Тайно

Это уже стало ритуалом. Кафе «Пуаро» работает до восьми, и в вечера дежурства Амуро один посетитель всегда задерживается в зале до самого закрытия. Он не уходит и тогда, когда двери запираются. У Амуро хватает занятий: подмести пол, провести ревизию продуктов и напитков, домыть посуду. Иногда он печет пироги, если не успел сделать их раньше. Его терпеливо ждут и даже не отвлекают. Словно у этого человека нет других дел. Сидя за барной стойкой, тот читает книгу, свет приглушен, но, похоже, ему хватает. На удивление он молчалив. До определенного момента. Амуро тянется вверх и выгибается в пояснице, разминая тело после уборки. На нем новые узкие джинсы, и он отлично знает, какой эффект они производят. Некоторые посетительницы сегодня до неприличия долго засматривались на его ноги. Хотя Амуро выбирал одежду не для них. Он косится через плечо, проверяя чужую реакцию. Шкодливая улыбка скользит по губам — бинго, похоже, книга не такая уж увлекательная. Темно-зеленые глаза за тонкой оправой очков, не таясь, разглядывают его фигуру. Для Амуро этого достаточно: однажды подобная реакция стала для него признанием. Его бесили долгие изучающие взгляды и улыбки, которыми этот человек отвечал на его колкости, до тех пор, пока не понял их природу. Амуро снимает фартук, берет метлу и идет в подсобку. Несколько секунд спустя ножки стула отрывисто стучат по плитке. Полутусклая лампа освещает маленькую комнату, стеллажи с открытыми полками и несколько железных шкафчиков. Все прибрано и упорядочено. Амуро избавляется от своей ноши, теперь спешить некуда, скорее по привычке, чем по необходимости переставляет несколько банок этикетками наружу. Позади тихо закрывается дверь. Это обязательное условие и дополнительная подстраховка — кому нужны неожиданности? А так они будто отрезаны от внешнего мира в собственном, существующем здесь и сейчас только для них двоих. Возможно, подсобка кафе «Пуаро» не самое удобное место, но здесь хорошая звукоизоляция, отсутствуют окна и точно нет камер и прослушки. Амуро проверяет сам, при его тройной жизни это также естественно и нормально, как дышать. Он приближается к человеку, добровольно плененному с ним в комнате. Взгляд в взгляд, внимательный и цепкий. Амуро видит свое отражение в стеклах чужих очков. Бежевый свитер с высокой горловиной опять закрывает шею и удлиняет без того высокую фигуру. Амуро до сих пор не отказался от въедливого желания отдернуть ворот — убедиться самому. Но что потом? Если догадка верна, значит, он добровольно отдавался заклятому врагу. А если нет, не почувствует ли разочарования?.. Амуро колеблется недолго. Некоторые тайны могут подождать своего часа. Сегодня не их время. — Вы думаете обо мне, Амуро-сан? — Привычная полуулыбка и мягкий тембр голоса, от которого по спине пробегает дрожь. — Ну, здесь только мы вдвоем. Было бы странно, если бы я думал о ком-то еще. Стекла очков на мгновение вспыхивают — причудливое искажение света. Амуро засматривается, точно мотылек на огонь. Воздух становится жарче, и пространство ощутимо сжимается. Как это будет сегодня? Зуд нетерпения покалывает кончики пальцев, сердце бьется быстрее, но Амуро умело скрывает интерес — ему тоже нравится дразнить. Он уклоняется в сторону, когда к нему делают шаг. Их руки успевают соприкоснуться, как взметнувшиеся крылья, и это лишь больше раззадоривает. Почти интуитивно Амуро улавливает одобрение. Он ни разу не был легкой добычей. Когда его впервые поцеловали, он укусил наглеца за язык и ударил под дых, а на следующий день ему преподнесли коробку дорогих конфет в качестве извинения. Засучив рукава, Амуро растопил весь шоколад и приготовил торт, которым угостил Конана и детей, сопровождавших надоедливого дарителя. Видимо, десерт удался, иначе виновник всей ситуации помимо комплиментов торту не прошептал бы на ухо Амуро: «За такие восхитительные сладости я готов вас целовать, невзирая на расплату». Амуро нравилось стряпать, но шоколадные торты каждый день, пусть и самые вкусные, не слишком ли однообразно? И кто подумает о здоровье Гента-куна, съедавшего в присест три куска? Поэтому в очередной раз вместо того, чтобы ударить настойчивого ухажера, Амуро задержался в его объятиях и даже почти не возражал, когда поцелуй завел их дальше. Воспоминание будит улыбку. Все остались в выигрыше, хотя Гента-кун еще долго жаловался, будто вкус у шоколадных тортов, отныне редких десертов, изменился. Ну да, дорогие ингредиенты играли важную роль в рецептуре. Однако, сопротивление хорошо ровно до тех пор, пока накаляет