Веснушки и родинка

– Веснушки Феликса. Какие они на вкус? – Родинка Хёнджина. Какая она на вкус?       Это случилось во время очередного группового чата – Хёнджин зацепился за никнейм одной из участниц-стэй и конечно, как это и заведено, решил подразнить Феликса. Боже, как же он любил дразнить этого малыша. Если бы кто-то знал, какое дичайшее упоение Хёнджин испытывает от легких шуточек в адрес Ёнбока, его бы точно сочли за ненормального. А всё потому, что тот умел обижаться абсолютно очаровательным образом, как будто и сам ждал очередного подкола от Хёнджина, чтобы надуть свои и без того пухлые губки. Хёнджин шутил всегда по-доброму, а Феликс подыгрывал ему, и получалось как нельзя лучше – все счастливы и довольны. Вот только если Ёнбок смирялся и никогда не перечил по доброте душевной, то Хёнджин, кажется, пренебрегал этой его добротой и купался в атмосфере вседозволенности. Правда, он и сам позволял Ёнбоку буквально всё. Разве можно ему отказать хоть в чём-то? Можно ли долго злиться на этого ангела, получится ли его не любить? И лишь в одном Феликс не устраивал Хёнджина, лишь одно ему не нравилось и раздражало – то, что он ужасно, до боли, до скрипа зубов ему нравился. – Дорогой дневник…       Боже, как унизительно! Или нет? Хёнджин начал вести дневник буквально неделю назад, ему давно говорили, что это полезно – можно высказать свои эмоции и чувства и при этом не грузить никого вокруг. Вот только почему так смешно писать о своей жизни на бумаге? Ладно, не важно. – Как смеет этот Ли чертов Феликс быть таким красивым? Как долго я буду терпеть его мордашку перед собой?! Я устал. Мне надоело! Он очаровательный, когда только просыпается, милый, когда ест, да и когда спит, даже когда он злой и матерится своим басом, он всё равно мне очень-очень нравится… Нам всегда хорошо вместе, и в работе мы научились прекрасно ладить. А когда он в образе… Ох, Боже! Я не знал, кого проклинать за те чулки в сетку и кожаную полу-юбку, ведь это слишком невыносимо для меня.       Хёнджин с опаской оборачивается по сторонам, хотя он один в своей комнате. Он никогда не запирает дверь, потому что знает – никто из мемберов не войдет. И всё же оглянуться стоило. – Так вот, эти чулки… Я думал об этом каждый день, с тех пор как увидел. Я представлял себе, как беру Феликса за руку и усаживаю к себе на колени. Он кладёт свои ладони мне на плечи и легко массирует, как он это делает всегда по привычке. В это время мои пальцы пробираются сквозь дырки на чулках и гладят бледную кожу его бедер, я поднимаюсь всё выше, чтобы наконец коснуться его там… Я хочу знать, какой он, когда возбуждён, хочу касаться и целовать его везде, где разрешит. А даже если не разрешит – всё равно целовать, лизать, кусать, сосать, всего его, везде, целиком, и вообще, дорогой дневник, я хочу его трахнуть!       Последнее слово было обведено карандашом два раза, с особым упорством, ведь он злился, по-настоящему, что кто-то смог влюбить его в себя с такой силой, но не отвечать взаимностью. – Ты здесь? – Матерь Божья! Феликс?! Блядь, ну как же ты меня напугал!       Хёнджин подскочил на своём стуле, да так, что чуть не упал. Руки тряслись, когда он закрывал проклятый дневник, делая вид, что совсем ничего не писал в нем ещё секунду назад. – Прости, я стучал… И мне послышалось, что ты разрешил войти.       Феликс выглядел растерянно, словно застал Хёнджина за чем-то постыдным. – Нет, я просто был в наушниках и… в общем, заходи.       Обычно Хёнджин неплохо справлялся с неловкостью и умел обходить разные углы, но вот Феликс… Он делал что-то такое, что Хёнджин чувствовал себя учеником средней школы – прыщавым и застенчивым девственником, который боится даже за руку взять предмет своих воздыханий. Так и было. Когда они были младше, Хёнджин без задних мыслей лип к Феликсу, обнимал и трогал, он ластился, был нежным и тактильным, и совсем не стеснялся этого. До тех пор, пока его не осенило. Ему стало нравиться это в несколько другом смысле, и это пугало. Потому что Феликс был тактильным со всеми – со стаффом, с мемберами, с другими айдолами, для него в этом не было чего-то особенного. В то время как для Хёнджина – такого рода тесный контакт стал проявлением именно романтических чувств. Но он прекрасно понимал, что для остальных это не тоже самое. Просто теперь он позиционировал себя как человека, который не любит скиншип. Оставалось надеяться, что Феликс не обижается, что не получает обнимашек в ответ, но, кажется, тот давно смирился и его всё устраивало. – Я приходил перезаписать партию для новой песни, Чан сказал, что ему что-то не понравилось, – Феликс, недолго постояв у двери, закрыл её за собой, затем накинул покрывало на кровать Хёнджина и сел сверху. – Вот и к тебе решил заглянуть. Ты тут как? - Всё хорошо.       