***
Баки Барнс кажется Сэму закрытой книгой, не просто закрытой, а скованной тысячью замков, такими же прочными как вибраниум, книгой, перевязанной тысячью ремней, сжимающих явно крепче, чем эти узкие майки и чертова кожанка. За годы работы с Торресом он совсем отвык от такого рода людей, раньше ему приходилось работать с личностями, державшими все при себе, вроде Клинта, но консервативность Соколиного Глаза не шла ни в какое сравнение с замкнутостью Барнса. И Сэм бы ужасно солгал, если бы сказал, что его это не манило. И это было странно: если девушка скромная и тихая — она загадка, которую хочется разгадать, если мужчина молчаливый и замкнутый — он угроза, от него лучше бы держаться подальше, держать ухо востро. Сэм как никто из ныне живущих знал, насколько опасен был Зимний Солдат. Как бы ему ни хотелось провести четкую черту между Зимним и Барнсом, та всегда размывалась во время боя, и из ясной границы превращалась в полустертую дрожащую линию. У Зимнего черная краска растушевана боевым окрасом вокруг ярко-голубых глаз, у Баки Барнса — возле голубых глаз лишь темные круги от недосыпа из-за кошмаров. У Зимнего Солдата — массивный бронежилет, который удивительно, что не прижимает его к земле под своим весом, у Баки — кожанка, подчеркивающая широкие плечи, и черные перчатки, прятавшие руки. У Солдата рука переливается серебром, красная звезда кровавым пятном вгрызается в память, царапая что-то до боли внутри, у Барнса — рука из переплетения темного и золотистого вибраниума. У Зимнего Солдата колышутся при каждом движении тёмные длинные пряди, у Баки — волосы короткие, немного топорщатся вверх. Сэм запоминает все эти отличия, стараясь разделить их, Солдата и Джеймса. Баки прокручивает металлическую руку в плече, будто ставя на место, так же как Солдат. Зимний стреляет и размахивает ножом с такой же скоростью и силой, как это делает Барнс. Баки прыгает вверх через целый лестничный пролет, Зимний прыгает с машины на машину. Границы снова размываются. Только вот лица у них совсем непохожи. Не из-за прически, не из-за странных темных пятен вокруг глаз. У Солдата лицо спокойное, до холода равнодушное, убьет и не вспомнит. У Баки этот чертов взгляд маньяка, будто он хочет испепелить тебя глазами, вечно сведенные брови и эта проклятая морщинка между ними, в которую так и хочется тыкнуть пальцем, чтобы разгладить, чтобы заставить перестать хмуриться. Сэма пугает, когда на лице Баки, не Солдата, проскальзывает то самое равнодушие, холодный неосознанный взгляд в баре Мадрипура, будто ему действительно хватает щелчка пальцев Земо, чтобы снова влезть в эту шкуру, будто он не сжег ее в первый же день осознанной жизни, а приберег, чтобы надеть сейчас. Нет, это не так, это просто роль, которую они вынуждены играть этой ночью, но, словно прочитав его мысли, Земо рассекает тишину едва слышным «Быстро же он вернулся в форму». А Сэм просто старается не так заметно сжимать кулаки, когда Баки (или Зимний?) раскидывает половину нападавших. Земо приказывает, Земо трогает, Земо явно позволяет себе лишнего, ведь то, как он оглаживает плечи Барнса — точно не обязательный жест, чтобы им поверили. Но Баки продолжает стоять с непроницаемым лицом и потом никак не поднимает эту тему. Сэм вспоминает слова, сказанные Баки о Земо: «Нас кое-что связывает». Разве они успели тогда как-то сблизиться? Земо влез в его голову, приказал убивать, а потом сделал его причиной разлада. Тогда почему Баки сказал это так, будто было что-то более значительное? Сэм отгоняет эти мысли, тщательно успокаивая неприятное свербение в груди, которое никак не признает ревностью. Если признает ревность, придется признать чувство, ее обусловившее, куда более страшное чувство. В отличие от Зимнего Солдата, у Баки Барнса очень беспокойный сон, он дергается от любого шороха, ему снятся кошмары, и в такие ночи Сэм не может уснуть не понятно от чего больше: от болезненного рыка Баки или из-за леденящего душу беспокойства. Он не просыпается сразу, будто сон не выпускает его до тех пор, пока он не увидит очередное кошмарное воспоминание до конца. Сэм решает, что вмешиваться пока рано, он не знает, как Барнс на это отреагирует. Пытаться разбудить Баки во время кошмара? Упаси Боже, Сэм хочет прожить еще лет двадцать минимум. Сэм точно знает, что Солдат не стал бы спрашивать как он, не стал бы участливо хлопать по плечу, не