Где-то в бесконечности

— Ей-Богу, малыш, у нормальных людей так дела не делаются. — Так мы же и не люди вовсе… — Зато живём как люди. Ты не можешь просто прийти ко мне и сказать, что хочешь со мной трахаться. Кто так делает? — Ты так делаешь? Приходишь к медсестрам и говоришь, что хочешь их здесь и сейчас во всех позах. Я типа учусь у лучших. Женя к окну развернулся, уставился куда-то в полутёмную улицу через запыленную тюль. Жан только забормотал что-то на своём родном французском и со скрежетом отодвинул стул. Сел и сложил руки на груди. — Нормальные так не делают. Не приходят и не просят. — А по нормальному ты не замечаешь. Игнорируешь меня и всё. Жан закатил глаза, запрокинул голову и уставился в потолок. Как сказать этому пришибленному вампирскому полудурку, что его игнорировать легче, чем пытаться объяснить ему, что Жан это вообще не то, что ему нужно. Вот совсем не то. Женек очаровательно-эмоциональный. Он до странного буйный, весь какой-то живой и радостный. У него целый мир под ногами, вся вечность впереди. Жан уверен, Женя ещё не до конца соображает, что с ним случилось. Не понимает, что жить ему теперь вечно. А вечно — это очень долго. Не до конца понимает, что это такое. Наверное, они сейчас все такие в двадцать первом веке. Думают, что они будут жить вечно, что они всегда будут. В своей молодости Жан знал, что такое смерть. Войны, революции и эпидемии. Чего там не видал Париж в девятнадцатом веке. Все это видел и Жан. Он был врачом и не мог не видеть. Он понимал, что жизнь конечна. Даже в самых простых ситуациях все могло кончиться плохо. Женек не понимал. Для него мир был доступным, открытым, подвластным. У него была свобода. Даже если это свобода была только воображаемая. Жан тоже сначала не понял, что такое бессмертие. Не осознал. Это значит, не то, что ты никогда не умрёшь, а то, что ты будешь вечно наблюдать как умирают люди вокруг тебя. Простые, смертные. Они рождались, росли и умирали. Обретая друзей, любимых — всегда нужно было помнить, что они умрут. Жан инициировал Ольгу от большой любви. Чтобы не смотреть как она состарится и умрет. А может умрет ещё до старости от войны, революции или холеры. Всё это было вариантом, на который он был не согласен. Большая любовь быстро прошла. По меркам вечного быстро. Они прожили вместе на три человеческих жизни. И Ольга менялась. Как меняются все. Из очаровательной дворянки она стала угрожающей вампиршей. Эта новая Ольга заставляла людей подчиняться себе одним взглядом. Это была совсем не та Ольга, что он решился обратить. Возможно с Женьком будет также. Пару лет он ещё пробудет таким: эмоциональным и трепетным. А потом он начнёт меняться. Как все люди. Даже вампиры менялись. Нельзя было вечно оставаться таким как много лет назад. Но сейчас Женек признавался в любви тихо и с придыханием. Будто в доме их кто-то не слышал. Он крепко прижался и целовался так, будто от этого зависела его жизнь. Он был готов отдать свою жизнь в руки Жана просто потому что мог. Он любил искренне и от всего сердца. Как умеют любить только люди. Или те, кто только недавно были людьми. Он признавался в любви, прям текстом требовал секса, хотя смущался до смешного сильно, и отношений хотел. В нём бушевали остатки человеческих чувств и Жан не мог заставить его отказаться от них. Зато мог заставить отказаться от себя. Показать ему, что он совсем не вариант для пылкого и чувственного Женька. Только бы он слушал. А ведь он совсем не слушал. Гнул свою линию и всё никак мозгом пораскинуть не хотел. Любой минимальный анализ смог бы показать ему, что Жан — вот совсем не то, что нужно юному сердцу. — Que Dieu me donne la force, — Жан запустил руки в волосы и силой оттянул. Едва ли от этого стало легче. — Чего ты от меня хочешь? Женя вдруг удивительно резво развернулся, открыл рот и вроде даже собирался что-то сказать, но не издал ни звука. Он только глупо открывал и закрывал рот пока, наконец, не сдался и не сел напротив Жана. — Ну вот ты даже вслух сказать не можешь, а хочешь от меня каких-то отношений. А Женек смотрел исподлобья побитым щенком и край дедовой скатерти теребил. Ну ребёнок же. Ребёнок натуральный и даже не вампирский. — Ты правда отношений хочешь? — Жан невольно диву давался как кто-то кто может выдавать своим ртом на редкость глупые и похабные мысли не может в серьёзном (ну или пытающимся стать таковым) разговоре выдавить и двух слов. — Со мной? — Ну не с дедом же, — а вот шутка из него вылетела бойко. Он хихикал неловко пару секунд, но не найдя ответной реакции от Жана смутился и снова стал теребить край скатерти. Влетит ему от деда. И за скатерть, и за шутку дурацкую. Женек губы кусал, щеку жевал, но глаз не поднимал. Всё, что думал он уже на эмоциях сказал. А теперь его заживо, и очень по человечески, сжирал стыд. Рискнёт ли сказать ещё раз? Вряд ли. Дальше начнёт только от Жана по углам прятаться, да каждой тени пугаться. Жан потом получит от деда и они снова заведут этот странный и совершенно бессмысленный разговор, который почти наверняка ни к чему не приведёт. А ведь самое смешное, что Женек ему нравился. Правда нравился. И куда больше нравился, чем многие из девушек, что он успел поиметь. Было что-то трепетное (и тоже совершенно человеческое) в нежелании Жана ломать мальцу жизнь, разбивать ещё юное и не видевшее вечности сердце. С другой стороны Женек сам этого хотел. Бегал, просил, вот даже требовать стал. Совершенно по-человечески. А ещё по детски, что тоже Жана не радовало. — С дедом было бы легче. Женек на него глаза поднял испуганные и взволнованные. Господи, да его сейчас прямо на этом стуле удар хватит, и плевать, что он вампир. Он мучил себя мыслями явно более дурацкими, чем философские мысли Жана. У него они были вполне современны и от того менее возвышенными. Зато ломающими в три раза быстрее. Женя шутки явно не понял. — Тот бы тебя сразу послал. Шутка до него всё ещё не доходила. С другой стороны и Жан всегда был плохим шутником. Не его это как-то. Да и не до шуток, когда аппендицит при свечах вырезаешь. Юмор у него чёрный, медицинский. Проверенный веками, но не очень смешной для простых людей. Или вампиров. — А я вот почему-то вожусь с тобой. Думаю как твою нежную душу не ранить. Женек сначала не понял. А потом в его глазах зажегся маленький, крошечный огонёк надежды, с каждой секундой разгораясь сильнее.