До свадьбы заживёт

К середине ночи жар у Скегги наконец спал, он сумел заснуть, и тогда Видга позволил себе отойти от него. Сел на скамью напротив, поморщившись от противной ноющей боли во всём теле. Теперь можно было и заняться ссадинами на лице. Он притянул к себе горшочек с травяным отваром, что оставила ему мать Люта, и тряпицу. Наощупь неудобно будет, но ничего, справится как-нибудь. Лют подошёл, сел рядом, развернувшись к нему. — Ты прости, Витенег, я… — он протянул руку, но Видга невольно отпрянул, не дав коснуться лица. — Давай помогу. — Не надо, справлюсь. — Справишься, — серьёзно кивнул Лют, в его светлых глазах не было и тени насмешки, которую Видга против воли всё ожидал увидеть. — Но мне-то оно сподручнее. Да и не было б ничего, если бы не я. И хотел бы Видга ужалить его словом — да, мол, верно, если б не ты, был бы у меня сейчас дом, и отец бы был! Доволен ты теперь, ярлов сын? Но не ужалил, достало совести смолчать. Не один ведь Лют виноват был в их драке, сам Видга дел наворотил не меньше, а то кабы и не больше. Теперь, когда он узнал, какова из себя мать Люта, “рабичича” вспоминать было стыдно чуть не до злых слёз. Лют ей, конечно, ничего не сказал, но от этого было не легче, совесть и не думала разжимать железных зубов. Лют забрал у Видги тряпицу, повернул к себе его лицо. — Может щипать, — тихо сказал он. Видга не удостоил его ответом. Чай, не девица. Отвар сильно пах летом и действительно немного щипал, когда Лют осторожно прикладывал смоченную тряпицу к ссадинам на лице Видги. Тот сидел зажмурившись, недвижно, до скрипа цеплялся пальцами за края лавки и прикладывал все усилия, чтобы не вздрогнуть, — но совсем не от боли. Боль он почти не чувствовал. Но никогда, никогда он не мог бы представить, что пальцы Люта, загрубевшие от меча и тяжёлой работы, будут касаться его лица так мягко, трепетно и бережно. Силу этих пальцев ему довелось совсем недавно испытать на себе. Лют знал, конечно, что Видга не побоится боли, уж тем более такой, не сильней комариного укуса, — и всё равно старался причинить её как можно меньше. То ли извиняясь за ту, что уже причинил, то ли просто был таков сам по себе… Если бы Видга знал его хуже, решил бы — трусит, но ярлов сын был кем угодно, только не трусом. Да и разве позволил бы Торлейв конунг трусу за ним копьё носить? — Сейчас ещё мазью целебной намажу, — Лют отложил тряпицу, поднялся, принялся шарить на полках и вскоре вернулся с маленьким пузатым горшочком в руках. — Вот, матушка моя делает. Мазь пахла резко и щипала гораздо сильнее, но Видга едва замечал. Прикосновения Люта были лёгкими, как крылья бабочки, и приятными, как тёплый ветерок с моря в летний день, и та бережность, с которой тот касался его лица, словно тянула какую-то струну в груди. Сердце спотыкалось больно, дыхание сбивалось. — Что ты, Витенег? — сквозь шум в ушах донёсся до него обеспокоенный голос Люта. — Так болит? — Что? — он распахнул наконец зажмуренные мало не до слёз глаза. Лют склонился к нему близко-близко, хмурил брови в явном беспокойстве. — Что… болит? — Да ты сам не свой, — Лют отставил в сторону горшочек, вытер руку и вдруг положил её Видге на лоб. Тот дёрнулся, как от удара. Нет, не то. От удара бы не дёрнулся, а тут… — Горишь как в лихорадке, а лихорадки нет. Болит? — Девица я тебе, что ли? — хрипло и зло отозвался Видга, и тут же ладонь со лба легла ему на губы. Он подавился воздухом, уставившись на Люта изумлённо. — Тш, тихо, перебудишь всех, — шикнул Лют, тут же убрал ладонь и даже чуть отодвинулся, и теперь только Видга понял, что сидели они колени в колени. — Прости. Не девица. Но и так я тебе достаточно зла причинил, не