Монопатия

«Прекрасные гены в коктейле с ублюдским характером — вот что ты». Эти слова вылетали из уст Нотта-старшего столько, сколько Теодор помнит себя. И, чёрт побери, он был с ними согласен. Тео носил звание первого и самого убийственного разочарования семейства Ноттов с гордо поднятой головой. Вспыльчивость неслась впереди паровоза, и даже самые дерьмовые ситуации ему не давали урока жизни. Месть отцу тогда лишь заставляла его закипать, отбрасывая терпение куда-то в отдаленные частицы собственного разума. Серьёзным, холодным и сдержанным его сделало совершенно другое. За что Теодор не может простить себя по сей день. Нотт тащился из Хогсмида будучи в такую стельку, что ему следовало уповать лишь на то, что он без приключений дотащится до собственной спальни. Лицо обдувал холодный воздух. В голове возникла неприятная ассоциация. Ровно год назад всё было также: холод, пурга, белый снег, сугробы, лишние две кружки сливочного пива… А потом… А потом сплошной смерч, разнёсший его привычную жизнь в щепки. Осознание пришло, но, казалось, Теодор был настолько ведом эмоциями, что пользоваться исключительно разумом было нереально. Он топил себя всё глубже и глубже. Но как утихомирить собственный пыл, он не знал. Ступеньки при входе в замок были слегка заснеженными, отчего скользкими. Нужно быть осторожнее и Нотт готовил себя к этому, чуть ли не силой мысли удерживая равновесие. Взгляд неосознанно зацепился за силуэт, размывающийся от одного случайного движения головой. Фокусироваться было затруднительно, но Тео это сделал. На лице материализовалась презрительная ухмылка от осознания того, кто перед ним был. Артемида спускалась со ступень, крепко удерживаясь за перила. Боковым зрением заметив «пятно», движущееся в её сторону, она подняла глаза, замирая. — Тонкс, — сквозь зубы процедил Теодор, не убирая со своего лица ухмылки. Он постарался выпрямиться, делая пару шагов — поднимаясь, тем самым, приближаясь к девчонке. — Нотт, — вырвалось у Миды в ответ, когда он почти поравнялся с ней, стоя на одну ступеньку ниже. Она чувствовала ярко-выраженный запах чего-то терпкого и травяного. «Огневиски», — подумалось у Тонкс, и она напряглась. Затея была не самая хорошая. Разговаривать с Тео было бесполезно даже в трезвом состоянии, а что от него можно было ожидать с пьяной головой — было неразгаданной тайной. — Куда ты собралась? — бесцеремонно спросил Теодор, сверля взглядом аккуратные черты лица Тонкс. За больной вспыльчивостью скрывалась выматывающее колючее чувство, которое появлялось каждый раз, когда перед глазами Нотта появлялась Артемида. Подшофе оно, казалось, умножилась на десяток… Нет — на сотню. Она делала больно одним своим существованием. Тео считал себя последним идиотом, когда спелся с Тонкс, а её хотел задушить за то, что она когда-то ворвалась в его жизнь, словно ставя всё на свои места. Лучше бы вместо всех коротких мыслей из его черепушки испарилась Мида. Но согласился бы он, чтобы её стёрли из его памяти? Нет — никогда. Это был самый настоящий мазохизм, обречение себя на бессмысленные мучения. Теодор сам не понимал, чего бы он хотел. — Тебя это волновать не должно, — отчеканила Артемида, не в состоянии натянуть на лицо маску равнодушия: губы дрожали, глаза бегали, брови свелись к переносице, она крепче сжала перила пальцами. Нотта это заставило смеяться, оскалившись. Он поднялся на ещё одну ступень выше, выравниваясь во весь рост, тем самым становясь выше Тонкс на целую голову. — Почему, Тонкс? Почему ты так разговариваешь с тем, кого ты любишь? — издёвка пулей вылетела из уст Теодора. Он не смог сдержаться, разгоряченный ум не давал этого сделать, поэтому он с чувством наполняющей эйфории наблюдал за меняющимся лицом Артемиды Тонкс. — Что ты такое говоришь?.. — прошипела Мида, кое-как сдерживаясь, чтобы не проехаться пощечиной по, уже ставшему родным, лицу. Волосы предательски начали заливаться красным, способности метаморфа на секунду стало слишком тяжело контролировать. Нотта это злорадно веселило. — На тебя хреново