Дар

Званые ужины, тем более в провинциальной глуши, ужасно утомительны: мешанина натянутых улыбок, аляповатых нарядов, обрывков заунывных мелодий, пронизывающего холода и давящей духоты. Если глянуть глубже, картина меняется, но не становится симпатичнее: пустые серые сосуды с редкими вкраплениями ярких, случайных искр. На этом фоне выделяются Окделлы: от Эгмонта разливаются волны едва заметно звенящего воздуха, а сам он видится высеченным из караса, но грани камня не остры и не отражают свет, а будто присыпаны пеплом или золой — тем самым серым и вязким, из чего состоит его жена, чинно восседающая рядом. Видеть подобное — дар самого Рокэ. А быть может, дар семейный, о котором покойный соберано Алваро не удосужился рассказать младшему отпрыску. Как бы то ни было, это так и останется для своего носителя вечной тайной, как вечным спутником остаётся головная боль. Она привычными осколками впивается в виски, ворочается внутри, как отожравшийся неповоротливый ызарг, стягивает затылок, вспыхивает яркими брызгами от особенно громких немелодичных звуков. Рокэ устало проводит пальцами по глазам в попытке хоть немного отогнать боль, которая, естественно, и не думает никуда исчезать. В конце концов наплевав на все приличия, он выскальзывает прочь из зала. Рокэ бредёт пустыми коридорами, сквозняки колышат пламя факелов, отчего по стенам пляшут неровные тени. Его окружает тяжёлый серый камень, холодный и равнодушный, он нравится ему своей основательностью и простотой. Но это всё пустая лирика, а суть в том, что этот камень надёжно отсекает его от людей и звуков, позволяя наконец выдохнуть, малодушно радуясь тому, что боль из режущей тупится до привычно терпимой. Рокэ опускается на невысокую скамейку, спрятавшуюся в небольшом алькове. Своды углубления украшены замысловатыми изображениями загадочных существ, лишь смутно напоминающих вепрей. Он расслабленно приваливается к стене, ощущая затылком влагу и прохладу, и закрывает глаза. Наверное, он успевает беспечно задремать, потому что шагов он не слышит, а когда открывает глаза, перед ним стоит мальчишка не старше лет десяти, застенчиво улыбается и накручивает соломенную прядку на палец. — Прошу меня простить, кажется, я Вас разбудил, — ребёнок старательно проговаривает слова, но в глаза отчего-то не смотрит, продолжает застенчиво: — Но это моё место. Или Вы тоже здесь прячетесь? Рокэ смотрит на мальчишку внимательно, не сразу осознавая, что же не так. Голова! Он не чувствует боли! Впервые за всю свою сознательную жизнь он не ощущает даже крошечного её отголоска. Он кивает на пробу, заодно отвечая на заданный вопрос. Ничего. Блаженная пустота! Рокэ, пользуясь даром, смотрит глубже: конечно же, это младший Окделл. Создатель, до чего же он прекрасен! Чёрные грани глянцевито блестят, причудливо отражая свет факелов, они остры, будто бритва, но тепло, накрывающее Рокэ волной, смывающее извечную боль — мягкое, терпкое, вязкое, будто мёд. Мальчишка тем временем присаживается рядом, аккуратно складывая руки на коленях, и чинно представляется: — Меня зовут Ричард, граф Горик, — сбивается, закусывает губу, о чём-то размышляя. — Но Вы можете звать меня Дикон, как Нэн, раз уж мы прячемся вместе! — В таком случае ты можешь звать меня Росио, — Рокэ невольно усмехается неожиданной логике и заговорщицки подмигивает, чем заслуживает смущённую улыбку. Он готов сейчас на всё, хоть пятки Леворукому целовать, хоть вскопать Рассветные сады, лишь бы ребёнок оставался рядом. Лишь бы не возвращалась боль! — Отец говорит, что я будущий Повелитель и хозяин замка, и должен оставаться со своими людьми, — важно произносит Дикон, но потом сникает, грустно опуская плечи, жалуется: — Но их так много, они такие шумные и яркие, а если вглубь посмотреть, так ещё страшнее и непонятнее… Дикон вздрагивает и замолкает на полуслове, для верности прикрыв рот ладошками. Рокэ, будто гончая, почуявшая след, напрягается, но тут же одёргивает себя, выдыхает медленно, успокаиваясь, боясь напугать мальчишку. Он опускается на колени рядом со скамейкой, чтобы глаза их были на одном уровне, ободряюще кладёт руку ребёнку на плечо: — Ну, продолжай, Дикон, не бойся! — Маменька не велит так смотреть, и рассказывать не велит, — частит Дикон. — Говорит, Создатель покарает за такое! Но я иногда, одним глазком только, но она всё равно знает и… вот! Он протягивает вперёд ладошки с едва заметными розоватыми шрамами от тонких розог на нежной коже. Рокэ зло поджимает губы: а лучше забрать мальчишку с собой, в Кэналлоа, учить, да что там, учиться вместе! Подальше от этой мегеры, которая из мужа сделала придорожный валун вместо непревзойденного творения природы, а теперь и за сына взялась! Да кто ж отдаст?! — Взгляни на меня, Дикон, как ты умеешь, — произносит Рокэ раньше, чем успевает себя остановить, — я никому не расскажу, обещаю! На личике напротив застывает донельзя серьёзное выражение, детский лоб расчерчивают морщинки, а потом рот открывается в восторженном восклицании: — О! Как красиво! Вы как утёс в грозу, и о него ветер разбивает волны! Наверное, это море, я никогда не видел… — Наверное, так выглядит ветер, — говорит Рокэ и сам не верит своим словам. Их разговор прерывают спешные шаркающие шаги: из-за поворота коридора выходит немолодая женщина в строгой традиционной северной одежде, вероятно, та самая Нэн. — Дикон, неслух, вот ты где! Маменька тебя обыскались! — восклицает она, всплёскивая руками. — Прошу простить, он Вам помешал? — Ни в коем случае… Дикон хватается за руку няньки и уходит вместе с ней прочь. Перед поворотом он останавливается и спешно и неуклюже кланяется Рокэ, застенчиво улыбаясь. Проходит всего пара минут, в воздухе тает упругое тепло, стылый сквозняк пронизывает до костей, а в виски вновь начинают стучать такие знакомые ненавистные молоточки боли. *** В следующий раз Рокэ видит Ричарда Окделла в день святого Фабиана, когда тому уже шестнадцать. Боль отступает, медленно, неохотно, пока звучат слова клятвы. Грани чёрного караса всё так же остры, но на них теперь так много мелких трещинок, так много серых неаккуратных пятен. А в глазах ни капли узнавания, ни тени того детского восторга, лишь мутная боль и яркая ненависть. Ничего, он это исправит. Это его шанс всё-таки забрать мальчишку из цепких когтей надорской вдовы, и он им непременно воспользуется!