Рассвет над Бохайванем

      Зимой в Пекине ночи длинные, а рассветы зябкие и промозглые. Туман, как всегда бывает в это время года, приходит с моря, в считанные часы окутывая собой весь город и окрестности, наполняя его аурой обреченности, стылой вязкой опустошённости. За его крадучим наступлением можно проследить, если выглянуть в предрассветные часы из окна любого этажа выше пятого. Туман глубокий, серый, а в некоторых его частях образуются маленькие водоворотики, при взгляде на которые очень хочется высунуть голову из тёплого номера и подуть со всей силой вниз, надувая щёки, чтобы устроить ещё один подобный водоворотик — свой собственный.       Но Юдзуру в этот час никуда не смотрит и за пришествием тумана не наблюдает. Юдзуру мечется на постели, непроизвольно закрывая руками лицо, как будто хочет скрыть от беспрерывно снимающих камер свои невольные слёзы. Юдзуру тихо стонет во сне и повторяет одно-единственное японское слово: «kuyashii» — разочарован. Его волосы пристали ко лбу и слиплись, одеяло сбилось и обнажило тонкие выпирающие лопатки, а по подушке тянется тоненькая ниточка слюны. В предутренней дрёме Юдзуру на несколько секунд выгибается в пояснице, но тут же резко поджимает под себя ноги, сворачиваясь в клубочек и пытаясь таким образом сохранить тепло, уплывающее в приоткрытое окно комнаты. Сны Юдзуру такие же спутанные, как его волосы, в них преобладают песочные вихри с оттенками желтого, и Юдзуру кажется, что он пытается в этих снах отыскать и догнать кого-то. Кого-то очень важного, чьё имя он забыл и никак не может вспомнить, почему так нужно найти его. Кого-то, про кого Юдзуру не знает даже — человек ли он.       Море в этом году неспокойно. Виноват ли ветер, пришедший с океана, но каждую ночь залив Бохайвань щерится, как огромный испуганный зверь и с наскока обрушивает свои волны на береговую линию, грозя дотянуться до ближайших человеческих строений, утянуть их с собой и играть с ними в своих бесконечных просторах. Залив Бохайвань беснуется и завывает, но воды его неглубоки и не могли бы разлиться до далёкого материкового Пекина даже в сильнейший шторм.       Каждую ночь залив Бохайвань возобновляет попытки.       А на материке жёлтые заросли форзиции пробились и процветают прямо посреди груды беспорядочно сваленных камней. Камни мелкие, острые и очень болюче впиваются в лапы, если неосторожно наступить на них в суматохе заполошного бега. Лис замедляется, поднимает острые уши, изучающе нюхает воздух. Он почти наощупь пробирается сквозь неглубокую чащу и на вязкой глине остаются следы его маленьких лап. Низкие цветки задевают мордочку, на мгновение сбивая со следа и дезориентируя в пространстве одним своим запахом. Лис замирает, приподняв переднюю лапу и сосредоточенно принюхивается.       В отельном номере олимпийского чемпиона Нейтана Чена холодно. Нейт давно привык и никак не может избавиться от обыкновения держать все окна в своих временных жилищах открытыми настежь, независимо от времени года. И хотя распахнутые окна часто сулят много неприятностей: от ангины до случайно залетающих птиц, Нейт твёрдо убеждён, что худшее зло, могущее приключиться с ним в его частых разъездах — впитавшийся в тело запах «освежителя», которым так любят забрызгивать текстиль во всех известных ему отелях. Запах терпкий и чуть сладковатый. Разлитый в каждом сантиметре закрытой комнаты. Обезличивающий. И потому, стоит ему заселиться, Нейтан первым же делом мчит к окнам, стараясь выдворить этот отвратительный запах и не позволить ему оставить на себе ни единой метки.       От холода Нейт резко втягивает в себя воздух, издавая при этом звук, напоминающий шипение, и крепче вцепляется в тонкое негреющее одеяло. ***       Этой ночью залив Бохайвань, кажется, поймал в свои сети крупную рыбу. И судя по количеству воды, вздымающемуся в воздух в разных частях прибрежной зоны, рыба эта не собирается сдаваться на милость волн без боя. Или, возможно, борьба в беспорядочном бурлении вод — только выдумка, игра воображения, из которой родится потом одна из тех страшных людских сказок, что рассказывают на ночь в полутёмных детских? Лис, чьё безошибочное чутьё после морозной ночи скитаний привело его сюда, не знает этого. Но он твёрдо знает: _здесь_. Это сюда, к зелёному холму, обрывающемуся отвесно в неспокойное море стремился он, сам того не зная, на этот косогор вёл его неисчерпаемый глубокий инстинкт, который повелевает им уже много лет, здесь, только здесь и нигде больше должен оказаться он в этот рассветный час. Уши лиса движутся как локаторы, чутко воспринимая любые звуки, мордочка сморщилась у носа, лапы напряжены и в любой момент готовы к прыжку, спасительному бегству, стремительному отступлению, если понадобится.       Но на лиса никто не нападает.       Минута за минутой, он теряет бдительность и медленно, осторожно, словно двигаясь по тонкому льду, подбирается к краю обрыва. Свешивая с края любопытную мордашку, всматривается, внюхивается в волны. А внизу всё по-прежнему кипит, взбалтывая море, и волны с тучей брызг расходятся под могучим телом принимаемого водой существа. Тело его так огромно и удары о поверхность воды так сильны, что брызги многочисленными фонтанами поднимаются на несколько метров вверх, задевая и не в меру зазевавшегося лиса. Тот громко чихает, выплёвывая попавшую в рот воду, а потом шумно отфыркивается, выражая своё неудовольствие столь ранним купанием. И слишком поздно понимает, что выдал себя этим чихом с головой.       Дракон огромный, когтистый. С длинными узловатыми пальцами на широких лапах и раздвоенным на конце хвостом. У дракона тонкие перепончатые крылья, которые поднимают его сейчас над морем, и всего одна голова.       — так вот ты какой. — щурится лис и наклоняет голову влево.       — а ты думал — ем девушек на завтрак?       — я совсем ничего не думал. я тебя не знал. ты зачем устроил тут шторм? Дракон смущенно опускает голову:       — я вообще…. играл. понимаешь, у меня очень чешутся крылья, если долгое время сушить их, вот и… .       Лис снова заходится беспрерывным чиханием, на этот раз — от смеха. Подумать только, столько лет по всем снам, городам, болотам искать свою родственную душу, чтобы в конце концов найти это чешуйчатое недоразумение, у которого вдобавок ко всему чешутся крылья!       Дракон неуклюже подталкивает лиса огромным мокрым носом в сторону моря:       — лучше смотри, а то пропустишь! рассвет.       Лис мгновенно становится серьёзным, поворачивает мокрую ещё от брызг мордочку в сторону теплого восходящего солнца, подставляет её первым лучам, и нежное рассветное солнце насквозь просвечивает тонкие торчащие ушки, отражаясь в позолоченном зеркале крупных чешуек. Залив Бохайвань перекатывает свои волны совсем рядом и выглядит вполне умиротворённо.       Туман в это утро наконец обходит Пекин стороной.