влияет огневиски… — А ты хочешь сказать, что нет? — осторожно прикоснувшись холодными пальцами к лицу девчонки, Теодор не переставал ухмыляться. Сейчас было плевать, что их кто-то мог увидеть вдвоём. Нотт хотел одного — довести её, услышать то, что она чувствует. Удостовериться, что больно не только ему. В начале этого года она погналась за ним, чтобы разобраться. Чтобы выяснить, зачем он избил её недоухажёра с Гриффиндора. Затем, что Тонкс была его. Делить её он не намерен ни с кем. Даже в ссоре, даже не будучи рядом, даже наблюдая издали. Они подарили друг другу столько счастья и столько боли одновременно, что не могли спокойно разойтись, как в море корабли. Тео понимал — в нём царил больной эгоизм, который вместе с пылким нравом воссоздавал коктейль Молотова из того, что он чувствовал. — Хочешь сказать, что я тебе безразличен? — хотелось добиться хотя бы словечка из её уст, но Мида держалась. Держалась как солдат. Держалась как танталовый стержень. Держалась как пуленепробиваемый танк. — Да, именно это я и хочу тебе сказать, — Артемида мотнула головой, сбрасывая с лица пальцы Нотта. Он исказил губы в презрительной усмешке. Тонкс могла поклясться, что слышала, как он глубоко дышит, будто успокаивая себя. Миду выворачивало наизнанку. Только стоило ей привыкнуть к данности — Тео неизменно нарисовывался в её жизни. Раздражало. Бесило. Злило. Горячие от гнева щёки обдавал холодный ветер, пощипывая. — Врёшь, как дышишь… — прошипел Нотт, склонившись над Артемидой, чуть ли не соприкасаясь своим носом с её. — Не любила бы — не стирала бы память тому… Гриффиндорцу… — память. Память. Память. Слишком много всего в жизни Тео было связано с памятью, а точнее — с её уничтожением. Признавать не хотелось, но девчонка спасла его этим жестом. Лишь Мерлин знает, что бы с ним потом было за «магловский мордобой». — Если я хотела уберечь твою задницу, это не значит, что я… — Мида поджала губы, будто бы не осмеливаясь сказать это слово. Внутри всё кипело. Между ними двоими воздух накалялся со скоростью света. — Что? Скажи это, если тебе и правда плевать, — Теодор нахмурился, кое-как удерживаясь от того, чтобы не встряхнуть хрупкую Тонкс за грудки пальто. Чёрными горящими глазами он смотрел в её голубые, становящиеся стальными и холодными настолько, что падающий на голову снег казался горячим душем. — Ну же! — Я… — на выдохе приговорила Артемида, гордо задирая подбородок. Теодор Нотт не давал ей спокойно жить тем, что сам жил, давя на самые чувствительные нервы одним своим присутствием. Ради него она пошла на отчаянный шаг, нарушив несколько школьных правил и помогая избежать ему наказания за содеянное. Молчание звоном стояло в ушах обоих, но Мида не могла решиться. Врать не хотелось, но… Разве что-то изменилось после их поцелуя в одном из холодных коридоров Хогвартса? Он лишь уничтожил, разбил её хрупкие надежды одним «Это ничего не значит». Заставлял склеивать все эти кусочки воедино и опять разбивал. В грудной клетке больно закололо, это не давало дышать. Ложь — это плохо, но сделать себе ещё раз больно собственными словами было за гранью её возможностей. Она должна его отпустить. Мида сжала маленькие кулаки, делая болезненный вдох, жмурясь. — Я так и знал, — Тео прикусил обветрившуюся губу, снова касаясь девичьего лица кончиками холодных пальцев. Пыл быстро сходил на нет. Хотелось заставить её посмотреть на него. Издёвка растворилась как дымка, Нотт нагнулся ниже к Тонкс, но жалкая попытка начала громко трещать по чёртовым швам. — Я не люблю тебя, — твёрдо произнесла Артемида, заставляя Тео замереть. Взгляд на секунду опустел, и Нотт понял — как же его застали врасплох. Недоумение вперемешку с, уже мерзкой, злостью нарастало. — И не любила. Это была просто привязанность. Собственные слова эхом отдавались в голове и больно отскакивали от стен разума, заставляя сглотнуть. Месть — далеко не сладкая штука. Скорее, в ней прослеживался привкус горечи с удушающим опустошением. Мида постаралась обойти Теодора, однако, была слишком грубо остановлена: Нотт