стал бы прикрывать его спину, защищать его позицию. Баки Барнс постепенно сбрасывает ремни и замки, хотя время от времени они снова замыкаются. Но не все же сразу. Сэм ненавидит, как Баки улыбается: эта натянутая насмешливая улыбка, колет под ребра, словно нож, и холодный взгляд ничуть не остужает ситуацию. Чем шире эта фальшивая ухмылка, тем сильнее чешутся кулаки, тем сильнее у Сэма горит внутри злость, как тогда, на приеме у психиатра. Только вот, как оказалось, искренняя улыбка Баки намного хуже: от нее пересыхает во рту, от нее губы расплываются в ответной, из-за нее в животе чёрти что и какое-то иррациональное чувство счастья. Настоящая улыбка Баки ужасна, потому что Сэм не может оторвать от нее глаз. Сэм ненавидит ее, потому что она очаровывает, потому что она заставляет задуматься о том самом страшном чувстве, которое Сэм так старательно прячет глубже, говоря себе: не время, не место. А тем временем он понимает, что еще сильнее улыбки ненавидит смех Баки: раскатистый, низкий, словно гром вдали от дома, словно урчание довольного кота. Сэм не может определиться, просто теряется в этом. И теряет надежду найтись.***
У Баки к Сэму недоверие. Он ничего не знает об этом человеке, кроме его развязной формы речи, напускной открытости и того, что он летает. Единственное, что Баки знает про Сэма Уилсона так это то, что Стив говорил, что он славный малый. Только вот никакого доверия это не вызывало, не в обиду Стиву, но у него каждый третий был славным малым, он и парня, что избил его в подворотне так называл. «Хороший парень, просто не в ладах с сердцем». В таком случае все вокруг славные малые. Но Баки старается не думать об этом, он не любил строить свое мнение о ком-то, базируясь на фундаменте, заложенным другим человеком. Это его отношение, и он сам решит, какое оно будет. Сэм шлёт смс-ки, на которые Баки впрочем не то чтобы как-то реагирует. Он читает их, лениво перелистывая скопившиеся за неделю, однообразные «как ты?» и «может поговорим, чел?». У Баки не то, что бы было желание отвечать, говорить о том, как он, потому что ему далеко не хорошо. Только вот делиться этим он будет точно не с летающим парнем, чьи мотивы были Баки совершенно непонятны. Баки привыкал к тому, что его шарахаются, путают с тем, другим парнем, кто-то говорил, что они похожи с Брюсом: доктор Беннер и Халк, Баки Барнс и Зимний Солдат. Только вот чушь это, они совершенно не похожи. И Брюс шарахается его так же, как и все остальные. Но не Сэм. Баки видит, что ему это вообще-то стоит определенных усилий. Но тем не менее он сохраняет невозмутимый вид и его голос звучит непринужденно, когда он говорит, что рад видеть Барнса. Баки не верит. Никто никогда не бывает ему рад. Так просто не должно быть. Это противоестественно. Не после всего, что он… другой он сделал. Мало того, что Сэм не отпрыгивает от него в ужасе, он над ним смеется. «Ты же понимаешь, что я это заснял?». «О, посмотрите на него, сама незаметность. Белая Пантера». «Тебя уделала девчонка, Бак?». Все это дико нервирует, но вместе с этим почему-то успокаивает, такое общение в новинку. Стив не любил подшутить или поддеть, а в другое время на него уже боялись поднять глаза. Расслабленность, вальяжность Сэма странным образом утихомиривает бурю внутри. Как только Сэм начинает нравиться Баки, все идет по наклонной, его психотерапевт не следует своим же правилам. «Без пострадавших». Баки чувствует себя пострадавшим, он раскрылся впервые за много лет, не перед Кристиной, но перед Сэмом, а тот просто послал его. Баки прикладывает все силы, чтобы обида в груди перестала разрастаться так стремительно. Что ж, ничего не вышло. Снова. «Мне стало лучше». Стоит ли Баки в это поверить? Он не знает, но почему-то честно отвечает, что ему самому стало хуже. Присутствие старого кошмара в лице Барона Земо никак не помогает Баки сосредоточиться на задании, на суперсолдатах и на новом капитане Америка. Он не может выкинуть из головы всю эту неурядицу со щитом, все это кажется одной огромной нелепой ошибкой, начиная с ухода Стива, заканчивая тем, что происходит сейчас. Земо раскачивает лодку его и так шаткого душевного равновесия до предела. Конечно, он никак это не показывает. Конечно. Но, несмотря на всю его отрешенность, Сэм чувствует, что он ни черта не в порядке. Сэм не говорит это напрямую, но его взгляд, его «Ты как?» говорят за него. Баки