — …А это так заметно, да? — Заметно что? — Что нравится. Виктор фыркнул и зацокал языком. — Я бы даже предположил кто, но, боюсь, ты тогда меня убьёшь прямо тут, и тебя за это даже не накажут. Джинкс хихикнула, но как-то не очень радостно, и затем согласно угукнула — видимо, имя того, кто ей нравится, Виктор произнёс слишком тихо или и вовсе беззвучно. — Мне тебя жаль. — Вот только не надо мне вот этого вот сочувствия. Я знаю, что я поехавшая психичка… — Он этого не примет. — Чего?.. …действительно, кто чего там не примет? — Мне кажется, он не примет твоих… чувств. Он, конечно, не святой, но я не уверен, что он когда-либо тебя рассматривал в таком… виде. Скажет, что ты маленькая, тебе кажется и ты это перерастёшь. …что бы там не имел в виду Виктор, но примерно это же Силко был готов сказать Джинкс в случае, если бы она вот сейчас пришла бы к нему и представила какого-нибудь заунского оборвыша в качестве своего бойфренда. — Звучит так, как будто тебе это говорили. Виктор вздохнул — глубоко и достаточно громко. — Если ты обещаешь не расспрашивать, то я скажу, что да, говорили. — Ну и дура та, кто тебе это сказала. Останешься у меня сегодня? Раз уж ты на диване так хорошо сидишь. Джинкс меняла темы будто щелчком пальцев, и к этому успели привыкнуть все. Послышался редкий негромкий стук, дверь чуть качнулась, прикрывая — Силко замер, ожидая, что кто-то сейчас выйдет, заметит его, и он навсегда потеряет их доверие. — Это был… мужчина. И раз ты предлагаешь, то спасибо. — Значит, дурак тот, кто тебе это сказал. Забей. Может, оно и к лучшему. Ты хоть не по нему сохнешь. Дверь закрылась, перекрывая какие-либо звуки изнутри, но Силко уже не обратил на это внимания. В голове, внезапно трезвой, осталась последняя фраза Джинкс, которую он пытался переварить и осознать правильно. И почему-то у него это не получалось.***
Силко почти случайно понял, что он действительно, как в плохих историях, дурно повлиял на своих подопечных. Очень дурно. Джинкс, кроме всего прочего, скопировала его манеру ругаться — а ругался он нелитературно, немелодично, часто повторялся в корнях и обычно делал это очень громко. Периодически ещё пытался громить кабинет, когда достигал высшей точки кипения. Джинкс обычно взрывала всё вокруг, но ругалась точно так же, едва ли не его же фразами, заученными, словно она попугай. Виктор… старался не ругаться. Очень. Но даже он проваливал эту миссию. Виктор предпочитал ёмкое короткое «блядь». Это была его универсальная реакция на происходящее, начиная от злости и заканчивая удивлением, менялся только тон. Ну, ладно, в последнем случае он мог растянуть «блядь» до «бля-я-ядь». Синджед, заслышав однажды такую эволюцию «своего мальчика», кстати, прилично так охуел. Настолько, что вылез из пропахшей формалином и мерцанием берлоги к Силко на аудиенцию лично. Силко от такого визита тоже, честно говоря, охуел. На первые секунд десять. Потом расслабился. — Что случилось? — Я хотел бы поговорить… о Викторе. Говорят, он… ругается. — Пиздят, — раздалось с балок, и Синджед тут же отпрянул. Будь у него волосы — наверняка облысел бы во второй раз. Силко поднял указательный палец вверх. — Устами ребёнка глаголет истина. Не понимаю, о чём ты. — Я не комментирую твои способы ведения дел… И воспитания детей, — ситуация всё больше напоминала дешёвый фарс, и наверняка Синджед мог чувствовать себя тут главным идиотом (потому что Силко уже это чувствовал). — Но Виктор в том числе мой ученик, и… — Твоему «ученику» двадцать два, ты думаешь, он плохих слов в жизни никогда не слышал? Или у тебя реактивы к матершине чувствительные? Так ты в любом случае с Виктором говори, а не со мной. — Док, не ссы, — Джинкс таки соизволила показаться, свесившись на икрах вниз головой, — Виктор у нас приличный, он тебя нахуй не пошлёт, а выслушает. Он даже Севику ни разу нахуй не послал, а уж её-то терпеть сложнее, чем тебя… Ушёл Синджед, кажется, в крайнем смятении, потому что ну как бы Силко объективно был прав, Виктор давно вырос из возраста, когда можно было с ним говорить о плохих словах (и Синджед позорно пропустил этот возраст за работой), а сам Силко не видел в этом ничего плохого. Ну правда, что плохого в плохих словах? Во-первых, их понимают почему-то гораздо лучше, чем обычные. Во-вторых, они зачастую гораздо короче. Сплошная выгода! И вообще, когда и с чего вдруг Синджеда заволновал моральный облик? В Зауне это редкость, и Силко явно не был главным по культуре тут. Кстати, о культуре… Если