Клубничка

      От малейшего постукивания пальцев по сокрытой тонкой футболкой спине пульсировало громче несчастное сердце, а закованные в небесную радужку хрусталики судорожно метались то влево, то вправо, то вверх молиться богам всех пантеонов безмолвно и отчаянно. Не стоит сил опускать взгляд тревоги полный на него — без этого ясно насколько упивается он реакцией её: нервно постукивающими по плечу пальцами, расцветающему подобно алым мальвам румянцу на щеках и слегка сбившемуся дыханию подводящих, треклятых лёгких.       Его голос, тихий и абсолютно невинный, вынуждает сглотнуть:       — Неужели тебе стыдно? — улыбается; нет, не просто улыбается: растягивает настолько широко уголки губ, насколько возможно, и прикрывает глаза счастливо, позволяя расползтись паутинке в самых уголках. — Всего лишь сидишь на моих коленях, как и обычно, — постукивает вновь по спине и она вздрагивает, глубоко вздыхая к его личному удовлетворению.       Подлец.       Самый худший.       — Кхм, — горло нарочито прочищает она и усилено лицу придаёт серьёзный вид, хотя румянец с щёк не стереть. — Вовсе нет. Давай уже свою клубнику, — выходит лишь быстрый, нервозный лепет, что абсолютно не помогает скрыть невероятное смущение, расползающееся до самых пяток.       Даже не трудится ответить — размеренно, смотря прямиком в глаза ей, протягивает пальцы к сочной клубнике, погружает во взбитые сливки следом и лишь тогда подносит к её лицу, шепча:       — Разомкни свои губы, — она подчиняется, медленно раскрывает и первая клубника успешно пропадает внутри рта.       Сладко, невероятно сладко и сочно — всё же клубника и взбитые сливки восхитительное сочетание.       — Ещё? — и подносит сразу же вторую, что так же быстро исчезает, оставляя лишь остатки взбитых сливок на его пальцах. Ей не потребовалось долгих размышлений – вперёд подаётся и слизывает языком медленно, аккуратно, чтобы точно-точно ничего не осталось на них. — Мхм… — выдыхает сдавленно на её действия. Усилившееся давление ладони на спине, впивающиеся в хлопком перекрытую кожу ногти и предупреждающие об опасностях игры с огнём чернильные хрусталики в темнеющей радужке... если у него на щеках румянец цветёт, то у неё — коварная ухмылка на ответную реакцию.       Закончив — облизывается и смотрит с неким вызовом; говорит, перебарывая подводящее дыхание:       — Ещё одну, пожалуйста, — он глаза при взгляде на её щёки раскрасневшиеся суживает и словно утерянный чёрт возьми где в процессе стыд выискивает тщетно. Нетерпеливо ёрзает на коленях она и видит, как дёргается его кадык — не только у неё крайне паршивое сокрытие собственных эмоций, не только у неё.       — Как пожелаешь, — со слепяще-солнечной улыбкой соглашается – тёмные очки бы, ох, тёмные очки! – и повторяет всё в точности так же, как и всегда. Но когда она, довольная и уверенная, после вкуснейшей клубники тянется к испачканным вновь пальцам — он в рот ей их проталкивает, бесцеремонно и грубо.       — Мфм!       — Но так удобнее, — и нечестно, и нечестно.       Впиваясь трясущимися хрусталиками в него, она работает языком исправно, ощущая слишком отчётливо и шершавую поверхность подушечек, и твёрдую пластину ногтя, и солоноватый привкус. Её дыхание горячее, тяжёлое и когда она заканчивает, выпускает пальцы изо рта — тянется за ними тонкая полоска прозрачной слюны.       Её слюны.       Она отворачивается, не в силах смотреть на это больше.       — Один-один.       — Что? — поворачивается и едва не сваливается оттого, насколько близко лицо его. — Я больше никогда не буду есть с тобой клубнику.       — Вообще, ты первая это предложила, — и она закусывает губу, ибо… к сожалению… это правда… но её переиграли и уничтожили. — И тебе нравится, — сбитое дыхание опаляет её лицо, он шепчет преступно близко, пока его рука проникает медленно под белёсую ткань футболки.       — Нет… — ногти на голую кожу надавливают, проводят и очерчивают круги, пока губы он облизывает невыносимо медленно, а после — целует. Глубоко и продавливая, удерживая за талию ладонью, проникая языком туда, где раньше были пальцы. Она едва вынести биение лихорадочное сердца может, когда прерывается поцелуй, и чувствуя влажное, горячее прикосновение у подбородка может лишь выдавить: — Л-Ладно! Ла... аха... ладно! Д-Да! Мне... ха... нравится, мне очень нравится!       Следует мизерная пауза, а после слышится заливистый смех.       — Это было быстро, — и утыкается в изгиб шеи её, не переставая посмеиваться.       — Это было нечестно, слышишь, нечестно! — не минует и минуты, как она тоже начинает смеяться заливисто и шутливо постукивает его кулачками по спине. — У тебя вообще есть совесть?!       Он поднимает лицо на один уровень с ней и, всё ещё едва сдерживая смех, говорит:       — Ты меня разбаловала, — и стоит этим словам соскользнуть с языка, как он спокойно соприкасается с ней лбами, выдыхая тихо.       — Ой, ну конечно, — бурчит и треплет его волосы, раздумывая, что у них вообще-то ещё целая миска клубники впереди, а если всё и дальше будет подобным образом...       ...впрочем, клубника никуда не убежит.