привык заботиться о других: сестра, Стив. Но чтобы кто-то так заботился о нем — это что-то новенькое, и Баки не знает, что с этим делать. Что делать со своей свободой, с этими хитро щурившимися темно-карими глазами и странным жжением в груди. Баки не спешит весить ярлык на это чувство. Сейчас не время, он разберется с этим позже. Ему, правда, хватает головной боли: Уокер, Карли, Земо, теперь еще и вакандцы с Айо. Добавлять к этому списку Сэма, пожалуй, не стоит. Он разберется с этим потом. А Сэм потрясающий, он не боится поворачиваться к Баки спиной, как многие другие, он не просто знает, что не получит пулю в спину от того, другого, Баки, он знает, что Барнс прикроет его. Он всецело доверяет себя, свою жизнь. Никто не ввязывается в ссоры с Баки, не считая Земо, провоцирующего веселья ради, все от греха подальше стараются не перечить лишний раз Барнсу, но Сэм другой. Он знает, что Баки мог бы переломить его пополам, даже не напрягаясь, только вот его это будто совсем не заботит, он не боится ни железной руки, ни сведенных хмурых бровей. Сэм удивительный. У Сэма очаровательная щелочка между передними зубами, которую можно лучше увидеть, когда он улыбается, Баки она нравится, а потому он старается вызвать у Сэма улыбку почаще. Он смешно хмурится, когда глубоко задумывается о чем-то или когда недовольно ворчит о том, чтобы Барнс не смел флиртовать с его сестрой, и Баки начинает флиртовать в разы чаще, лишь бы увидеть суровый взгляд полный неодобрения и, задыхаясь от смеха, увернуться от удара в плечо. Баки тихо подглядывает, как Сэм нянчится с племянниками, как вскидывает их на руках, словно они ничего не весят, как подтрунивает над ними и уже через секунду, заливисто смеясь, убегает от них обоих. Сэм удивительно готовит, разливает соус идеально ровной линией рядом с рисом, и Баки не может сдержать улыбки, когда Сара начинает в очередной раз ворчать о том, какой Сэм перфекционист и хвастун. Сара отпускает несколько колких шуток, что Сэм выпендривается перед женихом, на что он только громко цокает языком, закатывает глаза и поспешно отворачивается обратно к плите, а Баки успевает увидеть, как вспыхнули чужие уши. Сэм так легко предлагает ему остаться, словно в этом нет ничего странного, словно это в порядке вещей быть таким гостеприимным с человеком, пытающимся убить тебя при первых трех встречах. А ведь он даже ни разу этого не припомнил, вау. Сэм просыпается с первыми поющими птицами, солнце еще не успело толком выглянуть из-за горизонта, а он уже на ногах. Баки — ночной, он засыпает под три часа ночи, а просыпается, как придется, смотря, насколько все было плачевно ночью. Несмотря на то, что диван кажется настолько мягким, что в нем можно утонуть, несмотря на то, что Баки приходится закидывать ступни на подлокотники, чтобы поместиться, ему все же удается уснуть. Кошмар приходит к нему почти сразу, начинается с очередного задания, но резко обрывается, потому что что-то движется по его волосам, переходит на щеки. Джеймс ухватывается за это ощущение и выныривает из сна, хватаясь за движущийся рядом с ним предмет. Сэм шипит от боли, когда до Баки доходит, на мгновение он пугается, что сломал Сэму руку, разжимает пальцы, смотрит виновато, как Уилсон растирает запястье. «Спасибо, что не вибраниумной». Единственное, что разрезает тишину, кроме тяжелого дыхания Баки. Сэм говорит, что хотел разбудить, потому что если бы Баки продолжил рычать на весь штат, его племянники бы перепугались до смерти. Но Баки четко помнит тепло на своей голове, движение — Сэм гладил его по волосам, пытался успокоить. Баки благодарит, скомкано улыбаясь, а Сэм делает вид что не понимает, о чем он. Ночью идет дождь, Баки не засыпает больше. Не потому, что дождь нервирует чувствительные ушные перепонки, не из-за страха перед новым кошмаром. Баки вязнет в мыслях, в чувстве, которое до этого тщательно укрывал поглубже, считая несвоевременным и вообще неуместным. А тут, в тепле, под звуки дождя, в уютном доме, пахнущем выпечкой и осенью, Баки погружается в это чувство с головой. Сэм восхитительный, он манит, очаровывает, и это единственное, в чем Барнс на данный момент был абсолютно уверен. Что-то внутри сопротивлялось: не потому, что Сэм — мужчина, не потому, что — коллега, просто это ведь Сэм. Простой, добрый, обворожительный Сэм. Надежный, яркий, доброжелательный, сильный, верный. Он будто