Сцена 1
В которой некто господин вздрагивает от внезапного пробуждения
Голоса доносились откуда-то издалека — мужские и женские. Это был приглушенный игривый женский смех и задорный бас молодых мужчин. Дверь была приоткрыта, а дальше по коридору горел тусклый красный свет, в крохотном помещении претило сигарным дымом, который назойливо лез в глаза. В комнате, похожей на чулан, лежала трость, коляска для передвижения, носилки и с дюжину разного тряпья, от которого разило плесенью.Сцена 2
В которой некто господин выходит на свет, попадая на сцену
Верхний свет падал на плотные портьеры цвета бордо, тяжелые и величественные, они были под самый потолок, порядка десяти метров. В полумраке все вокруг казалось мертвым, минуты, вязким строем утекали нещадно, а там на другом конце зала есть люди, их много и они смеются, нужно всего лишь найти прорезь к выходу. Немного усилий и ослепляющий свет софит ударил по глазам. Бац! Белый свет торжественно и символично придает важности, голоса замолкают, после чего наступает гробовая тишина. Кажется, будто слышно, как оседает пыль на предметы подле расположенные. Несмелое молчание и первые шаги вперед.Сцена 3
В которой некто господин набирается смелости и произносит первые слова
Это знак, дамы и господа. Это благодать свыше! Я поражен, что вы меня слушаете, спасибо… Я не знал, право, что я… Кхм, если бы я знал, я бы оделся в чистое и самое новое, дабы произвести достойное впечатление. Я не буду представляться, прошу, обращайтесь ко мне как пожелаете, я не стою почтения, и весьма могу стерпеть фамильярности. Я ничего не умею, даже не ведаю толка, как вас удивить и чем завлечь ваше внимание. Я «маленький человек», который необычайным образом оказался на большой сцене, но раз я здесь, то не упущу шанса и буду говорить. Даже не знаю с чего начать свое выступление… Последнее время, долгое время, мне тяжело дается мастерство думать. Кажется, я молчал несколько лет, пользуясь лишь словами «славно», «неплохо» и «дурно». Мне хватало этого лексикона. Даже не знаю… Эм, мои руки… Взгляните на мои руки! Надеюсь, вам видны мои руки, пальцы, не удивляйтесь, пожалуйста, если за время моего нахождения здесь, мне придется силиться, останавливая кровь. Мои руки истерзаны, поэтому я редко вынимаю их из карманов шинели или брюк, в которых подолгу хожу и даже сплю. На моих руках больше нет живого места, я поедаю сам себя. Мои пальцы покрыты кровянистыми язвами, а предплечья расчесаны докрасна. Карманы мои все в пятнах крови, они напичканы сухими листьями, мятой бумагой, носовым платком, на котором запечатлены невнятные коричнево-бурые потеки. Это все мои руки… А ведь когда-то давно, я так любил их разглядывать на свету, я устраивал театр теней с другими детьми, носил украшения, придавая каждому из атрибутов свой собственный, таинственный смысл. Его больше нет. Вы никогда не узнаете его и то, как я сюда попал, этого даже я не знаю. Когда-то я все очень хорошо помнил и память моя, не давала осечек. Моя соседка недавно сказала, что мне сорок пять было в этом году, она часто меня обнаруживает в самых разных местах, признаться, я даже имени ее не знаю, хотя память на имена у меня всегда была неважная. Я болен и только в болезни я обрел истинное счастье. Я вижу то, что раньше не чувствовал наяву, я путешествую, не боясь потеряться, потому что нет такого места на земле, с которым бы я не слился в единое целое. Но самое интересное и отчасти печальное то, что я не знаю, было это наяву или во сне. Моя жизнь на гране реального мира и иллюзии. Я счастлив!Сцена 4
В которой некто господин чувствует онемение в ступнях и начинает передвигаться по сцене
Я вам расскажу о своих путешествиях. Когда я был маленьким мальчиком, я, лежа на коленях своей матери, сквозь забвения сна, увидел странный эпизод фильма, его название мне совершенно неизвестно. В нем нет главных или второстепенных героев. Я помню кадр в кафе, где женщина читает журнал, на обложке которого лайнер самолета. В следующем кадре показан человек, который летит в этом самолете с обложки, затем он видит пляж, на котором находится одинокий рыбак… Я был в каждом из этих мест. Последний раз я был на этом пляже, вокруг простиралось море, а за моей спиной, вдоль плотины, были огромные ели, как с открытки. Я лежал на влажном песке, обращенный взором на темно-синее небо, обрамленное дымчато-серыми облаками. Моя голова была наполовину в черной воде. Короткие, волнистые волосы мои были над водной гладью, уши закладывало, но это не приносило дискомфорта. По обе стороны со мной лежали полупрозрачные фантомы людей, которых я помнил ранее, но лица их были как в дымки, не различимыми для меня. Я ощущал себя частью этого пляжа и моря, я чувствовал, что я есть, я существую. Нет ничего более реального здесь, кроме факта моего существования.Сцена 5
