***
Карелин висел нигде, смотрел в никуда и чувствовал себя никем. Вокруг была пустота, пока в груди что-то не ухнуло, а под ногами не показалась точка. Она переливалась, как диско-шар, и приближалась с какой-то космической скоростью. Внутри у Славы все сжалось, он подтянул ноги, группируясь, — расшибется же! Смутно знакомая комнатушка надвигалась на Славку, а он — на нее. Деревянная стойка с подсветкой, сцена и красный занавес, пара серых кресел, панорамные окна — late night show на «Первом». Карелин задержал дыхание, зажмурился — ветер трепал волосы, хлестал по оголенной коже. Футболку от скорого падения раздуло парашютом, клетчатые трусы неприлично задрались. В мокрую лепешку он превратится через три, две, одну… Слава оказался в объятиях кресла, мягко приземляясь на пятую точку. Дух у него все равно выбило — Карелин закашлялся от долгого волнительного полета, а затем огляделся по сторонам. В глаза ударили софиты, по ушам резануло фанфарами и всплеском аплодисментов. Слава съежился, привыкая к яркому свету и всматриваясь в толпу, занимающую амфитеатр. Но толпа была не простая — картонная, причем в прямом смысле. Изображенные на картонках знакомые лица тупо улыбались и смотрели прямо на Славку: Андрюха, Светло, Ден (без кепки), Федя и даже Витя Садист. Слава забился в угол, совершенно не понимая, что с ним происходит. Он же… уснул? Крепко и сладко? А студия Урганта — очередная порция кошмаров? И это был именно кошмар — на месте ведущего восседал Мирон Федоров. Закинув ногу на ногу, он раскачивался на стуле; огромные рога отбрасывали на столешницу зловещие тени, а лицо украшала устрашающая зубастая ухмылочка под стать прихвостню Охре. — Так лучше? — шире улыбнулся Мирон, разглядывая бледное лицо Славы. Карелин только сглотнул — присутствие рогатого Федорова пугало гораздо больше, нежели сатирическая обстановка. Только сейчас Славка мог рассмотреть Мирона как следует: острые, неестественно длинные уши были оттопырены; когтистые пальцы отбивали по столешнице неровный ритм, а под ногами суетливо вился лысый черный хвост. — Козел! — прошипел Слава, набрав в грудь побольше воздуха. — Что за фокусы, блядь ты рогатая? — сокрушаясь, он подскочил на ноги и шагнул к столу, нависая над угловатой фигурой Федорова, затянутой в дорогой костюм-тройку. — Сядь, Слава, — попытался урезонить Мирон, но Карелин не сдавался, пыхтел, как бык перед красной тряпкой — Слава бы и не прочь сесть, но адреналин, продирающий вены, науськивал на подвиг. Славка пораскинул мозгами: наркотики накануне он не принимал, галлюциногенных грибов не жрал и выпил-то всего пару банок светлого. Может, он сошел с ума? Может, это все же сон? Может-может, очень даже может быть. — Я слышу тебя, — Мирон стукнул по виску, вильнул хвостом и подался вперед. Худощавое лицо Федорова было так близко, что Славка видел свое испуганное отражение в блюдцах-зрачках. — Ты спишь, то есть твое тело, — махнул костлявой рукой, — спит. — Я не это имел в виду, — осекся Слава. Так вот что подразумевал лысый под любезным «если хочешь»… — Кто ты? — Карелин рванул вперед, едва не стукаясь лбом о лоб Федорова. — Бэтмен, очевидно же, — фыркнув, Мирон закатил глаза и снова щелкнул пальцами, облачаясь в супергеройский спандекс с летучей мышью на груди. — Где мы? — Слава снова осмотрелся. — Нихуевый кринж, — сглотнул он, встречаясь с улыбчивыми глазами картонного Замая, держащего над головой плакатец «Гнойный — пидор!» — В твоем сне, — устало вздохнул Мирон, откидывая длинный