был само Солнце, в то время, как Баки давно поглотила тьма. Он не хочет втягивать в эту тьму Сэма, не хочет пачкать, портить эту прекрасную лучезарность, потому что он уверен, что если скажет, если попытается… Сэм не будет смотреть на него как раньше. Нельзя смотреть по-старому на друга, который признался тебе в любви и был отвергнут. Нельзя продолжать с ним общаться, как раньше, шутить, словно ничего не было. Нельзя. Потому что это слишком жестоко. А Сэм не такой. Кажется, чем мрачнее становился Баки, тем сильнее лил дождь. Вот оно очередное доказательство: над Баки собираются дождевые тучи, над Сэмом сияет чистое небо. Баки решает молчать.***
Сэм толком не знает, что произошло с Земо, но видит как, преисполненный умиротворением, Баки вычеркивает что-то из блокнота. Все становится на свои места. Земо так отчаянно нужен был Барнсу не только для задания, но и для собственного покоя. Искупление Баки — это не месть, это прощение. От осознания восхищение этим человеком заполняет каждую клетку Сэма. Он наблюдает исподтишка за Баки целый день: он улыбается и напевает что-то себе под нос, не один раз за день Баки улыбается именно ему, и в эти секунды Сэма пробивает теплом изнутри до дрожи в пальцах. Во время починки лодки Баки поднимает тему задания, Сэм говорит, что сейчас остается лишь ждать вестей от уже проверенного Торреса, и после упоминания Хоукая Баки сразу же вспоминает Земо. Сэм тут же хмурится, неприятное чувство снова пробирается под кожу вместе с этим именем, при чем тут вообще сейчас Земо, не понимает Сэм, но вдруг до него доходит, что сам Баки всегда мрачнеет при упоминания Торреса, как Сэм — при упоминании Земо. Баки постоянно уходил, едва завидев приближающегося Хоукая, замолкал, когда он появлялся рядом с Уилсоном, хмурился, когда Сэм поднимал его имя в разговоре. Выходит, паззл сложился. Сэм хитро щурится, он не хочет лишний раз раздражать Барнса, но любопытство всегда было сильнее него, поэтому он говорит что-то про Торреса, прощупывая почву, наблюдая за малейшей реакцией. Баки резко вдыхает, ноздри расширяются, он едва сдерживает себя, чтобы не закатить глаза, и это Сэм тоже замечает. Замечает, как раздраженно ходят желваки под кожей, как сильнее необходимого сжимается вибраниумная рука. Видит, как поджимаются губы, как привычно сводятся к переносице брови. В подтверждение его догадки, после того, как Сэм заканчивает хвалить Торреса, Баки начинает говорить что-то про Земо. Сэм не слушает, смеется глазами, вызывая недоумение на чужом лице. Они два идиота, не иначе. Сэм приглядывает за Баки, когда тот остается, смотрит, как тот чуть ли не со слезами на глазах уплетает приготовленный рис — интересно, когда он в последний раз ел нормально приготовленную пищу, а не фастфуд? В Ваканде? Внезапно Сэм осознает, что вообще ни разу не видел, чтобы Баки ел с того момента, как это все заварилось. Суперсолдаты могли не есть месяцами, пожалуй, для них это норма, однако не пойми откуда взявшаяся жалость заставляет Сэма постоянно докладывать еды в тарелку Баки. Сара называет его эталоном гостеприимности, а он только рад увидеть скромную благодарную улыбку. Баки, играющий с детьми — это вообще что-то волшебное, что-то за гранью фантастики. Он сам выглядит мальчишкой, когда прячет за спиной баскетбольный мяч с абсолютно непричастным лицом, его глаза округляются, когда Сэм выхватывает мяч и в прыжке закидывает трехочковый. Удивление на его лице быстро сменяется азартом, и уже через минуту они играют два на два с мальчишками. Когда дело доходит до водяных пистолетов и Баки в очередной раз обливает лицо Сэма, едва тот выглядывает из укрытия, Касс задиристо смеется, говоря, что у дяди Сэма не было и малейшего шанса. Позже Сэм находит Барнса со странным выражением лица, спрашивает, как он, на что Баки, качая головой, отвечает, что стрелять в Сэма из водяного пистолета, куда приятнее, чем из винтовки. Его лицо при этом как-то потерянно хмурится, и Уилсон понимает, что Баки больно это говорить. Сэм треплет по коротким волосам, садится рядом и шутит, что от винтовки ему удавалось увернуться более успешно, показывает на вымоченную синюю футболку. Баки вымученно улыбается. Когда все заканчивается с историей суперсолдат, когда Сэм становится новым Капитаном, он чувствует, как липнет к нему страх. Ужас перед всей ответственностью, что он получил. А еще пугало то, что