В которой некто господин спотыкается, ухватившись за край табурета
Почему вы молчите? Ей-богу, мне даже неловко, кажется, будто я здесь совершенно один. Может быть, вам не понравилась моя история путешествия? У меня есть еще! Дайте-ка подумать… Однажды мне приснился сон, в нем была незнакомая девушка, молодая и свежая, с милым прищуром и энтузиазмом в глазах. У нас был ритуал. Мы шли в лес, за руки, каждый раз в новое место. Мы ни разу не говорили, я не знаю, кто она и как мы повстречались тоже. Когда заходили туда, все менялось, это была очередная потеря реальности. В какой-то момент мы обоюдно останавливались в лесной гуще или шли дальше, в поисках живописной лужайки. Мы прислонялись к толстому стволу или ложились на землю, разводя руки в стороны. Каждый погружался в мир фантазий, там я говорил с ней. Когда я открывал глаза, ее всякий раз не было со мной, а потом, на следующий день, мы снова встречались и шли молчком. Она пропала также внезапно, как и появилась, более я ее не встречал, сколько бы я не пытался ее вообразить. Она ушла, как наяву, так и из моих снов.Сцена 6
В которой некто господин садиться на высокий табурет, вынимая из-за пазухи альбом
Здесь что-то не так… Я присяду. Мое утро началось на набережной. В то время едва светало, утро началось поздно из-за пасмурного серого неба, которое пророчило осадки. Было безлюдно, а вокруг туман. Я шел вдоль скамеек с ирландским мягкошерстным терьером, чья шерсть была целиком покрыта колтунами, она резвилась и в какой-то момент пропала из виду. Я не искал ее, просто шел вперед, зная, что она найдет меня. Я дошел до бетонной плиты, которая разделала пешеходную зону и пристань. В кармане я нащупал сверток табака, и хотел было закурить, но заслышал звонкий лай терьера. Эта старая кляча просто так лаять не будет, видать, что-то нашла. Я уж было подумал, что это быть может труп какого-нибудь захудалого рыбака. Сколько живу, ни разу так и не был очевидцем чье-либо смерти или «страшной» находки. Ну, иду я, значит, да только ничего, что я мог ожидать, так и не было. Она кружилась вокруг моих ног и виляла хвостом, указывая мне на размокший сверток – вот этот самый альбом. Стряхнул с него дождевую воду и сунул за пазуху. Я закурил и пошел за сукой, иногда мне кажется, что это она за мной присматривает, а я знай себе, следую за ней. Мы дошли до будки смотрителя, когда закапал противный, холодный дождь. Я достал находку, признаюсь, это было настоящее столкновение реальности и сна, я окончательно запутался.Сцена 7
В которой некто господин погружается в раздумья и, делая шаг, падает на колени
Это было болезненно, я держался, долго. Я не могу идти, я не чувствую, как ступаю по ровной поверхности, мои голени онемели. Впервые со мной такое, неужто от волнения. Мне очень стыдно, я долго держался прежде, чем вы увидите меня в уязвленном положении. Вы молчите… Если вы молчите, значит, мое выступление имеет силу, поэтому ради вас, я буду продолжать стоя на коленях. На первых страницах этого свертка были приклеены фото, бумажные фотографии, которые перестали делать еще в первой половине века. На них была девушка, та, что была в моем путешествии. Сидя на перевернутой лодке в доме смотрителя, я все пытался найти доказательства, что она, настоящая девушка, что я смогу ее найти. Я подумал, что тот человек, что оставил альбом, сделал это неслучайно. На третьем листе начались записи от руки, синими чернилами. Сейчас не найдешь в продаже чернил. В домике было темно, я едва мог разобрать записи, мне понадобилась много времени, но я догадался, что все это значит.Сцена 8
В которой некто господин садиться на сцену, зачитывая найденную рукопись ***** Ледяные фигуры
Зима. Тихое утро в маленьком городке. Я люблю это время. Я люблю каждое мгновенье, оно есть приключение, когда тебе семь. Выбираю друзей на сегодня. Первым за кем я захожу, была моя соседка с пятого этажа. Она бунтарка, клептоманка и ребенок с извращенной фантазией, но почему-то я всегда испытывала к ней снисхождение за ее пороки. Это мой первый друг. Затем спускаемся до третьего и второго этажа. Там два друга, мальчики – один рыжий, другой – черный, оба меня младше. К нам присоединяются еще двое ребят из соседних домов. Вот мы гуляет. На улице безлюдно, лишь вдали я вижу очертание маленькой женщины, она идет осторожно, будто спускается с горы, варьируя. Все шестеро идем ко второму подъезду, там живет на втором этаже бабушка, над которой подтрунивают наши мальчики, а мы стоим и смеемся, поддерживая издевательства ребят. Старушка не вызывает во мне