плащ. — Умом не блещешь, мальчик. Зато фантазер из тебя дельный. — Во сне?.. — отозвался Слава, возвращаясь на место. — Как в фильме «Начало»? — Пусть будет как в фильме, — кивнул Мирон, исполняя привычный жест: щелчок, и из густой дымки появился пухлый постаревший Лео, расположившийся в кресле по соседству. Карелин встряхнулся — что за?.. Он схватился за голову и взъерошил волосы. Ущипнул себя еще раз — вдруг помогло бы? Но студия, софиты и подставные зрители никуда не исчезли, зато Замай теперь улыбался, как клоун из «Оно». Еще чуть-чуть и начал бы декламировать «Гнойный — пи…» и злодейски ржать. — Я знаю, чего ты хочешь, Слава, — безапелляционно заявил Мирон, обворожительно хлопая длинными, кукольными ресницами. Хвост у него нетерпеливо подметал пол, стегал по тощим ногам, цеплялся за ножки стула. — Ты хочешь победить, да? — Мирон клацнул зубами. — Что за дебильный вопрос? А ты не хочешь? — недоверчиво отозвался Карелин. Если он не мог выбраться из этого театра абсурда, то оставалось только подыгрывать. — Мне это не нужно, — махнув рукой, Мирон потер за ухом, поскоблил длинным когтем по витому рогу и сложил руки на груди. — А ты что думаешь? — помолчав секунд двадцать, обратился он к болванчику-Лео, теребящему черный галстук-бабочку. — Конечно, хочет, — согласился Лео на чистом русском. Слава смотрел то на Мирона, то на Лео, теряя нить разговора окончательно. О какой победе шла речь? О баттле? И почему хвостатый лысый черт выглядел, как Оксимирон? — Когда примешь решение, дай мне знать, — прервав нескладный поток Славкиных мыслей, кашлянул Федоров. — А сейчас спи, Гнойный. Спи. И Славка уснул.***
Очнулся Карелин только к обеду. За окном мело, форточка под порывами ветра хлопала о хлипкую раму. Бам-бам-бам — пульсацией отдавалось в висках. Лежал Слава посреди кровати в позе эмбриона, замерзший и едва ли способный вспомнить, что произошло ночью. События пестрыми картинками то вспыхивали, то исчезали, подернутые сероватой дымкой. Усы, лапы и хвост — но Мирон Федоров был далек от кота Матроскина. Вместо усов — огромные, будто лакированные рога, а вместо лап — когтистые татуированные пальцы. Мирон Славе снился не первый раз, но именно прошлой ночью сон вышел далеко за пределы волшебного царства Морфея. Улыбчивый Замай, не менее улыбчивый Лео и диско-шар, под которым танцует Бэтмен, — от них кружилась голова и до тошноты сосало под ложечкой. Слава застонал и покатился по кровати, разминая затекшую спину. Весь день Карелин чувствовал себя выжатым и больным. Он бездумно слонялся по квартире, много курил и без особого интереса скроллил ленты соцсетей. Когда начало темнеть, зажег свет во всех комнатах и без надобности спальню не покидал. Сидел на кровати, закутавшись в одеяло и поджав ноги. В домике, блять! По телеку шел одноразовый боевичок, в кружке плескалось пиво, а форточка была предусмотрительно закрыта — что, если Мирон проник в квартиру через окно?.. Хрень собачья! Он вылез из дырки пододеяльника, как стриптизерша из торта. Ушасто-носатая, несимпатичная стриптизерша. — Ну, прям уж несимпатичная, — цокнул Мирон и хрустнул попкорном. Слава подскочил на кровати, пиво плюхнуло на простыни и подушку. — Черт! — все, что смог выдать Карелин, таращась на Федорова, вальяжно развалившегося на соседней половине кровати с миской сладкого попкорна в руках. — Какой ты бойкий, Слава, бойкий и нервный, — Мирон закинул горсть покорна в рот — хрусь! Прожевал и широко улыбнулся — к клычку прилипла шкурка от кукурузного