бы в мире существовал способ пометить людей своей собственностью как-то иначе, чем клеймом на коже, Силко бы это обязательно сделал. Он пометил бы немногих, но так, чтобы это было видно. Например, Синджеда. Где-нибудь на предплечье, это не мешало бы ему работать и не отвлекало, но в то же время было легко заметно — док почти всегда работал с закатанными рукавами. И Севику. Ей тоже можно было бы поставить тавро на руку. Чтобы каждый раз, когда она раздавала карты в покере, все игроки видели, чьи деньги на кону. Виктор, безусловно, тоже был достоин метки. Учитывая его привычку одеваться во всё закрытое (можно было даже не думать, от кого он взял эту привычку), ему знак можно было бы нанести, например, на щеку. Или на шею сбоку. Чуть более неприятные места, зато надёжные. Вряд ли бы Виктор отказался. Джинкс, в отличие от всех, постулировала свободу воли и тела — и сверкала собственными рисунками-метками в виде облаков. И от того её хотелось пометить надёжнее других, но там, где никто и никогда бы не увидел случайно. Силко отлично понимал, что она и без того его. Не физически — он никогда её не удерживал. Но морально, на уровне создания. Как будто его знак был выжжен у неё внутри, в душе, и именно это связывало их обоих надёжнее любых слов, обещаний и клятв.***
Зажатый в углу, Силко проклинал себя. Проклинал за то, что позволил допустить это. Позволил Джинкс в себя влюбиться. Как однажды заметил Виктор, он вовсе не был святым, и если бы существовал какой-нибудь небесный суд над всеми грешниками мира, он бы наверняка был бы где-то в первой сотне. И потому, едва поймав себя на мысли, что он думает о Джинкс не так, как должен образцовый (или даже не очень) опекун, он тут же предпринял меры в свой адрес: запретил лишний раз задерживать на ней взгляд, завалился работой по самое пиздец и порой сублимировал всё это в агрессию, которая выливалась на каждого мало-мальски накосячившего. У него даже не возникло мысли «сбросить напряжение», как однажды попробовала предложить Севика. Хотя бы потому, что не испытывал никакого удовольствия от простого использования купленного тела. Себя сдерживать удавалось вполне успешно. Пока в какой-то момент Джинкс не сделала свой ход — и для Силко не стало очевидным, кого она имела в виду, когда он не совсем честно подслушал их с Виктором разговор. В нём не было абсолютно ничего хорошего — начиная с внешности и заканчивая характером, но Джинкс умудрилась во всём этом найти что-то — что-то, что влекло её к нему, несмотря на условности в виде их около-семейных отношений. — Я выбираю тебя, — заявила Джинкс, и это был первый гвоздь в его гроб, потому что он всегда давал ей выбор. — А ты хотел, чтобы это был кто-то другой? Чак? Дастин? Или, может, Ран? — и это был второй гвоздь, потому что ни с кем Силко не желал ей делиться. Хотя понимал, что, возможно, когда-нибудь придётся, но… не мог отпустить. — Ты говорил, что примешь любой мой выбор. Значит, ты мне лгал? — и это был третий гвоздь, потому что он мог быть сколько угодно плохим человеком и творить ужасные вещи, но он никогда не лгал Джинкс. — Неужели это делает меня… хуже? — и это был последний гвоздь, потому что каким бы Силко ни был ублюдком и мразью, он не мог позволить, чтобы Джинкс чувствовала себя плохо, особенно из-за него. Джинкс просто не оставила ему пути к отступлению, самым банальным образом загнав в угол — и пусть она была меньше ростом и, вероятно, физически всё же его слабее, но он чувствовал себя распятым. Взгляд сверху вниз, строгий, пронзительный, пугающий любых других посетителей, Джинкс выдерживала с лёгкостью, отвечая шальным и безумным. Он держал её за запястья, не позволяя приблизиться к себе вплотную. — Ты не понимаешь, что делаешь. — Это я-то? — Джинкс щёлкнула языком. — О, я всё понимаю. Распрекрасно понимаю, досконально, как ты любишь. И я уже всё решила. Я же не дурочка и не слепая, что бы тебе не говорила про меня Севика. И это длится уже о-о-о-очень давно. Я это не перерасту. Она двинулась, видимо, ожидая, что он ослабит хватку, но с ней расслабляться было опасно. Они оба это знали. Джинкс облизнула губы, вынуждая бросить на них взгляд — и ухмыльнулась, зная, что добилась желаемого. — Что в этом плохого? Я тебя люблю, ты меня любишь, это закономерный итог и приятный результат! Все довольны и все счастливы! В этом и была проблема, что нихрена это не было закономерным в картине мира Силко. В ней, если честно, вообще не было идей про обладание Джинкс