Баки пропал. С тех пор, как они разошлись после окончания задания, Барнс не объявлялся. Как и в старые времена, не отвечал на сообщения и уж тем более на звонки. Сэм был уверен, что между ними новый уровень отношений, далеко не тот, от которого можно вот так вот просто уйти. Разве он не заслужил, чтобы этот чертов киборг хотя бы ответил на его звонок? Однако он все же объявляется, весь такой эпатажный, весь сияющий изнутри. Сэм не знает, что с ним делать: он улыбается ярче, чем светит солнце, смеется открыто, громко, завораживающе, флиртует со всеми, кто едва поздоровался с ним. Он видит того самого Баки, о котором когда-то рассказывал Стив, а Сэм не поверил: не мог Зимний Солдат когда-то быть таким человеком. Но вот он во плоти. И от него не оторвать глаз. Баки был до чертиков тактильным: Сэм постоянно находил его руки у себя на плечах, на поясе, на спине — у его тела это вызывало вполне однозначный отклик, и либо Баки, действительно, не замечал, как Сэм к нему прижимается чуть ближе, либо очень убедительно притворялся, что не замечет. В один момент, это начинает заходить за грань, однако что есть грань, когда речь о Джеймсе Барнсе и Сэме Уилсоне? Набор случайных букв — не больше. Просто в один день Сэм замечает, что сидеть впритирку с Баки, уже давно вошло в привычку. У Сэма вспыхивает лицо, словно это произошло только сейчас, а не повторялось уже месяцами. Как давно он так спокойно закидывал ноги на чужие колени? Как давно Баки начал отрубаться к концу фильма у него на плече? Когда, черт возьми, это произошло? Баки безудержно любит кошек. Сначала он пытается скрывать это, находя это, видимо, не мужественным или чем-то личным. Сэм не в восторге от содержания животных в доме, но, когда Сэм видит ярко красного Барнса с белой кошкой на руках, просящего приютить животное хотя бы на время, он не может ему отказать. Сара всеми силами старается делать вид, что не замечает факт того, что Баки фактически переехал к ним: целый день он помогает Сэму с лодкой, с заданиями, и впервые Сара спокойна за брата, впервые уверенна, что его спина под надежной защитой. В благодарность она не жалуется на медленно перекочевавшие вещи Барнса в их гостиную, на постоянно оккупированный до обеда диван. Баки ей нравится, возможно, она могла бы попытать с ним счастья, но она видит, как он смотрит на брата, как Сэм смотрит на него, и, тихо улыбаясь, отмахивается от этой мысли. Она не жалуется на них, когда они смотрят фильмы допоздна, когда Сэм, в очередной раз выведший своими шутками Барнса из себя, в попытке сбежать от чужого гнева разносит гостиную, при этом гогоча во все горло. Сара выключает телевизор с плывущими по экрану титрами, накрывает двух заснувших друг на друге оболтусов пледом, и никогда не поднимает эту тему, когда Баки рядом, чтобы не смущать брата, но постоянно подшучивает над Сэмом, когда тот остается с ней наедине. Она счастлива за него.***
Сэма подстреливают на задании, бывало и хуже, но раньше не было рядом обезумевшего от волнения Барнса. Баки тараторит стандартные фразы из боевиков по типу «не смей умирать», «не вздумай отключаться» и коронного «я тебя вытащу». Сэм, находящийся вполне в трезвом сознании, смотрит на Баки, булькающего фразу за фразой, и понимает, что единственный, кому сейчас нужна психологическая поддержка — это сам Барнс. Баки зажимает живой рукой рану на бедре, Сэму почему-то кажется, что у Джеймса вот-вот начнется паническая атака, и он громко щелкает перед его носом пальцами, как бы говоря: «Чел, кого тут подстрелили? Успокойся уже. Неприятно, но жить буду». В больнице Баки не отходит от его койки, Сэм едва удерживает себя, чтобы не завыть, поднимая глаза к небу. Но все же он не мог определиться: бесило его такое неоправданное беспокойство или же льстило ему. Ночью, по возвращению домой, он просыпается от странного чувства, поворачивая голову, он вскакивает на кровати, хватаясь за сердце: чертов Баки сидел в темном углу, освещенный лишь узкой полоской света, пробившегося сквозь жалюзи, и смотрел прямо на него. — Какого, блять, черта, Бак?! — шипит Сэм, все еще держась за сердце. — Тебе сложно ходить, особенно по лестнице. Подумал, вдруг тебе, что понадобится, вот я… и тут, — мямлит еле слышно Баки, наконец отводя взгляд в сторону. — Что мне может быть нужно от тебя в такое время? — только после того, как Сэм сказал это вслух, он понял как