неприкрыто

бьёт холод, холод, холод. им бы встретиться в центре города, под золочёными навесами кухонек и киосков, но фредди — восемнадцатилетний подросток, фредди — хочет, чтобы весь мир видел, как они встретятся. арбитр (имя звучит в голове всё ещё обжигающе пряно) вытягивается у первого выхода метро полупрозрачной кляксой, оправляет от дождевой мороси чернильное пальто, чтобы через секунду снова расплыться сыроватым туманом. фредди ему улыбается. фредди и без постамента его выше на добрых десять сантиметров (тонкий тонкий тонкий, отчего ты такой маленький, а?), а теперь приходится склонить голову, выбить из разбрызганной чёлки ещё пару прядей на лоб, чтобы арбитру — вместо приветствия — заглянуть в глаза. фредди там холодно. фредди там нравится. — промокнешь, — звенит в ответ своим полушелестом, щурит глаза, — станешь как кошка облезлая. слезай. фредди спрыгивает; стекло под ногами трескается, раненная лужа брызжет слезой на чернильное пальто (ах, какая жалость). арбитр, прикрыв глаза шторками-пудровых-век, тянет через нос океанский воздух. — теперь и вы промокнете. как… мышонок. арбитр тянет бровь выше, смотрит промозгло и чуть злобно, глаза из горного хрусталя спутанно прыгают по лицу. с виска тянется дождь; фредди (им любуется откровенно) тянется каплю стереть, но арбитр спрыгивает на две ступени вниз, прячется в подземном переходе от (дождя), не оборачивается. фредди спрыгивает за ним.