Ад — это другие люди

Мир коматозного сна оказался ещё хуже, чем он он ожидал — несмотря на обилие света и открытого пространства, он чувствовал себя словно в тюрьме, в теснейшей камере, где стены вдобавок ещё и медленно сжимались. Мутило в глазах, перехватывало горло, и сосредоточиться на стоящей перед ним задаче, и без того нелёгкой, становилось ещё сложнее. Время в этой безумной пародии на христианский ад текло, как и положено в кошмаре, иррационально, — казалось, он блуждает здесь уже недели, хотя в реальности наверняка не прошло и получаса. От больных, гротескных образов, нарисованных спящим разумом этого подростка, у него вставала дыбом шерсть на загривке, хотелось порой перекреститься и убежать не оглядываясь. Очень хотелось. Но волшебники всё же не зря славятся сильной волей. Осторожно переступив мягкими лапами, он на пару шагов приблизился к детям, не сводя глаз с девочки. Сконцентрировавшись, плавно подтолкнул в её сторону очередной мыслеобраз. Ваня уже не первый раз замечал краем глаза снующую неподалёку от них чёрно-бурую лисицу. Она шла за ними... да, кажись, от последнего барака. Петляла, то тут то там мелькали либо подёргивающиеся уши, либо острый хвост. И смотрела так внимательно, что сразу ясно — никакая это не лисица вовсе. Классе во втором или первом у них в учебнике по чтению была сказка про добрую лису и заблудившуюся девочку Снегурушку. С картинками — на одной красивая лисичка в платье вела Снегурушку под руку из тёмного леса, на другой — они с родителями Снегурушки все вместе сидели за столом и пили чай. Мама случайно увидела эти картинки и очень рассердилась: она объяснила Ване, что лиса — зло, одно из обличий Дьявола, под которым он приходит искушать невинные души сладкозвучными речами, а изображать зло красивым — значит, сеять грех. — Плохой человек нарисовал это, — покачала она головой. — Плохой и слабый. Запомни, Ваня, зло всегда злом остаётся, даже если притворяется, будто хочет помочь. Нельзя садить его за стол, нельзя есть со злом из одной чашки, от такого греха не отмоешься. И хотя в лиса в сказке никого не искушала, Ваня, конечно, маме поверил — разве могла она ошибаться? Уж она-то всё знала про грехи. Маша лисицу же явно не замечала, иначе давно заворковала бы и побежала её гладить, дурёха. Ну, что с неё взять, право слово, та ещё ворона рассеянная, даже сейчас где-то в облаках витает. Опять небось за мечты свои взялась. Впрочем, оно и к лучшему, что не замечала — а Ваня не говорил. Ни к чему ей волноваться, что за ними шпион приставлен. Один раз лиса забежала чуть вперёд, обернувшись, будто зовя следовать за собой. Иди, Снегурушка, выведу я тебя из леса. Ваня с трудом удержался, чтобы не запустить в лживую тварь камнем. Мальчик был слишком трудной целью для первого захода: настоящая магическая бомба замедленного действия, причём самозаряжающаяся. Один раз она уже рванула, когда ребёнка только привезли в больницу — уродливой ментальной воронкой, раскинувшейся в небе над крышей, затянувшей в себя, словно болото, ещё один разум, чьей обладательнице не повезло оказаться на соседней койке. Хорошо, что жуткий чёрный раструб могли видеть лишь волшебники. Плохо, что действовать нужно было немедленно, пока источаемая мальчиком негативная энергия не достигла коллапса, перейдя в состояние, опасное уже и для здоровых, бодрствующих людей. Притушить, пригасить действие воронки можно было хоть сию минуту, — но тогда пострадает человек, безвинно затянутый в чей-то личный ад. Так что сперва нужно вызволить жертву. Не привлекая излишнего внимания хозяина ада. А, значит, Лео должен был сделать самую тонкую работу в одиночку. В реальном мире его переплетённые до бледных костяшек пальцы сжались ещё чуть крепче. Маша остановилась так внезапно, что Ваня чуть не налетел на неё. Ну что опять за заскоки, им ведь срочно нужно делать ноги из болота, пока разозлённый смертью своей жабожёнушки Шрек не растерзал их на