Холодный февральский ветер хлестал по щекам, его уносила вперёд колонна людей, шествующая по Невскому проспекту туда, где полукругом перегородила дорогу возмущенная толпа митингующих. Отовсюду слышались смелые лозунги, крики и шум сигнала машин. Слава на секунду подвис и остановился. Рядом с тротуаром людей пачками погружали в припаркованные автозаки. Он оглянулся и увидел, как большие хмурые дядечки в касках и с дубинками проносят хрупкую девушку через коридор из людей. «Наша страна будет свободной!» — кричали им в спины отчаянные молодые ребята.
Слава поежился и ускорил шаг, сливаясь с толпой. И какого хрена, спрашивается, он вылез в такой мороз? Дома его ждала пачка капчикенсов и две бутылочки холодной нулевочки. Может, нахуй эту свою гражданскую позицию… или? Слава представил трёшку на окраине Питера, опустелую и ненавистную. После ухода Саши он не мог там находиться. Его ласковая и добрая девочка в один дождливый день собрала манатки, сменила сим-карты, сожгла все мосты и исчезла.
Он не винил её, даже напротив, выдохнул с облегчением, хоть и было тяжко отпускать. Слава будто с первого дня знал — в будущем им суждено было расстаться. А всё из-за одного ебанного лысого карлика, проникшего в самое сердце так легко, можно сказать, со свистом и смазкой, и навсегда пустил свои корни внутри Славы, а может, тентакли, хуй знает, что там у этих полуросликов.
Воспоминания о нём всплывали в самых неожиданных местах, заставляя подвисать и тупить, словно недавно закинулся солями, но он скручивал в трубочку невидимую газету и отмахивался от образов в голове, как от назойливых мух. Да и отчего этот жидок так сильно засел у него внутри? В нём же абсолютно ничего особенного. Ни-ху-я! Впалые щеки, огромный уродливый нос, ладно, был плюс, чего греха таить — хуй до пола, который не раз приносил ему боль и наслаждение, потом ещё неделю ходишь будто из задницы торчит палка. В общем, ничего сверхпривлекательного, что могло бы возбуждать нормального гетеросексуального пацана! Вот нежели его простая и лёгкая Сашенька, с маленькими округлыми грудями, твёрдыми тёмными сосками, с запахом напоминавшим Славе его детство — мёд и топлёное молоко. Но проблема заключалась в том, что на его девочку у него хуй не стоял, то есть стоял, ну, полустоял, только для этого приходилось сильно зажмуриваться, напрягаться и представлять не совсем сочную лялю, а тощую бледную задницу с хуем наперевес.
И ладно если бы с этим жидком у них была трагическая любовь посреди антиутопии, такой, которую в сказках маленьким девочкам рассказывают, но нет… это было… было… Слава до сих пор не мог объяснить их странные отношения. А отношения ли? Просто перепих-перепох, тыры-пыры и забыли. Какое-то помешательство, что ли, причём не только у него, все уже и так давно знали, что Слава — главная фанючка жидка, даже если он сам себе не мог в этом признаться.
Всё произошло после той самой исторической хуйни. Он всухую вынес отца баттл-рэпа на русском, по дороге домой взял пачку чебупелей и в честь победы с друзьями закидался мдмашками в гостевой комнате. И каково было его удивление, когда с утра опухший и помятый, он включил разряженный телефон и прочитал уведомление от Мирона. Надо же, сам великий император Оксимирон I снизошёл до простых кривозубых и смертных крестьян. Так и началась это ебасятина вперемешку с гомоеблей, которая до сих пор отзывается болью и тоской где-то внутри.
Сначала они просто обменивались колкостями в директе. Ему было по кайфу троллить, а Мирон дерзко и ловко отбивал все его нападки. Славу тогда это заинтриговало. После пошли недвусмысленные намёки. Гейские разговорчики стали обыденностью, ну и по классике — дикпики, да и кто же этим не грешил? Вот и Слава не святой! Ни о чём не подозревавшая, сонная и тёплая Сашка лежала под боком, когда от Мирона впервые пришло сообщение такого рода. Слава тогда не на шутку обосрался, нет, правда, когда флиртуешь с лысым мужиком по переписке, а рядом лежит твоя девочка… ему пришлось закрыться в туалете на щеколду и прислушиваться к каждым шорохам за дверью, пока он наяривал на присланное фото. Слава ничего более сексуального в своей жизни не видел! Изнеженное тело на простынях, впалый живот с явными признаками пресса и лишь крупная, багровая головка с вытекающим семенем, выглядывала из-под толщи одеяла. Оргазм в ту ночь он получил мощнейший!
В общем, Окси славно его поебывал время от времени. Очень так качественно, потом ходишь, будто в тумане. Пришлось всем врать. Абсолютно. Сашке, что он уходит к друзьями, друзьям, что ему нужно побыть с Сашкой. И вроде всё шло отлично, он даже подумывал бросить свою девочку, но… разве в этой жизни всё идёт так, как нам нужно? Вот и у Славы нет. Не сказать, что Мирон изначально был приветлив и мил. Нет, в каждом его взгляде, слове или жесте проскальзывала надменность и насмешка над ним. Будто своим очередным приглашением на поебаться он делает Славе одолжение. Ну да, хоромы у императоров нынче элитные, в центре Питера, не пальцем деланные, а Славик что?
В первый раз он заявился к нему в грязных, ободранных кроссах, в футболке с выцветшим логотипом «антихайпа» и с вечно преследовавшим его флёром колхозности. По его виду всем мироновским соседям было ясно, что Слава просто заблудился. Ну, дурачок какой-то! Что с него взять? Окси тогда, облокотившись на дверной косяк, в белой рубашке и светлых штанах на босую ногу, долго и очень пристально, с неким отвращением разглядывал его, прежде чем Слава не психанул и нагло не переступил порог. А что? Когда ещё выпадет случай поебаться, пусть и с бывшим, но отцом баттл-рэпа, да и пусть того корёжит от одного взгляда на него! Ну и что с того? Слава слишком долго храбрился, чтобы оказаться здесь.
Все последующие встречи проходили относительно хорошо, если не считать маленького нюанса — его выкидывали из квартиры сразу же после получения оргазма, иногда он даже штаны не успевал натянуть. Пару раз ему удавалось уломать Мирона остаться на ночь. И то, Слава подозревал, что он попал на какую-то супер лайтовую фазу биполярочки, где жидок бегает по русскому полю, собирает венок из одуванчиков и прекращает строить из себя серьёзного и сурового мэна.
Он тогда лежал на мокрых, ещё хранивших их запах пота, простынях. С него утекло больше всех, когда Мирон драл его по-собачьи, и в итоге, он никак не мог заснуть. Да и как тут спать, если рядом с тобой лежит человек… воплощение твоей юношеской мечты, тот, у которого, затаив дыхание, ловишь каждый его вдох и выдох. И мимо Славы действительно ничего не могло ускользнуть. В своей голове он раскладывал Окси по кусочкам, анализировал каждое его слово, взгляд, движение, сам того не понимая, насколько глубоко вязнет в нём, привязывается и… влюбляется. Мирон для всех был загадкой. И как бы Слава ни приближался и не пытался его разгадать — это вызывало обратный эффект. Сухие слова проскальзывали всё чаще, а взгляд голубых глаз казался потускневшим. Слава ещё тогда отчётливо понимал, что когда-нибудь это должно было закончиться.