с этой точки зрения, но реальность, как всегда, ломала планы. — Это неправильно. — Да брось, а убивать людей правильно? Вернее, как ты это называешь… А, «устранять конкурентов» и «вычищать крыс». Про Мерцание ладно, молчу, пока вы с Виктором на нём живёте, я его не обсуждаю. Наёбывать пилтоверских придурков в Совете тоже, по-твоему, правильно? Или это тоже «во имя Зауна»? Ну так в чём проблема во имя Зауна просто взять и дать… мне… себя… любить? — с каждым последующим словом Джинкс дёргалась всё решительнее и сильнее, пока вдруг не рванулась так, что впечаталась в его тело собой. Её руки тут же оказались у него на поясе, голова — на плече, а голос от возмущённого перешёл в шёпот. От того, как она дышала ему в шею, по позвоночнику бегали мурашки, а где-то в груди что-то очень горячо жглось. — Ты же говорил… ты обещал… что будешь любить меня… почему я не могу тогда в ответ? Силко не знал, как объяснить Джинкс, что те слова имели под собой совсем другое понятие любви. Тогда ещё — совсем другое. Потому что если он согласится на то, что хочет Джинкс, это изменит всё. Возможно, даже вплоть до ситуации в городе. Он мог бы сказать, что он сильно старше — и Джинкс бы сказала, что её это не волнует. Он мог бы сказать, что он её опекун — и Джинкс бы сказала, что это не кровный отец. Он мог бы сказать, что он уродлив (хотя это сильно било по его самолюбию) — и Джинкс бы сказала, что считает его красивым. На любую его отговорку у Джинкс был бы ответ, который в её понимании разрешал бы ей всё. И… и, в конце концов, его тело реагировало на всё это. Значит, всё, что он пытался упорядочить в собственной голове, не сработало. — Я боюсь тебя разочаровать. Что бы про меня ни говорили… вряд ли я так хорош, как ты думаешь. Это был один из самых его глубоких и затаённых страхов, который Силко скрывал даже от самого себя. Потому он и старался сдерживаться, всегда держать всё под контролем и владеть ситуацией. Ему было плевать на мнение окружающих, но не Джинкс. Потому что как только покажешь слабость — этим воспользуются и тебя бросят. Этот урок он выучил очень хорошо. — Хуже меня не будешь, — Джинкс смеялась то ли над ним, то ли над собой. — Я, знаешь ли, тоже не… эм… — она запнулась, почувствовав, как окаменело его тело, — в общем, не с кем мне было пробовать. Поэтому если будем лажать, так вместе. Это, вообще-то, ситуацию лучше не делало. Но как будто оправдывало их обоих. Силко — за отсутствие нормального опыта, Джинкс — за отсутствие хоть какого-нибудь. — Выпусти меня, — приказ, который Джинкс тут же распознала в его голосе — и подчинилась. Но взгляд её перестал быть жадным и стал просящим. Она боялась быть отвергнутой. Диван в кабинете был низковат, но сейчас это его почти не волновало — стоило сесть и расставить ноги чуть шире, как Джинкс оказалась у него на коленях и упёрлась ладонями в плечи. Едва его рука легла на её поясницу — голую и горячую, несмотря на промозглую погоду за окном, — Джинкс выгнулась и прижалась теснее, так, что ему показалось, что он ощутил жар сквозь ткань её и его брюк. Боги, эта девушка не могла желать его так. С момента, когда он приютил Джинкс, у него не было женщин (мужчин, впрочем, тоже), да и до того не то, чтоб он сильно увлекался похождениями по многообещающим местам. И, по сути, что бы он ни сделал, всё было бы нормально. Хотя он хотел бы дать Джинкс только лучшее, даже если она сама считала его лучшим отчего-то. Целовать Джинкс оказалось одуряюще приятно. Не столько как процесс, сколько от перегрузки, которую он испытывал одновременно физически и эмоционально. Её пальцы в его волосах. Её губы у его губ. Её тело на его теле. …он раньше и не задумывался о том, отличается ли кожа с татуировкой на вкус от кожи без рисунка, но теперь, когда он спустился с поцелуями к её правому плечу, внезапно стало любопытно. Когда Джинкс лёгким ловким движением расстегнула застёжки и сняла топ, он не удержался от голодного взгляда вниз. И хотя он видел Джинкс каждый день, видел, как она взрослела, как её тело преображалось, становясь из детского женским, он никогда не думал о том, чтобы увидеть её без одежды. Кроме как сейчас. — Н-не смотри так, — шепнула Джинкс, и Силко поднял взгляд. — Мне… неловко. Он хотел было сказать, что ей совершенно нечего стесняться, и она идеальна, но совершенно внезапно скрипнула дверь, и Джинкс в панике вжалась в него ещё крепче, стараясь хоть как-то прикрыться. Он сжал ладонями её плечи, надеясь, что скроет её от этого очень