***
«В семнадцать лет я начал морить себя голодом. Мне казалось, что любовь − это какая-то форма опустошения. Но, по крайней мере, я вовремя понял, что меня мучал голод, И мне не пришлось признавать это одиночеством». − «Флоренс и машина»***
Когда ему было семь, Шерлок начал задаваться вопросом, сколько же ему придётся съесть, чтобы заполнить дыру в животе. Однажды он съел целую коробку «Джемми Доджерс», а затем его быстро стошнило всем этим на ковёр в гостиной. Мама была не очень довольна. Он хотел рассказать ей, что его одноклассники смеялись над ним, когда он читал своё эссе вслух, но он этого не сделал. «Мне нравится наблюдать за муравьями. Они очень интересны. На самом деле, они интереснее людей, хотя мама сказала мне, что невежливо говорить об этом вслух. У меня есть особое место в саду за домом, где я могу лежать на траве и наблюдать за муравьиной деревней. Они всегда так заняты. Папа говорит, что, может быть, скоро у меня будет своя муравьиная ферма». Весь остаток дня они все называли его Муравьиным Мальчиком. Фрэнки Макколл сказал, что, вероятно, муравьи любили его больше, чем кто-либо из людей. От всего этого у него заболел живот, и он вспомнил, что Майкрофт однажды сказал о том, что «Джемми Доджерс» лечит все болезни, поэтому он съел всю коробку. Майкрофт ошибался.***
В школе, конечно, никто этого не заметил. Чудак Холмс всегда сидел в самом конце длинного обеденного стола, отделённый от всех остальных по крайней мере тремя стульями. Он позволял поставить еду перед собой и размазывал её по тарелке, пока не проходило достаточно времени, чтобы он мог покинуть столовую. Обычно он брал что-нибудь с собой, булочку с маслом или кусок пирога, чтобы потом тайком съесть в своей комнате. С чаем с большим количеством сахара. Он был учёным и поэтому знал, что человеческому организму действительно нужна какая-то пища для функционирования, поэтому он действительно ел, но ровно столько, чтобы поддерживать себя в тонусе. Во всяком случае, к этому времени он уже знал, что, сколько бы он ни съел, дыра в его желудке не заполнится. Поэтому он наполнил себя единственной вещью, которая действительно имела значение: Знаниями. Он был бы лучшим, самым гениальным; он отточил бы свой ум до остроты, которая могла бы выпотрошить посредственных идиотов, которые его окружали. Чем больше он будет знать, тем лучше. Через некоторое время он стал более разборчивым в том, что решил изучать и запоминать. А затем он начал строительство своих Чертогов Разума. Метод определения локусов. Факты, которые послужили бы его цели. Они питали его. Дыра, конечно, всё ещё была там, но теперь, когда он мог назвать её, это имело меньшее значение. Голод.***
Он предположил, что в Кембридже много умных людей. Но они всё равно были идиотами. По крайней мере, его больше оставляли в покое, предоставляли жить так, как он хотел. Казалось, никто не замечал и не заботился о том, что он весь день пил только чай и ел немного печенья. Его тайным увлечением были горячие чипсы, с солью и уксусом, которые он покупал в «Викинге» и ел, возвращаясь в свою резиденцию. Он безжалостно ограничил употребление этого угощения одним разом в неделю, обычно в субботу вечером, когда большинство людей пили и развлекались тем, что они называли весельем. Именно в один из таких субботних вечеров, когда он возвращался в общежитие, слизывая соль с пальцев, он встретил Виктора Тревора. Конечно, он знал о нём, так как они жили на одном этаже, а Тревор был чем-то вроде знаменитости в некоторых кругах. Они оказались вдвоём в общей комнате. Шерлок был немного удивлён, что другой мужчина был там, а не в пабе или где-то ещё. Они говорили о чипсах, погоде и своих планах на предстоящий вечер. Каким бы невероятным это ни казалось, Тревору, казалось, нравилось его общество, и у них сложилось то, что Шерлок на самом деле не хотел называть дружбой, но что ему почти нравилось. И вот однажды вечером, когда они гуляли по Кембриджу, ели горячие чипсы и разговаривали о философии, Тревор предложил кое-что новое. Шерлок никогда не интересовался запрещёнными веществами, но когда его почти друг поддразнил его тем, что он боится пробовать что-то новое, он решил попробовать. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что существуют вещества, которые действительно могут заполнить эту дыру в его желудке. Или, по крайней мере, сделать так, чтобы её было легче игнорировать. Какое-то время всё шло хорошо. До тех пор, пока всё не стало плохо. До тех пор, пока всё действительно не пошло очень плохо.***