зерна; глаза озорно блестели, и физиономия в целом была слишком довольная. Славка стушевался: Мирон скалился как-то неоднозначно, вгоняя в краску. Федоров на этот раз вырядился в белую футболку, черную толстовку и джинсы. Тонкий крысиный хвостик обвивал правую ногу, острые уши-локаторы подрагивали, не упуская ни единого шороха. — Хочешь? — Мирон, похлопав глазами, протянул Славе полупустую миску попкорна. Карелин только отрывисто мотнул головой и поплотнее закутался в одеяло, отползая на самый край кровати. — Какого лешего опять?.. — не успел Славка возмутиться, как Федоров тут же осадил его. — Гнойный, мальчик-нигилист, надежда русского баттл-репа, — перечислил он. — На самом деле мямля и тряпка. — Ебу дал? — прохрипел Слава. Вопросы Славку изрядно донимали: почему он, почему в его спальне и почему Мирон Федоров. Хотя все, что начиналось на «почему», можно было смело засунуть в жопу. Поглубже. Так, сука, глубоко, чтобы внезапное рукопожатие не стало неожиданностью. Карелин встряхнулся — не время размышлять о плюсах и минусах альтернативных сексуальных практик. — Что думаешь про Mexican sugar dancing? — усмехнулся Федоров, а Слава только скривился, заливаясь краской, — неужели он снова лез в его мятежную головенку? — Именно, Слава, — подтвердил догадки Мирон и захрустел попкорном. — Кто ты? — повторил Славка свой вопрос, надеясь услышать что-то более дельное, чем «Бетмэн». — Что тебе надо? — Ну, Гной, не дури. Оксимирон, или как там было, — пощелкал пальцами, — мессия, жадная до хайпа свинья, — ослепительно улыбнулся, повел ушам и шлепнул хвостом по одеялу. — Бэтмен, — добавил Карелин, прочистив горло. Какая ирония. — Угу, а ты — Пингвин, — хохотнул Федоров. — Хочу предложить тебе, м, сделку, — хрусь! — Сделку? Ты что, демон перекрестка? — А ты, кстати, похож на Сэма Винчестера, хочешь татушку на груди? — Мирон уже было занес руку, чтобы щелкнуть, но Слава вовремя спохватился: — Нет-нет, нахуй, какую сделку? — может, если не сопротивляться, эпизод галлюциноза сам нивелирует? Не снилось же ему все это? Карелин осознавал, что не спит, только паранормальщина никак не укладывалась в его скромное человеческое сознание. — Мочи из кроссовка не хватает для связи с космосом, — облизнувшись, Мирон отставил миску, щелкнул пальцами, и в воздухе повис ботинок Patrol, полный зловонной жидкости. Славка захлебнулся возмущениями — этот тип, называющий себя Оксимироном, переходил все границы. Допустим, он и правда был дьяволенком — наглым, хвостато-рогатым, ушлым дьяволенком. Допустим, в свободное от сатанинских дел время он читал рэпчину и пояснял фанаткам-сосочкам за грайм и панчлайны. Допустим, Слава по незнанию частенько кончал во сне, трахаясь с ним... Слишком много допущений. Нереально. Это все нереально! — Еще как реально, Гной, — Мирон вскинул брови, отмахнулся от парящего в воздухе ботинка, и тот исчез. — Так ты хочешь выиграть? — кажется, часть про эротические сны Федоров упустил — Славка на это надеялся. — Баттл? — недоверчиво уточнил Слава. — Ну да! Я ж тебя вызвал, а ты согласился, — нахмурившись, подтвердил Мирон. Конечно хотел! Причем Федоров задавал этот вопрос не первый раз. Значит, был какой-то подвох?.. — Что надо ответить, чтобы ты сгинул? — процедил Славка, стиснув зубы. — Выступить на моих условиях, — шире улыбнулся Мирон. — На твоих? — раздосадовано уточнил Карелин. — Продать тебе душу, что ли? Учти, жидок, или кто ты там, я давно не девственник. Крови моей не получишь. — У нас принято по-другому платы взимать, — усмехнулся Федоров. — Ты знаешь, как меня найти, — подмигнул он и испарился, а Слава зарделся, как девица на выданье. «По-другому» — это… Все, что напоминало о недавнем присутствии Мирона — мятая простыня, недоеденная миска попкорна и пролитое на подушку пиво. А еще гулкое Славкино сердцебиение, покрасневшие скулы и самые непристойные мысли, закравшиеся в черепную коробку.***