И закончилось… Мирон с такой легкостью выкинул его из своей жизни, написав похуистическое: «не приезжай больше» и исчез. Слава тогда сильно не расстроился. Ну, переклинило чувака, с кем не бывает? Сдвиг в голове, видимо, у него такой… депрессивный. Ничего, вот оклемается и снова напишет, а он пока займется своим любимым делом — диссить всех, быть против большинства и кекать в интернете. Но проходили дни, месяца, годы… Как-то фанаты Окси сбросили в инет подозрения о том, что у него появилась девушка. И правда, нашлось пара фоток со жгучей брюнеткой, даже поговаривали, что её предки из монголо-татарского ига. И куда славянину Славке бороться с татарвой? Та вон какая: вылизанная модой, худющая и с сиськами. Да, сисек у Славы не было… и, наверное, по этой причине Мирон ушёл.
Дальше поехали беспросветные денёчки, полные страданий, печали, и ностальгии по жидку. Он забил огромный болт на все запреты Сашки — стал есть мясо, накуриваться и бухать с друзьями, раскидывать носки по комнате и представлять жида в постели. Естественно, его милая девочка, ещё тогда что-то подозревавшая, не выдержала и ушла. Теперь у Славы — ни надежды, ни Бога, ни хип-хопа. Чучело огородное, ходит, бродит по полушарию Земли, всеми покинутый и брошенный. Только кошаки и Замай с Ваньком всегда рядом, ну и… наивкуснейшая баночка нулевочки.
Мороз пробирал до костей, ветер забирался под пуховик, холодил кожу так, что соски твердели и натирались от соприкосновения с футболкой. Не очень приятные чувства. Весь продрогший и промёрзший, Слава шёл вперёд по проспекту, а головой был полностью погружен в мысли о прошлом. Поэтому он и не заметил, как в его сторону летел парень с плакатом. Красные буквы на белом ватмане гласили: «Президенту — петлю на шею», и тот, ошалевший и взбудораженный, удирал от кого-то.
Бах-х! Вселенная перевернулась, время на секунду остановилось и дало обратный отсчёт. Удар был настолько сильный, что Слава не удержался и повалился на асфальт. Мимо пробежали менты с дубинками, и он потрясённо поднял голову, ещё не совсем понимая, что произошло, и наблюдал, как парня ловят и скручивают менты, рвут его плакат и под руки несут в автозак. Минус один.
«Нахер! Ебал я это в рот», — тут же пронеслось в мыслях. Люди шли мимо и не особо обращали на него внимания. Он поднялся и отряхнулся от грязи. Новым джинсам пизда.
«Ну и похуй», — отозвался внутренний голос. Была, конечно, возможность повернуть назад и пойти домой, но нахуя тогда нужно было подставляться и идти на этот ебанный митинг? Нет уж, Славочка, раз вышел — иди до конца.
Ну он и пошёл. Впереди на площади Восстания стояла огромная толпа, там и происходил весь кипиш и сыр-бор. Отряд из бойцов в униформе, ограждённые щитами, надвигался вперёд, видимо, пытаясь потеснить митингующих и зажать их в угол между домами, а потом преспокойно арестовать. Толпа сопротивлялась: кто-то закидывал ментов пустыми банками из-под газировки, мусором, и вообще всем, что попадётся под руку. Кто-то просто поливал отборным матом, некоторые даже пытались нападать голыми руками, но этих смельчаков ловили, избивали дубинками и несли в автозак. Короче, мирный протест в самом разгаре! Ничего криминального!
«Всё как у людей», — думал Слава.
Но больше всего его заинтересовала кучка народа в самой гуще толпы, видимо, журналисты, потому что держали они в руках видеокамеры и микрофоны, и брали у какого-то лысого дядьки интервью. Его лысина отражала свет от фонарного столба, и Слава на секунду зажмурился, чтобы не ослепнуть. Уж больно эта лысина кого-то ему напоминала. Сердце предательски забилось в груди, когда этот знакомый-незнакомый дядька повернулся к нему профилем и даже с хуевым зрением, можно было узнать эту огромную носяру, как у птицы тукана.
Слава тревожно замер, ощущая, как стук собственного сердца бьет по ребрам. Ирония судьбы не иначе… почти три года бегать за Окси, пытаясь выцепить его в местных закрытых заведениях, писать подбуханным и получать в ответ игнор, а тут… просто случайно встретиться на митинге. Прям как в тех фанфиках, которые он, конечно, читал… и даже отметил для себя парочку. Но то было помешательство в самые затяжные дни его больной съезжающей кукухи.
Он знал, что Окси внезапно для всех ударился в политику: начал ходить на митинги, топить за оппозицию, устраивал перфомансы и старался вытащить политических заключенных из тюрьмы. Короче, как всегда выебывался и торговал еблом, или же этот лысый жидок действительно поверил в себя и думал, что сможет что-то изменить. Слава то, как обычно, по приколу пошёл, вон мужик какой-то крикнул с балкона, мол айда на митинг, ну и всё. Он вообще не видел смысла подставляться, народ на митинге ничего не изменит, а без сильной оппозиции и лидера им никогда не поменять уклад в стране. Да, здешняя оппозиция слишком много пиздела, но этого было недостаточно. Прикольные ролики с расследованием, ну и что дальше? Где серьёзные действие, где борьба? Пиздеть — не мешки ворочать.
Вот это был бы прикол, если бы он сейчас развернулся и пошёл домой, но… Слава прекрасно понимал, что больше такого случая не предвидится, а так хотелось подойти и просто… посмотреть, понюхать, разглядеть Окси поближе, спросить, как дела… просто хотя бы полюбоваться им. С его птичьей высоты Слава увидел, как журналисты отошли от Мирона и стали брать интервью у других участников митинга, окситабора тоже нигде поблизости не было видно, значит, жидок здесь один и даже без охраны. О-о-очень заманчиво.
Слава обогнал шедших впереди людей и оказался на главной площади. Мирон стоял к нему спиной, возле обелиска украшенного бронзовыми горельефами, и наблюдал за митингующими, иногда что-то сам выкрикивая в сторону людей с дубинками, те же продолжали теснить народ к тупику. Значит, остается время только на поздороваться и свалить, а иначе его могут задержать.
Он остановился рядом на расстоянии вытянутой руки, но даже отсюда уловил запах знакомого парфюма. Мирон не замечал его, и у Славы была пара секунд, чтобы разглядеть своего бывшего… бывшего кого-то. Он и сам не знал, кем они друг для друга являются. Окси выглядел не очень здорово, весь какой-то худющий, бледный, под глазами выступали тёмные круги и ещё эта редкая ебланская борода на лице. Мда-а… похоже, эта его татарочка вообще не кормит дома. Не дело, не дело, ему даже стало немного жалко Мирона, в этот момент захотелось накормить его наивкуснейшими капчикенсами.
— Здравствуйте, Мирон Яныч. Что, решили проветрить свою светлую, лысую головушку?