схватил её за грудки пальто, встряхивая, но удерживая, чтобы не упала. Тонкс удивлённо хлопала ресницами, стискивая зубы от напряжения, лижущего затылок. — Не ври мне, Тонкс! — он смотрел на неё так, будто хотел убить, уничтожить и растоптать прямо на месте, но нечто его останавливало. Артемида окольцевала одну кисть Нотта, пытаясь выбраться из его хватки. — От тебя несёт ложью! Всё не так просто — сама же говорила! — голос срывался на бешеный крик, но Тео ничего не мог с собой поделать. Внутри будто сидел огромный морской ёж, разрывающий всё, что находилось за рёбрами. Он постарался восстановить дыхание. — Ты будешь чертовски жалеть, что не сказала всё как есть… Одним избитым гриффиндорцем дело не обойдётся, поверь, Мида, — угрожающе отчеканив, Нотт не отпускал девчонку, губы которой тряслись в чёртовом мандраже. Тонкс будто скрутили в тугой узел, натягивая с каждой секундой всё сильнее. От этого уровень гнева подскакивал как показатель на счётчике Гейгера. Мида смогла вернуть каплю самообладания, вытаскивая из кармана пальто палочку. — Ты отпустишь меня, Тео, — прошипела Артемида сквозь зубы с такой злостью, будто в сказанное вкладывала совершенно иной смысл. В грудь, больно вдавливаясь, упирался кончик волшебной палочки, но внутренности свело далеко не от этого. Этим жестом Тонкс заставила его сотни раз пожалеть о том, что она была его болью. Его слабостью, его патологической зависимостью, его монопатией. Было хреново от осознания, что Мида не шутит. С таким она никогда не шутила. — Дрянь… — рявкнул Теодор, резко отпуская девчонку, но в секунду он понял, насколько это было необдуманное решение. Артемида даже не успела вскрикнуть… Соскользнув, она упала вниз с десяти грёбанных ступень. Попытка поймать Тонкс была бессмысленной. — Нет! — вырвалось у Нотта. Состояние опьянения испарилось из него в одну секунду. Спустившись вниз, он приподнимает маленькое обмякшее тело его девочки, переворачивает на спину. Ноющее чувство в солнечном сплетении заставило резко выдохнуть. Разбитый лоб в опасной близости от виска заставлял проклинать самого себя за свою несдержанность, за свои детские идиотские эмоции, за то, что он такой… Мида не заслуживала его таким. Тонкая стекающая струйка алой крови по бессознательному лицу Артемиды Тонкс заставила Теодора подхватить девчонку, бегом направляясь в лазарет. *** — Как так вышло? — спрашивает целительница, «колдуя» над разбитым лбом Тонкс. Тео болезненно поджимает губы, поднимая подбородок. — Поскользнулась на ступеньках, — даже сглотнуть было тяжко. Он ослабил шарф на шее, а потом и вовсе стянул его с себя, как смертельную удавку, кладя его на койку, рядом с бессознательной Мидой. «Чёрт тебя дери… Идиот ты, Нотт. А она — лжёт, из-за твоего идиотского поведения… А теперь пожинай плоды своих трудов», — Тердор зарылся пальцами свободной руки в собственные волосы, сжимая кулак, но овладевая собой, чтобы не выдрать клок с корнем: «А если не лжёт?..». Мадам Помфри, бубня под нос, куда-то ускользнула, оставляя его рядом с Тонкс. Она казалась такой маленькой, хрупкой, с бледной кожей, на которой ярко-красное пятно выделялось слишком сильно, а личико нисколько не умиротворённое: со сдвинутыми к переносице бровями и поджатыми губами. Нотт с оглушительным вздохом взял ладошку Миды в свою, поглаживая пальцем выступающие костяшки. Чувство вины, казалось, выгрызало целый огромный кусок где-то внутри. — Лучше бы я не отпустил тебя, — на выдохе прошептал Теодор, прикрывая предательски колящие глаза. — Мерлин, пропади ты пропадом, Мида. — Уже пропадаю, Тео, — просипела Артемида, заставляя Нотта поднять голову, разлепляя глаза. — Пропадаю из-за тебя… Отпусти меня… — сейчас в свои слова она закладывала тот смысл, который был сразу понятен. Нотт рвано выдохнул, чувствуя, как маленькие пальчики ускользают от хватки, оставляя ладонь пустой и замёрзшей. Его девочка. Его сплошная боль по собственной вине. Забыть вряд ли сможет, отпустить тоже, но никогда и никому не позволит причинить ей вред. Себе — в первую очередь.