***
Драко Малфой выглядел изможденным. На его землистого цвета лице залегли глубокие тени. Он мрачно смотрел прямо перед собой, ни капли не заинтересованный в чем бы то ни было. Дверь комнаты для посещений распахнулась, и от порыва свежего воздуха пламя свечей затрепыхалось, забилось, будто просясь наружу. Вошел мужчина. На нем был светло-серый костюм и шляпа, которую он незамедлительно снял и прижал к себе обеими руками. Малфой медленно перевел взгляд на его пальцы, длинные, изящные, потом — выше, на галстук, мятые лацканы пиджака и, наконец, лицо, и устало прикрыл глаза. — Добрый день, — поздоровался вошедший. — Вас должны были предупредить. Я из Ежедневного пророка, пришел взять у вас интервью, — его голос звучал взволнованно: не всем удавалось сохранять спокойствие среди ледяной мрачности каменных стен Азкабана. Драко Малфой смотрел на него исподлобья, и его взгляд по-прежнему не выражал ничего, кроме скуки. Журналист напряженно рассматривал Малфоя, стиснув многострадальную шляпу, пока тот не ответил: — Я уже все рассказывал, — голос Малфоя звучал отрешенно. — Вы не узнаете ничего нового. Казалось, эти слова каким-то образом придали мужчине сил, и он, сделав несколько размашистых шагов вперед, со скрипом выдвинул предназначавшийся ему стул и резко сел, наваливаясь всем весом на столешницу. — Вам и правда больше нечего сказать? — жарко спросил он, наклоняясь еще ближе, впиваясь взглядом в лицо Малфоя. Подернутое щетиной, оно давно потеряло былой лоск. — Вы молчали все пять лет, начиная с последнего заседания. Ваш отец был более многословен, чем вы, пытаясь оправдать вас. Неужели даже сейчас, в свете скорой… — он проглотил слово «кончина», поморщившись, будто оно гулко отразилось от стен. — Родственники Элоизы заслуживают правды. Хотя бы… Хотя бы в качестве исповеди, — к концу фразы он перешел на низкий шепот, словно уговаривая Малфоя. — Вы тоже верите в мою виновность? — уголок губ Малфоя еле заметно дернулся. Журналист откинулся на спинку стула и замолчал. — Я больше ни во что не верю, — наконец сказал он, взглянув Драко Малфою прямо в глаза. — Но я считаю молчание эгоизмом. Малфой с минуту буравил его внимательным взглядом, после чего слегка придвинулся ближе и спросил: — Хотите сказать, вы напишите все, как оно было? Все, как я скажу? — на его губах расплылась еле заметная усмешка. — Это будет сенсация, мистер Малфой, — стиснув зубы, пообещал журналист. — Вас услышит весь мир. Можете рассказать мне все, как оно произошло на самом деле, — и едко добавил, не сдержавшись: — Вам-то вряд ли есть, что терять. — Что ж, — хмыкнул Малфой, и его глаза блеснули в окружавшем их полумраке. — Если вы хотите узнать правду, принесите мне кое-что. Журналист замялся. — Вы хотите, чтобы я… — он, по всей видимости, собирался сказать «нарушил закон», но Драко перебил его: — Это всего лишь памятная вещица. Она не спасет меня от Поцелуя дементора. Мне хотелось бы увидеть ее в последний раз. Журналист закусил губу, будто заключая сделку с совестью. — Что же это? — осторожно спросил он, заметно нервничая. — Медное колечко. Ничего особенного, — Драко тут же отвел взгляд, будто противореча самому себе. — Звучит слишком просто, — все еще ожидая подвох, протянул мужчина. — О каком именно кольце идет речь? Драко с вызовом поднял взгляд на журналиста: — Вы найдете его у Гермионы Грейнджер.***
Солнце обманчиво сияло на безоблачном небе. Прохожие плотнее кутались в плащи, защищаясь от яростных порывов ветра. Дом номер 28 на Фелден-стрит не отличался от десятков других домов на этой улице: аккуратно подстриженная живая изгородь, кованый забор, благородный фасад и мягкие занавески на окнах. Она доставала ключи из сумочки, когда ее окликнули: — Мисс Грейнджер? Она резко обернулась. Это был молодой мужчина примерно ее возраста, одетый в костюм-двойку. Он вежливо улыбался ей, одной рукой снимая шляпу. Она прищурилась: — Вы журналист? — Вы угадали, — ответил он, и Гермиона громко выдохнула. Он развел руками, примирительно улыбаясь: — Понимаю, насколько сильно вам докучали мои коллеги. — А разве журналисты приходят не за этим? — она подняла брови. — Что же тогда вам нужно от меня на этот раз? — Мы могли бы побеседовать в более подходящем месте? — он сделал пару шагов ей навстречу. Она крепко стиснула ключи в кулаке. — Прошу вас, это не займет много времени. Она изучающе смотрела на него, явно колеблясь. — Какое же издание беспокоит меня на этот раз? — Проныра, — вежливо ответил он, слегка поджав губы, словно в извиняющейся улыбке. — Я много раз писал вам, но не получал ответа. — Мне постоянно приходят письма, на которые я не желаю отвечать. Журналист сжался, предчувствуя отказ, и тут же затараторил, уткнувшись взглядом в свои ботинки: — Мы готовим обширную статью про Драко Малфоя. Он согласился дать нам интервью, первое интервью за столько лет молчания! Никто никогда не был настолько близок к правде! Его речь прервал щелчок замка. Гермиона стояла на крыльце, побелевшими пальцами стискивая дверную ручку. — Проныре я могла бы дать интервью, — сквозь зубы проговорила она.***