Окси повернулся к нему моментально, и Слава тут же почувствовал на себе острый взгляд голубых глаз, от которого многим становилось не по себе. Казалось, всё замерло в этот момент: фон размылся, как в кинофильмах, звук приглушился и всё, что он видел — был напротив стоящий Мирон. Тот смешно щурил глаза. Контактных линз сегодня не надевал, что ли? Да вряд ли. А может не узнал? Тоже тяжело в это поверить. Слава, конечно, благодаря своему веганству неплохо так схуднул, да и в парикмахерской уже три месяца не появлялся, но не настолько он изменился, чтобы было можно его не узнать!
— А-а, Славик, привет, — наконец-то подал голос Мирон и заулыбался так довольно и нахально, да ещё и носяру свою задрал. Падла коротконогая. — Да вот, гуляю на несанкционированном митинге.
Слава хотел было ответить, что видел его сторис в инстаграм, где он зазывает всех на демонстрацию, но быстро прикусил себе язык. Нечего Окси об этом знать, зазнается ещё, потом вообще здороваться не будет, не то, что пить из одной бутылки.
— Хорошее дело, отец баттл-рэпа всея Руси. Значит… подстрекаете своих юных фанаточек на поездку в автозаке? Достойно.
Мирон снова бросает на него свой уничтожительный взгляд. Ноздри так забавно раздувает, когда злится… и Слава на секунду засматривается. Какой же он всё-таки предсказуемый. Славик его в два счёта разгадал, просто для этого ему потребовалось ещё три года поразмыслить.
— А ты, Славочка, что же, тоже решил до ближайшего отдела полиции прокатиться? — хлёстко отбивает Мирон его удар и всё ещё кривит губы в своей самодовольной усмешке.
— Не-е, Мирон Яныч, — Слава шмыгает носом и дёргает воротник пуховика, чтобы скрыть улыбку. Становилось всё прохладнее, с севера дул морозный ветер, а с юга наступал омон, заставляя митингующих разбегаться кто-куда. — Я же не слабоумный, как ваши фанаточки. Вот за продуктами в Диски вышел.
— На площадь Восстания?
Мирон скептически его осматривает, будто пытаясь найти доказательства его словам, но Слава прячет руки в карманах, ведь в них нет пакетов с продуктами. Он не успевает ответить, так как сзади слышится оглушительный крик. Слава поворачивает голову и видит, как один из бойцов омона борется с кем-то, но явно проигрывает, бойкая и неприступная женщина колотит его сумочкой и не даёт себя поймать.
Люди бегут мимо них, кто-то из толпы подростков запускает дымовую шашку и попадает прямиком в один из щитов. Пространство окрашивается всеми цветами радуги и на секунду, дым скрывает отряд омоновцев из виду. Слава завороженно наблюдает за этим, но тут же резко пугается, когда из занавеса дымка появляется человек в форме, практически рядом с ними. Он бросает быстрый взгляд в сторону Мирона, который до сих пор никуда не ушёл и тоже наблюдал за представлением. Слава хватает его за рукав куртки и дергает в сторону.
— Валим.
И они бегут вместе с толпой по ночным улицам Петербурга. Слава отстаёт, но старается не упускать из виду лысую башку. Всюду паника и крики, сигналы машин, жёлтые фонари от столбов мелькают перед глазами, таблоиды, разноцветные вывески модных кафешек. Он не знал ведётся ли за ними погоня и сколько вообще они пробежали по времени, но по ощущениям много, потому чувствует как выдыхается, а ноги заплетаются и отказываются двигаться.
Слава выдыхает только когда они оказываются в одном из дворов. Он валится на деревянную скамейку и пытается отдышаться, хрипит от холодного воздуха, что забился в лёгкие и чувствует, как с него градом течёт пот, зато успевает отогреться.
— Вот это физкультминутка! Только мусора могут заставить меня заниматься спортом, — отшучивается он, когда приходит в себя и смотрит в сторону, где стоит Мирон. Тот сложился пополам и упёрся руками в колени тоже тяжело дыша. Из его рта вырывались клубки пара, щеки были раскрасневшимися, а когда он поднял голову Слава увидел эти глаза — шальные, блестящие, такие живые и задорные, что ну никак не дашь этому лысому дядьке больше тридцати лет. И Слава не мог оторвать от него взгляда, пытался запомнить этот момент, потому что никогда не видел его таким счастливым и одухотворённым.
Они оказались в самом, что ни на есть, типичном дворе своего города, их окружало: ржавая детская площадка со скрипучими качелями, песочница-грибок, разноцветные шины, врытые в землю, через которые дети перепрыгивают на перегонки, хлипкие перекрашенные скамейки, возле которых наверняка каждый вечер собирались советские бабки, классические обшарпанные хрущёвки перемешанные со сталинками.
Тускло и серо, прямо как на душе Славы, который в эту минуту осознал, что вот в этом самом дворе ему с Мироном придётся проститься и уже никогда больше не пересечься. Окси стоял поодаль и что-то печатал в телефоне, а Слава, так и сидевший на скамейке, просто наблюдал за ним и старался насладиться каждой ценной секундой до очередного расставания.
Две одинокие фигуры осветил свет от фар. Слава повернул голову и поморщился от яркости свечения. В их сторону подъезжал затонированный чёрный джип, такой на котором обычно ездят криминальные авторитеты, и наверняка эта тачка приехала за Мироном. Большая и крутая, видно, что безумно дорогая, в общем в стиле жидка, который всегда строил из себя реального, тестостероного мужика. Слава отвернулся и посмотрел на Окси, который засунул телефон в задний в карман, тоже наблюдая за машиной, а после повернулся к нему. Славу снова бросило в пот, когда он ощутил на себе этот пристальный и жадный взгляд.
— Поедешь? — бросает он так легко, будто Слава априори не сможет отказаться.
И он прав. Сердце в груди вновь бьется, как сумасшедшее, а тело не подается контролю и будто прирастает к деревянной скамейке. Если открыть рот, то ничего внятного из него не выйдет, поэтому Слава просто кивает. Бывает же этот жидок предсказуемым и непредсказуемым в одно время. И как эти две противоположных черт смешиваются в нём? Слава не понимает.
Они скользят по ночному городу в комфортном салоне машины, водитель заинтересованно посматривает в зеркало заднего вида, а Мирон гладит его по коленке, пока Слава спокойно наблюдает через окно за быстро меняющимся пейзажем.
И что дальше? По планам часовая еблятерапия, а потом снова разбежаться по разным концам города? Слава мог бы задать эти вопросы Мирону:
«Мы только разок поебемся или у тебя в планах поебывать меня, ну например, до лета, а потом бросить? Мне ждать тебя ещё через три года… или как? Что вообще происходит? Зачем тебе это? Ты что-то чувствуешь? Потому что я да!», — он представляет, как задает все эти вопросы жидку, а тот сидит с каменным лицом и выдаёт что-то типа:
«Слава, нахуя ты мне сдался? Мне нравится тебя трахать, но не более. У меня как бы шикарная ляля под рукой и у нас с ней всё серьёзно». И так тошно становится на душе, что он немного приунывает до конца дороги.
