we're staying in this dream forever

В Малом Дворце украшать большую, стоящую в столовой ёлку, было традицией, которую зародил Дарклинг ещё несколько столетий назад. Насколько помнила Женя, первые гриши украшали дерево всем тем, что попадалось под руку, будь то деревянные ложки или лоскуты старых кафтанов, устраивали пир, где наконец можно было отведать более стоящие блюда, чем привычная селёдка и ржаной хлеб на завтрак, обед и ужин, устраивали танцы в Большом зале до самой полуночи. Спустя столетия традиции почти не видоизменились, последнее Рождество и Новый год Женя отмечала скомкано, учитывая военные действия вокруг Равки, но основные дела, такие как украшенная ель, еда и танцы нашли место среди подавленного настроения Зои, Жени и Давида. Женя стояла посреди зала, в своём привычном красном кафтане с синими узорами, со стопкой бумаг, на которых по пунктам были расписаны дела на дни с Рождества до Нового года, и смотрела на сверкающую в свете закатного солнца ель, переливающуюся золотым и красным. Единственное место возле столицы, что не было украшено в традиционных цветах Равки, голубой и золотой, декорация цвета была доверена Эмили, поэтому не удивительно, что не любимые цвета сердцебитки обошли стороной столовую Малого дворца. — Передвиньте немного в сторону, — Женя указывает мелькающим мимо неё служанкам на тарелки с фруктами, которые занимали большую часть длинных столов вдоль трех стен. В теплицах гришей всегда царило лето, поэтому даже имея снег за окном столица могла позволить себе свежие фрукты и прочие продукты, выросшие под внимательным контролем проливных. Девушки в белых мантиях исполняют её просьбу, ориентируясь на движения рук портной и её внимательного взгляда. Когда Женина душа была удовлетворена расстановкой, она распустила дам, что тут же убежали на кухню дальше суетиться в преддверии праздника, и глубоко вздохнула. Как всегда, организацию мероприятия доверили хрупким, но умелым и стойки плечам Жени Сафиной. Её помощница убежала в Большой Дворец, где было срочно созвано собрание Министров Равки, и Эмили Ритвельд, как Министр иностранных дел, обязана почтить своим присутствием представителей соседних стран, которым не посчастливилось задержаться на праздники в Равке. Женя предпочла бы, чтобы весёлая сердцебитка осталась помогать ей с организацией персонала, но она не имела право задерживать Министра, как бы та, в свою очередь, не упрашивала оставить её с ней. Недовольство Зои было для неё страшней. До того, как большие часы в основном дворце пробьют полночь, оставалось около часа, последние приготовления завершались, и большая часть жителей Малого Дворца разбежались в свои комнаты, чтобы привести себя в порядок. Женя видела Надю, что под руку, словно ребёнка, вела своего брата в его комнату, дабы подправить его неудачную причёску, под предлогом: «Во-первых, ты генерал и должен выглядеть подобающе своему статусу, а во-вторых, что скажет Леони, когда рядом с красивой ей будешь стоять некрасивый ты?» Тамара с Толей исчезли вслед за Николаем, который в свою очередь быстро смотался вслед за Эмили, не придумывая даже оправданий своей лени. Она понимала, что желание быть рядом со своей лучшей подругой, а заодно с милой его сердцу Зоей, является самыми главными причинами всех его прогулов. А жёлтоглазые близнецы, по привычке, исчезли вслед за ним. Хотя Женя не удивиться, если увидит Тамару в комнате своей жены, где та приводит в порядок Адрика. Одна она осталась посреди зала, придирчивым взглядом оглядывая готовое место проведения праздника. Скоро все гриши посыпятся пестрыми красными, синими и фиолетовыми огнями, чтобы большой компанией встретить Новый год под одной крышей. Представляя столпотворение в столовой, она грустно улыбается, вспоминая, как до объединения орденов гриши праздновали отдельно. Заклинатели собирались небольшими группами, и если противные и шквальные, которые тренировались в большинстве случаев вместе, оставались группой, то инферны предпочитали держатся от них на расстоянии. Фабрикаторы редко покидали свои лаборатории, а если и выходили в свет, то такой же обособившейся кучкой собирались в углу зала, ни с кем из соседних орденов не контактируя. Такая уж природа субстанциалов. Корпориалы же предпочитали и вовсе не приходить в общую комнату: привилегии Дарклинга позволяли им