незваного гостя, и был готов на него рявкнуть матом сразу же, если бы его не отвлёк стук, предшествовавший любым другим звукам. — Я буквально на минут… Оу, — среди всех тех, кого сегодня мог бы недосчитаться Заун, в кабинете так не вовремя оказался тот, у кого к ярости Силко был почти иммунитет. — Понял, я зайду… потом, — и Виктор вышел, даже не успев толком войти. Дверь за ним закрылась плотно, щёлкнул язычок замка — и только после этого Силко отмер и осознал, что Джинкс на нём трясётся не от стыда и не от холода, а от смеха. — Ви-и-иктор, — простонала она на ухо, стараясь сдержаться, — ну почему именно сейчас… Ты что-то от него хотел? — Я?! — Я его сюда не звала. Особенно в такой момент! А ты… ты чего так напрягся? Силко чуть расслабился, погладил плечи Джинкс и покачал головой. — Не надо, чтобы кто-то знал о… нас. — Виктор и до этого знал, не беспокойся. — Виктор… что? Джинкс сдвинулась — вновь Силко не смог сдержаться, чтобы не бросить взгляд на её грудь, — чуть сгорбилась, развязывая его нашейный платок, и продолжила, как ни в чём не бывало: — Виктор в курсе, что… как бы тебе сказать… что ты мне нравишься. Ну… вот в этом всём смысле. Мне просто капец как неудобно перед ним, он же вообще эту тему не любит. Джинкс рассказывала так, будто происходящее было само собой разумеющимся, а появление Виктора — не более чем шуткой, не очень удачной, но всё же. Когда Джинкс легко цапнула ноготками его ключицы, Силко не сдержал короткого хриплого выдоха. Это не должно было быть приятно, но было. Её вес на его бёдрах, руки на плечах, тепло груди на коже. И совершенно чёткое, ясное желание именно его по собственной воле, без принуждения или угроз. — Я думал, вы были вместе, — признался он, пока ещё был способен трезво мыслить. Джинкс остановилась — вовремя, потому что её пальцы уже были у низа его живота, гладили невольно напрягшиеся мышцы. — С Виктором? Ты что! Это же… я не знаю, как с братом собственным переспать. Фу, даже не думай. А, то есть с ним — это не «фу» внезапно. Возразить, что «как с братом» это вряд ли хуже, чем «как с отцом» Силко не успел — Джинкс вернулась к его одежде, стянула до конца рубашку и жилет и вдруг съехала вниз между коленями, деловито расправляясь с пуговицами на штанах. Силко чувствовал во всём этом какой-то подвох. Не вела себя Джинкс как человек, который впервые должен был быть с другим человеком в плотском смысле. Но вопросы прервались — её ладошка накрыла его пах, прижала поверх ткани белья, чуть погладила вверх и вниз, и Силко абсолютно без какой-либо мысли поддался бёдрами в руку, потому что, проклятье, это было приятно. Джинкс хихикнула, ухмыльнулась — совершенно неприлично, почти что даже пошло, и вдруг шлёпнула его по бедру второй ладонью. — Ну, ты встань, что ли, неудобно же! Да хоть пройти по Пилтоверу с транспарантом «свободу Зауну», если она ещё раз так на него посмотрит. Вопросов было слишком много, а времени на ответ — слишком мало, поэтому его вполне удовлетворило её шутливое обещание «не бойся, не откушу» прежде, чем она всё-таки прикоснулась к нему сперва пальцами, затем — обхватила ладонью и сдвинула кожу, а потом — накрыла головку ртом и облизнула. Господи боги, как же он её хотел. И несмотря на то, что действовала Джинкс явно неумело, но старательно, всё-таки опыта у неё не было. Силко едва касался её головы и лица, боясь принудить, но, казалось, ей самой всё нравилось — начиная от поглаживаний по щекам и заканчивая вжатых в затылок пальцев, когда она брала глубже. Удовольствие — поверхностное, покалывающее позвоночник мелкими разрядами — медленно зарождалось где-то внутри, обжигая своим нарастающим теплом. — Джинкс, — в его голосе не приказ, а мольба, и он совершенно не был готов увидеть её взгляд снизу вверх в такой позе. — Остановись. Он мог бы ещё прекратить всё это, понимая, что на самом деле никогда не забудет ощущений и вида, но Джинкс истолковала это по своему — и, поднявшись, вытерла текущую по подбородку слюну и уложила его ладони себе на пояс. …как давно она научилась так им манипулировать? Её тело было… идеальным. Оно и не могло быть другим — это же Джинкс — но молодое, подтянутое и жаждущее тело не могло не быть красивым. Тело, которое, едва его ладонь оказалась у неё меж ног, вздрогнуло. Силко чувствовал влагу кончиками пальцев, всё ещё не веря, что это реакция на него. И несмотря на реакции тела, реакции самой Джинкс были другими — смущение, стыд и… страх? Вероятно. Он что-то говорил — сейчас бы