***
Опаздываю. — Да где же этот телефон? Я бегаю по квартире уже некоторое время. Его нет ни где: ни в сумке, ни в карманах, ни на столе. Посматривая на время, я стараюсь делать несколько дел одновременно: ищу телефон и одеваюсь, прыгая на одной ноге по квартире. Фрэнк носится вокруг меня и вовсе не помогает. — Чёртов телефон! Потом найду! Сомнений нет. Он не дома. На работе? Потеряла на улице? Я натянула кроссовки на ноги, даже не завязав шнурки. Такси уже не успею вызвать. Придётся бежать. Тут, в принципе, недалеко. Небольшая пробежка будет кстати. Захлопнув дверь, я чуть не забыла взять ключи, поэтому пришлось вернуться хотя бы за ними. По пути я взяла заколки, которыми закрепила часть волос, чтобы они не лезли в лицо. Но этого оказалось недостаточно. При слишком сильной тряске они всё равно сваливаются. Одну я потеряла. А вторая разломилась. Как иронично. У меня остаётся только третья, слишком хлипкая для такой функции. Однако, судя по всему, я прибываю на место вовремя. Только ни кого нет. Я пытаюсь успокоить дыхание и не сильно волноваться. Дышать становится всё тяжелее и уже в следующую секунду по щекам катятся слёзы. Я опоздала на пять минут, а его нет. Он просто ушёл? Или не приходил совсем? Зачем тогда было так делать? Я прохожу дальше к мосту, чтобы никто из редких прохожих не увидел моё краснющее заплаканное лицо. Я кладу локти на забор и немного переваливаюсь через него, заглядывая в тёмную воду. За спиной проносятся несколько машин. Ночной город совершенно отличается от дневного. Днём много машин и шума. А ночью лишь спокойствие и уединение. Хорошее время для молодых парочек для прогулки, но только не для меня. Я вытираю слёзы, принимая своё одиночество. Я неспешно иду дальше, заправив руки в карманы пальто. В лицо дует сильный ветер, но я продолжаю зло топать по лужам, образовавшимся после вечернего дождя. Впереди вижу мужчину, разделяющего одиночество лишь с прохожими да с самим мостом. Я перекалываю заколку, которая снова расшаталась от ходьбы. Протирая лицо руками, прохожу мимо мужчины, но он покашливает у меня за спиной, почему мне приходится обернуться. Я поджимаю губы, вставая рядом с ним и бросая долгие взгляды на горизонт. — Я думала, ты уже ушёл. Бенедикт пожал плечами и протянул мне мой телефон, сразу пояснив: — Ты оставила в кабинете ещё днём. Я хотел отдать, когда выходил, но ты уже уехала. Я осторожно забираю телефон из его рук, соприкасаясь с его пальцами. Но как только я обхватываю кусок метала и микросхем, который я искала полчаса дома, Рид отдёргивает руку. И мне даже кажется, что непроизвольно отодвигается от меня. — Что ты хотела обсудить? Дальнейшие наши рабочие отношения? Не волнуйся, я не отрекусь от слов о том, что ты отличный специалист и... — Это был мой брат. Паркер. Я рассказывала о нём. Бенедикт сразу закрывает рот. От резкого движения зубы щёлкают друг о друга, и я продолжаю: — В последнее время много всего произошло. Ещё два месяца назад мы сильно поссорились и только сейчас разрешили конфликт полностью. Из-за того, что я часто работаю допоздна, он решил самостоятельно нанести визит. Ты бы его вовсе не увидел, но он захотел увидеть предмет моих грёз. Я потираю глаза, не давая повода для нового потока слёз. Бенедикт молча отвернулся, наверняка ругая себя за излишнюю ревность или какое-то странное чувство. — В тот момент, когда ты подумал о совершенно другой ситуации, я испугалась. Я побоялась сказать и слово. Бенедикт глубоко вдыхает холодный воздух, и я переминаюсь с ноги на ногу. Мужчина привлекает меня к своей груди, мягко, но при этом сильно прижимая. Одна ладонь лежит на лопатках, а вторая забирается в волосы, которые скоро завяжутся в совсем тугой узел. Губы дотрагиваются до щеки, лба, носа и только на последок до моего рта. С одной стороны дразнящий поцелуй, но с другой поцелуй человека, боящегося потерять что-то ценное. — Прости, ma fille, мой разум покинул меня в ту прекрасную ночь в Чехии. После этого я не могу думать трезво. Мои руки лежат на его груди, чувствуя ускоренные ритм сердца. Будто выпрыгнет из груди сейчас... — Я собирался поговорить с тобой с самого приезда. Но мне не хотелось обременять тебя свиданиями со мной после работы. А в выходные у тебя личное время, которое я также не могу нарушить. Я осторожно вытягиваю руку, дотрагиваясь сначала до щетины мужчины, а затем и до щеки. Сейчас на нём нет очков. Без них он выглядит слишком уставшим. — Ты меня никогда не обременяешь. Я