Слава ничего, ничегошеньки не понимал. Всю прошедшую неделю он думал про Мирона Федорова — слишком много, больше, чем обычно, механически переживая рутинные деньки. В понедельник посидели в калике с Андрюхой, в среду была студийка с «Еже», в четверг зависали в пивнушке до раннего утра. Карелин дураком не был — просек фишку. Теперь, когда он задумывался о грядущем баттле и носатом сопернике, тот материализовался в самый неподходящий момент. Решение — вспоминать о нем как можно реже. А когда грязное наваждение занимало мысли, Славка щипал себя за руку. О чем же еще думал Слава помимо… О том, как его угораздило влипнуть. О том, соглашаться ли на Мироновские «условия». Об ангелах и демонах: рогатый напоминал Воланда, и ни капли не был похож на пернатого сердобольного пацифиста. Бред. Беспросветный ебанный бред! Карелин поставил перед собой, должно быть, невыполнимую задачу, но что бы он ни делал, раз за разом мысленно возвращался к бледному костлявому созданию. Слава так боялся очередной встречи, что откопал в вещах старый серебряный крестик и маленькую потертую деревянную иконку, которую мать сунула ему в сумку перед самым отъездом в Питер. Хочешь не хочешь, а поверишь! Вооружившись духовной атрибутикой, Слава ложился спать поздней ночью в воскресенье. Свет не выключал до последнего, сошелся с самим собой на том, что оставит телик на беззвучном. Уснуть Славка никак не мог — показывали «Великого Гэтсби», — кутаясь в одеяло с головой в попытке спрятаться от Лео, поднимающего за него тост. По «Муз-ТВ» крутили бездарные попсовые клипы, по «Пятому» шел «След». И хотя с недавних пор Карелин возненавидел ДиКаприо, он будто сам себе вызов бросал — заглянуть страху в глаза и не обосраться. Часа в три ночи сдался — вырубил телевизор, и спаленка погрузилась в благодатную тьму. Уснул Слава после этого довольно быстро — проворочался каких-то пятнадцать минут. А то, что ему снилось, в любой другой бы день он счел даром бо… Фривольным сюжетиком, подкинутым беспокойным сознанием. Если бы не одно маленькое «но» — Мирон Федоров. Несмотря на загадочные происшествия Карелин не хотел, чтобы тот покидал его влажное сновидение. Слава сквозь сон чувствовал, как когтистые пальцы щекотали его кожу, пуская по телу приятные волны тепла. Жар сбегал вниз живота, закручиваясь в раскаленный клубок, от которого коленки сводило дрожью. Слава со стоном перевернулся на живот, неопределенно качнул бедрами, вжимаясь членом в жесткий матрас. Еще раз и еще раз. Совсем чуть-чуть оставалось до разрядки, и Славка бы непременно кончил, если б не пронырливый хлесткий хвост. Шнурком он обернулся вокруг запястий, стянул руки за спиной до боли — так, что Карелин и шевельнуться не мог. Холодок пробежал вдоль проступившего позвоночника — Слава, разгоряченный и взмокший, лежал неподвижно, тяжело дыша в подушку, пока Мирон хаотично царапал его лопатки, оставляя тонкие розовые, сочащиеся сладкой кровью порезы. Славка тихо скулил, ерзал, но Федоров, оседлавший его, был слишком тяжелым, куда тяжелее, чем могло показаться на первый взгляд. Пальцы у Славки похолодели — цепкий хвост мертвой хваткой оплетал запястья. Было душно — Карелин с трудом повернул голову, делая глубокий вдох, но в следующий миг ощутил острые зубы, вгрызающиеся в загривок. Слава вскрикнул, сердце у него забилось, низ живота свело приближающимся оргазмом. Мирон сжал челюсть, прокусывая влажную, липкую от пота кожу, и Славка сдавленно выдохнул. Он стыдно краснел, чувствуя, как руки… нет, несколько пар рук блуждают по его нескладному тельцу, стаскивают трусы, сминают ягодицы и… — Ну ты даешь, Гной, — раздалось над ухом, и Славка вынырнул из жаркого омута. Вздрогнул, запаниковал, шустро переворачиваясь на спину и прикрывая стояк сбившимся одеялом. Слава прищурился, вглядываясь в темноту — Мирон Федоров, собственной, мать его, шарнирной персоной восседал на подоконнике, болтая ножками и покуривая сигарету. — Опять ты? — возмутился Славка, с трудом садясь в постели и проклиная все и вся. Возбуждение никак не отступало, клубилось, укутывая разум красноватым маревом. — Немудрено, — кивнул Мирон с ядовитой усмешкой на тонких губах, — богохульствуешь? — ткнул дымящей сигаретой в иконку, прислоненную к ночнику на прикроватной тумбочке. Слава с сомнением покосился на выцветший лик, покраснел еще больше и нервно сглотнул. — Что тебе, блять, на этот раз? — недовольно просипел Слава. — Все то же. Одну ма-а-аленькую сделку. Сделочку, — расцвел Мирон и затушил сигарету о собственную ладонь. Бычок точным броском улетел в приоткрытую форточку, и Федоров соскользнул с подоконника, грациозно приземляясь на раздвоенные козлиные копытца. — Все-таки козел, — прошептал Славка, старательно отводя взгляд от жидкой шерстки, прикрывающей копыта. — Да хоть баран, — весело улыбнулся Мирон; щелчок, и лысая головенка покрылась кучерявым афро. — Ебать! — вскрикнул Слава, понимая, что образ курчавого, как жопа овцы, Мирона забудется ой как нескоро. — Ха! — прыснул Федоров, смахивая кудрявую иллюзию. Он, высунув ноги из копыт и оставаясь в одних махровых носках, запрыгнул на кровать и уселся по-турецки в изножье, с интересом разглядывая Славку, потерявшего дар речи. Как же так — высокомерный, с раздутым до неприличных размеров эго Оксимирон был… демоном? Дьяволенком? Парнокопытным чертом? — Это ты, — Мирон щелкнул пальцами, и в воздухе повисла желтая точка с маленькой белой подписью «Желтый карлик», — а это мое эго, — рядом вспыхнул неприличных размеров алый огненный шар — «Красный сверхгигант». — Очень… наглядно, — нервно усмехнулся Слава, и мираж рассеялся. Перед глазами то и дело проносились сценки из недавнего сна (а сколько до этого было таких снов — страшно подумать): когтистые пальцы, скребущие спину, жесткий хвост и зубы… Слава невольно потер шею — укус все еще отдавался фантомной болью. Поймав на себе взгляд Мирона, Карелин одернул руку. — Ч-что по сделке? — насупился Карелин. — Договорчик, — Федоров, нетерпеливо шевельнув ушами, развернул длинный пергамент, исполосованный мелким шрифтом. Ебучий Румпельштильцхен. — Не хочешь, как Румпель? — Слава даже возразить не успел, как Мирон уже подсовывал ему пользовательское соглашение, открытое на новеньком айпаде, и стилус. — А условия какие? Ты больше не заявишься? — Славка неуверенно подхватил планшет. — Не явлюсь, не-а, и ты выиграешь, — подтвердил Федоров. — С каким счетом? — поинтересовался Слава, принимая правила игры. — За пять-ноль придется доплатить, — задумчиво протянул Мирон. — Доплатить? Слава наискосок читал стандартную форму, наконец, добираясь до условий. Если