Тварь значит тварь.

Тело, вернее то, что от него осталось, лежало на разбухшей земле. Это был мужчина, средних лет в относительно хорошем физическом состоянии: подтянутый, крепкий. На лице застыло выражение вселенского ужаса, большие светло-карие глаза широко открыты. Европеец. Однозначно. Как бы не было политического скандала. Детектив склонился над жертвой, отстранённо, без тени эмоций в скупых движениях. Тёмные равнодушные глаза как бы закрылись изнутри, чтобы не пропустить отвращения и боли. Ладонью он смежил веки жертве, ведь слышал когда-то, что на западе так принято. Светлая прядь упала на висок детектива и прилипла к взмокшей коже. Рубашка плотно облегала осыпанную бисеринками пота спину. Всё, что находилось ниже горла и до гениталий представляло собой абсолютное месиво. Убийца с хирургической точностью вскрыл грудную клетку, очистив мышцы от рёбер, вырвал сердце, выскреб лёгкие и печень. Луч солнца упал на глянцево блестящие внутренности, выглянувшие из развороченного живота трупа, и мужчина отшатнулся, прикрыв ладонью губы. Судорожно сглатывая хлынувшую в рот желчь, детектив перевёл дух, позволив себе на мгновение зажмуриться. Под веками плясала туча разноцветных мошек, озаривших искусственно вызванную темноту коротким шутливым мерцанием. Мужчина тяжело, урывками дышал, всё глубже погружаясь в сладковатый запах гниения, прелой листвы и стоячей воды. В кармане пискнул телефон. С трудом, не гнущимися пальцами, детектив вынул аппарат из кармана наугад мазнув по кнопкам. -Алло, - выдавил он в пустоту, всё ещё не открывая глаз. -Хара-сан, у нас ещё один труп. Мужчина вздрогнул всем телом. -Где? – севшим голосом спросил он, до треска сжимая сотовый телефон. -Окамото, сэр. -Выезжаю, - порывисто нажав отбой, детектив на негнущихся ногах взобрался по склону, на подходе кивая судебным экспертам, хмурым вытащенным из тёплых постелей людям и своему напарнику, нервно курившему у их общей машины: -Что, в управление? – спросил, усаживаясь за руль Мотоки Аэ, выбрасывая окурок в окно. -Нет. В Окамото, - отрешённо бросил Хара Ияги, перебирая пальцами складки пиджака. -Это ещё зачем? – подозрительно сощурился напарник, минуту буравя взглядом чёрных глаз, -Стоп. Неужели? – короткое озарение, а затем и животный страх мелькнули во взгляде мужчины. -Да. Поторапливайся. Мы должны успеть туда до этих чёртовых репортёров. Мотоки без слов завёл мотор. Половина третьего ночи. Монитор ноутбука отбрасывает долгий, почти хирургический свет на усталое лицо подростка, сосредоточено касающегося клавиатуры пальцами. Тихий стук в дверь прерывает его. -Войдите, - хрипло говорит парень и вздрагивает, прокашливаясь. Дверь со скрипом открывается. На пороге стоит хорошенькая женщина с короткой стрижкой в длинной платяной сорочке. Растеряно оглядев комнату, утонувшую в полумраке, она останавливает взгляд на сыне и улыбается кончиками губ, всё так же, немного растерянно и робко, как девочка. -Тсуна-кун, почему ты ещё не спишь? -Мам, я хочу доделать реферат. Нам задавали, помнишь, я говорил тебе вчера за обедом… - женщина быстро-быстро закивала, перебирая пальцами складки своей сорочки: -И всё же тебе лучше лечь спать. Попросишь Унаги-сенсея дать тебе отсрочку, не думаю, что он откажет, -мягко произнесла она не повышая голоса. Тсуна улыбнулся матери и покладисто кивнул, внутренне сжимаясь: с некоторых пор ему был сложно спать. Мать порывалась сводить его к врачу, но он отмахивался, списывая всё на перенапряжение в связи с вступительными экзаменами в старшую школу Нанимори. Однако где-то в подсознании он прекрасно понимал, что экзамены здесь не при чём. -Сейчас же ложись! – послышался низкий голос отца, шаркающего тапками по коридору, -Довёл мать, что она вскакивает посреди ночи! Иди в кровать, Нана, я прослежу за ним… В проёме появился высокий мужчина с русыми, коротко стриженными под ёжик волосами. Светло-серые глаза его пристально и недобро сверлили бледное осунувшееся лицо сына. Нана укоряюще поглядела на мужа и нежно погладила маленькой холеной ручкой большую и мозолистую ладонь мужчины. Вздохнув, мальчик быстро сохранил документ, выключил компьютер. Он не хотел вновь стать причиной ссоры родителей, что в последнее время происходило удручающе часто. -Ма, па, не волнуйтесь. Я уже ложусь. Правда. Емитцу бурча пригрозил ему ремнём, если ещё раз застанет за поздними посиделками и ушёл, уводя за руку жену. Тсуна почистил зубы, переоделся в пижаму и лёг на кровать. Медленно он закрыл зудящие глаза, по ощущениям разбухшие и едва помещающиеся в глазницы. Под веками пекло, но подросток упорно не желал моргать, прекрасно понимая, что неприятные ощущения скоро пройдут. Слишком темно. И тихо. Сердце забилось чаще, нос втянул запах дождя, доносившийся из приоткрытого окна. Нана всегда говорила ему закрывать его на ночь, но Тсуна почти никогда её не слушал. Оставить отдушину, пусть крошечную и скрытую за тяжёлой тканью портьер было жизненной необходимостью. В полностью закупоренной комнате, мальчик чувствовал себя как в клетке или в колодце – душно, смрадно и тесно. Кислорода почти нет, лёгкие разрывает кровь, предельно насыщенная углекислым газом. В голове бьётся одна единственная мысль, как бы вырваться отсюда, уйти от этого давления. Боль под веками утихла. Улеглась под ними, расправилась. Стоит потревожить и боль вернётся, раздражённая своеволием человека. Тсуна неподвижно лежал в кровати и дрожал, от ноющей пульсации в коленках и локтях, скребущего дискомфорта в желудке. Его тело ломалось, хрустело, плавилось и не отдавало отчёта разуму, совершая свои изменения под покровом темноты. Каждое утро подросток вёл тихую войну со своим предательски-ослабшем организмом, поднимая его, заворачивая в одежду, неприятно раздражавшую ставшую очень чувствительной кожу, и отправляя на занятия в школу. На уроках Савада-младший нещадно клевал носом, но чудом обходилось без замечаний бдительных учителей. Секция по плаванию бывшая радостью превратилась в обузу, которую приходилось терпеть. Жизнь стремительно катилась под откос и Тсунаёши не мог сказать, с чего это началось, когда прекратится и прекратится ли вообще. Перевернувшись на бок, мальчик подобрал колени к животу и плотно укрылся одеялом, завернувшись в него, как в кокон. Боль продолжала неторопливо глодать его, но он постарался абстрагироваться от неё, как делал это, печатая реферат. Савада не был отличником, но поддерживал уровень класса, закрепившись в середине. Учитель бы понял и простил один раз не выполненный урок, но забыться в работе было куда проще, чем лёжа в кровати один на один со своим таинственным ночным недомоганием. Тсуна закусил краешек наволочки и вздохнул. Часы до звонка будильника обещали быть долгими.