Только он переступает порог квартиры, как на него набрасывается Мирон. Пылко и яростно сминает его губы в поцелуе, проталкивает свой мокрый язык в рот, и прижимает к захлопнувшейся двери. Слава так ахуел, что замер, не способный пошевелиться. Окси впервые в жизни его поцеловал и этому не было объяснения. В прошлом, когда Слава лез к нему слюнявить губы, Мирон лишь брезгливо отмахивался и пиздел что-то типа «поцелуи для пидоров». Похоже, кто-то явно перевозбудился сидя в машине. Такой прыти от жидка он не видел никогда ранее, и потому гонит несчастные мысли о том, что Мирон мог попросту соскучиться.
Когда появляется способность двигаться, Слава ласково гладит его плечи, пытаясь успокоить и чувствует, какой Мирон горячий под толстовкой, прям как печка. В голову закрадывается мысль о том, что вот прям здесь его и выебут, а он так не хотел — любил, когда все комфортно, на кровати, где можно расслабиться и кайфовать, пока всю работу делают за тебя, поэтому он внезапно отстраняется и хрипло произносит:
— Кукусик, а ты привился?
— Слава, завались! Или мне занять твой рот чем-то более полезным? — Мирон расфокусированным взглядом смотрит на него и торопливо расстегивает свою ширинку. — Задницей повернись.
Слава не слушается, и его с силой пытаются развернуть, но он сопротивляется как может. Хватка у жидка стальная, даже не смотря на то, что выглядит он совсем тощим недоедышем.
— Да подожди ты… подожди, — ему удаётся остановить неугомонного Окси, тот тяжело дышит, раздувает ноздри и сердито смотрит исподлобья.
— Ты трахаться не хочешь? Хули ты выебываешься? — рявкает он.
— Да нет же, Мироша… ну, — Слава смущённо опускает глаза, — я же девственник совсем, — он поднимает глаза и видит, как у Мирона взлетают брови вверх и чуть дергается глаз. — Ну сколько мы не трахались? Три года? Заросло там всё, Мирош! Сузилось, как у институтки! Понимаешь?
Окси медленно кивает и морщится, отходит на пару шагов назад, ладонями трёт свое лицо, видимо, пытаясь успокоиться и угомонить стояк в штанах.
— Ванна знаешь где, — устало говорит он. Слава кивает.
Руки трясутся так, будто передознулся дешёвыми наркотиками. Слава намывает своё тело усердно, трёт мочалкой все интересные места и смотрит на станок, лежащий на кромке ванны. Он так хочет понравиться Мирону. Интересно, если он жопу свою побреет этим станком, жидок не будет против? Слава представляет, как Мирон бреет лицо после его жопы и подавляет в себе истерический смех. Он даже с неким злорадством проделывает свои манипуляции, потому что замечает на полках с шампунем — ряд модных дорогих баночек, явно не принадлежавших Мирону и ощущает себя, ну… хуево, словно им сейчас попользуются и выбросят. Почему-то такой исход событий похож на правду, но он гонит ебучие мысли прочь, обворачивает бедра полотенцем и выходит.
Мирон сидит в кресле и лениво переключает каналы на большой плазме. Когда он замечает Славу, то откидывает пульт в сторону, как ненужную вещицу, будто только и делал, что убивал время до его прихода, и удивлённо смотрит на него. Слава останавливается возле двери и хмурит брови, начиная нервничать из-за реакции Окси.
— Что ещё не так? — сердито спрашивает он.
«Ну да, не Джонни Депп перед тобой, Мироша. А ты чего ожидал?» — следом проскальзывает в мыслях.
— На диете сидишь? — отвечает вопросом на вопрос Окси.
— Да, называется нервные срывы. Всем советую! — Слава показывает большой палец и видит, как приподнимаются уголки губ у Мирона. Тот перебирается на кровать и хлопает по покрывалу, тем самым подзывая его присоединиться.
Слава стаскивает полотенце и подходит ближе. Мирон разглядывал его так заинтересованно, будто впервые в жизни видит Славу голым. Его татуированные ладони, с колесом сансары и пафосным словом империум, проходятся по славиным рыхлым бочкам, по мягкому животу и эрегированному члену. Славе приятно, он видит горящие глаза напротив и чувствует, как его рывком тянут вниз. Он оказывается лежащим спиной на кровати, Мирон так ловко подмял его под себя. И откуда у этой карлицы столько силы? Слава ведь не хрупкая девица, а рослый парень, почти под два метра.
Окси стянул толстовку через голову и быстро расправился со штанами, оставшись в одних носках. Из-под подушки достал пачку гандонов, а потом ловко натянул презик на твёрдо стоящий член и размазал по нему смазку. Он был каким-то гиперактивным, взбудораженным, смотрел на него хищным плотоядным взглядом, словно хотел сожрать, а вот Слава, наоборот, разнежился на мягком покрывале и лениво наблюдал за всеми действиями.
Но стоило ему окончательно расслабиться, как его грубо схватили за бедра и подтянули вперёд, Слава аж вскрикнул от неожиданности и удивленным взглядом посмотрел на Мирона.
— Кукусик, а что так сразу? Даже там не поцелуешь? — в панике заговорил он.
— Хватит меня так называть! — с пылом прорычал Мирон, закинул его длинные ноги к себе на плечи и наклонился вниз, почти оказавшись лицом к лицу.
— Да ладно, оно как никогда тебе подходит, — ехидно улыбнулся Слава, — у тебя как раз с головой ку-кукхем…м-м…мм!
Ему резко затыкают рот ладонью, и Слава возмущенно мычит, смотря широко раскрытыми глазами в глаза напротив. Мирон наклоняется ещё ближе, соприкасаясь губами к своей ладони и томно шепчет, гипнотизируя взглядом:
— Хочу тебя, не могу больше, — Слава почувствовал, как ему раздвигают бедра, Окси подстраивается и занимает удобно позу, а после он ощущает скользкую головку члена возле своего входа. — Сейчас яйца лопнут, если не спущу…
Мирон грубо толкается, вгоняет член почти полностью и сипло дышит ему в шею, царапая нежную кожу щетиной. Славе хотелось заорать во всю глотку, но остается только задушено мычать в ладонь и терпеть эту адскую боль, которая разгоралась внизу живота. Словно раскалённую кочергу в задницу засунули. Кровать скрипела, Мирон трахал его, будто в анусе Славы есть природная смазка, как у девок с пиздой. Этот носатый чёрт совсем кукухой ебнулся! Спермотоксикознулся жидок немного!
— Терпи, Сонечка, терпи! Какой же ты, блять, узкий… — шёпотом приказывал Мирон в ухо и всё, что сейчас хотелось Славе — ебнуть этого дауна по лысой башке и плюнуть в наглую рожу.
Конечно, он подготовился в ванной, но видимо, этого было мало для такого безумного траха, что устроил Мирон. Если до этого его хуй стоял по стойке смирно, то теперь лежал на животе, совсем вялый и поникший. Кончить в таких условиях не получится, он же не какой-то ебанный мазохист!
— Расслабь булки, ляля. Не сжимайся так, — всё так же горячо приказывает Мирон. Слава и сам чувствует с каким трудом член скользит внутри.