сделку закрепляли не поцелуем и кровью из пятки, то… — Это что за хуйня? — ужаснулся он, обращаясь к заскучавшему Федорову, подпирающему подбородок. Глаза у него были огромные и стеклянные, как у фарфоровой куколки, а рога явно не подходили по размеру — того и гляди гусиная шейка с выпирающим острым кадыком переломилась бы под тяжестью. — Где? — Мирон выхватил у Славы планшет и быстро прочел возмутительную часть договора. — Ах, это… — клыкасто усмехнулся и отложил айпад. — Я — демон, Гной. — И? — негодовал Слава. Больше картинно. Сам-то он частенько во сне задок подставлял Мирону Федорову. — За свои услуги хочу получить… — В сраку ебаться не буду, иди на хуй, — тут же категорично отмахнулся Карелин. — Уебывай, я размотаю тебя и без договора, — бравада закипала в жилах. Одно дело — ночные грезы, другое — неотвратимая реальность. И как потом Славке мириться с самим собой? Как людям в глаза смотреть? «Меня зовут Слава КПСС, и я переспал с Оксимироном» — жидкие аплодисменты, овации. Клуб анонимных долбоебов — Славке там самое место. — Уверен? — Мирон зазмеился по кровати, подползая к Славке, обнял его хвостом и прижался прохладной щекой к тонкому плечу. — Я ведь могу подкупить и судей. — Ты не знаешь, кто будет судить, — парировал Карелин, чувствуя, как предательски покрывается мурашками от незамысловатых прикосновений. — Вообще-то знаю, — усмехнулся Мирон, задирая хвостом влажную футболку и просовывая кончик под резинку трусов. — Эй! — Слава засуетился, дрожащими пальцами выдергивая пронырливый хвост из порток. На ощупь он был теплый и шершавый, как язык теленка. — М, любишь телят? — улыбнулся Мирон, разинул рот и вывалил синеватый телячий язык. — Бля-я-ять… — простонал Слава, закрывая лицо руками. Русский рэпер Окси не переставал его удивлять. А русский ли? И, может, вовсе не рэпер? — Так что? Согласен? — Мирон нетерпеливо вилял хвостом, разглядывая Славку. Зрачки у него неизменно были огромными — от винта! Федоров про сны знал — про каждый из них, про каждую мыслимую и немыслимую мелочь. Иначе бы не пришел и не торговался. Пять-ноль в обмен на секс. Один раз потерпеть и, победоносно задрав нос, ступить в светлое будущее. — Я выиграю и забуду все это, как страшный сон? — вздрогнул Карелин — призрачный Ден Чейни из-под потолка утвердительно кивнул ему, хлопая паучьими глазками-бусинками. — Угу. — Обязательно подписывать? — вопрос был странный. Черти заключали сделки. Точка. Об этом учили популярные сериалы и древние мифы. Демоны уводили человеческие мятежные души по гиблой дорожке, сводя с истинно праведного пути. Такова уж была их дьявольская натура. — Про дьявольскую натуру можно поподробнее? — Ты ведь не отстанешь от меня? — сглотнул Славка, игнорируя вопрос. До баттла было еще несколько месяцев, и за это время он бы точно сошел с ума. — Если по секрету, — Мирон склонился к Славкиному уху, заговорщически шепча: «Только тебя не хватает в моей скромной рэперской коллекции». Не быть частью коллекции — вполне в духе Антихайпа. Но сохранить здравый рассудок, пока остальные хвастаются терапией у психотерапевта и проработанными проблемами — тоже. — Ладно! — решительно согласился Славка. Может, Мирон влез к нему в голову и заставил это сказать, может, он специально навязывал эротические влажные сны, от которых у Славки скулы сводило, может…***