уже и не вспомнил что, но, кажется, бессвязно клялся в верности, обещал присвоить себе и защищать от каждого, кто не так бы на неё посмотрел — говорил, лишь бы отвлечь Джинкс от волнения. Джинкс успела шепнуть ему что-то о том, что она готова, прежде чем, вновь устроившись у него на бёдрах, медленно опустилась на него, вызывая совершенно несдержанный стон. …он успел забыть, почему людям это важно и какие ощущения это дарит. — Я сама, — прошептала Джинкс, чуть поднимаясь на коленях, начав двигаться, и единственное, что он смог сделать в тот момент — сжать ладони на её талии. Она крепко сжала губы, зажмурилась, дышала громко и быстро — и он не сдержался, чтобы не поцеловать её шею, совсем легко провести зубами по коже на плече, оставить свой след так, будто имел на это право. Джинкс замерла внезапно и совершенно не вовремя — именно тогда, когда Силко был готов, наплевав на мир вокруг, застонать и начать контролировать её самостоятельно, чтобы выдержать нужный себе темп и силу. Он не мог понять, что она пыталась сказать, глядя на него пьяно и голодно, потому что он никогда не был в такой ситуации. Джинкс не могла и не должна была этого знать, и он несколько растерялся, когда она медленно переложила его ладонь к себе на лобок. Силко сглотнул — потому что настал момент той самой ситуации, которой он боялся: она будет ждать от него действий, а он просто не будет знать, что делать. Его извинения прервал её шёпот — она накрыла его руку своей ладошкой и надавила, вынуждая провести пальцами по… — С-сильнее, — Джинкс дышала ему в губы, целовала коротко и бешено, показывала и направляла, — б-большим… и ещё… и… вот т-так, да… Он прервался лишь на миг, чтобы коротко облизнуть пальцы и вернуть их обратно. И этот вкус — терпкий, обволакивающий, — окончательно сорвал какие-либо ограничители. Возможно (вернее, совершенно точно) он не был самым искусным человеком в этом деле, но теперь у него появилась цель и желание. Ему не казалось неправильным когда-нибудь попробовать Джинкс на вкус. Она вдруг задрожала, выгнулась, сжала ладони на плечах и захныкала — а Силко чувствовал лишь то, как вокруг него сокращаются мышцы её тела, как крепко и как близко они были друг к другу — и зарычал, стараясь не задохнуться. Джинкс лежала на нём, прижавшись, и не двигалась, и Силко чувствовал её сердцебиение — где-то возле своего собственного, крепко бухающего в груди. Было жарко и неприятно липко, смятая рубашка вместе с жилетом и одеждой Джинкс валялись на другом конце дивана, а у него ощутимо подрагивали руки. Самое время было одуматься и пообещать себе, что больше он никогда такого не допустит, но Джинкс мяукнула ему в кожу и, прогнувшись, выпрямилась, запустила ладони во влажные волосы — и погладила так мягко, что Силко был готов прямо тут же и скончаться. От большой радости, не иначе. — Два вопроса. — голос плохо подчинялся, чуть хрипел и дрожал, но всё же звучал достаточно мягко, чтобы не испугать Джинкс, — откуда знаешь что делать и кто… Джинкс тут же спрятала взгляд, издала долгий ноющий стон и чуть повернулась, устраиваясь удобнее в него на плече головой. — А ты не будешь ругаться? Или угрожать чем-нибудь? — Не буду. Это твоё дело, я просто хочу знать, что… он с тобой обошёлся хорошо. На самом деле Силко хотел бы голыми руками задушить урода, но действительно не имел на это право — личная жизнь Джинкс до этого конкретного момента была её собственным делом. — Виктор. — Что?.. Возможно, всё-таки Заун сегодня лишится перспективного изобретателя… — Ты не подумай, — Джинкс провела пальцами от яремной впадины до солнечного сплетения, и Силко ощутил, что у него в кабинете так-то было довольно прохладно. — Мы ничего не… Я просто узнала, как это работает и что с этим делать, — она хихикнула, постучав пальцем по низу его живота. — Чистая теория, никакой практики. Остальное всё сама. Наверно, лучше было бы не спрашивать, но с другой стороны… Ему нужно было время, чтобы осознать всё, что он натворил. Возможно, тот факт, что Джинкс как-то там теоретически использовала Виктора, чтобы узнать, как сделать хорошо Силко, будет далеко не самым худшим…***