одновременно двусмысленно и ужасно прозвучала эта фраза. Он видит, как Баки поджимает губы и уже порывается встать и уйти. — А вообще, раз уж ты тут, принесешь воды? Пожалуйста? Сэм прикладывает все силы, чтобы не начать биться головой об стену от того, с каким радостным лицом Баки побежал выполнять эту простую просьбу. — Если ты продолжишь на меня так смотреть, пока я буду пить, я подавлюсь и помру, — многозначительно дергает бровью Сэм, и Баки наконец отводит взгляд в сторону, садится обратно в кресло в углу, устраивается поудобнее, прикрывая глаза. — Собрался тут спать? — Я же сказал: что понадобится — я тут. — Бак, это сквозное пулевое ранение, мне не оторвало ноги, не обожгло пол тела, не переломало кости. Одна пуля. Вошла и вышла. — Ага, — хмурится в привычной манере Барнс. Сэм знал, что значат «ага» Баки в разных ситуациях, и сейчас это было: «Ага, конечно, скажи еще, что это несерьезно, хрен я тебя оставлю одного теперь». Из темного угла слышится приглушенный вздох. — Я не вижу тебя, но все равно чувствую, что ты пялишься. — Хм. — Мы снова общаемся односложными ответами? — изгибает бровь Сэм. — Та-а-ак, иди сюда, — Сэм хлопает по кровати рядом, дожидается, пока Барнс с характерным тяжелым сопением, перекочует на кровать, он садится слишком далеко, и Сэм с удрученным вздохом подсаживается ближе. — Рассказывай. — Что? — Что тебя грызет, Бак. — Ничего, — качает головой Баки. — Попробуй еще раз. Пока неубедительно, — фыркает Сэм, устраивая ладонь на чужом плече. — Я тебя подвел. — О боже, — скулит Сэм, поднимая глаза к небу. — Баки, один вопрос. Ты мой телохранитель? — Нет? — Тогда какого черта моя абсолютная целость — твоя ответственность? Баки молчит. — У тебя было задание, ты его выполнял, и следить при этом ты должен в первую очередь за своей задницей, а не за моей. — Твоя мне нравится больше, — пожимает плечами Барнс, уворачиваясь от подзатыльника. — Придурок, — фыркает Сэм, отворачиваясь, пряча лицо в темноте. — Сам. Сэм забирается обратно под одеяло, устраивается поудобнее, подкидывает вторую половину одеяла на Баки в приглашении. — Что? Ты ведь все равно не уйдешь, — Сэм старается не краснеть. Баки оценивает ширину кровати, скептично хмурится, но все же ложится рядом, стараясь не улыбаться слишком широко, когда Сэм накрывает его. — Близковато, — бурчит Баки, чувствуя чужое дыхание на своей щеке. — Очень близко, — бурчит в ответ Сэм, стараясь не ерзать, соприкасаясь бедрами с ногами Барнса. На секунду они замирают, смотря друг на друга, а потом прыскают со смеху от чувства дежавю. — Прямо как я и хотел? — усмехается Баки. — Тебе виднее, синеглазка. Сэм упивается секундной растерянностью на чужом лице, решая, что только так теперь и будет звать Баки. — Выходит, что так, — делает ответный выпад Барнс, и Сэм сначала не понимает, к чему он это вообще, а потом столбенеет. — Спокойной ночи, пташка. — Воу-воу-воу, стоять, что ты, черт побери, хотел этим сказать? — Сказать что чем? — не открывая глаз, юлит Баки. — Что выходит, что так? Баки не торопится открывать глаза, прежде делает пару глубоких вдохов, успокаивая дыхание. А после очень долго смотрит на Сэма, так и не проронив и слова. — Продолжишь таращится — я не смогу прочесть твои мысли, это не так работает, Бак, — вздыхает Сэм, не отводя глаз от чужого сосредоточенного лица. — Давай просто спать, — голос Баки звучит настолько измождёно, что Сэм сдается. — Утро вечера мудренее. До Сэма не сразу, но все же доходит: сколько вообще ночей Барнс провел вот так? Сидя в темном углу, приглядывая за его сном. Сэм знал, что Баки не составило бы труда пробраться незамеченным в палату посреди ночи, и в более охраняемые места прокрадывался. И это должно бы пугать, но Сэм только и может, что улыбаться. — Отдыхай, Бак, — Сэм обнимает его за плечи, чувствует, как слегка напрягаются мышцы под рукой. — Я никуда не денусь. Баки фыркает недовольно, бубнит что-то неразборчиво под нос, будто репетируя то, что скажет Сэму уже в полную громкость. Сэм знает, как выглядит Барнс, когда слишком много думает о чем-то, когда начинает загоняться по мелочам и грызть самого себя. — Клянусь богом, если ты продолжаешь думать о том, что виноват..! — предупреждает Уилсон, но резко прояснившийся взгляд голубых глаз, заставляет его резко умолкнуть с затаенным в груди вдохом. — Я хочу сделать глупость, — говорит Баки тихо, но отчетливо, не