Алфавит

                        Рендалу никогда не прельщала учёба. Ни школа, ни парты, ни долгие перемены по двадцать минут с лишним, даже возможность завести новых друзей, с такими-то вонючками из прошлого класса, — ничего не вызывало в нём светлых чувств. А учиться надо. Так Лютер сказал, грозно махнув пальцем перед сном подле гроба и скрывшись во всепоглощающей тьме. Будто Рендал в темноте не видит, вот чудак.       Но ладно, ладно, так про своих родственников, а про братьев — особенно, говорить нельзя. Он всё же хороший. Хоть и строгий. Ну, порой. Зачастую Лютер просто играет роль, на многое, вот уж каламбур, закрывая глаза и относясь с непревзойдённым спокойствием, только если не задевалась его сущность человечности! А школа и учёба — как составная часть этой самой ч-е-л-о-в-е-ч-н-о-с-т-и. Иногда это даже забавно! Но не сейчас.       Почему-то в качестве учителя на домашнее обучение Айвори-старший выбрал именно Ниона. Он, конечно, хороший малый — особенно Рендалу нравилось смотреть с ним тысячи передач о любви, — но в роли учителя он был никаким.       Совершенно.       Зачастую Нион не объяснял ровным счётом ничего, просто тыкал худощавым пальцем в учебник, что-то решал на мятых листах бумаги, для себя больше, и подсовывал младшему Айвори аналогичные уравнения и примеры. Рендал, до посинения безо всякой иронии, старался додумать, провести аналогии, в-ы-ц-а-р-а-п-а-т-ь несчастные цифры по пожелтевшей странице, но бестолку.       Уши валились с такой ерунды.       Нион никогда не ругался, молча исправлял все ошибки и протягивал исчёрканную розовым цветом тетрадь. Но Рендал не смотрел, ему всё равно — диалоги, драматичные сценки с куклами куда интереснее базовых уравнений. Ниону, в принципе, тоже было всё равно.       Но совершенно иначе воспринимались уроки русского языка. Лютер разрешил ввести, для общего развития, но только раз в неделю. И Рендал, безо всяких на то преувеличений, ждал каждую, каждую пятницу, только бы вновь услышать непонятный говор извечно молчаливого питомца брата. Слегка грубоватый, резкий, излишне рычащий, причудливый.       Даже самые простые фразы сводили Айвори с ума. До мелкой дрожи в коленях, до искусанных в мясо щёк, до неровного дыхания, что в глупой спешке мальчишка сводил на застрявший ещё с обеда поутин в глотке.       Словно тот находился между стеной и холодильником, а не на полу подле Ниона с детским букварём в руках.       К слову, учёба из-за подобного помешательства шла нулевая. Буквы путались, текст скакал перед глазами неясными символами, а любая попытка прочитать простейшие слова на русском оборачивалась пыткой. Дом, кот, дым, кит, лук, стук — всё, всё, всё, всё, всё сливалось в единую кашу едва различимых звуков, мычаний, чисто интуитивных!       Нион только качал головой, но не возникал — ещё бы он стал противостоять королеве дома, имея статус жалкого туза. Спокойным голосом вторит слова вновь и вновь, пальцем водит по слогам и едва не в унисон проговаривает с Рендалом каждое предложение, букву, не внимая его мелкой тряске совершенно. Для Айвори-младшего состояния обыденное, заостряться в удивлении не стоит.       — Повторим алфавит? Вы забыли все буквы, — обращается исключительно на русском — с английским, даже спустя годы жизни в Канаде, так и не пошло. Моргает слишком редко.       Рендал удивлённо вскидывает бровь, мелко хихикает, краснеет кончиком носа, малость ёрзает и усаживается в позу лотоса, пальцами навязчиво широкие штанины перебирая.       — Я тебя не понимаю, балбес, — да даже если бы понимал — всё равно бы не вслушивался, ловил бы только звуки, интонацию, гОвОр изо рта Ниона, желая залезть туда внутрь, в глотку, выцарапать там всё и уютно устроиться в правом лёгком.       Во рту вновь привкус крови.       Нион молчит.       