интерес и держит в напряжении. Упустишь момент — и фитиль затухнет. Но если все сделать правильно, тем приятнее награда. Они разглядывают друг друга, как столкнувшиеся на тропе хищники. У человека напротив, кажется, даже ноздри подрагивают, словно тот принюхивается к воздуху. Амуро облизывает губы, сквозь полуопущенные ресницы наблюдая, и вот — бросок. Его прижимают к шкафчику, металл жалобно лязгает, но не прогибается. Горячее дыхание, сплетенное из специй и мяты — тщательная попытка скрыть запах сигарет, — ласкает лоб, скулы, скользит по губам, согревая и обещая. Амуро отворачивает лицо, и мягкие губы опускаются на его шею, без возражения целуя то, что позволено. Зубы чуть задевают артерию, и эта сладостная грань боли находит отклик в теле Амуро. Брови взлетают вверх, рот приоткрыт в немом стоне, но он сдерживается. Пока рано. Есть еще одно условие прежде, чем они продолжат. Амуро разворачивается лицом к шкафчику. Ему комфортней и привычней серый металл перед глазами, только тогда он может отпустить себя. Над его ухом глубоко вздыхают, с толикой разочарования, но тут уж ничего не поделаешь. Амуро сам устанавливал правила, и его выбор никогда не оспаривается. Да и в таком положении у каждого свои плюсы. То, что раньше касался лишь взглядом, можно потрогать. — Вам очень идут эти джинсы. Думаю, не я один оценил их, верно? — Но вы единственный, кто сказал комплимент. Да, на джинсы, определенно, стоило потратиться, признает Амуро, не только фасон подошел идеально, но и тактильные ощущения... очень приятные. Изучающие руки с нажимом гладят его через ткань, оценивают сзади и скользят под живот. Ожидание большего распаляет желание. Металл под ладонями теплеет, Амуро выгибается, усиливая прикосновение. В него вжимаются чужие бедра, и реакция тела их хозяина весьма красноречива. Когда джинсы и белье стягивают вдоль ног к коленям, от холодного воздуха кожу покалывает. Влажные пальцы поглаживают и надавливают, как делали не единожды, и снова дразнят, пока Амуро сам в нетерпении не толкается им навстречу. Тихий смешок за спиной — и это не меняется в бренном мире, но не злит. Не сейчас. Скольжение глубже неторопливое, чтобы дать привыкнуть. Амуро весь в ощущениях, хотя эта приторная нежность его убивает. Не буквально, но можно сгореть еще до начала главного. Ему хочется быстрее, но он не станет просить, иначе пострадавшая гордость потом съест его с потрохами. К счастью, человек за ним тоже не железный, пусть выдержки у него и больше. Амуро стонет, с опозданием спохватываясь. Теплое тяжелое дыхание ерошит волосы на его затылке. — Мне бы хотелось хоть раз сделать это с вами лицом к лицу. Увидеть вас смущенным, теряющим контроль… Возможно, распутным... Мне кажется, у вас очень много лиц... Амуро-сан. Тело действует неосознанно. Он не в том состоянии, чтобы внятно соображать и тем более отвечать, но слова — случайные ли? — заставляют напрячься. Кое-кто растолковывает его реакцию по-своему, наверное, думает: Амуро так соблазняет. — Ох... А вы полны сюрпризов. Стукнуть бы, но руки — его единственная опора. Ноги уже ватные и подкашиваются, хотя ему не дадут упасть, разве что в пучину наслаждения… Металл под ладонями горячий и мокрый, напрасно Амуро пытается остудить голову, лбом упираясь в шкафчик. Знакомые предметы обстановки кажутся зыбкими, нереальными, лишь ощущения тела действуют отрезвляюще. Тяжесть рук на его поясе, дыхание между лопатками — столь явственное, как будто он без рубашки. Губы, скользнувшие к затылку влажными мягкими поцелуями. — Я соскучился, Амуро-сан. Не хочу ограничиваться одним разом. Вряд ли он выдержит повторения: слишком устал на работе и ночью предстоит слежка, опять некогда спать. Амуро еще приходит в себя, а его уже обнимают с жаром, обжигающим сквозь ткань, но нежно, словно им дорожат. Амуро сглатывает комок. Не стоит поддаваться иллюзии, это просто секс, их больше ничего не связывает. Смысл питать ложные надежды?.. На нем расстегивают рубашку, гладят живот, пальцы, лаская, скользят выше к ключицам. Амуро запрокидывает голову на так удачно подставленное плечо, и его целуют рядом с ухом, щекотно выдыхая в спутанные волосы. Тело реагирует, возвращаясь к жизни, и Амуро тянется к себе облегчить возбуждение. Его ладонь накрывает другая рука. Не сразу, но вместе они находят нужный ритм. Тело как обостренный проводник, Амуро наслаждается каждым моментом. Закрывает глаза, обкусывает губы, сжимает пальцы до судорог мышц, настолько ему хорошо, что это — слишком. Секс с этим человеком всегда нечто невероятное...