провожу пальцами по линии скул и тянусь к губам, касаясь их дыханием. — Ты даришь спокойствие и умиротворение, которое нарушают каждый раз, когда ты не находишься рядом. Рука с лопаток соскальзывает, переходя на подбородок. Поднимая мою голову повыше, он целует, наверняка изгибаясь для того, чтобы достать до меня. От страстных ласк губ и языков, ноги подкашиваются. Бенедикт бережно удерживает меня и не даёт выбраться из своих колдовских пут. Я всё больше тянусь к нему, боясь, что весь мир пропадёт, если мы разорвём этот бережный поцелуй. Я прикрываю глаза, поддаваясь всё ближе и ближе. Сквозь шум в ушах до меня доносится стук наших сердец, которые с недавнего времени бьются в унисон. — Эх, ребятня. Совсем уже не могут свои ширинки держать при себе. Слева проходит старичок, бросающий на нас осуждающие взгляды. Бенедикт хмурится, оглядываясь на пожилого мужчину, а я тихо смеюсь. Пока Рид пытается понять, что он нарушил, я осторожно застёгиваю пуговки на его пальто. В последнее время становится всё холоднее, а если он продолжит ходить нараспашку, то заболеет. Когда я застёгиваю последнюю под самым его горлом, он кладёт руку поверх моей. — Что между нами, Софи? — Между нами только одежда, — усмехаюсь я, а потом, спохватившись, объясняю, — это, конечно же, шутка. Хотя между нами и правда одежда, поэтому я думаю, что это всё-таки не шутка. Но если расценивать то, с какой целью ты задал вопрос, то это всё же шутка, но... Я тараторила, пытаясь не сильно краснеть. — Софи. В голосе его слышится смех, который раздаётся так редко, поэтому я ловлю слухом все такие моменты. — Что? — послышался то ли писк, то ли что-то похожее на разговор мухи, если прислушаться. — Не хочешь зайти на чай? Я лишь осторожно киваю, всё больше краснея. Бенедикт протягивает мне согнутый локоть, за который я осторожно хватаюсь. Мужчина усмехается, и я невольно засматриваюсь на его профиль.***
— Можешь оставить обувь около порога и проходить внутрь. Пока Бенедикт мельком демонстрирует свою квартиру, я замечаю, как он что-то прячет в обувной ящик. Когда он выходит, я осторожно заглядываю внутрь. Среди нескольких пар ботинок я замечаю очень даже милые тапочки. На плечо ложится крепкая ладонь, и я вздрагиваю. — Ты слишком любопытная, Софи. — Как ты можешь прятать такое милое чудо? Бенедикт смущённо отводит взгляд. — Это выглядит странно, не думаешь? Я привожу тебя на чай, и ты вдруг замечаешь детские тапочки на взрослом зрелом мужчине. — Как по мне, это мило. Брови Бенедикта поднимаются, а уголки губ подрагивают. — Я думаю, что это вполне естественно. Многие люди ходят дома в странной одежде или имеют привычки, не похожие на чужие. Но это не значит, что мы должны этого стесняться. — Что тогда делаешь ты? — У меня есть кресло-качалка, — удивила его я. — Мой брат говорит, что я похожа на старушку в нём. Я улыбнулась, и мне показалось, что щёки мои разорвутся от такого действия. После своей короткой речи я чувствовала себя уверенно, но, когда рассмеялся Рид, я почувствовала лёгкое смущение, перерастающее в стыд. — От чего же ты смущаешься? — Ты смеёшься. Его глаза сощуриваются. Он весь излучает уверенность. Усталость сама куда-то испарилась из него, но его потрёпанный вид никуда не делся. Бенедикт запускает пятёрню в волосы и сжимает их на затылке. Серебристые пряди торчат в разные стороны, а некоторые из них заползают на его широкий лоб. Я протягиваю ладонь, дотрагиваясь до слегка жёстких прядей волос. Рид глупо улыбается, смотря на моё лицо. А я осторожно поправляю причёску, стараясь уложить пряди ровно. — Ректор сегодня быстро уяснила в чём причина моего расстройства. Она хотела настроить меня против тебя. Роуз была уверена, что если убедит меня в твоей ничтожности, я уволю тебя. Пока я перебираю его волосы, сидя на коленях около обувницы, мужчина тоже опускается на пол, принимая один уровень со мной. Он садится слишком близко ко мне и придвигает меня к себе. Мы соприкасаемся носами, и я вдыхаю запах его терпкого одеколона. Я опускаю руки на шею мужчины, забираясь под ворот водолазки. Бенедикт приподнимает подбородок от моих плавных движений. — И что же ты решил, когда она тебе что-то сказала? — Я решил, что всё-таки не буду слишком торопиться с выводами. Как я говорил, ты отличный сотрудник и коллега. Соответственно, без нужных на то причин я бы не уволил тебя. Наше дыхание сбивается, но мы всё же продолжаем держаться немного на расстоянии. Длинные и тонкие пальцы Рида касаются