ти-ши-на

Тихо. Рыжий всполаскивает бритву и ставит ее в стаканчик с зубной щеткой. Перекрывает кран, и вода медленно перестает литься, захлебнувшись воздухом. Ти-ши-на. Под подбородком остается маленькая ранка, она щиплет и немного кровит. Рыжий морщится и принимает решение не обращать на это никакого внимания. Он смотрит в зеркало, уперевшись руками в хромированные бортики раковины. Собственное отражение фонит расслабленностью, тело — мягкая вата под воздействием позднего пробуждения. Мо ГуаньШаню двадцать три. Он оплатил почти половину семейных задолженностей, и у него — отрастает колючая рыжая щетина. Ему двадцать три, и он, официально, студент университета — по выходным, официант — в небольшой уютной кафешке в паре кварталов от дома, бармен на полставки — в ночных сменах два через два. ГуаньШань в двадцать три решает конфликты не кулаками — словами, которые кровью и потом научился подбирать спустя года. Осознанный возраст не помогает ему понять: стоили ли этого приложенные усилия. Хлебать дерьмо — дело обычное, скорее уже привычка. Залегшие под глазами тени не смягчаются даже в случайно образовавшийся свободный день: он выспался и топит себя в приятном спокойствии. Рыжий отталкивается руками от раковины и приглаживает влажные волосы назад. Он вырос, и полная ответственность за себя самого — то, что позволяет ему существовать в этом безумном режиме. Рыжему стремно смотреть на себя в зеркало, потому что в последние пару лет в ответ на него смотрит теплым взглядом уставшая мать. Он выходит из ванной и аккуратно закрывает за собой дверь: солнце беспощадно впивается в лопатки летним дневным теплом. Окно открыто нараспашку, с улицы — приглушенные голоса людей и шум будничных пробок. ГуаньШань подходит к кровати и берет с тумбочки телефон с треснувшей вдребезги защиткой. 13:23 Он бросает телефон на кровать, и: — Эй, вставай. Весь день так проспишь. — Мгхм. Хэ Тянь тянется и укладывается на спину, уперевшись длинными ногами в шкаф, вплотную задвинутый к кровати. Он — обласканный теплом и солнцем кот, смешно морщит нос от проникшего в студию яркого света: Рыжий одергивает шторы и позволяет себе залипнуть на довольной сонной роже. — Встану, только если ты поцелуешь меня, как принцесску. — А губозакаточную машинку заказать не хочешь? И убери уже мою фотку с заставки, бесишь. Хэ Тянь тянет губы в привычной лыбе. — Солнце, не лишай меня возможности лицезреть твою кислую мину двадцать четыре на семь. Эта фотка единственное, что позволяет мне жить, пока чья-то занятая задница бесконечно носится на подработках. Рыжий игнорирует укор и ставит чайник. Тот — подтекающая старая дрянь, спустя долгих тридцать секунд врубается, а Рыжий думает, что никогда бы не позволил себе пропустить мимо ушей что-то подобное. Сегодня с самого пробуждения — все не совсем так, как бывает обычно. Башка в тумане, под грудной клеткой — тихое-тихое спокойствие. Рыжему бы стало тревожно от этого, но он и правда. Абсолютно. Спокоен. — С выходным тебя, солнце. Выспался? Тянь, который скорее предпочтет проваляться в кровати минимум еще полчаса, прежде чем встать, мягко целует Рыжего в затылок и обнимает. Укладывается лбом на плечо и обдает кожу горячим тихим выдохом. — Выспался бы, если кое-кто не решил устроить ночное рандеву до половины четвертого. — У тебя что, были силы смотреть на время? Хэ Тянь улыбается и мягко кусает в плечо. — Прости, солнце, но, когда ты сказал, что твоя сегодняшняя смена накрылась, мне сорвало крышу. — Был бы толк в твоих извинениях, если они хоть на секунду были бы искренними. — Эй. Хэ Тянь крепче прижимает Рыжего к себе и упирается лбом в колючий затылок. — Пойдем, поваляемся еще. Он трется щекой об ухо и жмет ладони к ребрам, прогревает их своим размеренным теплом. Хэ Тянь — большая сонная неваляшка, накаленная летним солнцем и тяжелым одеялом. Рыжий закрывает глаза и прислушивается: шум городской улицы заглушается монотонным ритмом собственного сердца. Он очень хочет соврать: ты не ждал его и мог бы жить дальше так же, как и жил до этого. Беда в том, что сейчас Рыжий не способен наврать даже самому себе. Он поворачивается лицом к Хэ Тяню и упирается лбом тому в ключицы. Набирает воздух полной грудью, медленно выдыхает, замечая, как шея покрывается мурашками. Тянь вытягивает руки на плечах Рыжего, упирается подбородком в макушку и, кажется, уже хочет что-то язвительное выплюнуть. ГуаньШань тыкает его указательным пальцем под ребра, и, уворачиваясь от почти мгновенного захвата, уносится к кровати первый. Чайник вскипает с противным свистом: они оба знают, что нужно потерпеть совсем немного. На самом деле сейчас этот звук совсем не раздражает. Рыжий, вдавленный в кровать, безнадежно уворачивается от бесконечных поцелуев, разбросанных по лицу: в нос, в подбородок, в скулу, в местечко над верхней губой. — Фу, почисти зубы сначала, как свинота. — Ты ворчливая задница, ясно? Тянь кусает Рыжего за нос и укладывается щекой на грудь. ГуаньШань замирает и снова прислушивается. Чувствует, как Хэ Тянь горячей рукой гладит плечо. Как укладывается сверху чуть удобнее и натягивает на ноги одеяло. Он чувствует, как непривычно тянет в скулах: у него реально рожа болит от гребаной улыбки. Наверное, он точно спит. — Я рад, что ты так редко улыбаешься. Тянь поднимает на него взгляд и Рыжий залипает на длинных ресницах. Аккуратно убирает пальцем застрявшую в них пылинку. — Звучит уебищно, знаешь? — Ага. Но для тебя же не откровение, что я уебок, верно? Тянь выпрямляется, укладывается выше и облепляет Рыжего своими длинными конечностями. ГуаньШань чувствует, почти слышит, как у Хэ быстро бьется сердце. — Если бы ты улыбался всем подряд, мне бы пришлось очень тяжело. Представляешь, объяснять всем им: этот парень со мной, ок? Возможно, мне бы пришлось разбивать некоторым из них лица. — Гребаный ты собственник, я не твоя вещь, эй. Рыжий бьет Тяня кулаком в плечо. Тот ржет и потирает ушибленное место, а ГуаньШань в очередной раз пытается услышать хоть что-то, кроме учащенного собственного пульса. Рыжий закрывает глаза. Странности человеческого тела: ты лучше видишь, когда находишься в тишине. Ты лучше слышишь, когда перестаешь видеть. Он ощущает сквозь веки теплый солнечный свет. Он слышит мерное гудение старого холодильника, различает безликие голоса людей с улицы. Рыжий бесконечно куда-то бежит, но сейчас — он в статике, укутанный почти что устрашающим тихим спокойствием, прижимается к Тяню и крепко обнимает его, чувствуя, как медленно проваливается в сон. И в последний момент перед шагом в уютную пропасть: чувствует теплое прикосновение губ ко лбу.