. . . . .

Веки подрагивают, не желая подчиняться. Амуро делает усилие, и неяркий свет бьет по глазам. Он трет лицо, пытаясь вспомнить, когда они успели поменять позу, и лишь спустя секунды осознает: дело не только в этом. Они сидят на полу, его голова удобно устроена на чужом плече, а руки, прежде ласкающие и настойчивые, теперь просто обнимают. Без всяких откровенных действий. — Я что… задремал?.. Ему отвечают понимающей улыбкой, будто считывают каждую эмоцию. — Похоже, я вас утомил. Моя вина. — Нет, я не выспался, вот и отключился. — Амуро выпутывается из кольца рук. Объятие крепкое, в нем обещание, что его защитят от всех невзгод, но Амуро не до сантиментов: пора возвращаться в реальность, где его ждет очередное задание. Их мир на двоих — временная иллюзия, и она заканчивается раньше сказочной полуночи. Он поправляет одежду, застегивается. Волосы явно не в лучшем виде, но причесаться можно потом. Несмотря на дискомфорт ниже спины, ему нравится ощущение легкости в теле, которое приносит хороший секс. Он делает долгую потянушку, скрещивая руки над головой. Просто физическое действие, без подтекста. Но взгляд сквозь очки все равно обжигает. Смущение приходит с опозданием. Это отнюдь не их первый раз, только прежде Амуро не отключался и не засыпал в объятиях этого человека. Сегодня что-то изменилось, словно шахматные фигуры сдвинулись на доске и стали на ход ближе друг к другу. Отросшие по бокам волосы скрывают выражение лица. Амуро старается не смотреть, чтобы не выдать смешанных чувств, ему пока нужно разобраться во всем самому. Этот человек умеет видеть больше, чем хотелось бы. Его перехватывают на полпути к двери, подбородок приподнимают уверенным жестом. Между их губами эфемерные сантиметры, чужое дыхание смешивается с его собственным. Глаза цвета насыщенной листвы за стеклами очков приковывают магнитом. Амуро надеется: в комнате недостаточно света, чтобы заглянуть в его душу глубже. — Даже если вы спешите, я не отпущу вас без поцелуя. Влажное сладкое касание — его губы берут в плен и не отпускают, пока в легких не заканчивается кислород. Амуро хрипло дышит, щеки горят, а этому человеку все нипочем. Способен ли он смущаться? Может быть, однажды Амуро убедится в этом сам, а пока их ритуал подошел к завершению. Когда дверь откроется, между ними все исчезнет, нити притяжения оборвутся, и каждый вернется к обычной жизни. Ну, почти обычной, если учесть, чем Амуро привык заниматься. Его пальцы, стиснувшие ручку двери, оглаживают — похоже на знак поддержки, — и Амуро чуть расслабляется. — До следующего раза, — говорит Субару Окия. Без вопроса, уверенно. Голос как всегда мягкий, но это обманчивое состояние жидкого металла, пока тот не принял форму смертоносного оружия. И Амуро вспоминает, почему отдался именно Субару: он будит в нем такие же ураганные эмоции, как умело делал только один человек. Хотя, возможно, он и есть тот самый человек… Амуро улыбается игриво и соблазняюще, прекрасно осознавая, что такой улыбкой может поджечь горстку сердец. — Да, до встречи. Но пусть будут тайны, которые хранятся за закрытыми дверями. До поры. Щелчок замка — и прохладный воздух пустого зала, впитавший аромат ванили и корицы, окутывает две фигуры, когда они покидают маленькое помещение. Их ритуал повторится, как уже было прежде, хотя Амуро знает: ничто не застынет в вечности.