части, не сожрал и поплясал на костях, как принято у этой проклятой нечисти! Он нетерпеливо дёрнул её за плечо — но она с каким-то непонятным упорством стряхнула его руку, глядя назад. Ваня сам обернулся, посмотреть, что в очередной раз отвлекло эту дурочку, и замер. Шрек не бежал за ними. Он сидел на земле и нежно, неверяще баюкал на руках мёртвую жабу, прижав к сердцу. По щекам из-под прикрытых век текли слёзы. Наверное, он что-то шептал: жирные губы болезненно изгибались, совсем по-человечески. Ваня перевёл взгляд на Машу и увидел, что у неё тоже подрагивают губы. — Да ты что? — он потряс её, вынуждая посмотреть на себя. — Это ж твари болотные! Зло, самое настоящее! У них, нелюдей, и души нет! — А у тебя? — вдруг вызверилась Маша и, с силой оттолкнув его, отступила на шаг, сглатывая слёзы. — У тебя есть, что ли?! — Чего? — Ваня моргнул. — Конечно, есть! Ты что несёшь такое? — А я уже сомневаюсь, — она продолжала медленно, крошечными шажками, отступать. — Я только и слышу от тебя, какие все вокруг плохие и неправильные, и всё-всё в мире грех, одна твоя мама хорошая! И ты... спаситель нашёлся! Прикидываешься добрым, а сам только и делаешь, что всех мучаешь, бьёшь, обзываешь! — А по-твоему, хорошие?! — заорал Ваня, теряя терпение. Нет, кажется, придётся ещё постучать ей по тупенькой башке, а то не вся дурь вышла. — Мы в аду, дурочка, конечно, тут все плохие! — Это ты говоришь, что в аду, — от пронзительного взгляда ему сделалось слегка не по себе. — Ты. А я, дура, верю. Как принц Рилиан Зелёной колдунье. — Маша, ты это, завязывай со своими галюнами и принцами. Не смешно уже. Если это не ад, то тогда что? — Откуда я знаю? Параллельный мир какой-нибудь. Другая планета. Может, мне это вообще всё снится! Но одно я уже поняла, с тобой — она ткнула в него пальцем, и затем, резко развернувшись, сорвалась с места, — я никуда больше не пойду! — Маша! Он кинулся было следом, и последнее, что успел увидеть перед тем, как зацепился за корягу и плюхнулся носом в землю — торчащие из чахлой травы бурые уши. «Умница, умница!» — ликовал Лео. Не зря он с аккуратностью хирурга направлял её мысли на нужное русло, не зря подталкивал к верным выводам. Девочка, считай, на полпути к спасению: из магического сна, особенно чужого, душу вытащить крайне сложно, пока та воспринимает всё происходящее как физическую данность. Но стоит засеять семена и взрастить надёжные всходы сомнения в реальности происходящего — и жертву ничем не удержишь. Радость, однако, была недолгой — его буквально сбило с ног волной гнева, и он покатился по земле. Лео едва успел вскочить и на пошатывающихся лапах прыжками устремиться за девочкой. Вот, значит, как. С ней по-человечески... А эта выхристь в душу плюнула! А он её ещё спасать хотел! Молитвы мамины на неё, дрянь, паскуду, тварь безбожную, тратил! Да чтоб ей сгинуть, провалиться! И Ваня, глотая горючие слёзы несправедливой обиды, закричал. Земля вдруг закончилась прямо под ногами. Только что была, и Маша уже занесла ногу, оттолкнувшись второй — но место для предполагаемого приземления исчезло, ощерившись чёрной бездонной пропастью. Остановиться она уже не успела. «Значит, наверное, всё-таки сон», мелькнула злорадно-облегчённая мысль, с толикой сожаления — а она как идиотка таскалась за этим психом! — и Маша, хихикнув, раскинула руки. Её словно ударило тяжёлой волной, ускорив падение. Сбоку что-то мелькнуло. Что-то чёрное с серебряным. — Всё хорошо. Ты молодец, — кто-то ласково шепнул на ухо. Лео выбросило из сна, как щепку из моря яростным прибоем. Расцепив болезненно сжатые пальцы, он согнулся пополам, жадно глотая воздух. «Ну же, ну же, ну же!», мысленно засигналил он тем, кто ждал снаружи. Ответом послужило прохладное касание чужой — но не враждебной — магии. От ребёнка на койке рядом с ним пылало чёрной, негативной энергией, словно жаром от разошедшегося чудовищного костра — и теперь этот костёр будто облили водой. Он