Что-то пошло не так. Всё пошло не так. Сперва — взрыв на одном из заводов. С множеством жертв — и не от халатности, а кто-то как будто целенаправленно устроил переполох, отчаянно пытаясь списать это дело на Джинкс. Но Джинкс так не работала — уж Силко-то точно это знал, и у неё не было причины так поступать. Какими бы ни были жители Зауна, напрасные жертвы тут никому не нужны были. Затем — что-то вроде… покушения?.. Это было так бессмысленно, глупо и бестолково, что Силко даже не смог полностью понять, что произошло. Потому что затевать перестрелку в «Последней капле» — отчаянная идея рехнувшегося мстителя, не иначе. Бар выдержал, нападавший скрылся, изрядно порезанный и нашпигованный пулями, но взорвавшаяся граната, начинённая чем-то вроде шрапнели, изрезала ему руку, которой он едва успел прикрыть лицо. И, кажется, что-то таки достало и лицо, потому что висок постепенно начал пульсировать обжигающей болью. Он был рад, что Джинкс с ними тогда не было — работала в своей мастерской. Пока до неё дойдут слухи, у него явно будет время. Оставив Севику разбираться с остальными пострадавшими — ей как-то нереально повезло укрыться, Силко направился к Синджеду, подозревая, что в обычных «полевых» условиях его просто добьют. К моменту, когда он с усилием толкнул дверь берлоги доктора, кровь успела залить шею. Синджед даже не задал вопросов — как и всегда — почти сразу же вколол что-то обезболивающее и подхватил, когда, обессиленный, Силко попросту рухнул прямо на месте. Когда сознание чуть прояснилось, Силко услышал, как Синджед позвал Виктора. Затем, ругнувшись, отошёл от стола, вернулся, снова что-то сделал… — Виктор ушёл, — сообщил он как бы между прочим, когда голову Силко уже не раздирала боль и наркотик. — Не выдержал?.. — Посчитал мои методы… неподходящими для себя. В любом другом случае Силко было бы плевать — в работу Синджеда он не влезал, метод ведения дел не комментировал и вообще старался не мешать, но сейчас это было сродни удару под дых. Почти предательство. После стольких лет… — Думаешь, он как-то связан?.. — Вряд ли, — даже если у Виктора и была какая-то злость или желание отомстить кому-нибудь из них двоих, он бы вряд ли использовал для этого смертника, да ещё и в самом баре, — надеюсь, что совпадение. Синджед согласился (или хотел бы согласиться), но, очевидно, сейчас было не лучшее время что-либо обсуждать. — Ты? — В порядке, — Синджед кивнул, когда Силко, вставая, чуть сжал его плечо. — Ты же знаешь, он не первый. Я почти привык. Силко к подобному привыкнуть не мог. Чтобы добраться до Джинкс, у него ушло не меньше часа, и она расплакалась, едва он объяснил ситуацию в паре слов. Что именно вывело её из равновесия — само нападение, его ранение или уход Виктора, Силко не уточнял, да и не это было важным. Куда острее сейчас стоял вопрос всего происходящего — и того, как ему защитить Джинкс от этих радикально настроенных неизвестно кого. То, что действовала группа, а не одиночки, было совершенно очевидно. Говорили разное. По большей части о Поджигателях — этих мелких воришках с ворохом взрывоопасных боеприпасов. Давняя проблема что Зауна, что Пилтовера, жаждущая неизвестно чего и воюющая против всех одновременно. С Силко напрямую они никогда не связывались, а зря — возможно, он нашёл бы применение их рвению и смог бы договориться. Но его в расчёт не брали. До момента, пока его не похитили. Это было уже более спланированная и продуманная акция, чем взрыв в «Капле» — хотя бы потому, что на этот раз нападавшие выбрали время и место, когда Силко был не у себя и почти один. Пилтоверских советников считать за соратников он не собирался, это были скорее вынужденные временные союзники. Холл совета заволокло едким дымом — Силко в который раз был немного рад своему детству в шахтах, которое закалило его лёгкие. Но если дышать он мог, то видеть было куда сложнее, и только поэтому он пропустил первый удар. Следующие несколько сдержал, закрываясь руками, но силы явно были неравны. Голова раскалывалась от боли в висках и на затылке. Руки были крепко связаны за спиной, и ничего не было видно — либо его ослепили, либо что-то надели на голову, потому как дышать тоже было довольно тяжело. Лопатками он чувствовал жёсткое и высокое нечто, похожее не колонну, но подниматься на ноги с колен не посчитал нужным. Будь у него в рукаве с собой нож, это не было бы проблемой, но и ножа не было. Ситуация… не вызывала паники, но давила. Когда с его головы сдёрнули таки ткань, в глаза резко ударил свет, и Силко зажмурился, стараясь уменьшить стрельнувшую в голове боль. Стоящих перед ним людей он не знал. Вообще никого. Это обстоятельство ухудшало дело. На кой чёрт хер пойми кому его… похищать? Это так же глупо, как вылавливать акулу из океана: абсолютно бесполезно, неприятно и приносит массу проблем в процессе. А, главное, вообще