«Лишь бы не порвал», — думает он и действительно расслабляется под успокаивающий шепот. Мирон освобождает руки и гладит его вспотевший лоб, убирая мокрые пряди, сжимает его бедра и меняет угол проникновения. Вспышка в районе паха настолько мощная, что Слава в изумление распахивает глаза и громко неконтролируемо стонет. Боже, как же ахуенно! Это какая-то мешанина из боли и наслаждения, и он чувствует, как его член начинает оживать и подрагивать в такт толчкам.
Слава цепляется за его плечи, царапается и скулит, пока Мирон дерёт его яростно и беспрерывно. Комната кружится перед глазами. С каждым движением возбуждение возвращалось, и единственное, что ему сейчас хотелось это… только бы Мирон не останавливался, только бы не выходил из его, пульсирующего, жадного до ебли входа. Если бы он был девкой, то непременно бы потёк, настолько ему было сейчас хорошо.
Мирон ещё сильнее навалился на него и придавил к постели, просунул руку меж их потных тел и обхватил член Славы, пытаясь подрочить. Если до этого было ахуенно, то сейчас ему показалось, что он очутился на острове блаженных. Толчки ускорились, и Слава потянулся вперёд к Окси. Их губы соприкоснулись в жарком поцелуе и в этот момент, он почувствовал, как его заполняет что-то горячее и жидкое внутри. Мирон застонал ему в губы, и Слава тоже отпустил себя. Он ощутил сладкие судороги во всём теле и быстро перехватив рукой свой член, испытал мощнейший оргазм.
Мирон откатился в сторону, снял гандон и кинул под кровать. Слава лежал ни живой, ни мёртвый, не способный сейчас пошевелить ни одной своей конечностью. Задница пульсировала и отдавала болью где-то в районе копчика, и он просто лежал с закрытыми глазами переваривая то, что случилось. Рядом зашевелились, а после, где-то из далека послышался голос Мирона:
— Одевайся, а я пока в душ.
Дверь за ним захлопнулась и в комнате стало как-то совсем тихо.
«Вот и всё, Сонечка. Рабочий день проститутки закончился. Нет, даже не проститутки, они хоть нихуевые бабки за еблю получают, а ты просто давалка. Бесплатная дырка для великого Оксимирона!» — Слава поморщился своим мыслям и перевернулся на бок. Задницу вновь стрельнуло от боли, а после он ощутил как из него вытекает семя и попадет на бедро. Помыться бы.
Он знал, что ему нужно поскорее одеваться и валить отсюда. Нутром чувствовал, что не удержит язык за зубами и столько всего наговорит Мирону, а отношений портить не хотелось. Но кровать была такой мягкой, такой удобной, да и уговорить себя на то, чтобы хотя бы попросту встать — у него не получалось. Он зарылся под тёплое одеяло и даже не заметил, как задремал, зато находясь между сном и реальностью отчётливо услышал шаги.
— Слава, тебе нужно уходить, — чей-то голос пытался выдернуть его из дрёмы, но Слава сопротивлялся этому, пока не почувствовал, как его тормошат за плечо. — Машнов, вставай! Тебе нельзя здесь спать.
Слава измученно застонал и перевернулся на другой бок, уходя от прикосновения. И что Замаю понадобилось в такую срань? У него же выходной! Не хочет он никуда идти… Слава сильнее закутался в одеяло, пытаясь найти удобное положение, но тут же почувствовал, как это одеяло сдергивают с него.
— Замай, отъебись! — заплетающимся языком сонно проворчал он.
Послышался тихий вздох, отдалённые шаги, а после Слава снова ощутил, как его плечи накрывают чем-то тёплым, а потом мягко прикасаются к волосам. Матрас сзади прогибается под чьим-то тяжёлым весом и наконец-то наступает спасительная тишина.
Яркие лучи солнца просачивались сквозь шторы и светили прямо на лицо Славы. Он поморщился, потёр слипшиеся ото сна глаза и открыл их, разглядывая белоснежный потолок с лепниной. Когда осознание того, что он находится не в своей убогой трёшке, а в элитных апартаментах Мирона, начало всплывать, он начал что-то понимать. Слава резко сел на кровати, отчего задницу вновь стрельнуло от боли.
«Окси — гандон», — подумал он и оглядел комнату. Мирона не было, а значит, когда тот придёт, то вышвырнет Славу из своей квартиры, поэтому нужно было поскорее собираться. Он, конечно, ахуевал, что ему разрешили здесь остаться на ночь, никогда ранее Окси не отличался благодушием в отношении него. Может перед сном таблетками своими закинулся? Хуй знает.
Корка от спермы неприятно стягивала кожу на бедре и ехать так через весь город было не комильфо, и вряд ли ему дадут воспользоваться ванной. Он обернулся и увидел на прикроватной тумбочке пачку влажных салфеток, взял одну и стал обтираться, а после на кресле увидел свои вещи аккуратно сложенных в стопочку.
«Чистюля», — подумалось ему.
Он уселся на кровать и стал натягивать штаны. На противоположной стене висела включенная плазма, а по телеканалу «Дождь» шли новости о вчерашнем митинге. Слава нашарил под подушкой пульт и сделал погромче, заинтересованно слушая.
Сначала показали интервью Мирона на митинге, а после переключили на телеведущую, пышную блондинку с алыми губами, пучком на голове и в строгом костюме, та вещала из телика: «Не только рэпер Оксиморон вчера был замечен на митинге, но и его бывший оппонент Гнойный тоже решил поучаствовать в демонстрации и выразить свой протест».
В этот момент Слава слышит шарканье тапочек и поворачивает голову. В проёме стоял Мирон, с голым торсом и в домашних серых спортивках, держащий кружку в руках из которой струился ароматный пар. «Фанаты поделились видео, как оба бегут по площади Восстания от ОМОНа, а после скрываются в одном из дворов и садятся в машину. Куда они направлялись — неизвестно», — продолжала вещать телеведущая, и Слава с замиранием наблюдал, как глаза у Мирона расширяются в страхе, губы приоткрываются, а из рук выпадает чашка.
Время будто остановилось и замедлилось, он смотрел на падающую чашку и то, как она соприкасается с полом и разбивается вдребезги. Секунда. Яркий свет. И…
Холодный февральский ветер хлестал по щекам, колонна митингующих шла вперёд по Невскому проспекту, а Слава стоял посреди тротуара, совершенно ошеломлённый и поражённый.
***
Вселенная, видимо, решила сыграть с ним в плохую шутку, или его мозг под действием наркоты выдавал такие реальные трипы, а может быть, он уже давно сошёл с ума, а сам лежит в психушке пристегнутый ремнями к койке и всё это плод его больного разума?
Так или иначе, Слава ощущал себя Филом Конерсом из фильма «День сурка». Всё повторялось с того момента, как разбивалась кружка об пол. Вот он стоит на митинге, его сбивает чувак с плакатом, встреча с Мироном, разговор, бегство, еблятерапия, утро, разбитая кружка… И снова по кругу. Он ведь где-то читал об этом, смотрел фильм, где герои попадают во временную петлю, но никогда не думал, что сам окажется в такой же ситуации. Это понимание совершенно не хотело умещаться в его черепной коробке. Временная петля — чушь, противоречащая всему! Физике, логике, науке, как таковой, и всей структуре мироздания. Может, и правда кукухой поехал?