Майкрофт редко удостаивал посещением его квартиру на Монтегю-стрит. Всякий раз, когда он появлялся, это делалось для того, чтобы сделать две вещи: убедиться, что у Шерлока (ещё) не было рецидива, и опять не одобрить его выбор в жизни. − Эта квартира − отвратительная. «Правда». − Твоя выдуманная профессия смешна. «Звучит так, как будто ты завидуешь моей свободе поступать так, как я хочу, без необходимости раз в неделю пить чай с королевой и отчитываться о моей деятельности». − Твой продолжающийся комплекс Питера Пэна больно наблюдать. «По сравнению с тобой, дорогой брат, который в двенадцать лет был стариком?» − Я знаю, что мама всё ещё даёт тебе щедро денег на одежду, поэтому я предполагаю, что в потрёпанном шкафу в углу есть прекрасный выбор респектабельной одежды. Не мог бы ты ей воспользоваться? «К счастью, мама также дала мне это постельное бельё с очень высоким количеством нитей. Она действительно балует меня. Может быть, я её любимчик». − В этом отвратительном холодильнике нет ничего, кроме... Боже мой, это глазные яблоки? «О, я и забыл, что они там были...» − Ты когда-нибудь ешь, Шерлок? Мама так волнуется. «Еда не помогает, Майкрофт. Она не избавляет от пустоты». Под стопкой бумаг на столе лежала половина упаковки «Имбирных орешков». Он вытащил её и сунул в рот пару определённо чёрствых бисквитов. − Видишь? Я ем, − сказал он, выплёвывая крошки на очень дорогую простыню, обёрнутую вокруг него, когда он говорил. Майкрофт только вздохнул. Он достал пятидесятифунтовую банкноту и бросил её на стол. − Купи себе немного еды, − сказал он перед уходом.***
Поначалу это было довольно раздражающе − то, как Джон Ватсон уговаривал его поесть. Одного ломтика тоста на завтрак или яичного рулета и нескольких кусочков курицы генерала Цо из ресторана навынос никогда не было достаточно, чтобы удовлетворить этого человека. Независимо от того, сколько раз Шерлок объяснял, что переваривание пищи очень сильно замедляет его мозг, Джон не отказался от своего крестового похода, чтобы заставить его есть. Просто пристальный взгляд или, что ещё хуже, печальный взгляд этих завораживающих (?) глаз всегда заставлял Шерлока съесть ещё несколько кусочков, хотя бы для того, чтобы получить одобрительный кивок. Или, в очень хороший день, улыбку в ответ. Хотя это было странно. Странно, но еда, которую он ел в эти дни, употребляемая только для того, чтобы сделать Джона счастливым, казалось, каким-то образом немного заполнила пустоту внутри него. Совсем немного, но всё же... Было бы интересно посмотреть, возможно, это пустое пространство действительно могло бы однажды полностью исчезнуть, если бы он продолжал есть пищу, которую давал ему Джон. Шерлок не был склонен считать себя оптимистом, но у него были надежды, какими бы смутными они ни были. Иногда Джон готовил ему что-то с горошком. Или заказывал карри в том месте, которое Шерлоку нравилось больше всего, вместо того, которое он предпочитал. Казалось невежливым отказываться от того, что явно было подарком. Итак, Шерлок ел. А потом, так быстро, всё полетело к чёрту и оставалось там, казалось, целую вечность. Чёрная дыра становилась всё больше и больше, пока Шерлоку не показалось, что его может полностью поглотить пустота. Прошло очень много времени, прежде чем ему снова пододвинули тосты и чай, поскольку Джон приказал ему съесть что-нибудь, прежде чем он улетит. Голос был слишком мягким, всё ещё слишком неуверенным, между ними всё было таким хрупким, но Джон снова смотрел на него через стол, и эта правда была всем, что имело значение.***
Он наклонился поближе, осматривая улей, когда Джон крикнул ему, что обед готов. Шерлок осторожно помахал рукой, показывая, что услышал его. Через мгновение он выпрямился и потянулся за тростью, на которой Джон настоял, чтобы он теперь использовал её в саду. Слишком много лет бега по Лондону, грациозного перепрыгивания через каждое препятствие и иногда неудачного приземления с десятибалльной точностью привели к разрушению его коленей. И, конечно же, старость никому не шла на пользу. К тому времени, как он добрался до коттеджа, обед был уже на столе. Бутерброды и салат, приготовленные из продуктов из собственного сада. − Ешь, − сказал Джон, нежно целуя его в щеку. − Ты был там в течение нескольких часов, работая. − Не работаю, − поправил Шерлок. − Общаюсь со своими пчёлами. − Тем не менее, − настаивал Джон, пододвигая к нему блюдо с бутербродами − холодной говядиной и горчицей. Шерлок улыбнулся и взял бутерброд. Он был голоден, и один-два бутерброда и кусочек бисквита «Виктория», оставшегося со вчерашнего ужина, приятно наполнили бы его желудок. Иногда, хотя в последнее время это случалось очень редко, он вспоминал пустоту, которую когда-то называл голодом, хотя на самом деле это всегда было одиночество. Теперь пустота внутри могла быть побеждена обедом, который Джон готовил для него, и одиночество исчезало всякий раз, когда он смотрел через стол и видел, что Джон всегда рядом. − Этот бутерброд очень вкусный, − говорил Шерлок, откусывая ещё один кусочек.