никак не меняет состав сил. — Нам нужна Паудер, — потребовала от него девчонка с короткими ярко-розовыми волосами, играя зажатым в кулаке кастетом. — Ты знаешь, где её найти. Сперва Силко хотел задаться закономерным вопросом, кто, блядь, вообще такая Паудер и с какого хрена он должен быть в курсе где она, а потом до него медленно дошло. Очень. Он уже успел забыть, что у Джинкс было другое имя… — Понятия не имею, — слова расцарапали горло, и он ощутил сильную жажду. Это не очень хороший знак, потому что без воды он долго не протянет. Впрочем, головная боль добьёт его гораздо быстрее обезвоживания. Девчонка ударила его по скуле и прошипела «неправильный ответ», и Силко, сжимая зубы, только ухмыльнулся. Ну, потому что он действительно не знал, где Паудер. Впрочем, точно так же он не знал, где Джинкс. После первой угрозы он приказал — потребовал в ультимативной форме — от неё залечь на дно, найти себе новое безопасное место, где она сможет переждать волнения. Такое место, которое было бы неизвестно даже ему. И это оказалось безумно предусмотрительным… учитывая его нынешнее положение. Кажется, девчонка сломала ему нос — боль всё равно сливалась воедино с головной, так что ему было не до точных оценок. Кровь он старался не слизывать, хотя та и попадала на губы — она солёная, и это не поможет в ситуации, если его решили просто заморить. Главную окликнули — коротким «Вай», и Силко не сразу распознал, что это было её имя. Оно показалось смутно знакомым, но ничего конкретного в памяти не всплывало. Дверь за ней закрылась, и комната, в которой его держали, погрузилась в темноту. Но это во всяком случае было гораздо лучше, чем мешок на голове. Оставался вопрос, что же от него реально хотели. Убить? Так а похищать-то для этого зачем? Пытать? Тоже так себе идея, никакими сверх-секретами он не обладал. Выкуп? Кому? Севике? Да та с удовольствием ещё бы и доплатила, чтобы его оставили, с неё же станется. Оставалась Джинкс. Но Силко очень надеялся, что та будет достаточно разумна, чтобы не повестись на такую глупую приманку. Сейчас он вряд ли что уже мог сделать. Оставалось ждать — либо пока Джинкс забьёт тревогу, либо пока её найдут. Либо… пока он просто не сдохнет тут же. Со всех сторон херовые перспективы открывались, особенно без доступа к Мерцанию. На миг даже стало интересно — насколько сильно его будет ломать? Он никогда за долгие годы не делал больших перерывов в приёме лекарства, и сейчас такой резкий отказ мог грозить крайне неприятными последствиями. Вплоть до того, что он сам себе вены перегрызёт в надежде на облегчение. Пока до этого было далеко, стоило дать себе чуть расслабиться, запрокинуть голову, чтобы кровь всё же хоть чуть-чуть остановилась, и просто ждать. Поразительно, что в таких условиях он даже смог уснуть. Откровенно говоря, он здоровски задолбался, и неудивительно, что после всего пережитого хотелось просто выключиться из реальности. К тому же, во сне голова раскалывалась чуть меньше. Назавтра — или когда он проснулся? — не изменилось ничего. Место, где его держали, чуть отдавало сыростью, начали неприятно болеть плечи и колени ко всему прочему. Плен у полоумных радикалов явно надо было внести в список того, что он никогда больше не хотел повторить. Примерно где-то между утоплением и ножом между рёбрами. «Вай» появлялась ещё дважды, задавая всё тот же вопрос и получая всё тот же ответ. Удивительной непробиваемости девочка, однако. В третий раз к нему никто не пришёл, зато пришла… идея. Он не носил украшений — считал это излишним и не самым практичным. Когда-то у него на руке был широкий кожаный браслет — под ним удобно было хранить крошечный ножик на всякий случай. С исчезновением браслета исчез и нож, но вместо этого Силко остановился на тонком металлическом ободе на середине предплечья. Скрытый одеждой, о его существовании знали едва ли не единицы, и неудивительно, что его просто не нашли — вряд ли кто-то жаждал даже в целях безопасности его лишний раз трогать. И правильно. Бешенства бояться — в пасть хищнику пальцы не совать. И уж точно не дразнить его. Но выбираться раньше времени явно не стоило хотя бы потому, что он всё ещё не представлял, где находится. В этом месте было относительно тихо — вероятно, логово? Если да, то оно находилось где-то совершенно точно не на верхних уровнях Зауна. Дно? Возможно. Туда редко спускались и живущих там никто не контролировал. Отогнать наиболее завшивелых торчков светом — и будет неплохое