хочу больше. — Нормально всё. Оба мы хороши, — буркнул Видга. Теперь, когда Лют не трогал его лицо и коленями не упирался, шум в ушах поутих, и снова стало можно дышать. По правде, и Лют не ушёл обделённым после той драки — тоже щеголял теперь синяками и ссадинами. Видга скрутил в узел свою гордость, заткнул ей рот и сунул в самый дальний уголок души, чтобы только выдавить трудное: — Лютинг, может… я теперь подсоблю? Люта сложно было назвать красавцем и до драки, а теперь, поди, и подавно, но Видга не думал о том. Промокал тряпицей ссадины, прикладывал к налившимся уже синякам, а хотелось — разгладить пальцами, шепнуть заветное слово, чтобы исчезли все раны без следа, как в волшебной басни… Знать бы ещё это слово! Ярлов сын сидел, прикрыв глаза, как давеча Видга, только лицо его и дыхание были спокойными, а руки лежали на коленях, не цепляясь судорожно за края лавки. Он доверял недавнему врагу полностью, и это почему-то беспокоило не меньше недавних прикосновений. Да что за нелепие такое, с досадой подумал Видга, сглазил, что ли, кто? В этот странный словенский Йоль и не такое могло содеяться! — И хороши же мы с тобой будем, Витенег, девок только пугать, — тихо рассмеялся Лют, не открывая глаз. От смеха этого так и пробрало тёплой дрожью. — Жаль, Корочун кончился уже… — Всё, — сказал Видга, подавив вздох сожаления, но так и не спеша отодвигаться. Лют открыл глаза, тёмные-тёмные в дрожащем свете лучинки, что, уходя, оставила им его мать. — А мазь-то впрямь щиплет, — сказал он чуть слышно. — Осталось только подуть и поцеловать, чтоб заживало быстрее. Поцеловать… Не думая, Видга качнулся вперёд, коснулся губами скулы, остро пахнущей мазью… отдёрнулся тут же, как от огня. Встал, с трудом разлепив губы, что едва ощутили тепло чужой кожи: — Заживёт теперь. До свадьбы. Сглазили, обречённо подумал Видга, что же у них тут за ведьмы такие?.. В Йоль открываются ворота между мирами, мёртвые ходят среди живых, а нечисть обретает невиданную силу. Видно, здесь, в этой чужой земле, он ненароком ведьме дорогу перешёл, вот она и плюнула вслед. Надо было остаться дома, надо было не смотреть в глаза Лютингу сыну Вестейна ярла, надо было, встретив его, отвернуться и уйти, и язык привязать ниточкой к уху! Всё так, да только не собрать пролитого молока. Лют моргнул ошалело, тронул пальцами место, где были губы Видги, поднял глаза. — Какая мне свадьба, княжескому отроку? Он встал, и Видга, точно в полусне, шагнул навстречу, не зная, что примет — удар заслуженный или… На своей лавке завозился и закашлялся Скегги, и оба они, вздрогнув, точно очнулись и, не сговариваясь, бросились к малышу. — Завтра, — шепнул Лют, когда уже спать расходились, — буду за тебя просить Чурилу Мстиславича. Коли не против и ты отроком стать. “Какая мне свадьба…” Видга кивнул — не против, мол. Да разве примет его Торлейв конунг! * — Оба мы теперь княжеские отроки, — едва за ними закрылись ворота крепости, Лют толкнул оглушённого Видгу плечом. Тот молчал, до сих пор не веря, что не придётся теперь уходить… куда-то. Никуда не придётся. Потому что Лют пустил его в свой дом, а конунг взял в молодшую дружину. — Идём домой? Домой. — Да, — кивнул Видга. — Идём. * В сенях, в полумраке избы, которую Видга ещё не привык звать домом, Лют скнул шапку и развернул его к себе. И осторожно коснулся прохладными с мороза губами его переносицы. Потом правой скулы. И так же, в черёд — каждой ранки, что нанесли его кулаки. Видга чувствовал на коже его горячее, сбивчивое дыхание, и боялся дышать сам. А когда тот отстранился — поймал за руку и притянул к себе. Знать бы, кто сглазил, мелькнуло в мыслях… хоть спасибо бы сказал!