It's not the same (as it was)

Чжао Цзюэ медленно обходит комнату по кругу, скользит кончиками пальцев по обивке дивана. Он все тот-же, что и двадцать лет назад. Губы невольно трогает улыбка, невеселая, горькая. Чжао Цзюэ вспоминает, как Цитянь кривился, не желая платить кругленькую сумму за какой-то предмет мебели, а он сам смеясь говорил, что Цитянь ничего не понимает в хороших вещах. Мелькает мысль, что он действительно был прав – на ткани ни малейших признаков износа, даже краски на расшитой лилиями спинке почти не выцвели. Удивительно. Он думает, что этот диван оказался прочнее их отношений. В груди предательски ворочается застарелая обида. Чжао Цзюэ никогда не отрицал свою вину. Но он надеялся, Цитянь его остановит. Он бы смог... найти другие способы, если бы Цитянь пришел к нему. Чжаэ Цзюэ думает, что тот наверное был не обязан. Но ему почему-то кажется, что тигренок Бай бы не отступил. Чжао Цзюэ завидует. Но в большей степени он рад – Чжань Яо никогда не упадет как он. Чжань, не Чжао… Поток мыслей прерывает хлопок двери. Чжао Цзюэ вздрагивает, оборачивается, напарываясь на нечитаемый взгляд Цитяня. Еще одна удивительная вещь – он один из немногих людей, в истинных эмоциях которых Чжао Цзюэ никогда не уверен. – Что ты здесь делаешь? – в голосе то ли усталость, то ли раздражение, то ли все вместе. – Соскучился, – Чжао Цзюэ подбирается, натягивает на губы привычную чуть снисходительную улыбку. Зря. Глаза Цитяня темнеют. Чжао Цзюэ по прежнему не может с уверенностью сказать что в них. Ему кажется, что гнев. Но может быть и что-то еще. – Либо говори что тебе нужно, либо уходи. Чжао Цзюэ молча смотрит на Цитяня, безуспешно пытаясь ухватить недостающие детали. Поджимает губы, и упрямо произносит: – Ты. Цитянь делает два быстрых, злых шага, сгребает в кулак лацкан его пальто и замирает, будто неуверенный, что хочет сделать дальше. Чжао Цзюэ смотрит в черноту его глаз. Проваливается в нее, как и двадцать лет назад. Он резко подается вверх, урывая короткий, почти целомудренный поцелуй, пока Цитянь с силой не отталкивает его от себя. Чжао Цзюэ почти влетает в журнальный столик. Рука у Цитяня по прежнему тяжелая. – Убирайся. Сделай нам обоим одолжение. Слова бьют сильнее, чем Чжао Цзюэ хотелось бы признать. Он кривится. Но не двигается с места ни на миллиметр. Цитянь несколько мгновений прожигает его взглядом, а потом будто бы смиряется. Отворачивается, снимает пиджак, швыряя его в кресло. Наливает стакан воды из графина, который тут же залпом выпивает. Стеклянное донышко звучно стукается о светлое дерево подоконника. Цитянь рассматривает пронзительно зеленую листву, усыпанную каплями недавно закончившегося дождя, так внимательно будто пытается сосредоточится на чем угодно кроме Чжао Цзюэ. – Зачем? – в конце-концов произносит он. Чжао Цзюэ скользит взглядом по его спине, отросшим волосам на висках, все такой же четкой линии челюсти. Он почти пропускает вопрос. – Зачем что? – голос хрипит. – Зачем было… зачем ты их убил? Иллюзия мира разлетается мелкими осколками. Чжао Цзюэ молчит. Зачем?.. На этот вопрос слишком много ответов: «Затем, что ты верил кому угодно кроме меня»… «Затем, что они были продажными тварями, и ты им мешался, но ты меня не слушал, так что я был в чертовом ужасе»… «Затем, что ты отвернулся от меня, и какая-то свихнувшаяся часть моего мозга думала, что может быть хоть так ты обратишь на меня внимание». Все это звучит как слабость, почти истерика. Но он знает, что Цитянь услышит даже не это. Он услышит попытку обвинить его. Но он не считает себя виноватым. Поэтому Чжао Цзюэ молчит. – Я убил только первых десятерых.., – в голосе Чжао Цзюэ пустота. – Ты убил полсотни человек! «Ты вообще хоть когда-то мне верил?» – Ты так думаешь. – Это было доказано. – Не было. Цитянь резко оборачивается, наконец снова удостаивая Чжао Цзюэ взглядом. – Тогда кто? Просвети меня. – А ты мне поверишь? Тишина настолько плотная, что кажется пошевелишься — раздавит. Чжао Цзюэ жалеет, что пришёл. Он молчит, рассматривая угол книжного шкафа за спиной Цитяня. – Ты прав, – к конце-концов произносит он, — Мне не стоило приходить. Цитянь поджимает губы. – Ты так и не сказал зачем ты вообще пришел. – Я сказал. – Но не сказал, что тебе от меня нужно. Секс? Юэ, я по горло сыт твоими загадками. Чжао Цзюэ вздрагивает так, как будто ему дали пощёчину. Цитянь всегда умел бить словами, и как бы это ни было странно – куда лучше самого Чжао Цзюэ. – Я… – Он отворачивается лицом к выходу и еле слышно роняет: – Знаешь, я завидую А-Яо. Ютон… – хороший выбор. Он рядом, когда он ему нужен, — «в отличие от…» повисает неозвученным, но болезненно очевидным. Чжао Цзюэ молчит какое-то время, — Если ты вдруг за него беспокоишься – зря. Ты можешь думать обо мне что угодно, но я не собираюсь причинять вред собственному сыну. – Он мой сын. – Наш, – в голосе Чжао Цзюэ в первый раз за все время проскальзывает сталь, — Ты не имеешь права отнимать у меня ещё и это. – Ты отнял у себя все сам, – летит уже в захлопывающуюся дверь. Хлопок входной двери почти оглушителен в тишине дома. Чжань Яо, стараясь не издать ни звука, отступает в темноту коридора. Он думает — лучше бы он не знал.