знал, что, если сейчас выглянет в окно, то увидит аккуратный купол, которым его коллеги осторожно окружают ещё грозную, но явно уменьшающуюся воронку. Он запустил руки в волосы, искоса глядя на мальчика. Тот выглядел измученным, из-под закрытых век поблескивали слёзы. Хотя, может, это был просто пот. Столько мрака, столько отчаяния и ненависти. От жалости к нему тоскливо сдавило сердце. Да и как можно не пожалеть ребёнка, которому в столь юном возрасте уже настолько покалечили разум, настолько отравили душу? Он знал, что вытащить его из собственноручно сотворённого ада будет сложнее, чем случайную жертву, но, пока не заглянул в сон, и не представлял истинного масштаба катастрофы. Скверная предстоит работка. Хуже вышивания. — Но ты не бойся, — он слабо усмехнулся ребёнку на больничной койке. — Волшебники своих не бросают. Помолчал и добавил: — Никого не бросают. Кто-то смотрел на неё — поняла Маша, силясь разлепить непослушные веки. Кто-то с доброй улыбкой, тёмными глазами... — Мистер Тумнус? — прошептала она. — Она самый, — большая тёплая ладонь погладила её по лбу. — Не переживай, дочь Евы. Всё теперь будет хорошо. — Ладно, — слабо согласилась Маша и провалилась в сон — но уже не магический, а самый обычный, сон человека, который испытал слишком много и просто нуждается в хорошем отдыхе. Ваня лежал, уткнувшись носом в рукав, ещё некоторое время — может, час, может, неделю, — после того, как иссякли слёзы. На него накатила какая-то апатия, всё казалось бессмысленным и далёким. Даже дом. Даже мама. С другой стороны, лежать всю вечность на пузе тоже не имело особого смысла. Так что, последний раз шмыгнув носом, он поднял глаза. И встретился взглядом с сидящей шагах в пяти от него чёрно-бурой лисицей.

***

Лисица трусила чуть впереди, куда бы Ваня ни пошёл — а он специально несколько раз менял направление, разворачиваясь в разные стороны, и лисица неизменно оказывалась перед ним. Будто даже не указывая путь, а прокладывая его. Он пробовал, хотя вокруг было светло, исподтишка направить на неё фонарик, попросив, чтобы «бес сгинул», но безрезультатно — огонёк внутри больше не загорался. «Кончилась мамина защита, эх! Не тратил бы на Машу, может, хватило б подольше», мелькнула гаденькая подлая мысль. А следом ещё одна: «не горит, потому что такую предательскую дрянь никакой ангел уже не спасёт». Его мысли вообще постоянно возвращались к Маше, к тому, где её теперь искать. Горечь отвергнутости понемногу проходила, а слова про сон и другие миры обретали всё большую... чёткость, что ли? Память, словно по собственной воле, выискивала и услужливо подкидывала странности и нелогичности мира, которые он, оказывается, сам того не ведая, ухитрялся примечать. «Глупости какие», — пытался рассердиться на самого себя за искушение подобной ересью и прогнать нелепые мысли Ваня. Но ни то ни другое отчего-то не получалось. Теперь, когда больше не надо было беспокоиться за безопасность случайной заложницы, Лео решил действовать напористее и откровеннее. Он остался один на один с кошмаром мальчика — и тут же принялся аккуратно, но решительно вносить изменения в его реальность: заново формируя пространство, отводя подальше рождённых сном разума чудовищ. Никто не должен помешать их встрече. Мальчик, конечно, не в том состоянии, чтобы понять правду как она есть — да оно сейчас и ни к чему. Калечащий себя человек с затуманенной тьмой отчаяния головой не нуждается в сеансе психоанализа и разборе своей неправоты с порога. Он нуждается в том, чтобы у него отобрали нож, успокоили и заверили — всё будет хорошо, даже если шансы на это «хорошо» пока что чрезмерно малы. Ускорившись, он устремился через кустарник наперерез — туда, где на сгибе тропинки, пока ещё пустом, через секунду со скрипом поднялась с земли избушка на курьих ножках. Ваня замер на пороге. — А где... Баба-Яга? — Я за неё, — бодро заявил копающийся в каких-то склянках за самоваром человек — человек? — в серо-чёрном свитере и взмахнул рукой: — Хаюшки. Проходи скорей. Чай остынет. Чай действительно уже ждал на столе, в широкой красной с белым кружке. От него поднимался пар и тянуло травяным запахом — не тем противно-болезненным душком, витавшим над заварами матери, а чем-то действительно до одури приятным, от чего вставала перед глазами душистая лесная поляна в жаркий полдень. Поколебавшись, Ваня сел за стол. Пить пока не стал, но сомкнул пальцы свободной руки на приятно тёплой кружке. — Ты, конечно, сейчас пытаешься понять — что же я за демон и не я ли сцапал твою подругу, — незнакомец наконец закончил возиться с банками-склянками и сел рядом. Теперь Ваня мог рассмотреть его получше: действительно, выглядит вполне себе как человек, хоть и проглядывает в нём что-то неуловимо лисье. Слегка вьющиеся чёрные волосы до плеч, внимательные тёмные глаза, укрытые за стёклами... нет, эти очки были совсем не похожи на очки Гарри — продолговатые, какого-то «взрослого» вида. Незнакомец был больше всего похож на молодого учителя и, вопреки всем лучшим суждениям, сразу внушал какое-то всеобъемлющее доверие к себе. «Подмазывается, хитрюга». — Что ж, признаюсь сразу, я нездешний. И не демон. Но штука вот в чём, Ваня — доверительно продолжил «лис», сложив перед собой ладони на манер молитвенного жеста. — Тут вообще нет демонов. Или ангелов, раз на то пошло. А за Машу не тревожься. С ней всё хорошо... теперь. Ваня не знал точно, что он ожидал услышать — но явно не что-то такое. «Лис» лишь вздохнул, не дождавшись ответа от сморгнувшего от неожиданности Вани. — Нам надо поговорить. Главное потом не упустить мальчика, сразу взять под крыло, не бросать на полпути. Судьба мага с настолько разрушительным потенциалом, если его быстро не направить в нужное русло, будет весьма печальной. Тем более ребёнка из православной среды, полнящейся экстремистами — вроде немало попортивших крови всей Академии и Лео лично несколько лет назад «царевичей», этакого самородного гитлерюгенда под протекцией пары особо... верующих генералов. Всегда найдутся желающие нацепить на «грешника» так называемый «византийский кокон», защитить хрупкую православную душу от нехристей-колдунов. Про себя, откровенно говоря, он уже решил, что, если на то пойдёт, если не получится по-хорошему, он хоть собственноручно выкрадет мальчика и унесёт в Академию — лишь бы не оставлять в семье, доведшей ребёнка до такого состояния. Его передёргивало, сжимало холодной тоской горло от одного лишь мимолётного воспоминания о «коконе» — Лео не повезло увидеть его не просто в действии, но ещё и на человеке, к которому он тогда уже успел изрядно привязаться. Искажённое болью лицо юной Надиньки Еропкиной, чья запечатанная магия безуспешно пыталась прорваться сквозь «кокон», билась в него, страшно и бессмысленно, словно рыба об лёд, до сих пор порой являлось ему в кошмарах. Воистину варварская штука, настоящие кандалы, средство пытки, только не для тела, а для души. Ничего, пока это в силах Лео — больше ни один молодой маг не узнает, каково это, когда твоя магия заперта в твоей крови, словно в клетке. Ни один. — Скажи мне, — спокойно поинтересовался «лис», заглядывая ему в глаза, — что есть Бог? — Ну... — Ваня даже растерялся. — Бог... он создал мир, и... и... — И ад создал тоже, так ведь? Для тех, кто злоупотребил его даром свободной воли, использовал её на то, чтобы вредить ближним своим. — Ну... наверное. — И людей, по образу и подобию своему? — Да! — Он заботится о людях? — Конечно! — Ваня даже вскочил, с готовностью выдав давно заученную фразу: — Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши! — То есть, — «лис» отпил чая, — Бог есть любовь. Ваня открыл было рот — но не ответил, не зная, что сказать. Пока всё вроде было верно, но «лис» куда-то явно клонил, и Ваня подозревал, что это «куда-то» ему не понравится. — Тогда скажи мне, — продолжил «лис», отставив чашку и переплетя пальцы, — как