злобы, она кажется доверчивой и рассеянной. Старушка обещает рассказать нам сказку, и мы на время замолкаем. Ее история нас завораживает, а когда сказ подошел к концу, начался сильный ветер. Мелкий снег порхнул нам в глаза, даже дышать стало тяжело, а старушки и след простыл. Мгновенно началась вьюга, мы держались за край забора и ветки деревьев. Мальчик с соседнего дома разбился о кирпичную стену, подхваченный ураганом. Я шла вторая, за своей смелой подругой, изо всех сил, держась за железные поручни. Все, кто были с нами, пропали в снежной мгле, я зажмурила глаза, что было мочи, и шла наперекор стихии. Тут мою подругу подхватил ветер и унес куда-то ввысь. Я добралась до подъезда, дверь охраняли две фигуры, ростом с меня, но крепче и массивнее, они были изо льда и снега. Мне удалось их разбить, ринувшись вперед. Но когда я забежала внутрь, я увидела, что те фигуры собираются, преобразуясь, в более уродливые и устрашающие. Я бежала до четвертого этажа, не оглядываясь, но дома меня ожидала ужасающая картина – все моя семья была целиком заморожена.Дом отдыха
Начну сначала. Я была в состоянии максимальной погруженности в себя. По сути, это был непрекращающийся монолог с собой через призму истории жизни, все эпизоды я вижу как области схватки. Я зациклена на своих чувствах. Это постоянная интроспекция, наблюдение за собой, сюда входит: критика, подавление, смещение ракурса внимания. Начало берет в гостинице, я нахожусь в темном месте, понимая, что меня пугает, я все равно стараюсь остаться в стороне в роли наблюдателя, как зритель, сидящий в театре, когда затухает свет. Я вижу сцену измены и не чувствую ничего, кроме интереса. Для меня участники этой сцены взрослые люди, а я нет, мне будто снова семь лет. Я не могу что-либо сделать, так как это взрослые дела, они знаю как правильнее. И просто уезжаю незаметно. Днем следующего дня, в школе, я думаю о том, чтобы спросить о случившемся, но все не до этого. Я не делюсь об этом случае ни с кем, даже с другом. Со временем я перестаю об этом думать, начиная мысленно проигрывать сцену с тем, как нападаю на экспрессивного мужчину, который стал кричать на моего друга. Я прокручиваю сюжет того, как неожиданно подбегаю и заламываю его кисть, мое тело поддается импульсу, я это делаю, не потому что я защищаю друга, это является способом невыраженной агрессии, боли и гнева. Затем, когда друг и этот мужчина исчезают, во мне возникают мысли, что стоит написать, поговорить цивилизованно с виновником. После чего я снова смещаю ракурс внимания на ложку и прочие неодушевленные предметы, разглядывая их форму и придумывая историю из «жизни». Когда мы выходим с другом из кабинета за дверь, я встречаю того мужчину, на которого напала. Я толкаю его, тем самым проявляя очередное садистическое поведение. Встретившись с ним взглядом, я понимаю, что надо бежать, после чего оказываюсь в ловушке, в которой меня не находят. Попала я в нее сама и сама же сумела найти выход. У меня был выбор – либо бежать в толпу, либо оказаться одной, я сделала выбор в пользу последнего. В комнате, я наблюдаю в замочную скважину. Когда мужчина заходит в коридор, я дышу с ним в такт, чтобы он не почувствовал дыхание другого человека. Я приспосабливаюсь, после чего покидаю школу, а домой прихожу в пассивно-агрессивном состоянии. Мое дыхание расхлябано, я испытала стресс. Как только я вижу своего брата в комнате и слышу голоса с кухни, я перерождаюсь в слабое существо, я начинаю любезничать, меньше говорить, дабы не спровоцировать к себе внимания. Я ложусь на кровать, чтобы снять напряжение. Параллельно, четко по существу, отвечаю на вопросы, что задает старший брат. Большинство сказало снова идти мне на улицу, я выхожу с родителями, которые держат меня с обеих сторон за руки. Далее иду туда, куда ведут меня родители. Они не обращаются ко мне напрямую, они говорят друг с другом, я мотаю головой то к одному, то ко второму оппоненту. Оба говорят друг с другом обо мне в моем присутствии. Их речи меня трогают, и я еле сдерживаю слезы. В какой-то момент перестаю их слушать, начинаю вспоминать, как мы гуляли в школьном дворе, когда я была маленькой девочкой и пробовала плодовый клей. Я вспоминаю его вкус. Далее, мы переходим дорогу, и родители идут медленнее, чем прежде. Я тащу их за руки, потому что мне страшно, безопасность покидает меня в том время, когда я встречаюсь взглядами с мужчиной из школы. Я прячусь за родителей, держа их руки крепче, и продолжаю на него смотреть. Он оказывается в казусной ситуации. На моих глазах его брутальность улетучивается. К нему подходит его приятель со своей компанией, навязчиво предлагая выпить ему и его беременной жене. Я продолжаю