В кои-то веки Слава спал без пробуждений, вальяжно развалившись поперек кровати. Пятка у него торчала из-под одеяла, натянутого до самого носа. Солнце едва пробивалось сквозь плотные шторы, за окном было тихо — выходные, спальный район на то и спальный. Продрых Славка до полудня без единого сновидения. Как и обещал Мирон — никаких кошмаров и стыдных иллюзий. Все, что напоминало о сделке — саднящая задница и синие запястья. Слава лениво потянулся, прохрустел суставами, не обделив ни один вниманием. Было ли Карелину мерзко? Отчасти. Но он отчего-то поверил черту Федорову, пускай дьяволята по легенде и были знатными пиздоболами. Вкуса победы на языке Слава еще не ощутил, но привкус дьявольского хуйца все еще оставался на губах. Зато трусы сухие — оптимизма Славе было не занимать. Недели потянулись одна за одной, Карелин не оставлял попыток задеть Федорова на медийном поприще, будто позабыл о том, как несколько месяцев назад просыпался в холодном поту или со стояком. В какой-то мере он и правда забыл: интервью у Урганта, боевичок по телику и хвост — о тех событиях остались блеклые мазки воспоминаний. Славка иногда задавался вопросом — откуда они, эти воспоминания? Пригрезилось, не иначе. А, как известно, сны имеют свойство забываться на утро. Славкино утро порядочно затянулось — на несколько месяцев. К лету не осталось ни единой ниточки, за которую можно было бы зацепиться. Ниточки были оборваны — а мойра из Славки вышла бы совсем хреновая и бесперспективная. Слава чувствовал, будто он упускал какую-то важную вещь, бывало хмурился почем зря, сводил брови над переносицей, тер виски, напрягая гиппокамп и забираясь в самые глубины сознания, но тщетно. Карелин редко зацикливался на необъяснимой чертовщине, поэтому быстро отпустил затею добраться до истины. А потом все закрутилось — Ден в июле скинул дату съемок, и Слава ударился в написание текста. Писал много. Вбивал в заметки все подряд, собирал раунды по кусочкам. Стыдно признавать, но жидок-то был прав в одном из своих скучных, нелепых, «концептуальных» треков: «Я просто годами писал и смотрел в окно, зачеркивал, стирал, неустанно толстел блокнот». Об этом Славка решил умолчать. Вылизывал он схемы и рифмы еще с неделю, параллельно учил и обязательно спал по восемь часов — как наставляли в школе. А в день «икс» ощущал себя как никогда близко к победе: финальный босс — обдолбанный еврей с дутым самомнением. Обдолбанный? Совершенно точно. Слава старался не светиться, но то и дело ловил на себе взгляд — стеклянный, отрешенный. После пары нечаянных встреч уполз в тихий уголок повторять текст — Карелину казалось, что вызубрил он недостаточно хорошо: одна ошибка, маленькая запинка, и гарантированно проебет. С позором. Проебет же? Нет, стоп. Славка победит, обязательно победит. Возьмет харизмой и остроумным юмором… Но Славе стоило оказаться в кругу, перед камерами, с толпой за спиной и маленьким костлявым человечком перед глазами, как в голове неожиданно прояснилось. Славка со свистом втянул воздух, отпил пива — зрачки, все дело было в зрачках. Мирон Федоров не нюхал, не ширялся и не долбил. Огромные, черные, как блюдца. Славе на ум почему-то пришел хит Хлывнюка. Но Мирон не был наркобароном из штата Чиуауа и человеком тем более. Славе почудились и витые рога, и шнорящий по полу хвост, и острые блестящие когти, и белые клычки, норовящие схватить за загривок. Славка судорожно сглотнул, опуская взгляд — козлиные копыта Мирон не надел. А еще Карелин зарделся, поджал губы и отступил назад — сделка. Будто снег на голову — он вспомнил все в подробностях: каждую ночь и каждую утреннюю стирку, каждый самый липкий и болезненный