В нормальном разговоре, после этого человек бы рассказал, чем только что занимался, но здесь была ситуация, где нужно срочно сменить тему. – Идём на лоджию, картины покажу.       Хёнджин зажег свет и сразу включил обогреватель, отчего темная лоджия стала более уютной и теплой. – Вот, эта новая, – Хёнджин взял в руки холст с букетом цветов и выставил перед собой. – Вааау, Хёнджин-а, это так красиво! – Феликс всегда восторженно реагировал на всё, что делал Хёнджин, в особенности на то, чего не умел сам.       Получать его похвалу было одним из самых приятных чувств в мире. Словно благословение с небес, правда. – Выбери, какая тебе больше нравится. – Хммм… – Феликс потирает подбородок и самым внимательным образом изучает всё, что видит перед собой. – Вот эта! Где парочка целуется, – Феликс изображает звуки поцелуев и смеется как ребенок над своей шуткой.       Надо же. Он выбрал любимую картину Хёнджина. – Если она правда нравится тебе больше всего – можешь взять её себе. – С чего это? – Феликс округляет глаза от удивления. – Сейчас нет никакого праздника! – Просто так. Бери и не спорь.       Иногда, Феликс мог немного вредничать или упрямствовать и в Хёнджине включался режим строгой «мамочки». Удивительно, но после такого тона, младший слушался. – Я запакую её для тебя.       Прихватив рисунок и пергаментную бумагу, Хёнджин сел за рабочий стол, чтобы отрезать нужный кусок для упаковки.       Феликс, тем временем, не придумал ничего лучше, чем нависнуть сзади и обнять за шею. Его голова оказалась на плече Хёнджина, и их щеки ненадолго соприкоснулись. – Спасибо.       В такие моменты, Хёнджину хотелось исчезнуть. Он то ли замирал, то ли продолжал двигаться, но чувствовал себя при этом статуей, в любом случае – мурашки по всему телу говорили сами за себя.       А что будет, если ответить на объятия? Просто встать, развернуться лицом и обнять в ответ? Этот вопрос преследовал Хёнджина последний год точно. Ведь раньше он мог так, причём спокойно, а сейчас – словно невидимая стена выросла между ними. Но любопытство не покидало его. Сколько продлится такое объятие? Будет ли Ёнбок так же крепко сжимать его, или отпустит и отстранится? Это невозможно узнать, пока не проверишь, но почему-то Хёнджин трусил, и терялся каждый раз, когда Феликс оказывался слишком близко. Сколько еще раз Феликс будет вот так льнуть к нему, пройдет ли это со временем? Что, если Хёнджин так и не узнает, как долго они бы обнимались?       Эти мысли проносятся в его голове, одна за другой, пока он криво режет бумагу, а Феликс дышит ему где-то в районе уха.       Сердце стучит быстро и отчаянно, оно кричит – если хочешь что-то узнать, то действуй.       Всё идёт не так, как Хёнджин планировал. Он даже не встает, а лишь разворачивается, притягивая Феликса к себе. Он не думает, удобно ли Феликсу так стоять, он вообще не думает. Но младший быстро перестраивается, подходит ближе и обнимает в ответ.       Да, они обнимают друг друга. Первый раз, за последнее время, и это не быстрые «похлопывания», это тесное объятие, которое длится уже 4-5-6 секунд… И дальше, 8-9-10, а отрываться совсем не хочется, глаза плотно зажмурены, а перед ними звёздочки. Наконец, Хёнджин решается подняться и всё становится снова по-другому. Он сгребает в охапку Феликса, что ниже его ростом, вот только – он обхватывает его за талию, а руки Феликса ложатся сверху на плечи. Ничего не изменилось с тех пор, как они обнимались в последний раз. Обычно за плечи обнимает тот, кто выше, а у них почему-то было наоборот и обоим это очень нравилось.       Хёнджина немного качает из стороны в сторону, словно он внезапно опьянел, он даже наступает на ногу Феликсу, за что сразу извиняется. Не разрывая объятий, он ведет, а точнее подталкивает Ликса к кровати.       