не сводить взгляд. А мужчину со сломанным пальцем продолжают подавлять, он не может дать отпор перед толпой, становясь податливым. Также он не может выдержать давление еще и от моего взгляда, мужчина протягивает своей беременной жене алкоголь и сам делает глоток. Приятель по-свойски хлопает его по плечу и унижения прекращаются, как и мой пристальный взгляд. Он сделал выбор между тем, как он выглядел в глазах чужого человека и своим потомством. Далее мне уже не нужна защита родителей, я в быстром темпе следую в темноту. На улице холодно, я шагаю в мрак, иду к остановке, прислушиваясь ко всему. Я снова чувствую себя маленькой, но когда я захожу в автобус, где есть водитель, а люди лежат в капсулах, мой страх улетучивается. Я открываю крышку и ложусь внутрь. Я нахожусь в замкнутом пространстве и мне комфортно в полной темноте, я складываю руки в замок и засыпаю. Автобус привозит меня в то место, откуда и началась эта история. Я уверенно иду к санаторию. На пороге, в нескольких метрах от меня, я вижу, как дети издеваются над женщиной неопределенного возраста, она смотрит на них, на меня, она в сознании, но не может пошевелиться из-за избыточного веса. Я стою и наблюдаю за детской мастурбацией. После чего иду в гостиницу, где вижу изнасилованную девочку лет тринадцати, я наблюдаю, как она поспешно выходит из апартаментов. Затем я вспоминаю, зачем вообще приехала в это место. Я нехотя беру телефон и пишу виновнику о встрече. Он ищет причины, чтобы не спускаться, но я даю понять, что я могу долго ждать, после чего он спускается вниз. Я выхожу из здания. Прохожу мимо людей, которые стали жертвами издевательств, после чего, наблюдаю, следы крови у меня под ногами, продолжаю идти. Когда я встречаюсь с виновником, то не слышу, что мне говорит. Я пишу записку, что не слышу ни слова, что мне страшно, но виновник продолжает говорить, а я снова ничего не слышать. Я следую за провожатым, думая только о своем внешнем виде, о крови, о том, что мои руки покрыты гусиной кожей от холода. Я подавляю это, стараюсь понять, незаметно осмотреть себя, где я поранилась и что со мной, но не понимаю, не чувствую боли, паника лишь от потери крови. Стараюсь вслушиваться в то, что говорит собеседник, но он высокий, а я маленькая. Я чувствую себя ребенком и следую за провожатым дальше. Мы садимся на лавку в саду. Я истекаю кровью, челюсть трясется от холода, руки бледно-голубые, не могу согреть. Вокруг летают мошки, я не мог от них отделаться, затем появляются мухи, одну из которых, я убиваю на своем гниющем теле.Молодая мама
Летняя пора и незнакомая квартира. Судя по интерьеру, я была в гостиной, после непродолжительного разговора с малознакомым человеком, я выхожу одна из квартиры. Местность открытая, порывистый ветер развивает мои волосы. Дома стоят буквой «Г». Во дворе я вижу троицу: молодая женщина около тридцати лет, тощего телосложения, она одета небрежно, в ту самую одежду, что тринадцатилетняя изнасилованная девочка. У женщины сильная худоба, она идет на каблуках, ее ноги дрожат, она шагает быстро, тянет за руку маленькую девочку лет семи-восьми. Та семенит за ней, у нее также растрепаны волосы, как у ее матери, прослеживается расхлябанность и неопрятность. Ребенок не плачет, молчит, вероятно, у него трудное детство, не забалуешь. За матерью и ребенком вдогонку идет парень лет восемнадцати-двадцати, он чуть нижу по росту женщины на каблуках, худощав, но жилист, одежда на нем широкая, она развивается на ветру. Он трогает женщину за руки, указывая ей на подъезд, из которого я вышла. После чего навязчиво пристает к ней, пытается небрежно поцеловать в шею, она идет быстрее, на ее лице слезы. У нее молодое и резвое тело, но лицо не по годам вымученное и дряблое. Парень настойчиво увлекает ее и ребенка, чтобы купить. Я провожаю взглядом эту троицу, порывистый ветер дует мне в лицо, облака сгущаются в тучу. Одета я не по погоде, окидываю взглядом горизонт, после чего ухожу в неизвестном направлении.Призрак на празднике