находить себе отдельное помещение, чтобы одной красно-черной кучей отпраздновать, исключительно среди целителей и сердцебитов. Лишь один красный кафтан с чёрными узорами чаще всего мелькал среди заклинателей и фабрикаторов; нынешний Министр иностранных дел и одна из самых сильных гришей плевала на все «правила» и старалась попасть в ритм любой компании. А вместе с ней бродила и Женя, которую Эмили с боем вытаскивала в толпу. За это Сафина безгранично любила эту девушку. — Госпожа Сафина, — Женя оборачивается, когда слышит обращение к себе. Перед ней материализуется невысокая служанка, которую портная помнит еще со времен службе королеве. Она невольно отмечает, с каким ныне уважением к ней обращаются те, кто когда-то распускали слухи по дворцу о Жениной связи с тогдашним королем. В руках девушка держит небольшой конверт, что не сразу бросается ей в глаза в силу размышлений о статусе, что носит Женя последние четыре года, поэтому опускает глаза на светлую бумагу немного погодя. — От кого? — она принимает из чужих рук конверт двумя пальцами, осматривая его с двух сторон на предмет подписи. Но внешний лист предстает чистым, без указателя отправителя. Лишь пара чернильных отпечатков чьих-то пальцев и небольшая надпись кривоватым, видимо, непривыкшем к написанию букв, почерком старательно выведено «Для Жени». Рыжеволосая хмурит тонкие брови, –кто предал? — Королева Зоя, госпожа, — служанка складывает руки на животе, оглаживая шелковый наряд, в который была одета на сегодняшнее торжество, — кажется, Она нашла его в одной из книг, что были перенаправлены к Ней из восстановленной мастерской фабрикаторов, где работал ваш муж до того ка… — Я поняла, — Женя холодно отрезает, не позволяя девушке закончить предложение. Портная прекрасно поняла, о какой восстановленной мастерской идет речь, ведь в ночь ее свадьбы больше всех пострадали рабочие места именно субстанционалов и корпориалов, а все вещи последних Женя лично перенаправила в новое место еще полгода назад, когда военные действия между Фьердой и Равкой, не без помощи Нины Зеник под маской невесты принца, наконец утихли. Если что-то и могло быть утерянным, то именно из ложи Давида Костюка, — благодарю. Продолжайте готовиться, праздник скоро начнется. Ох, и еще, — она останавливает девушку, приготовившуюся побежать в столовую, легонько взмахнув рукой, — найди Генерала Ритвельд и передай ей просьбу зайти ко мне после звона колоколов. — она улыбнулась кивнувшей служанке и, привычным быстрым движением подцепила выбившийся из убранной наверх прически девушки темный локон и, намотав его на палец, через секунду отпустила, любуясь единственным глазом получившейся кудряшкой. Служанка улыбается, благодарит Женю и снова кивает, на прощание, слегка присев, после чего спешит к другим работницам, а также передать просьбу генерала другому генералу, только личному королевы. А Женя, еще раз осмотрев письмо в надежде найти хоть одну зацепку об отправителе, аккуратно раскрывает отданный конверт. В ту же секунду, как ее глазу предстают каракули, которые она узнала бы из тысячи в любой другой ситуации, она корит себя за то, то не узнала почерк с момента прочтения «Для Жени». Видимо, ее мысли были настолько не здесь, что неровно выведенные буквы рукой ее мужа были не признаны с первого раза. Женя спешит убраться с общедоступного вида и выбегает на улицу, топча сапогами скрипящий снег, следуя по засыпанной тропинке в сторону красиво убранной беседки неподалеку от входа в Малый Дворец. Прямо на запорошенную толстым слоем выпавших ближе к вечеру снежинок, Сафина садиться в кафтане на скамейку, подставляя стоящему рядом фонарю белую бумагу в ее руках. То ли от холода, то ли от волнения, светлые руки Жени без перчаток мелко дрожали. Она с дрожью в голосе полушепотом читает строки, бегая по чернильным буквам янтарным глазом, в один из моментов закрывая его рукой и, сгорбив спину, тихо всхлипывает в ладонь, тут же отрывая ее и продолжает читать небольшое по объёму письмо. «Моя дорогая Женя, сегодня утро нашей свадьбы и все, о чем я удумаю, это то, что не успеваю сделать назначенные на этот день дела. Но любовь к тебе заставляет меня отбросить всё намеченное и позволить Николаю привести мой внешний вид «в порядок», а после вывести из мастерской, дабы переодеть в то, над чем Эмили кропотливо работала