верхних прядей волос, кончиков ушей. Он подаётся вперёд, двигаясь носом по щеке к уху. Губы касаются мочки левого уха, а затем оставляют несколько поцелуев на шее. Мои руки невольно спускаются по торсу мужчины вниз. Я осторожно глажу его грудь и живот. Он томно вздыхает, касаясь моих плеч и лопаток. Затем, после нескольких поцелуев в шею, он отстраняется. Точнее возвращается в исходное положение, снова находясь напротив моего лица. Красивые пальцы дотрагиваются до щёк осторожно и нежно. Ласковые поглаживания заставляют меня притянуть Бенедикта к себе. Мы сталкиваемся губами в диком рвении удовольствия. Рид притягивает меня сильнее, заставляя поменять свою позу. Я оказываюсь прижата к груди. Мужчина нетерпеливо перебирает мою одежду, позже подбирая меня на руки и не разрывая поцелуй. Бенедикт шёл уверенно, не смотря по сторонам. Каждый шаг сопровождается тяжёлым дыханием или его полным отсутствием. Даже находясь в лёгкой кофте, мне становится жарко. Мужчина садится на край кровати и начинает поглаживать мою спину. Мы отрываемся всего на секунду, чтобы рассмотреть разгорячённые лица друг друга. — В Чехии я сказал, что мне кажется, что я тебя люблю. Теперь я уверен — мне не кажется, так и есть. Я смотрю в тёмные глаза, утопая в манящих омутах. Я молчу, не зная, что мне ответить на это. Но мужчина и не требует ответа. Он увлекает меня в поцелуй, а сам откланяется назад, опираясь на руки. Сначала мы просто были поглощены поцелуями, но затем каким-то странным порывом переместились дальше на кровать, снимая при этом одежду. Я стягиваю с Бенедикта водолазку, не отвлекаясь от восхитительного и притягательного поцелуя. Однако на мужчине всё же остаются брюки, когда я одета только в нижнее бельё. Остаток своей одежды Рид откидывает на пол, поглощая взглядом откровенные картины. Фактически, мой босс нависает надо мной, рассматривая каждую эмоцию на моём лице, каждую мышцу и каждый изгиб фигуры на моём теле. Чувствую себя странно под таким всепоглощающим взглядом, но мне это даже нравится. Рид гладит меня и дарит такую ласку, какую не может подарить ни кто. Кроме него, конечно. Он прижимается ко мне, и я начинаю дрожать от любого его касания. Он улыбается, и я начанаю кипеть от заботы, которую хочется отдать ему целиком. Он прищуривается, и мне хочется сгореть от такого горячего взгляда. Губы Бенедикта подрагивали от улыбки, и мне показалось, что он умеет читать мысли. Он настоящий колдун. Именно он привлёк своей холодностью большинство фанаток его внешности, манеры речи и бархатистого тона. Но только мне он может шептать: — Ты самая прекрасная, mi amor. Я томно выдохнула и выгнулась навстречу мужскому телу при первом толчке. Медленный, заполняющий... Затем ещё несколько точно таких же. Но уже на этот раз из груди вырывается стон. Надрывный и хриплый. Соблазнительная улыбка декана подогревает эмоции. Еле ощутимо толчки становятся всё быстрей, доставляя наибольшее удовольствие. Бенедикт тянется к моей шее, оставляя множество поцелуев, а я подставляю её под ласки. Волосы влажные, а по лбу стекает пот. Рид падает рядом со мной, а меня заставляет занять ведущую позицию. Теперь я нависаю над ним. Целую в лоб, щёки, губы, шею, грудь. Уделяю особое внимание каждому участку кожи и не забываю при этом тягуче двигаться. Надрывный и глухой стон вырывается из груди мужчины. Я ловлю его губами. В самый ответственный момент Бенедикт закрывает глаза, но я замечаю, как зрачки закатываются под веками. Я чувствую, как растекается тёплая жидкость внутри, и протяжно выдыхаю. Аккуратным движением я ложусь на грудь Рида, слушая восстановившийся мерный стук его сердца. Дыхание приходит в норму, и я ложусь рядом. Бенедикт целует меня в лоб и поднимается с кровати. Но прежде, чем он уходит в соседнюю комнату, я шепчу: — Я люблю тебя, Бенедикт Рид. Натягивая на себя домашние брюки, мужчина вдруг замирает. Он буквально застыл. Руки так и остались на том же месте, но ногу он всё же опустил, не до конца одевшись. Мокрые волосы его, которые совсем недавно я пыталась приструнить, торчат в разные стороны. Бенедикт хмурится, несколько раз моргая, видимо, пытаясь убедиться, что ему могло показаться. Я мягкими шагами подхожу к нему, обнимая за талию, но при этом смотря прямо в глаза. — Я люблю тебя, mon cher Бенедикт. Его брови поднимаются, на щеках появляется румянец, а глаза горят огнём. — Я тебя тоже, mi amor. Он касается моей щеки и осторожно целует прежде, чем спросить: — Будешь чай?