Наблюдательность.

— А потом я говорю ей: ну что, Самохина, либо мы сейчас с тобой двигаем этот шкаф и он закрывает эту хренову дыру, либо я вывешиваю тебя за окошко и ты закрываешь эту дыру своими 45 килограммами как можешь. Лиза щурится от очень яркого солнца, курит, небрежно тушит окурок о ни в чем неповинный подоконник. Оксана крутится около неё, поджимает губы, советует сходить к коменданту и попросить если не помощи, то хотя бы картона. Я прохожу мимо, не забывая презрительно кривить губы, поправлять отросшую челку, улыбаться случайным зрителям. Вот идет Самохина – худая как жердь, что только находят и Костик, и этот мальчишка с первого курса, и даже Портнов – да, кто бы мог подумать, он меня как-то в зависти упрекнул, а я на него гляжу и думаю, не потому ли он вообще позволяет нашей старшей студентке все эти несуразные выходки. Второй курс кончается, а мы всё в том же бедламе, той же прогнившей норе, и я уже не помню, что меня принесло в эту Торпу – только Фарит, конечно, 11 класс, старший брат, не стесняющийся задирать юбку своей подружки, когда я делаю уроки – и спрятанные в матрасе монетки. 414 золотых, нуль на аверсе, некоторые из них исцарапаны ножом. Я экспериментировала, а Коженников – старший сказал, что за это я буду расплачиваться на 3-ем курсе. Если доживу. Да куда я денусь. — Эй, Топорко, дай списать, — Денис останавливает, ловит за руку. — Что, введение в специальность спишешь или тебе со Стерхом помочь? – зло шиплю я, выдергиваю руку. Денис осекается. У него глаза обиженного маленького котенка, которому не хватило рыбки. А я замужем. Уже полгода. Костик появляется где-то на горизонте, здоровается со всеми за руку, видит Самохину – замирает, останавливается сам и её ловит за плечо. Я поджимаю губы, Денис видит это тоже – долго смотрит, говорит мне: — Извини, вообще-то я сигарету хотел. — Держи всю пачку, но Портнов сказал, что к третьему курсу мы должны бросить. — А мы доживем, думаешь? – Денис морщится. Смотрит на меня отчаянно, и я снова вижу вместо него побитого, недокормленного котенка. — Куда мы денемся, Денис. Куда мы с этой подлодки денемся. Звенит звонок. Группа подтягивается к кабинету. Сейчас специальность, Портнов задерживается. Я хочу закурить перед ним, смотреть, как дым касается его лица, а он даже не морщится, и смотрит так, будто не меня перед собой видит. Будто он видит что-то кроме Речи и того, кем мы можем стать в будущем. *** Когда я была маленькой, в моем доме почти никогда не топили – семьей мы были бедной, жили в двухэтажном бараке, окрашенном в приторно-розовый цвет. Вечерами мама тащила из кладовки обогреватель, ставила передо мной, кутала в одеяло и начинала петь. Она родилась за Полярным кругом, была чуть ли не эскимоской по крови, знала старые шаманские песни, которые мне уже не довелось выучить. Каждый раз, когда я хочу сдохнуть – быстро слететь с крыши, размазаться по асфальту, или медленно резать себе вены, чтобы Костик натыкался еще долго на капли крови – я сажусь к батарее и начинаю мурлыкать что-то себе под нос. Фигня, конечно, но помогает. А Костика я ненавижу. Я по глупости отдалась ему в тот Новый год. Помню, потом Портнов пригрозил мне Фаритом за разгильдяйство, Самохина косилась, зло, изучающе, обиженно – а я смеялась за её спиной. Тогда Павленко меня чуть не ударила, а потом сказала, что таким дурам, как мы с Сашкой именно такой мужик и нужен – чтобы всех трахал, ни на ком не останавливался и не умел принимать решений. Права была Павленко. Она опять переехала в общагу. Мелкие Самохинские девчонки с