кошмар. А Мирон Федоров не улыбался, смотрел пристально, изредка цокал, нетерпеливо подметая хвостом. Кроме неестественно огромных глаз Мирона ничего не выдавало — Славка огляделся — люди видели не более чем лысого шкета в модной пастельно-розовой рубашке. А еще Славка знал, что Мирон напомнил, вернул ему память специально. Возможно, только на ближайший час, и потом Карелин забудет всю эту постыдную хрень навсегда? Слава встряхнулся — по результатам жеребьевки начинал не он, а значит впереди целых десять минут, чтобы успокоиться, абстрагироваться. Слава опрокинул стаканчик с пивом, прочистил горло, с большим интересом слушая несвязный дьявольский поток сознания — ну, кто так пишет? Где панчи и неожиданные смыслы? Смеялся только Пьяный мастер — еще пару стаканов, и Слава будет гоготать над неуклюжими шутками вместе с ним. — Слава, Слава, ты бойкий и ласковый, но мой орган из глотки вытаскивай, — стелил Федоров красноречиво. А Карелину казалось, что Мирон вот-вот щелкнет пальцами и поселит в головах всех присутствующих не менее красноречивые образы: с органами, ласками и глотками. Мирон все время кружил рядом, царапал Антихайпика длинными когтями, бодал прохладными скользкими рогами, цеплялся за запястья хвостом, а воспоминания становились все ярче и ярче. Пестрые картинки застилали все поле зрения — гостевые МДМА-шки или шлейф чертовщины? Слава поймал себя на мысли, что хочет дотронуться до острых ушей, торчащих под рогами. Зажмурился, прогоняя наваждение. Да и раунд Мирона Федорова — хитрого демона-пиздобола — подошел к концу. Кажется, от желания и пронырливого хвоста, стягивающего тело, у Славки встал. Нет, правда. В штанах было ужасно тесно, пот предательским ручейком бежал по вискам, челка липла ко лбу — здесь стиралки нет. Ни Samsung, ни LG, ни Indesit. Слава читал громко и импульсивно; черт перебивал, хлопал длинными ресницами — в зрачках-блюдцах разверзлась целая адская бездна. Толпа ликовала, галдела. И ведь она не догадывалась! Не догадывалась о том, что сам дьявол спустился к ним с Вавилонской башни, вынырнул из кипящего жерла, и все ради чего? Пополнить коллекцию? — Лучше я сдохну ебучим ноунеймом, чем проснусь и стану тобой! — проорал Слава и тут же осекся — проснусь? Грохот, аплодисменты, демонический оскал и темнота — все, что успел различить Славка, прежде чем очнуться. Подавив крик, Карелин сел в постели. Шумно дыша, смахнул ледяные капельки пота со лба. Чувствуя, как пульс бьется в кончиках пальцев, Слава попытался успокоиться — он был один, в своей постели, дома, и никого поблизости не наблюдалось. Вздохнув, Славка потер слезящиеся глаза, привыкая к темноте, — вокруг действительно не было ни единой живой душонки, способной потревожить Славу. — Нихера себе, приснится же, — выдохнул Славка себе под нос, падая на подушку. Сердцебиение замедлилось, дыхание выровнялось, веки слипались — блаженное марево тянуло в свои объятия. — И не говори, — раздался знакомый голос, и Карелина пробрало до костей, а сон как рукой сняло. Он в ужасе распахнул глаза, всматриваясь в темноту: на подоконнике, за покачивающимся на сквозняке тюлем сидела фигура — с шарнирными тонкими ручками, длинными рогами и кукольными серыми глазами. Глазки-блюдца смотрели насмешливо. — Сделочку? — пропела фигурка хрипловато, почесывая бритую макушку, и повела ушами. Хвост хлыстом прошелся по батарее, в темноте сверкнули острые клычки… Славка в страхе заелозил в кровати, засуетился, путаясь в одеялах, а затем, задыхаясь, очнулся.