Нет, не то, чтобы он был сильно удручён своим положением… всё-такие бесконечно ебаться с Оксимироном, даже его самому преданному фанату не снилось. Да и каждый раз задница будто новая и девственная. Фантастика! Рай для гомосексуалистов, коим Слава не был, если что.
Он не считал сколько прошло повторяющихся циклов, но помнил всё с самой первой встречи с Мироном. Если он не ошибался, то в теории о временной петле сказано, что окружающий мир не должен ничего помнить о прошлых попытках, но это видимо не распространялось на Окси. Он… в общем, Слава наблюдал за ним и не мог не выделить то, что из раза в раз отношение Мирона к нему менялось.
Маска великого императора давала трещину. Из мудака с завышенным чсв вдруг показалась совершенно другая сторона личности Окси, где он мягкий, добрый, неуверенный в себе чувак, пытающийся защититься от этого мира, уязвимый и ранимый. И Слава мог бы обмануться иллюзией, но Мирон был настоящий… Он был настоящий, когда прижимал его к себе и входил так бережно, словно мог поранить. Он был настоящий, когда больше не кривил губы в самодовольной усмешке, а спокойно выслушивал критику и все издевки Славы в его сторону. Он был настоящий, когда просил его остаться на ночь, а когда думал, что Слава заснул — обнимал со спины и тихо шептал: «Я не могу по-другому, не могу».
Что именно он не мог? Слава так и не понял, да и не осмеливался спрашивать. Ему казалось, что если он заведёт с Окси серьёзный разговор, то эта временная петля исчезнет и у него больше не останется шансов, чтобы всё исправить. А может быть, он бы изменил своё будущее и в настоящем никогда бы не родился. Но продолжать это всё не было смысла. Ему, конечно, было кайфово трахаться с Мироном, но и это потихоньку стало надоедать и захотелось чего-то большего.
Интересно, мир тоже попал во временную ловушку, как и он, или же попросту замер в ожидании, пока он не найдет способ отсюда выбраться? Все они тоже переживают один и тот же день и осознают это, или они ничего не помнят, как будто ночью напились вдребезги, а на утро оказывается, что у тебя украли частичку вчерашней ночи, словно за место воспоминаний сознание скрыло их за чёрным квадратом? А может он вообще в каком-то параллельном мире, похожий на его мир? Столько вопросов и нет чётких ответов, кроме самых безумных.
В общем, Слава решил всё или ничего и будь, что будет. Он попытается побороть свои страхи и что-то изменить. В случае с неудачей, у него, по крайне мере, останутся эти воспоминания… ведь останутся же?
***
Привычно делая шаг в сторону и отклоняясь от парня бегущим с плакатом, Слава шёл по Невскому проспекту и обдумывал свой план в голове. Если все звезды на небосклоне сойдутся, а великий император будет к нему великодушен, то в конце этого дня Слава должен, как минимум, быть счастлив, отъебан и с золотым кольцом на безымянном пальце.
Он сворачивает в безлюдный двор и на ходу достает телефон из кармана, открывает директ в инстаграме, находит знакомый профиль и скидывает адрес дома. Слава ждёт долго, наворачивает круги вокруг скамейки и уже начинает сомневаться в своём решении, но в арке мелькает знакомая лысина, и он облегчённо выдыхает. Мирон идёт к нему навстречу и подозрительно щурится.
— Слава? В чём дело, зачем ты меня позвал? — из рта Окси выходит пар.
Слава делает шаг навстречу, ладонями накрывает его раскрасневшиеся щеки и целует в обветренные губы и прямо в них томно и тихо, будто это касается только их двоих, шепчет:
— Сонечка соскучилась.
Они скользят по безлюдному ночному городу, пока Мирон просит водителя остановиться. Слава удивлённо поворачивает голову, Окси бросает «сиди здесь» и выходит из машины. За окном мелькает вывеска «чебоксарский трикотаж» и Слава не вдупляет, какого хрена Окси потребовалось в девять часов вечера заходить в этот магазин. Носки с трусами закончились? А как же бессмертный рибок? Не порядок.
Он ловит пристальный взгляд водителя и смущенно отворачивается. И чего только этот суровый мужик не видывал. Иногда Славе казалось, что тот помнит всё, что творилось на заднем сиденье машины, внезапно съедет на обочину, психанет: «Ну нахер вас, пидорасы вонючие! Мне не настолько хорошо платят, чтобы я терпел это дерьмо!», хлопнет дверью и пойдет домой пешком. Но, наверное, хорошо, что тот ничего не помнит. Славе вдвойне было бы сейчас стыдно.
Мирон возвращается с пакетом, Слава от любопытства тянется, чтобы посмотреть, что он там купил, но получает по рукам. Всю оставшуюся дорогу он чувствует, как Мирону невтерпёж, тот просит водителя ехать быстрее, а сам наглаживает ему коленку, словно она одна из тех китайских сувениров в форме жаб, что приносят богатство.
Когда они оказываются в квартире, Слава быстро принимает ванну и привычно входит в комнату в одном полотенце на бедрах. Мирон с сигаретой в зубах сидит на кровати и кидает ему тот самый пакет, Слава ловит его, открывает и скептически осматривает содержимое.
— Сонечке нравится? — спрашивает Окси.
— Мирош, что-то слабенько, — Слава достает из пакета колготки черного цвета, лифчик и дико блядские трусики, больше похожие на носовой платок для карликов, потому что он не понимал, как можно что-то скрыть этой маленькой тряпочкой. — Серьёзно? Ты бы мне ещё швабру или кухонный комбайн подарил!
— Не пизди. Хочу, чтобы это было на тебе, — Мирон затягивается и выдыхает. — Быстро!
— А как же виктория сикрет? Сонечка не носит чебоксарское барахло, — морщится Слава, но все равно распаковывает колготки и пытается их натянуть. Волоски на ногах просачиваются через капрон. И он ещё больше кривит лицо от своего неэстетичного вида.
— Для колхозной Сонечки самое то, — Мирон тушит бычок в пепельнице и подходит ближе, когда видит, что у Славы не получается застегнуть лифчик. — Дай-ка… не вертись, Машнов! Руки у тебя длинные, но бесполезные.
— А вот теперь ты не пизди. Эти самые руки не раз доводили великого Оксимирона I до оргазма.
Мирон смешно фыркает и оглядывает его. Славе кажется, что он выглядит очень дико и комично во всём этом блядском обличии, но думает он так недолго, потому что видит напротив сияющие глаза Окси, наполненные восхищением, желанием и похотью.
— А трусики где? — внезапно спрашивает Мирон.
— На хуй их, — Слава чувствует, как ему с силой давят на плечи. Он опускается перед Мироном на колени и запрокидывает голову.
Окси держит его за отросшие волосы, а второй рукой шарит в кармане, достаёт тюбик помады. Красной, блядь! Прав он был ещё на той самой исторической хуйне, что Мирон разборчив, как малолетняя путана на вписке. Слава терпит, пока ему неумело красят губы, чувствует, что выходят за контур, но становится как-то похуй, когда перед его носом появляется багровая головка члена.