последнюю неделю. Кому как не ей мы могли доверить заниматься свадебным костюмами. Пишу тебе эти строки и внимательно готовлюсь к торжеству, которое ты так ждешь, чтобы обозначить как сильно я люблю тебя. До конца своей жизни я буду удивляться, как мне посчастливилось встретить такую женщину, как ты, которая поймет меня лучше, чем я сам. Не буду притворяться, будто знаю, что тебе пришлось пережить, чтобы дождаться этого дня, но я знаю, на ком женюсь. Ты лучшая из жен. Лучшая из женщин. И я желал бы видеть свет твоего лица, когда ты прочтешь эти строки. Но это письмо, моя очень дорогая Женя, не будет доставлено тебе, пока я не завершу свою земную карьеру. Мне не нужно рассказывать тебе о муках, которые я испытываю от мысли бросить тебя через много лет и подвергнуть мучениям, которые, как я знаю, ты испытаешь. Только утешение верой и любовью к другим, моя возлюбленная, сможет поддержать тебя. Люби других с моей последней идеей: я буду лелеять сладкую надежду встретить тебя в лучшем мире. Прощай, лучшая из жен и лучшая из женщин. Навсегда твой, Давид Костюк.» Женя долго сидит одна. Она думает и ни о чем, и обо все сразу. Что это за письмо? Почему оно похоже на предсмертную записку того, кому не суждено было умереть? Давид чувствовал, что что-то произойдет? Зачем он так рано готовился попрощаться с ней? Она не знала ответ ни на один из вопросов, что задавала в своей голове, и так же она знала, что никто в этом мире больше не ответит на них. Ведь всё это знал один Давид. Но он мертв. Давид Костюк был мертв, а вместе с ним и Женино сердце. Женя мало понимала Давида, но всегда была на его стороне. Они называли это «их» стороной: место, где они всегда будут на одной волне, где нет Жениных шрамов на лице и сердце, нет всех тех людей, которым что-то нужно от Давида. Уголок, где они были собой. Уголок, где Женя обвивала его шею своими руками и молча, прикрыв глаза, вдыхала запах чернил и старинных книг вокруг него. Давид был для Жени всем миром и сейчас, когда мужчины не было рядом, ей казалось, что мир вокруг перестал существовать. Вокруг Жени все еще были другие люди, которые, она знала, любят ее и готовы поддержать, когда бы та не попросила. Она знала, что ради нее Зоя Назяленская мир с землей сравняет, знала, что Николай Ланцов всем своими очарованием и обаянием сделает ее жизнь на пару часов красочней, знала, что Алина Старкова отдаст ей последнее, что у нее будет, ради Жени, знала, что Эмили Ритвельд, девочка, с которой она прошла буквально огонь, воду, Дарклинга и бывшего короля, костями ляжет ради неё, а также положит всех Жениных недоброжелателей. Ей не было этого мало. Ей просто нужен был Давид рядом. И именно к нему она отправилась сейчас. Женя спиной чувствовала, как весь Дворец готовиться встретить Рождество, чувствовала, как стрелка часов приближается к полуночи, знала, что ее семья ждет ее, чтобы вместе встретить первое Рождество после второй войны. Но она упорно идет сквозь сугробы, пачкая снегом красный кафтан, что пламенем горел на светящейся земле, идет в место, где была сожжена ее любовь. Женя не знала, сколько минут просидела на берегу озера, но, когда услышала впереди себя колокола, дребезг часов, повествующих о полуночи и радостные голоса гришей в Малом Дворце, то моргнула, понимая, где оказалась. Ее рыжие волосы слегка запорошило снежинками, мерно спускающимися с темно-синего неба. Сафина сидела на снегу, прижав к себе колени и слушала ветер, что завывал в соснах за ее спиной, и ей казалось, что ветер отражает ее внутреннюю скорбь об умершем любимом. Она моргает и с ее пышных медных ресниц на щеку падает снежинка, что погодя пару секунд растаяла и превратилась в маленькую каплю, которую Женя смахнула аккуратным пальчиком, чувствуя, как мысли постепенно возвращаются. Она смотрит вперед, на покрытое льдом озеро и вспоминает, как в день похорон Давида шла по такому же льду, любезно предоставленного Зоей, чтобы попрощаться с мужем. В тот день она думала, что попрощалась. Думала, что отпустила ту ноющую в груди боль, но неожиданное письмо с того света в канун Рождества вернуло ее в тот омут. Девушка почти не дышала, пытаясь справится с головокружением и все время подступающими слезами и кому в горле. Она устала плакать, но «могила» Давида не вызывала у неё никаких других эмоций. Могила Давида вообще не