Речь чужую прекрасно понимает, оттого и возвращает букварь к себе на колени, страницы изрисованные скоро перелистывает, открывает нужную и вновь пальцем, ногтем длинным, тычет в книгу.       — А-а, так ты от меня этого хочешь, — облизывается слишком громко, с хлюпом, глаза карие щурит и придвигается, придвигается слишком близко, едва не впритык, в обнимку, заглядывая в пожелтевшие страницы букваря. Нион вновь молчит.       Буквы вновь скачут, выглядят слишком незнакомо, даже противно; Рендал морщится, кривится, щекой в плечо питомца брата утыкается, с безнадёги от тяжести гранита науки заваливаясь на Ниона. Тому всё равно, а Айвори удобнее. Ещё понюхать можно.       — Так, ну это, — тянет, ленится, постукивает мягкостью белой перчатки по красной букве «А», — «И»? — счастливый в своём предположении взгляд вверх поднимает, словно извечно ничего не выражающее лицо Ниона хоть как-то поможет. Бестолку.       — Нет, — а вот это как раз Рендал знает. Сразу поникает, в малой обиде кусает мужчину за руку сквозь ткань одежды. Нион вздрагивает, но не более. Привык.       Решает взять ответственность повторения на себя, в букварь утыкаясь.       — Это «А», — пальцем дальше ведёт, — а это — «Б».       Но Рендалу всё равно, всё равно, всё равно. Дыхание вновь учащается, становится неровным, а желание кусать, царапать названного учителя только увеличивается. Скрипит зубами, руку крепче обхватывает и старательно — очень! — вид заинтересованный сохраняет — пытается, — в неловкости ёрзая ногами по цветастому ковру.       — А ты, ты, хи-хи, можешь рассказывать о них, хи, чуть больше? — держать голос прямо трудно, чертовски трудно; в горле сохнет, слоги путаются меж собой, а глупые смешки то и дело пробиваются среди слов, путая Рендала только больше. — Мне так запоминается гора-аздо легче, — щёки изнутри уже сплошное мясо. Вкусно. Очень. Но Нион вкуснее, Айвори уверен, уверен, уверен, голосовые связки особенно.       — С примерами? — неуверенно вопрошает, берясь за книгу чуть удобнее. Рендал ему никак не мешал, разве что рука затекла, но бывало и хуже.       — Да, да, да, — ничерта не понимает, но вторит на русском одно из немногочисленных слов из памяти. Дрожь пронзает тело только от предвкушения, что вот — вот прямо-прямо сейчас! — он сможет наслаждаться этими странными звуками в большей мере, слушать, нюхать Ниона, ненароком лизать, кусать рукав его извечно жёлтой кофты или чем она там являлась. Вот бы ещё.       — Ого, Рендал, у вас успехи! — проговаривает с малым, в силу характера, энтузиазмом, улыбаясь самыми уголками губ с хоть какого-то продвижения в нелёгком деле изучения. Откровенно возбуждённое состояние ученика ничуть не напрягало, ну, почти.       Главное — есть интерес.       Да и кто он такой, чтобы что-то предъявлять. Поэтому, вооружаясь букварём, принимается за чтение. Неспешное, вдумчивое, с редкими паузами на придумывание подходящих слов.       Рендал едва не скулит.       Голос, голос, тембр; вот бы он проник вовнутрь, распёр собой лёгкие, рёбра, желудок, каждый сантиметр двенадцатипёрстной кишки.       Айвори облизывает жёлтую ткань, кусает едва подросшими клыками, жмётся, жмётся ближе, ближе, ближе, но внимательно, только бы веки не подрагивали, наблюдает за каждой буквой, невнятно вторит в рукав, стараясь запомнить хоть что-то! Не для себя — только выгоды ради. Он, издав очередной сдавленный смешок, всё уже продумал. Лишь бы Нион согласился.       — С вами всё в порядке? — в извечно спокойном голосе всего толика удивления, но взгляд говорит сам за себя — Нион ничерта не понимает, что происходит.       Почему по его плечу ползёт слюнявое пятно? Почему Рендал дышит настолько тяжело? Ему плохо? Нужна помощь? Боже, если с Айвори-младшим что-то случится, то Господин в жизни не простит своего питомца.       Нион шумно сглатывает.       — Да! — криком отвечает и даже не думает отлипать от руки, наоборот — лезет выше, к самому вороту нелепой кофты. — Но не могли бы мы, — лижет бледную шею, кадык подрагивающий языком обводя, — закрепить материал? — взгляд максимально невинный, насколько Рендал был на то способен, но достаточно убедительный.       Мужчину едва не трясёт. Подобное внимание ему было чуждо, только собственные руки и то — если ни хозяина, ни Ниена нет в общей спальне, а со стороны принца тьмы, королевы их дома и вовсе только в самых сокровенных мечтах. Но Айвори и не думает отступать: белыми перчатками лезет на грудь, обводит пальцами глупую надпись на кофте и в наглом жесте усаживается на бёдра Ниона безо всякой сделки соглашения.       Мужчина сейчас просто взорвётся.       — Давай, давай ты будешь меня трахать, а я, я, я буду повторять алфавит? — язык заплетается, речь уже не столь чёткая, как могла быть, но зато последнее слово — на чистом русском. — Но если вдруг забуду, то ты имеешь право, — ластится, лижет нарисованные усы и вовсе не гнушается горечи перманентного маркера, — остановиться, пока не вспомню! Знаешь, как игра на запоминание, только ты в ней ещё ругаешься на своём языке, — Рендал довольно ухмыляется — чужие руки на бёдрах уже как стопроцентное согласие.       — Но, сэр, ваш брат, — старается сохранить частички адекватности сквозь потяжелевшее дыхание, но Айвори быстро затыкает его губы пальцем. Перчатка не самая приятная на вкус.       — Он ничего не узнает, — растекается в чрезвычайно довольной улыбке, не прекращая ёрзать по джинсовой ткани, — и ты, случаем, не забыл наш уговор? — бровь вскидывает, лицо худощаво-испуганное руками крепко обхватывая. — Ты разговариваешь исключительно на р-у-с-с-к-о-м, — последнее мычит уже в губы и жадно кусает, облизывает, не имея ни малейшего опыта кроме сомнительных любовных манг.       Практика на куклах оказалась бесполезной.       Поцелуй становится кровавым слишком быстро. Рендал чрезвычайно активен — ему мало, мало прикосновений губ; ненароком, а, может, и специально рвёт подросшими клыками чужие, вкушает вкус подгнившей крови и пачкает, пачкает белоснежные перчатки, большие пальцы, как минимум, в алой жидкости. Тем и лучше, ярче; мажет кровь по подбородку Ниона, извивается под его ледяными прикосновениями к талии и выше, желая стянуть, разорвать неуместный, пусть горячо любимый, гакуран. Мужчина словно чувствует то, вонзаясь отросшими ногтями — почти что когтями — в тонкую кожу. Царапает, тянет за собой красные полосы, выбивает всё новые и новые мычания в окровавленные губы, не менее жадно отвечая на все нападки. Боль Ниона отнюдь не смущает, заводит. Не играй он ключевую роль в их небольшом спектакле — позволил бы откусить и язык, проглотить, сожрать, тот через пару часов всё равно бы отрос, неважно.       — Рендал, первая буква алфавита, — отстраняется с трудом, говорит — тоже, а кровь стекает с подбородка на светлые одежды. Господин расстроится, но Айвори словно подхватывает все те волнения, горячим языком слизывая алые ручьи.       — «А», — больше мычит, вылизывая кровавое подобие губ, — вторая, мм, — морщится под сжатием сосков, самостоятельно за пуговицы на гакуране принимаясь, — это «Б», «Б»!       Нион одобрительно кивает, смазано целует Рендала, его подбородок, шею, оставляет кровавые разводы под неровное, сбитое дыхание. Граней дозволенного не знает — оттого и аккуратничает, трогая, лапая мальчишку за бёдра, задницу, самую малость задевая их внутреннюю часть долговязыми пальцами. Ширинки, ремня, как огня, боится.       — О, да, будь смелее! — с плеч пиджак скидывает, обнажая белоснежную рубашку с мелкими вкраплениями крови. Следующую букву уже шипит так, на ухо Ниону, облизывая раковину ушную. — И говори, говори, «Г», разговаривай со мной! — требовательность уходит в малую агрессию, до очередных укусов; у Рендала нет никакого терпения.       — Да, сэр, как скажете, сэр, — старается тянуть свои привычно-немногословные фразы, мелкие пуговицы по рубашке расстегнуть пытаясь. Длинные ногти мешаются, то и дело соскальзывают с глупого пластика, а Рендал и не прекращает суетиться: лезет, лезет к паху Ниона, давит на выпирающую твёрдость с кривой, предвкушающей улыбкой. Щёки изнутри изъедены вкрай.       — Брат, «Д», тобой не пользовался? — собачку джинс тянет, обнажая нелепые цветастые трусы. Мужчину мгновенно бросает в краску, СЛИШКОМ неуместный вопрос на грани снятия нижнего белья, а прикосновения мягкой ткани к возбуждённой плоти только больше сбивают с толку. Господи, за что с ним так.       — Н-нет! — заикается, головой отрицательно машет, глухо вздыхая с ловких пальцев на члене, — господин не пользуется моим телом так, — морщится, жмурится, по наитию оглаживает плечи оголённые, белесые, красные полосы от когтей оставляя.       — Вот тупица! — очевидно, дальше «нет» ничего не понял, но и этого хватает для общей картины.       Ниже ныряет и с нескрываемым азартом на член подрагивающий взирает, расплываясь в довольной улыбке. Без задней мысли облизывает, чисто из интереса, с трудом сдерживая себя в желании откусить по самые яйца.       Ниону становится дурно.       — Не стоит так отзываться о господине, — словно Рендал хоть что-то поймёт из его сбитого набора русских слов.       Шумно сглатывает, жмурится, пропускает самое интересное — стягивание брюк мальчишкой. Теперь на Айвори только элегантные трусы в вертикальную полоску, на долю секунды, ибо спустя мгновение не стало и их. Ногой стряхивает, отбрасывает одежды рядом на пол и, полностью обнажённый, за исключением белоснежных перчаток, усаживается обратно на Ниона с наилукавейшей ухмылкой.       — «Е»? — ждёт, ждёт действий от мужчины, подползает ближе, шумно выдыхает с прикосновений по бёдрам, талии, достаточно грубых, для Ниона особенно, но так и лучше, интереснее. Один только взгляд на сочащийся смазкой член вызывал неясные, теплившиеся в возбуждении ощущения, будоражил, что хотелось порезать, покромсать, спрятать в банку с формалином и пихнуть в дальний ящик подальше от глаз Лютера. — «Ё»?       Нион вовсе не бездействует, наспех лижет пальцы, обильно, до тянущихся паутинок меж ними, но Рендал почти сразу пресекает ту попытку в подготовке.       — Чёрт возьми, Нион! — про «Ж» в конце не забывает, корча мнимое недовольство на раскрасневшемся лице. — Моё тело подвергается любым метаморфозам, — тянется всё ближе и ближе, ладони на плечи чужие укладывая, — ты правда думаешь, что мне нужно тянуть свою задницу, чтобы сесть на твой член? — приподнимается на коленях и с этой фразой грузно усаживается на все семнадцать сантиметров сразу.       Дыхание перехватывает — необычно, странно; чувство наполненности и малость пугает, и, господи, просто потрясает. Нион тёплый, живой, настоящий, из мяса и пульсирующей крови, а его шумное дыхание, тихий шёпот на русском не сравнятся ни с какими болванками от излюбленных кукол.       Нужно больше.       Руки Ниона мелко трясутся, взгляд потерян, в голове всё ещё не укладывается — на его члене сидит королева дома, рвано, неумело подпрыгивающая с нетерпения по действиям названного учителя. Ощущение, что сейчас потеряет сознание, но укусы, укусы по шее отрезвляют, приводят в чувство, как и сбивчивый скулёж Рендала в промежутках меж пожиранием шеи и ключиц.       Кофта безнадёжно испорчена.       Мужчина — аккуратно! — толкает младшего Айвори на спину, нависает сверху, с толикой неуверенности взирает на его самодовольное окровавленное выражение лица и, жмурясь крепко со страха нелепого, толкается внутрь.       Рендал глухо стонет, сквозь стиснутые зубы старается произнести затянувшееся «З», но выходит, выходит так себе; Нион не даёт сконцентрироваться, трогает его, лапает, плечи, грудь, рёбра, впалый живот. Царапает, набирает темп довольно быстро, как с кулаком во время мнимого единения. Айвори, да-а, давно за ним наблюдает.       — Давай, Рендал, следующая буква, — речь сбита, говорить тяжело, голова идёт кругом, а мальчишка только подначивает, смазано целуя, больше вылизывая его окровавленную шею.       Руками лезет под кофту, мягкими перчатками пытается царапать, но бестолку, бестолку, бестолку, поэтому чисто интуитивно тянет «И», не внимая ни одному слову на русском. Зато звучит классно, прикольно, как он, чёрт возьми, обожает.       — Нион, «Й», «К», Нион, расцарапай мне шею, «Л», расцарапай, — нужно больше крови, больше, чтобы она мешалась, пачкала одежды, пол, причудливо отдавала металлом в воздухе.       Интересно, станут ли они тогда родственниками? Или Лютер не простит ему помешательство с собственным питомцем??? Ничего! Тогда Нион станет его, его, только его питомцем, грубо трахающим Айвори в любой — ха-ха! — части дома, где Рендалу только заблагорассудится.       Мужчина повинуется беспрекословно, тянется к шее, кусает её, царапает, не сдерживается в чувствах и эмоциях. Кровь у мальчишки странная на вкус, сильно отличная от его собственной, но тем и интереснее, особенно под сбитое бормотание последующих букв алфавита.       «М», «Н», «О», «П», «Р», «С», «Т».       Следить за порядком тяжело: мысли путаются, мешаются, слюни, кровь, жар тела Рендала, его громкие стоны — только бы господин и Ниен не услышали — и полная, полная отдача.       Нион вылизывает грудь, кусает соски, трётся щекой, точно кот, о кожу, пока Рендал с силой цепляется за светлые пряди волос, тянет их, ерошит, но уши не трогает, нет-нет, по случайности только обод задевает.       — Я, я, я, я не помню следующую букву, Нион, я не помню, — едва не хрипит, морщится в отчаянных попытках вспомнить, но бестолку, бестолку, бестолку.       В голове пустота.       — Давайте, Рендал, вы сможете, — мелко трясётся, шумно дышит, но по договорённости ранней послушно останавливается. Не хватает немного, чуть-чуть до разрядки, но пойти против условий королевы дома не имеет никакого права. Остаётся только терпеливо ждать, пока Айвори-младший не вспомнит несчастную букву. Господи, как тяжело.       Рендал ёрзает, старается насесть на член самостоятельно, скулит, ещё немного — и захнычет в попытках вспомнить несчастную гласную. Нион, как назло, подначивает: трогает его плоский живот, грудь, бока, царапает, целует подбородок, щёки, но не двигается, нет, выжидает, выжидает, выжидает, играя по установленным Айвори же правилам.       — Урюпинск, угол, улитка, — горячо шепчет на самое ухо Рендала, вылизывает его мочку, трётся щекой о чужую, надеясь, искренне надеясь, что до мальчишки дойдут его нелепые подсказки сквозь влажный шёпот.       — «У», это «У»! — кричит во всё горло с искренней радости, — я вспомнил, я вспомнил!       У Ниона счастья не меньше. Долгожданно толкается вновь, набирает прежний темп, грубо втрахивая извивающегося Рендала в пол. Тот хватается за чужую шею, крепко, тянет к себе, целует, кусает, вылизывает язык, дёсна, зубы, стучится ими, на грани сожрать язык учителя и подавиться им самостоятельно. В поцелуй старается бормотать и остальные буквы.       «Ф», «Х».       Нион берётся за чужой член, оттягивает крайнюю плоть, большим пальцем размазывает предэякулят, давит когтем для острых ощущений.       «Ц», «Ч».       Рендал царапается, как может, больше гладит Ниона по спине из-за дурацких перчаток, обхватывает талию ногами, тянет к себе, к себе, к себе, желая больше физической близости, его дыхания, прикосновения по коже, запаха, солоноватого вкуса пота со щёк.       «Ъ», «Ы», «Ь».       Нион на пределе. Ещё немного, ещё чуть-чуть, но алфавит, алфавит не окончен, он не может подвести брата хозяина, не может позволить разочарования в себе. Ведёт мысленный отсчёт от одного до десяти.       «Э».       Айвори морщится; дыхание спирает, становится совсем невыносимо.       «Ю».       Ладонь на члене ускоряется — Нион знает толк в хорошей дрочке.       «Я».       Рендал кончает.