Вот так совсем хорошо. Сидеть и обниматься. Можно ещё положить голову на плечо – и вообще улетаешь куда-то далеко-далеко…А можно ведь сделать ещё лучше?       Хёнджин отстраняется.       Лицо Феликса прямо напротив его собственного. Умытый, без косметики и укладки, под глазами легкие тени усталости. На нём свежевыстиранная белая толстовка, и сам он весь пахнет чистотой: волосы шампунем, а тело гелем для душа. Его глаза такие доверчивые, взгляд честный и открытый, не зря Чан зовёт его солнышком, Феликс излучает свет изнутри, это чистая правда. – Так какие твои веснушки на вкус?       Они смеются. Синхронно, громко, до слёз, сжимают руки друг друга и заваливаются на кровать. – Ох, – Феликс держится за живот, что немного побаливает от смеха. – А ты попробуй.       Хёнджин приподнимается на локте и заглядывает в лицо младшего. – Ты это серьёзно? – Хёнджин задает этот вопрос шепотом, в то время как его пальцы непроизвольно касаются гладкой щеки.       У Феликса невероятно нежная кожа, он не бреет щеки и на них всегда присутствует легкий пушок – еще одна его черта, которая невозможно умиляет Хёнджина.       Ёнбок лишь молча кивает и трётся щекой о ладонь, словно маленький котёнок.       Сказать, что Хёнджин боится – не сказать ничего, но некий барьер между ними преодолён и отступать нет смысла. Да и не хочется, если честно.       Хёнджин отнимает руку и опускается ниже. Он видит, как Феликс закрывает глаза и ждет, затаив дыхание. Тогда он прижимается губами к его щеке – легко, коротко и невесомо. Затем целует снова, на этот раз задерживаясь на подольше. Феликс лежит всё так же неподвижно, его веки слегка подрагивают, кажется, что он даже боится дышать. Хёнджин целует еще раз, и еще, слегка приоткрыв губы, он касается гладких щек, затем носа, лба, не оставляя без внимания ни одну веснушку, он даже целует закрытые веки, но не решается притронуться к губам.       Наконец, зацеловав Феликса со всех сторон, он падает на подушку рядом и шумно выдыхает. – И как? – через несколько секунд Феликс подаёт голос. – Они вкусные, как я и думал, – шутит Хёнджин. – А ты, хочешь попробовать? – Мне поцеловать тебя в глаз? – Хёнджину нравится, что они говорят об этом с юмором, так исчезает неловкость и напряжение. – Почему бы и нет?       На этот раз Феликс нависает над Хёнджином и долго вглядывается в его лицо. Он умудряется чмокнуть его под глазом и после этого захихикать, словно совершил шалость, о которой давно мечтал. – Если бы ты знал, как давно ты мне нравишься, ты бы на меня разозлился? – Феликс произносит это и его лицо становится серьезным в одну секунду, словно его подменили. А еще, во взгляде читается...смесь страха и вины?       И тут Хёнджину становится совсем не по себе. К горлу подступает неприятный ком, ведь это он во всём виноват, ведь это он всё это время боялся признаться в своих чувствах, думая, что они невзаимные. Неужели он тоже нравился Феликсу? В это сложно поверить, но кажется, он серьёзен как никогда. – Я… Ты тоже мне нравишься, Феликс, – в уголках глаз собираются слёзы и Хёнджин пытается их незаметно сморгнуть. – Прости, что не говорил тебе, я боялся…       Крошечный палец ложится на губы Хёнджина, не дав договорить.       Верно, довольно разговоров. Всё, что было нужно – они уже сказали.       Феликс целует первым. На самом деле, он смелее Хёнджина. Он лишь кажется хрупким и нежным, а на деле – он сильнее и устойчивее многих других.       Вначале они лишь мнут губы друг друга, вбирая в рот по очереди верхнюю и нижнюю. Губы сухие и горячие, а хочется влаги и насыщенности, тогда Хёнджин слегка приподнимается и подминает Феликса под себя. Он снова покрывает поцелуями его щеки, спускаясь к мочкам ушей, легонько кусает их, потом припадает к нежной шее и ведет губами снизу-вверх. Дыхание Феликса становится тяжелее, а пульс учащается. Он привстает и стягивает с себя толстовку, потому что находиться в ней теперь – просто невыносимо. Хёнджин же, одетый в домашнюю футболку и шорты, чувствует себя куда комфортнее, однако Феликс замечает в его шортах значительный бугорок, вид которого будоражил его все последние месяцы. Эти обтягивающие костюмные штаны, что безумно идут Хёнджину, отлично подчеркивали все его достоинства и Феликс сходил с ума каждый раз, представляя себе перед сном, как же тот выглядит без одежды.       