Выпускное платье лежало на разобранном диване. В комнате было мало света, лишь бра горела над кухонным уголком. Я была в ожидании гостей – мамы и сестры. Ожидание тянулось долго и нагоняло скуку. Я прилегла на краешек дивана, как вдруг, отчетливый женский голос с хрипотцой, стал звать меня. В углу на полукруглом диванчике, за столом, сидела женина в очках, ее левая нога была вальяжно согнута в колене. Она предложила мне закурить, и я не смела отказаться. Она сказала: «Не упускай шанс», а после я очнулась. В комнате никого не было. Меня разбудил пронзительный звонок в дверь. На пороге была моя сестра, она сказала, что мама не приедет, и причина тому есть - болезнь отца. Сестра предложила уехать гулять на всю ночь в другой город, где прошло мое детство. Однако в новом доме, меня не хотели отпускать, упрашивая остаться на ужин. Я выбрала уехать, надев выпускное платье, ни о чем не жалея. А затем провал, сон в машине и встреча с незнакомой компанией. И вот мы уже с сестрой находимся в доме, где жили одиннадцать лет тому назад. Мы пришли в квартиру моего друга детства, тот, что с черными волосами, живший на втором этаже. Я не узнала его, вокруг было много людей гораздо меня старше. Сон не отпускал меня. Я легла на постель, в полудреме стараясь разобрать отрывки фраз нечаянно брошенных толпой. Я укуталась в синее покрывало, оно было холодным, но уснула я быстро. Сон прекратился сильными толчками в плечи, сквозь волосы, я узнала свою сестру, лицо ее было напугано, а копна волос небрежно растрепана. Она шепотом приказала мне скорее собираться, по ней было видно, что ей страшно, это мгновенно распространилось на меня. Нас услышали, пришлось выходить из положения, я стала податливой, моя сестра тоже, она даже успела с кем-то пофлиртовать. Я вышла на балкон, чтобы осмотреться, мое внимание мгновенно было приковано к лежащему на дороге, из белого камня, предмета. Это тело, кажется, женщины, на ней была разорвана красная олимпийка, во дворе было безлюдно. Раннее утро, рассвет и легкая дымка на уровне панельных пятиэтажек. Трое из компании решили, что пора освежиться на улице, а после пойти на речку. Было одиннадцать человек, моя сестра либо хорошо играла, игриво кокетничая с мужчинами, либо ей действительно нравилось быть в добровольно-принудительном рабстве мещанского общества. Я шла поодаль, сталась не привлекать лишнего к себе внимания, людей прибавилось, меня ранило, что всем было все равно на лежащий труп женщины. Вблизи я разглядела, что ее голова разбита, а кровь плотно впиталась в каменную кладку. Дети с интересом разглядывала полуобнаженное тело, а те, что посмелее, тыкали палками в лежащую плоть. Когда все напились снова в жаркий день, решив, что самое время прокатиться на катамаране, мы чудом сбежали с сестрой, мне с трудом удалось ее вызволить из этого сборища. На выпускной я так и не попала.Младший брат
Утро первого осеннего дня выдалось пасмурным, это было предсказуемо, август был таким же неприветливым. Штурмовое предупреждение, об этом уже судачили по ящику, но линейку никто не стал отменять, ее лишь перенесли в другое место, из-за реконструкции довоенного здания школы. Мама пошла меня провожать, папа был на смене, а поэтому она взяла с собой моего младшего брата. Пару слов о нем. В десять лет я жутко мечтала о «живой кукле», с которой можно будет играть, и при этом чувствовать власть. Однако у моих родителей не сразу получилось завести ребенка, он родился, когда мне было почти тринадцать. Я не чувствовала к нему никакой симпатии и боялась подходить, даже иногда зловредничала, в начале декабря ему должен был быть год. Он всю дорогу плакал. Сбор ребят проходил в двух кварталах, было забавно наблюдать, как учительницы пытаются собрать все классы на баскетбольной площадке. Я издали завидела свою подругу в компании нашей общей знакомой, они что-то бурно обсуждали. Я помчалась к ним, уверенная в том, что они рассказывают что-то очень увлекательно, мама осталась в стороне. Оказывается, была драка, никто не знал этих ребят и причину их ссоры, но один был госпитализирован. Этот инцидент стал поводом для шуток, издевок, сплетен и выдуманных деталей, каждый хотел что-то добавить от себя в этой истории, ну, а я, даже не знала правда это или ложь. Все кончилась тем, что мы с девочками действительно уверовали в скоропостижную смерть того мальчика, это нас сплотило. Когда школьная линейка подошла концу, моя подруга настояла на традиционной прогулке. Это был наш ежегодный ритуал прощания с беззаботным временем каникул. Мама махнула мне рукой, я с тревогой помчалась к ней, в надежде, что она не даст мне очередное поручение, но, увы, она заставила меня погулять без коляски с братом, а она тем временем пойдет за продуктами с коляской. Делать было нечего, я согласилась. Мы пошли с подругой к центу города, обогнули нашу школу, говоря о том, что раньше было лучше, а вот теперь понаделают… Мои руки, болели, я поскальзывалась на грязи, балансируя, с завернутым, в светлое одеяльце, ребенком. Мы смеялись с моей родственной половиной над всякой чепухой, разговаривали о французских фильмах, об одиночестве и отсутствии преданных друзей, и тут малыш заплакал, он стал извиваться, пронзительно крича. Я укачивала брата, пока не услышала стрекот, это был он, мой брат. Он выпрыгнул из одеяльца, обратившись в крупного сверчка, не замечая, подруги, я