Он сосёт старательно, глубоко пропускает в горло, причмокивая губами и оставляя красные разводы на члене. Слава знает, как Окси это любит. Уже успел его изучить вдоль и поперёк, словно они целую вечность вместе. Рукой он оттягивает напряжённые, набухшие яйца и слышит сверху протяжный стон.
Слава не сопротивляется, когда его отталкивают и ставят раком на ковёр, а после рвут колготки на заднице. Ногти впиваются в его ягодицы, чуть сминая, словно тесто и раздвигают в стороны. Он упёрся щекой в пол и почувствовал… Блядство! Что-то скользкое и мокрое… Слава издал изумлённый вскрик, когда ебливый язык Мирона прикоснулся к его входу. Полный пиздец! Невероятно! Движение языка снова повторилось, хлёсткое и точное, оно било прямо в цель.
— Сука… как хорошо, — задушенный стон вырвался из груди. Славу всего потряхивало от ощущений. Ебанный Оксимирон стоял и вылизывал его задницу, причём делал это так профессионально, словно это был его скрытый талант. — Я щас кончу.
Он чувствует, как Мирон отстраняется, бьёт рукой по ягодицам, а потом наваливается на него сверху, Славе пришлось прижаться всем телом в пол. Смазка льётся рекой на его сжимающийся анус, Окси больше не жадничает, подготавливает как надо, чтобы Слава потом не морщился от боли и вставляет на всю длину. Они трахаются словно кролики. Мирон берёт быстрый темп, кусает его за загривок, как свою сучку, и шепчет пошлости на ухо:
— Сонечка, моя хорошая, — задыхаясь, шептал он и сжимал его в крепких объятиях, пока член свободно скользил внутри Славы. — Родная, самая лучшая девочка на свете.
Слава хрипел, шипел и подавался бедрами вверх, подстраиваясь под темп и пытаясь сменить угол проникновения, чтобы головка всегда задевала простату. Член Мирона внутри распирал его сжимающиеся стенки так правильно, так горячо… и ахуительно. Что в этот миг весь окружающий мир переставал существовать. Кроме Мирона, его рук, его голоса, его дыхания. Тот владел всем — сердцем и душой Славы.
Мирон задвигал бедрами интенсивнее, натягивая его на член, а после замер, навалился ещё больше, издал тихий стон и кончил. Слава последовал за ним, пачкая, наверняка дорогостоящий ковёр, и обессилено уткнулся лицом в пол, некоторое время ощущая на себе немалый вес Мирона.
Когда Окси уходит в душ, Слава подскакивает с пола и начинает переодеваться. Он заталкивает под кровать всю эту женскую хрень, натягивает штаны с футболкой и резко останавливается перед стеклянным, небольшим столиком, стоящим возле стены. На нём, в позолоченной фоторамке он видит двоих: лысый парень прижимается к груди жгучей, длинноволосой брюнетке, их руки крепко сцеплены, а пальцы переплетены между собой. Это фотография всегда была здесь, пока Окси трахал его на своем семейном ложе. И в этот момент он чувствует безысходность своего положения, словно все муки, грехи и страдания этого унылого мира взвалились на его плечи.
Слава поворачивает голову в тот момент, когда Мирон заходит в комнату. Он влажный после душа, кожа покрасневшая, будто целый час поливал себя из кипятка, и в одном полотенце на бедрах. Окси удивленно смотрит то на него, то на фоторамку в его руке, а после хмуро выдает:
— Ты куда собрался?
Он со стуком ставит фото на место и поворачивается к Мирону, слова застывают в горле, но он проглатывает комок и спрашивает:
— У тебя с ней всё серьёзно?
Мирон тут же меняется в лице, разворачивается и идёт к постели, снимает с бедер полотенце и натягивает трусы вместе с серыми спортивками.
— Это тебя не касается, Машнов.
Оу, если Мирон называет его по фамилии, значит дело серьёзное и Слава действительно вступил на ту скользкую дорожку, на которую не стоило бы, но по-другому он не может. Пора было с этим заканчивать.
— Конечно, не касается. И чего это я? — Слава растерянно ерошит свои волосы. — Просто прикола не понимаю, Мирон. Нахуя трахать мужиков? Это типа… нахуя? Раз нравится, еби себе на здоровье, — одного конкретного, хотел сказать Слава, но промолчал под давящим взглядом Окси. — Ты зачем своё девчонке изменяешь? Она вроде у тебя хорошенькая, милая, добрая. Что ещё нужно для правильного семейного счастья?
Окси вздрогнул, будто от пощёчины, ноздри раздулись в гневе, глаза бешено загорелись.
— И это говорит мне человек, изменявший полгода своей девушке со мной? Слава, с тобой всё хорошо? Что ты несёшь?
«Пакетик…» — сразу же подумалось ему. Да, не так он себе представлял этот разговор. Он смотрел в серьёзные глаза Окси, видел, как заостряется его лицо, делается строгим и мрачным, отталкивающим. Сам же он был растерян и каждое его прозвучавшее слово, словно хождение по осколкам, словно смертный приговор.
— Мирон Яныч, если бы ты мне, типа, тогда сказал, мол, всё завязывай, буду ебать твою жопу на постоянной основе… я бы… — Слава осёкся, ему казалось, что его слова проходят мимо и Мирон его не слушает. — Я бы сразу бросил Сашку. Не думая. В тот же миг!
И это была чистейшая правда. Повисло гнетущее молчание. Слава уже понял, что не нужно было заводить этот разговор. Фатальная ошибка. Было так славно жить в иллюзиях. Окси же он не такой, он никогда не откажется от этой разгульной жизни, со шлюхами, коксом, вечных попоек и гулянок. Слава был уверен, что где-то на чердаке чахнет его портрет, как из той книжки Оскара Уайльда.
На него вдруг накатила такая паника, что, возможно, это последняя ночь с Мироном, что стрелки часов никогда не прокрутятся назад и не вернут его в прошлое. Он сорвался с места, оказался на кухне, там отварил дверцы шкафчика, схватился за первую попавшуюся кружку и со всей силы бросил на пол. Слава проследил за падением и как осколки разлетаются по паркету. После схватил с полки ещё одну кружку и бросил. Это было похоже на отчаянный порыв, когда тебя загоняют в угол. Ничего не менялось, он всё ещё стоял на белоснежной мироновской кухне.
На шум пришёл Окси, спокойно осмотрел обстановку, творящуюся в комнате, и поднял взгляд на испуганного, совсем бледного Славу.
— Тебе лучше уйти, — равнодушно произнёс он.
Ноги подкосились, сердце словно замерло в груди, но Слава держался, даже если сейчас под его ногами разверзнется ад. Он стиснул кулаки и совсем тихо произнёс:
— Да, так будет лучше.
Слава ушёл и даже не обернулся. Он знал, что не смог бы переступить и порога, если бы увидел, какими глазами смотрел на его уходящую спину Мирон.
***
В жизни было у Славы всё, но такого поганого пробуждения — никогда. Как он вообще дополз до кровати? Было загадкой. Перед глазами все вертелось, крутилось, комната ходила ходуном, желудок был пуст, но подавал признаки жизни через спазмы и всё, что сейчас хотелось Славе, так это глотнуть кристальной чистой воды.