тот, кто есть любовь, может отправить на вечные муки ребёнка, который всю жизнь провёл в постоянной боли? Как он мог послать детскую душу туда, где место убийцам, насильникам, ворам? За чтение книжки, написанной богословом? Ваня молчал. — Тогда я скажу — никак. Потому что бог — не сумасшедший садист, допускать такое. Никакой это не ад, Ваня. Ты действительно попал в беду, но всё совсем не так, как тебе кажется. — Но... Но все эти покемоны, демоны сами говорили!.. И сгустки... Что они тут для уловления душ... — Ваня медленно опустился обратно. — И мой Ангел! Он ведь действительно светился! И дал мне... — он осёкся, рука сама собой разжалась, и бесполезный фонарик упал на стол. — ...волшебный фонарик и невнятную загадку, с которыми можно блуждать здесь вечность и ничего не добиться. Отсюда не выбраться, если просто ходить туда-сюда, это всё равно, что пытаться выплыть из моря по дну, — «лис» покачал головой. — Скажи, почему ты решил, что они не лгут? Повисла тишина, выжидательная, тяжёлая, как вина. — Потому что мне место в аду, — наконец произнёс Ваня, негромко и упрямо. Он упёр взгляд в чашку, избегая цепких тёмных глаз. — Я грешил. Ссорился с мамой. Был упрямым, своевольным. Предал веру за глупые мечты. — Нет, — с алмазной твёрдостью в голосе отчеканил «лис», вскочил и обошёл стол. — «Я понял, что нет ничего лучше для людей, чем быть счастливыми и делать добро, пока они живы. И если кто-то может есть, пить и находить удовольствие во всяком своём труде, то это дар Божий», — нараспев продекламировал он. — Слышишь? Вот Его истинный дар. А не трястись всю жизнь, думая, что отправишься в котёл, если прочитал волшебную сказку. И любой, кто утверждает иное... очень не прав. Ваня, нахмурившись, некоторое время просто смотрел на него, взвешивая в уме его слова. — Кто ты? Ты говоришь, что здесь все врут, но почему надо верить тебе? — И это отличный вопрос! Молодец. Я очень рад, что ты пытаешься критически мыслить. Скажем так — я обычный прохожий. Не добрый, нет. Остерегайся тех, кто сам себя объявляет добрым. Я просто стараюсь делать то, что правильно. Он опустился на одно колено перед Ваней, положил руку ему на плечо. — Тебе не обязательно верить мне или в меня. Чтобы выбраться отсюда, тебе нужно только одно — хотя бы на секунду допустить, что ты не заслуживаешь вечных мук за желание иметь друзей, за желание жить своей жизнью. За желание быть счастливым. Пальцы сжались чуть крепче. — Просто допустить эту мысль. Просто допустить. И Ваня почувствовал, что его глаза наполняются непрошеными горячими слезами. Чашка с жалобным звяканьем ударилась об пол. Старина Льюис знал, о чём говорит, когда назвал ад дверью, закрывающейся изнутри. А значит, открыться она тоже может только изнутри. Но это не значит, что нельзя немного помочь открывающему снаружи. Надинька, пока ещё Еропкина, к тому времени совершеннолетняя, сама внезапно вышла на связь с Лео спустя несколько лет. И уже через пару суток была в Академии — усталая, надломленная, но полная решительности, с одним маленьким чемоданом в качестве багажа, со встрёпанными волосами и в длинном плаще, похожем на два крыла, под рукавами которого скрывались перекрестья шрамов на запястьях. С её ауры свисали уродливые ошмётки разорванного «кокона», которые ей не хватало сил убрать самостоятельно. И напрасно потом звонил генерал Еропкин, напрасно прилетал и бился с визгливым криком в ворота, неспособный пройти дальше, напрасно грозил своим гитлерюгендом, половина которого к тому времени уже была мертва либо благополучно догнивала по российским тюрьмам. Надинька расправила крылья и была твёрдо намерена не складывать их больше никогда. Она вырвалась сама, и Лео — хотя тогда он сам был немногим старше — до сих пор ощущал вину, что ей пришлось проходить через это одной, что Академия не проявила должного упорства и не надавила на самодура Еропкина, спрятавшего внучку так, что её не удалось найти группе