помчалась за ним. Я бежала дворами, это был цыганский район, а потом я перестала понимать, где я, силы почти иссякли. Сверчок уменьшился в размерах и прыгнул в подвальное отверстие. С трудом открыв скрипучую дверь, я без промедления шагнула в темноту. Глубина была не велика, над собой я видела белый свет. Мой братец, в обличии сверчка, поскакал прямо по узкому коридору, я следовала за ним. Мы были ни одни, здесь жили люди, их местообитание было схоже с клеткой для диких животных, все их удобства были условны. В первой клетке-жилище меня приветливо встретила старушка, похожая на крысу, она была чуть ниже меня ростом, за ее спиной выступал горб. От нее пахло луком и тухлыми яйцами. Она жила в комнатке, занавешенной разным тряпьем, в кресле сидел тучный крыс, не обращая внимания на гостей. Она суетливо падала мне полотенца и указала, куда поскакал сверчок, я проследовала дальше. Вторая дверь меня привела к молодой паре, это была парочка похожа на гладких тараканов, их комнатка была беднее и меньше прежней, в ней было много разных вещей с помойки, без разбору — полезных и нет. Они питались крошками и прочими отходами, пара сказала мне, посетить последнюю комнату, туда заскочил мой братец. В третьей комнате не было ни дверей, ни мебели, в ней был грязь, смрад и мухи. Там жил одинокий толстый свин, он тихо похрапывал, и вовсе не ждал гостей. Я совсем отчаялась найти брата, поэтому решила выбраться и позвать кого-нибудь на помощь. Бабушка-крыса меня остановила, сказав, что нет мне дороги на свет до самого восхода солнца. Предложила обождать ночь в сырой уборной. Иного выхода у меня не было, да и без брата, дорога домой мне была закрыта. Вокруг было грязно и сыро, по стенам подвала кишели насекомые, которые использовали в качестве закуски местные жители, но мне было все равно, казалось, я могла уснуть даже в таком дрянном месте. Среди ночи послышался скрежет, сначала легким постукиванием о потрескавшийся кафель, а после, звонким, о железный таз. Я вздрогнула и притаилась, мне было боязливо дышать. И тут, послышался пронзительный детский плачь, он доносился из под железного таза. Я вылезла из плоского корыта, наступив на что-то мягкое — это была крыса, переведя дух, я подняла железную посудину вверх. Это был не мой брат. В темной узкой комнатке, сверчок казался активнее и агрессивнее, чем прежде. Насекомое прыгнуло мне на лицо, от неожиданности я вздрогнула, как не пыталась его поймать — все тщетно. Силы иссякали, в то время как его росли, он пожирал мелких насекомых, вырастая в размерах. Я решила загнать насекомое в ловушку и накрыть тазом, но не тут-то было, оно ловко и быстро, его укусы распространились на меня. Я стала сражаться — это был уже не мой брат, а чудовище. Все здесь вокруг уродливое и жуткое, нужно выбираться, бежать. Я колотила стены, плача, руки мои тряслись от страха и бессилия. А после появился свет, будто освещенная огромным прожектором, я узрела тошнотворную картину. Мое тело покрылось горошинами пота, размозженная голова и истерзанное тело младенца лежало навзничь, по его останкам хаотично кишели паразиты.Прогулка
Это вся моя семья – папа и мама, брат и его жена, их двое детей, сестра и ее трое детей, Псевдоманьяк и я. А это город, в котором я родилась. Это солнечный августовский вечер. Не помню, когда мы собирались все вместе. Дорога узкая и мы идем в три шеренги. Первая – папа, мама и их маленькие внуки; вторая – брат и его жена, а в третьей – сестра, Псевдоманьяк и я. Поверить не могу, что они сошлись, я сама удивляюсь их паре и разнице в десять лет, нам троим, будто по восемнадцать лет, идем и дурачимся, не хуже детей. Идиллия вмиг обрывается, я слышу рев машины и детский крик. Я замираю на месте. Фух, все живы, но испуг не прошел сразу, дети вырываются и бегут в обрыв, что обрамляет плотину. Я каменею на месте и наблюдаю, затаив дыхание, что будет дальше. Самым эмоциональным оказывается Псевдоманьяк, не помню его таким два года назад, он плачет от страха за приемных детей. Все ринулись вниз, а наша троица стоит и не двигается. Сестра отмерла первая, порываясь побежать к остальным, я вижу, как брат ныряет в болото, что затягивает детей. Сестра просит меня выполнить странную просьбу — отвлечь Псевдоманьяка. Я охотно это делаю, я отвлекаюсь от жутких событий, испытывая внутреннюю тревогу и онемение. Я становлюсь чрезмерно веселой и заражаю этим юношу рядом с собой. Мы веселимся на людях, дурачимся, придумывая игры на ходу, но внутри меня страх. Что если кто-то умрет… Я вижу белый микроавтобус, он останавливается, я понимаю — это они, все ли? Да! Они плачут от счастья и пережитого стресса, но все они живы! Я выдыхаю.Мама, мы приехали!