переставая смотреть в глаза Сэма, не моргая, словно они снова играют в гляделки. — Глупость, — повторяет Сэм, скорее утвердительно, чем вопросительно. — Да. — Какую? — Очень глупую, — Сэм улавливает нервный смешок. — Очень глупую глупость, — кивает Сэм, задевая кончиком носа щеку Барнса. — А разве это не то, что ты всегда делаешь? — Баки вздыхает, раздраженно закатывая глаза. — Бак, мне нужно больше конкретики. Если честно, чел, меня пугает, с какой миной ты об этом говоришь. — Есть человек, — издалека начинает Баки. — Он очень много значит для меня. Сэм чувствует, как начинают внутри него ужасную борьбу надежда и ревность. Уилсон, правда, пытается заткнуть сердце, выровнять дыхание, очистить мысли и просто дать Баки совет, какой бы вопрос он сейчас не задал, и как бы Сэму не было больно на него отвечать. Если на ревность Сэм почти не обращает внимание, то надежду он пытается вырвать с корнем: она была куда опаснее, она была смертельна. — И, знаешь, — продолжает Барнс, то заглядывая в темно-карие глаза, то отводя взгляд за спину Сэма, — иногда, как бы мерзко это ни было, мне кажется, что он для меня весь мир. Ревность, прямо пропорционально надежде, начинает расти, заволакивать внутренности неприятным жжением. Сердце ускоряется с каждым словом, и Сэм знает, чувствует, что если Барнс сейчас не оправдает надежд, то в ту же секунду его сердце резко остановится. — Он абсолютно невыносим, за исключением тех моментов, когда мил до безобразия, и я не знаю, в какие моменты он хуже. Потому что, когда он улыбается мне, я каждый раз чувствую себя так, словно мне заново вкололи сыворотку. — Видимо, улыбка весьма пугающая, — вяло шутит Сэм, пытаясь хоть как-то взять себя в руки. — Пугающая… Возможно, я уж точно в ужасе от нее, потому что эта щелочка между зубами абсолютно точно однажды доведет мое столетнее сердце до инфаркта. Баки слышит, как тяжело сглатывает Сэм, видит, как краснеют в темноте его щеки, чувствует жар, растущий между телами. И это все придаёт ему уверенности сделать еще один шаг вперед. — У тебя есть такой человек? — теперь тяжело сглатывает Баки в ожидании ответа. — Есть один тип, — Сэм не знает, почему начинает говорить, что именно развязало ему язык. Думает, что всё это суперсолдатские штучки, специальные навыки, которым Барнс был обучен, будучи Зимним солдатом. Он говорит на тридцати языках, может устроить госпереворот за ночь, что ему будет стоить разговорить Сэма Уилсона? По правде же, Сэм просто не хочет признавать, что не может отказать Баки. — Он как гребаный робот большую часть времени, притворяется бесчувственным. — Почему ты думаешь, что притворяется? — Потому что я видел его, — говорит еле слышно Сэм. — Его настоящего. Видел каким он становится, когда думает, что его никто не видит: грустным, уставшим. Видел его искреннюю улыбку, и да, она ужасающая. — Кривые зубы? — О да, они просто ужасны, — тянет Сэм, вызывая урчащий смех. — Я… не могу перестать смотреть на его губы. Сэм чувствует, как собственное, клокочущее в горле сердце мешает говорить. Чувствует, как Баки вовсе перестает дышать. — Иногда мне кажется, что он смотрит на меня так же, как и я на него. — Почему колеблешься? — у Баки горели щеки, и Сэм уверен, что красивее его еще не видел человека. — Он не подпускает. Иногда он словно делает шаг мне навстречу, но тут же отступает на два шага назад. — В таком случае, он идиот. — А мне кажется, просто излишне осторожный. Боится сделать глупость. — Ох, — сдавленный выдох застревает в горле. — Сэм… И в этом «Сэм» Уилсон сейчас может захлебнуться, потому что в нем столько эмоций, столько невысказанных чувств, эти три буквы просят, кричат и умоляют. «Скажи, что я все понял правильно». «Не разбивай мне сердце». «Прошу ответь мне тем же». «Мне страшно». — Сэм, — повторяет Баки, когда его голос приходит в рабочее состояние. — Могу я... сделать глупость? — Боже, да, — голос срывается на отчаянный шепот. Баки колеблется, Сэм чувствует как резонирует в вибраниумной руке его собственная дрожь. Они рвутся навстречу друг другу одновременно, сталкиваются губами и замирают на мгновение, прикрывая глаза не в силах поверить, боясь, что это лишь сон. Сэм чувствует на губах трепетный выдох, обхватывает губами нижнюю губу Баки, прижимается сильнее. И Баки понимает, что от этого заработать инфаркт вероятность куда выше, сердце будто обезумело, и Барнс