Наконец, они сливаются в более глубоком и влажном поцелуе, отчего воздух перекрывает в легких и звёздочки мельтешат перед глазами с новой силой. Внизу живота всё тяжелеет и изнывает в сладкой истоме, но не так, как от собственных мыслей, и не как от откровенных сцен в кино. Когда чужой язык, скользкий и горячий, касается твоего, и задевает щеки изнутри – всё тело не просто горит, оно пылает от желания. Тем более, когда это происходит с человеком, о котором ты давно мечтал.       Феликс запускает обе ладони под футболку и гладит твердую спину Хёнджина, но не это ему всегда было интересно – очень быстро он спускается ниже и ловко проскальзывает под резинку шорт и белья – чтобы с чувством сжать упругие ягодицы, что давно так манили и привлекали внимание.       Хёнджин отрывается, чтобы возмущенно ойкнуть, но Феликс сжимает его еще сильнее и тянет к себе, отчего они касаются друг друга своим возбуждением. – А что, Минхо можно, а мне нет? – Феликс снова улыбается и Хёнджин окончательно укладывается на него, устраиваясь между ног. – Ты ревнуешь? – целует жадно, даже слегка кусает. – Иногда. Немного, – между поцелуями отвечает Феликс. – А ты? - Я тоже. Иногда.       Футболка Хёнджина летит на пол, вместе с футболкой Феликса.       Хёнджин остается сидеть верхом, пока его руки гладят подтянутый впалый живот и чувствительные соски. Рука Феликса играет с резинкой шорт Хёнджина и как бы ненароком касается того самого бугорка. Хёнджин вздрагивает, но не препятствует, когда Феликс достает из шорт его возбужденный орган, что давно сочился естественной смазкой и чувствовал себя очень тесно в белье. – Я догадывался, что у тебя большой, но, чтобы настолько… - Феликс, кажется, искренне удивлен, что не может не смущать Хёнджина. Однако это и льстило тоже.       Когда небольшая ладонь Феликса делает несколько движений вверх-вниз, Хёнджин осторожно отнимает его руку. – А ты можешь… – он пару секунд медлит, прежде, чем спросить. – Просто лечь набок? Он слезает с Феликса, давая тому перевернуться, и пристраивается сзади, тесно прижимаясь. – Ты же не против? – шепчет Хёнджин на ухо. – Если я вот так…       Он не договаривает, а просто на пробу жмётся к заднице Феликса так, чтобы попадать членом между половинок. Тот лишь шумно выдыхает, и сам прижимается сильнее в ответ, – что красноречивее любых слов.       Хёнджин ищет ладонь Феликса и переплетает их пальцы, думая о том, как смотрятся их руки с парными кольцами, когда одна накрывает другую.       Он совершает небольшие поступательные движения, припадая губами к плечу в веснушках и опаляя его горячим дыханием, пока его вторая рука гладит живот Феликса и спускается всё ниже. Сначала он нежно гладит его сквозь тонкую ткань белья, которая, к слову, уже намокла, а когда слышит легкие стоны Феликса, то приподнимает резинку, чтобы наконец прикоснуться к обнажённой плоти.       Как у него может быть такая бархатная кожа? – думается Хёнджину где-то очень отдалённо, потому что Феликс гладкий абсолютно везде.       Хёнджин давит большим пальцем на аккуратную головку и размазывает смазку, чтобы легче скользить, затем обхватывает полностью, и начинает постепенно двигать ладонью.       Короткие ногти Феликса впиваются в руку Хёнджина, словно он пытается его остановить, но лишь оттого, насколько ему приятно, оттого, как долго он мечтал, чтобы эти большие ладони ласкали его вот так – нежно и уверенно.        Хёнджин тянется за поцелуем, и Феликс поворачивается к нему, чтобы ответить. Они наслаждаются тем, что у обоих мягкие и пухлые губы, которые так приятно и сладко целовать.       Хёнджин продолжает вжиматься в Феликса сзади, и даже этого ему хватает, чтобы почувствовать близкую разрядку. Потому что в его руках – самое нежное создание, самый драгоценный и любимый мальчик, которого хочется целовать и гладить бесконечно, пока руки не отвалятся и губы не отсохнут. Но длится это не так долго, как показывают в фильмах – Хёнджин кончает первым, прямо в белье, вжимаясь лбом в шею Феликса, а тот кончает следом за ним, в горячую ладонь, которая делала всё слишком правильно и приятно.       Они еще долго целуются, нежась в объятиях друг друга. Теперь они наконец знают, какие на вкус – веснушки Феликса и родинка Хёнджина.