Автовокзал горел в огне. Мы сидели на сумках, как и все остальные, возле железнодорожных путей на пироне. Особо нетерпеливые забавлялись, прыгая навстречу движущейся электричке. Никогда на ней не ездила. Мы решили поехать на трамвае, его линии находились правее. Обездоленные люди озабочено охраняли свои пожитки от нерадивых соплеменников. Я лежала на коленях сестры, придавив своим весом наши сумки. Она по-прежнему чувствовала ответственность за мою жизнь и мне это нравилось. Дорога меня окончательно утомила и большую часть пути в отчий дом я провела в полузабытьи. Приехали. Дверь была открыта, те же стены и полы, но это было совсем не то, что я ожидала здесь увидеть. Наш дом изменился. Мы прошлись по комнатам, в них почти ничего не было, в доме царил полумрак. Мне бросились в глаза плотные скатерти, использованные в качестве занавесок. Я не могла не зайти в свою комнату, хоть и отворяла дверь с опаской — она все так же была самой холодной и мрачной, но прежние портьеры были сохранены. Из предметов интерьера здесь лежали в углу, где раньше была книжная полка, небрежно набросанные друг на друга покрывала и белье. Спертый воздух побудил меня открыть окно, но его не было, балкон был заколочен досками. Послышались шаги, это была мама, она несла что-то в руках, голова ее была покрыта черным платком. Мы вышли ее поприветствовать, она сухо нас обняла, засуетившись. Оказывается, она жила не одна. Мама поспешила в ванную комнату, а мы за ней, там также не было ничего прежнего. В середине располагалось большое круглое корыто, сбоку висело на гвозде серое полотенце, все в коричневых пятнах, а под ним в железной кружке догорала свеча. Мама зажгла еще одну, она попросила нас помочь женщине вылезти из чаши. Я обратила внимание на ее освещенное светом лицо, оно было жирным, будто масленым, оказалось, у нее нет рук по плечи и ног по колени, меня передернула дрожь. Мы с трудом донесли тучное белоснежное тело с культяпками в мою комнату, после чего вернулись обратно к маме. Я следовала за сестрой, она остановилась в дверях кухни. Это комната служила в качестве молельной. Посередине стоял зеркальный трельяж, а по обе стороны на табуретках блюдца с церковными свечами. В полумраке, как истукан, стояла сестра, она не решалась подойти ближе к молящейся матери, я навела камеру фотоаппарата на зеркало, в котором отражались в трех экземплярах лики моей сестры. Стояла гробовая тишина, я почти не дышала, сглатывая ком в горле. Так продолжалось с минуту, пока из дальней комнаты не послышались завывания крупной женщины, мать последовала к ней, опустив глаза. Сестра обернулась, мельком проводя ее вслед, после чего решительно покинула дом. Я отправилась за ней.Последняя весна
Мы спасаемся бегством обе. Старое здание разрушено, я стою на плите второго этажа, а выше находится человек, безучастно поглядывая вниз на обезумевшую толпу, а после пропадает, я бегу внутрь. Парадная сильно разрушена, людей бесконечный поток, лица… Я застываю, собираюсь с духом, затем поднимаюсь выше, забегая в чью-то комнату. Тишина. Здесь я совершенно одна, Она отстала. Я уверенно прохожу дальше, как ни в чем не бывало, наливаю холодный чай. Свободно ориентируясь, обследую местность, желая узнать что-то о хозяине. Это несчастный одинокий человек, он стар, возможно, уже мертв. Я сажусь, закрываю глаза, кажется, мне некуда больше идти. Я стараюсь успокоиться, долгие минуты медитативного сна и снова белый свет. Рядом сидят старик и старуха, он что-то бормочет, а женщина поддакивает, вставляя реплики, я ничего могу разобрать, что они хотят до меня донести, но из вежливости понимающе киваю. Старуха достает платье из старого сундука, предлагая его мне надеть. Они меня хоронят в нем, так моя история завершается. Она в это время находилась далеко, это был дом культуры, с Ней было еще с десяток человек. Два солдата лениво расхаживали среди людей. Она стало свидетелем смерти человека, ее дочери. После этого и Ее не стало.Сцена 9