Он встал с кровати, шатаясь, словно маятник, но упорно делая шаг вперёд, держась за косяки дверей, чтобы не упасть, и держал свой курс на кухню. Когда жажда была утолена, а он сидел на табуретке на освещенной рассветом кухне, вчерашние воспоминания вдруг стали всплывать в голове.
Он помнил, как вчера успел на последний трамвай, в магазинчике рядом с домом, продавщица, симпатизировавшая ему, из-под прилавка продала алкоголь, вроде потом он поднялся домой, а дальше как в тумане…
Так странно находиться в настоящем и больше не иметь шанса изменить прошлого. А ведь пару часов назад, он с такой уверенностью хотел покончить с этим порочным кругом, избавиться от временной петли и думал, что поступает правильно. Да, поступил он правильно, но к каким же последствиям это привело. Всё должно было быть по-другому. Не так трагично, но жизнь она такая, какая есть и… Что же теперь? Он не может всё время бегать за человеком, который только и делал, что убегал от него. Он не может превратить их людус в сторге. Нет, не может, а значит, пора отпустить. Навсегда. И чем быстрее он это сделает, тем легче будет жить потом. Это было правильно, но больно.
Слава сделал ещё глоток воды и потянулся за телефоном. Разблокировав экран, он удивленно уставился на уведомления: пятьдесят пять пропущенных, причём, пять из них от Замая, а пятьдесят… от Мирона. Руки затряслись, вода в стакане слегка пошатнулась, намереваясь выплеснуться наружу, и на него вдруг снизошёл непонятный страх, и надежда. А может, ещё не всё кончено?
Когда он открыл директ с Мироном в инстаграме, та надежда, что теплилась в груди, вдруг разбилась об реалии жизни и одного единственного сообщения:
7:01
«Диляра нашла лифчик под кроватью. Сука, как я тебя ненавижу, конченный долбаеб».
Время будто остановилось и замедлилось, он смотрел на падающий стакан и то, как он соприкасается с полом и разбивается в дребезги. Секунда. Яркий свет. И…
Холодный февральский ветер хлестал по щекам, колонна митингующих шла вперёд по Невскому проспекту, а Слава стоял посреди тротуара и больше ничему не удивлялся. Вот он и пришёл к началу. И больше не знал, что ему делать. Повторений не хотелось, выяснение отношений с Мироном — тоже, хотелось вновь оказаться на кухне в своей трёшке и просто жить дальше. Он не мог идти вперёд, потому что там снова встретится с Окси, а значит…
Он остановился посреди тротуара и, не ожидав даже от самого себя, внезапно закричал:
— Иртыш — русская река!
Хули, он же на митинге, а значит, нужно обозначить свою гражданскую позицию. Ему показалось, что люди вокруг были какие-то унылые и тухлые. Нужно больше веселья. Это же праздник!
Он огляделся в поисках чего-то такого и увидел подземный переход, Слава двинулся к нему и забрался наверх сооружения.
«Отличная трибуна!» — подумал Слава и словно из космоса ему снизошло то, что он должен был поведать всем здесь собравшимся.
— Клитор — нежная штучка. Лижи, а не кусай! — повторял он вновь и вновь. Зеваки собрались вокруг перехода. Кто-то посмеивался в сторонке, кто-то снимал его на телефон, а некоторые даже аплодировали. Но его перфоманс продолжался недолго, издалека Слава заприметил двух мужичков в форме, направляющихся в его сторону.
Его повязали, заломили руки за голову, словно он наиопаснейший преступник и понесли в автозак. Слава не сопротивлялся, а смысл? В его стране законы не работают. Уже в машине, он отправил два сообщения, одно — своему адвокату, а второе — Замаю.
Как ни странно, он не чувствовал ничего, полная опустошённость и безразличие, зато, когда оказался в отделе полиции, вот там, он ощутил этот запах страха и отчаяния, но оно исходило не от него, а от других задержанных. Молодые парни, девушки, взрослые и даже старики. Сборная солянка. Все они тряслись в неизбежности будущего, все они сегодня получат свой приговор за то, что посмели отстаивать свою позицию, свои интересы, свою правду за справедливость, за то, что вообще родились не теми, кто беспрекословно подчиняются безумию, творящемуся в их стране.
Протокол составили без его участия, тот лежал на столе, ожидавший подписи, но Слава не смел прикасаться к ручке, а ждал своего адвоката. Он был отчаянным, но не глупым. Ждал долго, пока в кабинет не вошёл молодой парень в форме, рыжий и с веснушками на лице, тот подбежал к начальнику, тучному мужчине, с лицом, напоминавшему Славе отожравшуюся свинью, с маленькими глазами-бусинками и алыми щеками, парень склонился над ним и что-то зашептал на ухо. Слава не услышал, зато, когда этот тучный мужчина приказал ему собирать свои вещи, отдал телефон и паспорт, а после равнодушно произнес «свободен», Слава не стал ему перечить и ничего не спросил.
Свободен, так свободен. Может, его адвокат приехал и уже всё порешал за него, а может, это Замай воспользовался своими связями. Умный мужик и надёжный, не раз вытаскивал его из дерьма. В общем, Славе было глубоко насрать, с чего вдруг его решили отпустить, даже если ему пришлось бы отсидеть пару суток или заплатить огромный штраф, его отношение к этой ситуации не изменилось бы. Он, может, даже был бы рад оказаться вдали ото всех.
Но разгадка нашлась, когда он вышел из здания полиции. Напротив, за решёточным забором, был припаркован чёрный джип с затонированными стеклами. Слава сразу же его узнал. Он замер, вдруг начиная что-то чувствовать, то ли страх, то ли усталость. Стекло опустилось и показалась лысая макушка, а потом и всё лицо Мирона, тот смотрел серьёзно и напряжённо, он протянул руку и поманил его к себе. Слава не торопился, и всё ещё стоял возле участка.
«Иди домой. Не обращай внимания. Тебя больше это не волнует. Ты для себя всё решил. Уходи-уходи, пока тебе снова не разбили сердце. Не соберешь, Слава. Не справишься, сгниешь и похоронят тебя под безымянной плитой…» — пыталось достучаться до него сознание, но ноги сами шли в направлении машины.
Они молча скользили по ночным улицам Петербурга, каждый думал о своём. Слава не знал, куда его везут, в таких закоулках он не был, хотя облазил практически весь город, когда переехал сюда. Даже если его везут в лес убивать, Славе абсолютно похуй. Зачем он вообще здесь? Что Мирону от него нужно? Они вроде бы всё выяснили, хоть тот, наверное, и не помнит. Первым молчание нарушил Окси:
— Случилось со мной кое-что удивительное.
Слава на секунду прикрыл глаза и тяжко выдохнул. Он медленно повернул голову к Мирону и устало на него посмотрел. В глубинах его глаз таилась какая-то загадка.
— Слава, а ты знаешь, что такое временная петля?
…Но вы никогда не сможете увидеть, как эти куски снова соберутся в чашку и вспрыгнут обратно на стол.