пугается еще сильнее, потому что это несравнимо с сывороткой, несравнимо с первым его поцелуем. Эйфория от губ Сэма была сравнима разве что с ощущением первого танца, его будто наполнило той радостью и теплом, любовью и воодушевлением, его будто наполнило музыкой и летним солнцем. Сэм столько раз представлял, что однажды позволит себе это, столько раз видел это во снах. В голове всегда было лишь два варианта развития сюжета: Баки отталкивает его и молча исчезает, он не говорит, что ему мерзко, что Сэм ему отвратителен, потому что Баки не такой, он просто растворится в толпе, так же исчезнет, не отвечая на бесконечные сообщения и звонки. Второй вариант: Барнс отвечает ему грубо и нетерпеливо, что впоследствии заканчивается снятием физического возбуждения. Вот только реальность, как и всегда, отличается от представления, она удивляет, застает врасплох почти всегда. Но такая реальность нравилась Сэму гораздо больше, чем любое его представление, чем любая его фантазия. Баки — теплый, нежный, заботливый, израненный, трепетный Баки — целует аккуратно, бережно и так боязливо, что в груди все разрывает осколками. Так ведь и должно быть, Сэм не понимает, почему не видел этого раньше, почему не понимал, какой на самом деле будет поцелуй, ведь он уже давно видел настоящего Барнса. Выходит, он боялся представлять себе такое, ведь в худшем случае его бы это убило. Отстранившись, чтобы, не дай Бог, в ту же минуту не задохнуться от нахлынувших эмоций, они переводят дыхание, смотрят друг на друга такими глазами, будто только что совершили государственную измену. Баки тяжело сглатывает, нервозно облизывает губы, словно собирая кончиком языка этот тихий поцелуй, и у Сэма отказывает самоконтроль, он чуть ли не подскакивает на локтях, нависает над Баки и целует, целует, целует. Бережно, нежно, жадно, с жалостью об упущенном времени. Гладит Баки по щекам, шее, зарывается пальцами в волосы. Баки отвечает с рвением, оглаживая шею, проводя пальцами по коротким волосам на выбритом затылке. Кажется, у него текут слезы, и он ничего не может с собой поделать, потому что не знает, как в его груди может быть сразу столько ужасающе сильных чувств. Сэм снова отстраняется, но лишь для того, чтобы вытереть сухими ладонями чужое лицо, расцеловать щеки вдоль дорожек слёз, покрыть поцелуями лоб, скулы, подбородок. От такой нежности Баки совсем перестает себя контролировать, слезы текут ручьем, и он задыхается. — Бак, — тихо зовет Сэм, — посмотри на меня. Баки слушается, потому что голос Уилсона звучит излишне твердо, хотя на самом деле он тоже просто напросто не может отказать Сэму. Баки снова чувствует, что начинает тонуть в карих глазах, в тянущем тепле и грызущих сомнениях. — Бак, — Сэм закусывает губу и прикладывает все силы, чтобы сказать следующие слова, глядя прямо в голубые глаза, — я люблю тебя, — глаза Сэма блестят, а у Баки слезы все текли вразрез разрастающейся на лице счастливой улыбке. — Я так чертовски влюблен в тебя, я не знаю, что мне с этим делать. — Я тоже. Не знаю, что с тобой делать, разумеется, — добавляет после паузы Баки, еле сдерживая смех, после обреченного вздоха Сэма. — Придурок. — Сам такой, — будто ничего и не изменилось. Баки прижимается щекой к теплой раскрытой ладони, прикрывает глаза, словно старый кот, вспомнивший о ласке. — Невыносимый, — вздыхает устало Барнс, крепче обнимая Сэма, заваливая его на себя. — Я бы сказал слезть с меня, но это твоя фраза. — О, Бак, — Сэм сдерживается, чтобы не закатить глаза, и делает ответный выпад: — Ты что обиделся? — Иди ты. — О-о, серьезно? Наш большой и страшный Баки Барнс обиделся. — Я передумал: слезь с меня, — ворчит Баки, тем не менее не в силах сдержать улыбку. — Нет уж, теперь я буду засыпать только лежа на этой широкой груди, — Сэм щурится, запоминая, как быстро алеют у Барнса щеки. — Придурок, — фыркает еле слышно. — Сам такой, — тут же отбивает Уилсон. — Засыпай, Бак. — Сэм? — М? — Я тебя тоже. — Да, я знаю. Они улыбаются так, что лицо начинает болеть. Баки крепче обнимает его. Они оба наконец чувствуют абсолютное умиротворение, оба чувствуют, что они дома. Все волнующие мысли, все страхи, все терзания перестают тревожить. Остается только тепло и доверие. Когда последнее сомнение с вздохом умирает, на них находит сон, обнимает их своими широкими крыльями и позволяет наконец отдохнуть в абсолютной тишине и покое.