В которой некто господин заканчивает чтение, пытаясь встать на ноги, после чего с грохотом падает на сцену
Ну как вам? Здесь есть еще письма, я не осмелился их прочесть. Снова тишина… Тогда я расскажу о своем третьем путешествии. Это было начало лета, день стоял пасмурный и душный, совсем как бывает перед грозой. Меня ничего не держало, честное слово. Я просто пошел прямо, мне вдруг стало интересно, что будет, если все время идти прямо, не сворачивая с пути, но это утопия, у меня не получилось. Как я сказал выше, я ничего с собой не взял, а стало быть, мне нечем было разбить кирпичную стену, в которую я уткнулся. Я перестал следовать этому правилу, чтобы уйти из города. Я не раз это проделывал и ранее, но всегда скоро возвращался. А теперь, мой путь лежал в лес, я хотел найти Рай на Земле, нечто похожее на Эдемский сад. Мне это удалось. Я нашел лачугу, в которой остановился. Там были книги, настоящие бумажные книги, там были рыболовные сети, которые я видел только на картинках детских сказок, там были простые карандаши и бумага, которые сейчас кажутся ненужными атрибутами. Я жил в этом месте подобно аскетику и евнуху. Мой день начинался с похода на рыбалку, где я купался в бодрящей воде, а после ловил рыбу, лежал до полудня, греясь на солнце за чтением страниц очередного тома. Потом я засыпал на мягкой зеленой траве под звуки птиц и насекомых. Я набирал воды в ковш и шел обратно в домик. На закате я молился и делал нелепые зарисовки и даже писал стихи, что не делал ранее, а после раздевался догола и бегал по полю пшеницы. Я любил каждый свой день, каждый свой маленький ритуал, например, собирание ягод, каждые два дня или танцы, игры, свои монологи, которые произносил вслух. В каждом звуке, я мог увидеть мелодию, почувствовать ее настроение, я погружался в сказочный мир безмятежности и безграничного счастья. Так продолжалось два летних месяца, волшебного времени моего пребывания так, а потом я стал чаще болеть, будто сама природа решила изгнать меня из этого место или убить здесь. Как-то я ходил в лес за ягодами на закате, как вдруг, появились тучи и ветер поднялся, но высокие кроны деревьев меня защищали, я знал, что они за меня горой. Я продолжил свой путь, но стихия оказалась суровее. Начался ураган и ноги мои стали отрываться от земли, я ухватился за сук и держался изо всех сил, да только деревья вокруг стали ломаться, какие падали, а каких уносил ветер. Лес вокруг меня стал редеть, оставались лишь колючие кустарники, что не за что было ухватиться, не на что опереться, если раньше я чувствовал себя принятым, в безопасности, то теперь стал терпеть утрату, я понял, что совершенно один. Я бежал к полю, дома моего не было, он весь развалился. Слезы хлынули из глаз, я припал к земле, начав ее целовать, но казалось, что земля становится подобна желе, я проваливался, она стала ненадежна. Я закричал, закрыв уши, а после все прекратилось. В тот день я ушел с того места, а более не возвращался. Тогда я подумал, а есть ли Рай на Земле?Сцена 10
В которой некто господин становится полностью обездвиженным и предается экзистенциальному отчаянию
Ну, вот и все, я выдохся, мне больше нечего сказать. Вы еще здесь? Ну, ответьте же! Я больше не хочу здесь оставаться, я устал! Помоги те же мне! Я не могу пошевелиться… Знаете, что такое терять воспоминания, они стираются, оставляя шлейф трухи, осколков, которые мертвым грузом пылятся где-то на затворках сознания.Софиты меркнут, а в зале появляется свет. Некто господин видит гроб по образу сундука, в нем ангел во плоти, а в зале нет души, лишь радио играет где-то фоном.
Мой ангел умер, а я все еще живу, одиноким и потерянным, а теперь и мое тело покидает меня. Этот переход мучителен… Я с вами говорю, черт бы вас подрал! Эй! Кто-нибудь, помогите! Найдется ли живое существо на белом свете, что даст средство способное спасти человеческую душу и тело.