вызывала в ней какие-либо эмоции, помимо ужасной боли в груди. Женя рвано вздыхает, прикрывая золотистый глаз. Давид был прав, когда пророчил успокоение Жени в вере и друзьях. Сафина верила, что в следующей жизни они обязательно встретятся и будут счастливы. Долго счастливы, а не те жалкие годы, что выделила им жизнь. Но Женя любила те три года, что они провели с Давидом, долго разговаривая по вечерам, засиживаясь допоздна, а часто на всю ночь, в мастерской, сидя просто в тишине, но наслаждаясь духовной близостью друг с другом. Женя так мечтала о семье с ним, мечтала о семейной и теплой жизни со времен, когда была шпионкой Дарклинга и не знала ничего, кроме того отношения к ней, что выделяли король с королевой. Давид подарил ей новый мир. А потом этот мир забрал его у нее, и теперь Жене не с кем мечтать строить дальнейшую жизнь. — С Рождеством, Давид. Женя произносит это в пустоту, ощущая, как ее слова улетают далеко, через озеро, и растворяются в тишине. Она так давно не произносила имя мужа в слух, и теперь это вышло хрипло, прерываясь на сдавленный всхлип. Женя так хотела снова быть в порядке, но просто не знала, как вернуть себя в то состояние, когда была уверена, что дома ее ждет ее любовь. По шрамированной щеке скатывается слезинка, а ветер опаляет влажную дорожку. «Только утешение верой и любовью к другим, моя возлюбленная, сможет поддержать тебя.» Женя так боится снова подпустить к себе людей так же близко, как Давида, а потом потерять их. Но если однажды у них с Костюком поучилось быть недолго, но счастливыми, то может и в этот раз Женя сможет, пусть и без него? Она ведь столько лет терпела жизнь рядом с королевой, мечтая о счастье, так неужели будет тратить отведенные ей годы, что остались после Давида, на слезы и сожаления? Женя утирает рукавом кафтана нос, чувствуя забытое воодушевление в груди. Она справилась и однажды без Давида, может быть сможет и сейчас? Ведь она Женя Сафина — не сокрушенная. Женя Сафина — сокрушение. Ей на плечи неожиданно падает чья-то меховая накидка; уши тут же перестают слышать завывающий ветер из-за меха, а щекам становиться приятно тепло. Женя вздрагивает и поворачивает голову в темноту, зарываясь носом в белую лисью шерсть. Белая — значит Эмили. За ее спиной стоит сама девушка в черном кафтане с красными узорами, имитируемые под обратное одеяние сердцебитов. Рядом с ней в похожей накидке, только синего цвета, стоит Зоя. Ее вороные кудри развиваются от небольшого ветра, делая ее похожей на прекрасную волшебницу посреди заснеженного леса. Рядом с ней под руку прижимается Николай, как всегда вычищенный до блеска костей. За их спинами робко стоят желтоглазые близнецы с Надей под боком, ожидая, пока кто-нибудь из спереди стоящих скажет хоть слово. Женя поудобней кутается в предоставленную генералом черную накидку, кивая рядом с собой и снова возвращает взгляд единственного глаза на заснеженное озеро. — Вы ведь не оставите меня в покое, верно? — она краем глаза смотрит, как Эмили плюхается на снег рядом с ней, сгребая ее рукой в объятия. От блондинки пахнет вишней. — Верно, Сафина, — по другую сторону от девушки более аккуратно присаживается Зоя. Не обнимает, все еще являясь ежиком, но берет ее под руку, таким способом пытаясь оказать поддержку. Рядом с Зоей садиться Николай, обнимая свою королеву, а рядом с Эмили рассаживаются остальные нарушители покоя. Но Женя благодарна им за то, что они ее не оставили, несмотря на то, что она бросила их в разгар праздника. — Мы помним о нем, Женя. Помним и всегда будем помнить о том, как он изменил наши жизни. Они все знали, что для Сафиной значило Рождество. Знали, как ей тяжело, ведь каждый из них когда-то потерял любимого человека и знал, как важно не оставаться в одиночестве. И если ради Жени им придется морозить поясницы на берегу озера, где позади жутко темнеющий ельник, а спереди, казалось, необъятное озеро, то они готовы провести с ней все то время, что ей понадобиться, чтобы почувствовать себя лучше. И Жене будет лучше. Понадобиться время, может, очень много времени. Но рядом с ней есть нужные люди. Люди, которым Давид доверил Женю, зная, что их семья, которая образовалась за год гражданской войны, за три последующих года восстановления страны и за год, что она провела без Давида, присмотрит за этой девушкой.

И они изменят ее мир.