первого курса уже сбежали, не выдержали заучку, а Лиза вернулась. Что ей надо около Сашки, я не знаю, но мне ужасно интересно. Мне вообще интересно всё, что происходит около Самохиной. Портнов, считающий Сашку талантом. Костик, влюбившийся в неё на первом курсе. Павленко, с первого взгляда её возненавидевшая. Стерх, опекающий её. Торпа, универ, куча парт, выстуженное даже в апреле небо. Самохина, Самохина, Самохина. Когда же ты исчезнешь. Еще немного, и я ужасно устану наблюдать за тобой, таращиться в твою спину слепым, иногда презрительным, но чаще просто пристальным взором – и вот тогда на меня нахлынет реальный мир, люди, на которых я больше не смогу смотреть, в случае чего отговариваясь интересом «с кем это там наша Самохина?». Вот тогда, когда ты исчезнешь – провалишь специальность, или когда Костик тебя разлюбит, или когда Портнов уволочет тебя на тайную базу раньше, чем нас всех, мне ужасно аукнется моя наблюдательность, мое неумение быть кем-то еще, кроме незначительного взгляда. Портнов уже сказал мне – я приложение. Я прилагаюсь к Торпе, ко всем этим людям, к Самохиной, выцветающей как не проявленная фотография, к Портнову, который бы убил нас всех своими текстовыми модулями, если бы сил хватило. Третьекурсники говорят, что он – только функция. Не человек. Никогда им не был. Я не верю. *** Портнов открывает нам кабинет – сегодня он расслаблен, светло-серые глаза не метают молний, однако он всё-таки комментирует то, как вяло движется Онищенко – «если бы я не знал вас, решил бы, что вы, Лора, по ночам убиваете прохожих вашими же вязальными спицами, а потом отсыпаетесь в окружении клубков». Самохина возмущенно оборачивается, потом поджимает губы. Она одергивает свою клетчатую рубашку – вещи на ней висят с тех пор, как её бросил Егор – бросает на парту сумку и садится. Я слышу, как громко, устало выдыхает Костик, а он сидит через несколько парт от меня. Я сажусь к окну, секунду разглядываю эту весну – много солнца, холодный воздух, почки, крошечными зелеными точками облепившие деревья. Челка у меня отрастает. Вес прибавляется. Мы с Костиком не спали вместе уже месяц. Плакать от этого факта еще не хочется. Олег Борисович презрительно хмыкает, наблюдая, как группа усаживается; светлая прядь волос щекочет лоб – он убирает её, насмешливо кривит губы, поправляет очки. Я успеваю отвести глаза и спрятаться за спиной Ковтуна, прежде чем Портнов прожигает глазами во мне дыру. — Открываем учебники, читаем параграф 40. Текст встречает путаницей, привычной, почти удобоваримой, буквы будто дразнятся и изгибаются, становятся похожими на древнегреческий. Успеваю заметить, как мимо меня начинают мелькать строчки, а потом я втягиваюсь в работу, втягиваюсь в текст, и отказываюсь замечать, как нервно двигается, убыстряется, ломится вперед минутная – и сразу за ней часовая – стрелки. *** — Мда, Топорко, — сообщает мне Лиза, выходящая сразу после меня с пары, — и откуда такой энтузиазм? Неужели Самохина поделилась, то-то ты только на неё и смотришь? — Ревнуешь? – презрительно сообщаю я, а потом наблюдаю, как секунду назад равнодушное лицо Павленко вспыхивает. Что, угадала? — Лучше за своим Костенькой следи, — говорит Лиза, придя в себя, — а заодно и за Портновым. Сдается мне, недолго твои старания будут незамеченными. И действительно, Портнов вдруг останавливает меня, бросает в глаза луч со своего кольца (луч становится острым, ярко-алым, и он недовольно морщится), а затем отдает новый учебник. А потом шипит сквозь зубы, утверждая, что к чертям ему не сдалась эта Самохина.