гнездище. Силко сам себе хмыкнул, — ещё чуть-чуть — и он сам будет от всех этих наркоманов отличаться лишь внешним видом, и то ненадолго. Браслет удалось спустить с руки до запястья спустя семь долгих бесплодных попыток. Металл, конечно, был затуплен, чтобы не было возможности порезаться, но это было лучше, чем ногтями рвать. И за всё то время, пока он пытался разрезать стягивающие руки верёвки, к нему даже никто не пришёл. Это настораживало. Его не могли оставить одного — а если могли, то это недотеррористы были ещё глупее, чем он предполагал. Зашли к нему, когда он уже выжидал, словно хищник в засаде. Не Вай, её… подручный? Мельче и младше, кажется. Схватить его за шею и ударить головой о столб, к которому он был привязан, было даже не особо сложно. Несколько раз, для надёжности. Мальчишка дышал — и Силко связал ему руки обрывками верёвок скорее по привычке предотвращать опасность, а не сражаться с ней напрямую. С расположением он не ошибся — его действительно держали на Дне, и это было одновременно хорошо и плохо. Хорошо — он отсюда выбраться сможет. Плохо — не факт, что целым и невредимым. К моменту, когда он смог подняться хотя бы на уровень выше, головная боль снова заполнила собой всё. И каждое движение отдавалось новым приступом, от которого уже тряслись руки и било ознобом тело. От мелькнувшей рядом тени Силко успел отгородится локтем, но, кажется, этот призрак не мечтал его пришить на месте. Мягкий знакомый говор и плечо под рукой стали самыми желанными в жизни Силко на данный момент. — Как знал, что вас нельзя оставить, — сказал Виктор, помогая Силко стоять прямо, — что произошло? Джинкс… она в порядке? — Очень надеюсь, — отвечать на расспросы конкретно сейчас было очень сложно, но Виктора, вернувшегося не пойми откуда и не пойми зачем, очень не хотелось от себя лишний раз отталкивать. Что бы не вернуло Виктора обратно, Силко очень хотелось, чтобы это «что-то» продолжало оставаться в Зауне.***
* Виктор вёл его не к «Капле». Куда-то переулками и узкими улочками, куда — Силко не мог сказать точнее, потому что взгляд уже туманился, а сознание всё пыталось отключиться. Стиснув зубы, он шёл — плёлся, свисая с и без того трудно шедшем Викторе, и когда они добрались до какого-то дома, Силко наконец-то смог выдохнуть. Когда из-за угла вышла ещё одна фигура, он был готов застонать — от усталости и ощущения безысходности и едва появившегося желания уже наконец-таки сдохнуть побыстрее, желательно без боли. Но взгляд человека напротив буквально пригвоздил его к месту. Джинкс — с множеством мелких и не очень царапин, в некоторых местах перевязанная бинтами, с прокушенной губой, из которой медленно стекала кровь — стояла перед ним. Живая. Целая. Силко не успел среагировать — Джинкс бросилась на него, как дикий зверёк, точь-в-точь как много лет назад, разве что не повалила — повезло опереться спиной на стену — а просто вцепилась руками за плечи, перекрестила ноги на пояснице и уткнулась лицом в шею. Её слабые негромкие всхлипывания отчего-то ослабили пульсирующую боль в висках, как будто откладывая её на задний план. Силко чуть обернулся — Виктор продолжал смотреть на них понимающе, как будто действительно знал всё, что должен и не должен был. — Только ты не прыгай, я обоих не удержу, — это самое идиотское, что он мог сказать в этот момент, потому что сейчас ему и Джинкс было трудновато держать. Но Виктор улыбнулся, указал на костыль, будто бы говоря, что даже если и рад, то не смог бы, а затем начал раскручивать перекладину. Дозу Мерцания — малую, фактически на один раз, и то не факт, учитывая обстоятельства — он пустил по вене, потому что шприца, подходящего для укола в глаз, с собой не было, а инъектор так и остался в «Капле». Сидя тут, в одном из забытых всеми богами и даже им самим переулке Зауна, в окружении тех, кого он вырастил, Силко думал о том, что любит их обоих по-разному, но всё же обоих. Ради них он начинал делать Заун таким, каким хотел бы видеть. И ради них дело стоило продолжать, несмотря на угрозы компашки радикалов — их зачистить не проблема, особенно теперь; на нежелание Пилтовера сотрудничать — ничего, ещё захотят, когда поймут потенциал; на внешние угрозы и неизбежную грызню за власть, когда местные осознают, в каком он состоянии — и очень скоро пожалеют о своём желании выделиться, у Севики с такими разговор короткий. Заун будет его городом — благодаря или вопреки всему, но будет. Его городом — и их городом. Кто бы ни встал у них на пути.