опытных магов, до победного. Потому что никто не должен биться в эту дверь в одиночку. Снегурушка ведь не сама пошла в лес — её потянули за собой подружки. Наверняка она им верила. Раз подружки — значит, они дружили. Играли вместе в какие-нибудь дворовые игры, смеялись над всякой всячиной. Но никто из них не остался поискать в лесу отставшую Снегурушку. Видно, не такими уж хорошими друзьями они были. (Некоторый человек шёл из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым.) А лисе-то тем более какое дело быть могло до незнакомой девчонки, человека? Однако остановилась на плач, окликнула... (Самарянин же некто, проезжая, нашёл на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны.) Из леса вывела и ничего не попросила, родители Снегурушки её уже по своему почину за стол усадили... (Иди, и ты поступай так же.) Так что, может... не такое уж она и зло, несмотря на дьявольский облик? И вещи действительно не всегда такие, какими кажутся?.. Новая волна — теперь уже не злобы, а страха и отчаяния — ударила мощнейшим взрывом по ткани сна. И на сей раз Лео был готов — оттолкнувшись второй рукой от стола, обхватил рыдающего мальчика, прижал к себе, будто пытаясь укрыть от всех несчастий мира. — Вот так, — прошептал он в светлые волосы на макушке, чувствуя, как вокруг него идёт трещинами и опадает реальность, заполняя мир ярким белым светом. — Молодец. Этого недостаточно, конечно. Но пока — достаточно. — Горе ты луковое, — Надинька сердито сунула ему в подрагивающие руки термос с чаем. — Ну куда ты сразу полез, даже не передохнув? Вырубился бы у этого пацана в голове от перенапряжения, и всё чертям под хвост! — Интерн Рябиновская, не выражайтесь, — идеально скопировав интонацию профессора Тампльдора, усмехнулся Лео, за что был вознаграждён толчком в плечо. — Ладно-ладно, признаю свою ошибку. Просто... — он пожал плечами. — Не знаю, переволновался. Казалось, если прям сейчас не начать, навсегда упущу момент. Он мне тебя напомнил. Очень. Надинька лишь вздохнула и отхлебнула кофе из белого стаканчика. — Кстати, как там с его матерью, нашли? — О, — усмехнулась Надинька. — Тебе понравится. Пока ты там играл в кицунэ, у нас тут целый детектив успел разыграться. — Ну-ка, ну-ка, — Лео выпрямился, выпроставшись из-под одеяла, сложил ноги по-турецки и покрепче перехватил термос. В течение ближайших минут десяти он, время от времени шумно отхлёбывая чай, слушал про спешные поиски совместно с полицией незадачливой мамаши — как оказалось, давно уже привлекавшей внимание опеки за постоянные набеги в школу с требованиями «убрать нечестивые образы от детей» и попытки раздачи сомнительного вида брошюр среди одноклассников сына. Что обнаружилась мамаша далеко не у себя дома и даже не в ближайшей церкви за молитвой о сыне, а аж в Сергиевом Посаде, в компании семейной пары, с которой незадолго до этого она свела случайное знакомство. Она собственноручно напоила их какой-то отбивающей волю наркотой и решила возить «по святым местам», чтобы «очистить души». У пары имеется больной лейкемией ребёнок, их новая знакомая решила, что лейкемия эта — божье наказание, и как примерная христианка она просто обязана помочь ближним отмолить грехи и спасти дочь. Полицию вызвал один из посетителей, видевший, как новоявленная Мать Тереза практически пинками заталкивает женщину в явном полуобмороке в ледяную воду Гремячего ключа. Одурманенную пару отправили в больницу, а добрую самарянку — прямиком под следствие. — Так что на этот счёт даже не беспокойся, увидеться с ребёнком ей в ближайшее время не грозит. Парень сейчас у магопсихолога, под наблюдением врачей, а там, пока суд да дело с лишением прав, передадут опеку кому из наших. Всё у него, — лицо Надиньки вдруг посерьёзнело, обрело горькую решимость, так знакомую Лео, — будет хорошо. Машинальным жестом она одёрнула манжет, и Лео, перехватив её тонкую руку, мягко сжал запястье. — Хорошо, — эхом отозвался Лео.

/несколько лет спустя/

Лео так расслабился, облокотившись на мотоцикл и с наслаждением щурясь сквозь тёмные очки на сентябрьское солнце, что даже не сразу осознал слабый отзвук остаточной магии совсем рядом с ним. Причём магии очень хорошо знакомой. Его собственной. (— Подожди, — попросил юного, но строго выглядящего волшебника в синей мантии взмокший Лео, передав ему с рук на руки спящую девочку. Наклонился над ней, провёл рукой по шее, ища какое-нибудь украшение. Ага, скромный крестик. Сойдёт. Он быстро стиснул его в руке и зашептал, — слова одного из древнейших и надёжнейших заговоров на удачу легко слетали с губ, словно камешки в морском потоке. Болезнь девочки, увы, была совершенно немагического свойства, и, кроме как разогнав остатки магического сна, Лео ничем её самочувствие поправить не мог. Поэтому решил немного помочь иным образом. Из всей срочно эвакуированной под предлогом «биологической опасности» больницы именно она оказалась в одной палате с обладателем воронки, хотя её там вообще не должно было быть — совсем другое отделение. Немного удачи этой девочке было просто положительно необходимо. Лучшей, оторванной буквально от сердца, от собственных жизненных сил Лео. Волшебник — новичок, ещё не привыкший иметь дело с Лео — неодобрительно поджал губы. — Думаете, в вашем положении это разумно? — Конечно, нет, — с готовностью согласился Лео, в последний раз проведя рукой по лбу девочки. У него слегка подрагивали пальцы. — Но правильно. А это важнее. — Я принесу вам поесть, — сообщил новичок, поудобнее подхватив ребёнка. — Пожалуйста, подождите со снохождением, пока не восстановите силы. Лео послушно отсалютовал ему, но, когда тот скрылся за поворотом коридора, кинулся обратно в палату. Разумеется.) Он всмотрелся в столики кафе на другой стороне улицы. Вот. Молодая девушка в широкополой соломенной шляпе, цветущая, прямо-таки пышущая здоровьем и жизненной силой, с широкой улыбкой что-то рассказывает радостной женщине, так на неё похожей, что нельзя не признать мать и дочь. У загорелых ног в сандаликах сидит, помахивая хвостом, мелкая чёрно-серая собачка с вытянутыми ушами и острой мордочкой, с расстояния очень похожая на лисицу. На шее — несомненный источник отзвука, слабого — как и полагается после долгих лет активного использования зачарованного предмета — но и с чем не сравнимого: крошечный неприметный крестик на белой футболке. Лео смотрел не открываясь, как смеётся подросшая... Машенька же вроде? Да, точно, — как крутит пальцем соломинку для напитков и чешет за ухом лисособачку, и по его лицу расползалась улыбка. Мир, залитый тёплым ярким светом, был прекрасен. И ничто не омрачало пронзительной голубизны чистого неба над их головами.