Обстановка поражала своей чистотой. Они сразу прошли в гостиную, где Гермиона предложила ему присесть на диван, а сама заняла кресло по правую руку. Журналист, усевшись на самый край, стиснул колени пальцами и раскрыл рот, готовясь выпалить первый вопрос. — Даже не будете записывать? — она насмешливо вскинула бровь. — Я… кгхм... — он резко вдохнул и, подавившись воздухом, закашлялся. — Простите, можно, пожалуйста, воды? Поджав губы, она встала и направилась на кухню. Он осмотрелся. Обычный дом: бежевый диван, светлые стены, темно-коричневый паркет, все очень приличное и одновременно невыразительное. Никаких картин, фотографий, книг — словом, ничего, что могло рассказать о владелице. Его беглый осмотр был прерван громким стуком бокала о столешницу. Журналист, встрепенувшись, посмотрел на нее и тут же подхватил стакан, делая пару глотков. — Казнь Драко Малфоя — какой прекрасный повод всколыхнуть общественность! — фыркнула Гермиона, присаживаясь обратно в кресло и нервно теребя цепочку на шее. — И как же Проныре удалось получить столь эксклюзивный материал? — Я умею быть настойчивым, — сказал он, чувствуя себя увереннее. — Это необходимое качество для тех, кто работает в газете. — Газеты и так уже вдоволь позабавились, полоща эту историю вдоль и поперек. Вы не услышите от меня ничего нового. — Давайте хотя бы попробуем. Что вы чувствуете в свете предстоящего события? — он резко перешел к делу. Журналист увидел что-то острое во взгляде Гермионы, когда она слегка отстранилась назад, будто не ожидая вопроса. — Свободу, — сглатывая, произнесла она. — Я чувствую приближающуюся свободу. — Вижу, на вас очень сильно повлияло произошедшее. — Очень сильно? — усмехнулась она, и усмешка переросла в истерический смех. Не зная, как ее успокоить, он деликатно протянул свой стакан. Она осушила его несколькими жадными глотками и продолжила: — Та ночь кардинально изменила все. Я чудом спаслась, но моя жизнь никогда не станет прежней. То, что произошло в Выручай-комнате, даже нельзя назвать убийством, это была настоящая расправа! Кровавая бойня! — Гермиона всплеснула руками и уронила их на колени. — Я была настолько отвратительна ему, настолько… — она закусила губу, пытаясь справиться с накатывающими слезами. Кончики ее пальцев дрожали. Даже спустя пять лет Гермиона не могла спокойно реагировать на вопросы о своем прошлом, несмотря на огромное количество допросов, интервью и заседаний, через которое ей пришлось пройти. Она вновь затеребила цепочку, на которой что-то звякнуло, и в вырезе блузки замаячила подвеска — круглая, тонкая, полая внутри. Гермиона несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, возвращая самообладание. Он, как завороженный, следил за медным блеском. — Мне жаль вас, — вымолвил он, наконец отрывая взгляд от кольца. — Не вам меня жалеть, — вздернула подбородок Гермиона. Повисла неловкая пауза. Облизав губы, он продолжил: — Всем нам известно, что вы едва избежали смерти. Как же вам это удалось? Гермиона откинулась на спинку кресла. — Все дело в ней. Иногда я думаю: а что, если бы не она? Если бы ее не было? Могло бы все быть иначе? — Вы об Элоизе? — наполовину утвердительно спросил журналист. Гермиона многозначительно кивнула, сцепила руки вместе и продолжила: — Она заняла мое место. Если бы не она… Когда Малфой напал, она бросилась ко мне, но не успела отразить заклинание. Я оглушила его, но все уже произошло, — она закусила губу, погружаясь в воспоминания. Ее пальцы непроизвольно двигались, словно повторяя движения палочки. Она неразборчиво что-то пробормотала: «…мпра». — Повсюду была кровь, ее было так много… — судорожно вдохнув, она замолчала. — Можно я не буду продолжать? — Расскажите об Элоизе, — его голос дрогнул. — Вы были подругами? — Элоиза училась на шестом курсе. Мы были знакомы, но не поддерживали близких отношений примерно до последнего года обучения. Элоизе понадобилась помощь с Нумерологией и Арифмантикой… Мы занимались несколько раз в неделю по вечерам, так и сблизились. Обсуждали разные вещи помимо учебы… Планы на будущее. Элоиза была чистокровной волшебницей, она рассказывала, что родители уже спланировали ее брак по своим обычаям. Однако она не хотела выходить замуж по принуждению. — Вы знаете, кем был ее жених? Гермиона прикрыла глаза и выдохнула. — Кем бы он ни был, она явно не хотела поддерживать эти варварские традиции. Она мечтала самостоятельно распоряжаться собственной жизнью. Каждый имеет право на выбор, не находите? — Среди чистокровных существует множество традиций, — уголок рта журналиста дернулся. — А что вы можете сказать о Драко Малфое? Какими были ваши отношения? — Какие отношения могут быть у Драко Малфоя и Гермионы Грейнджер? — усмехнулась она, дергая за кольцо на цепочке. — У чистокровного волшебника и маглорожденной, которую он при всех называл грязнокровкой? — она вздохнула и поджала губы. — Вы же знаете семьи чистокровных. Несмотря на то, что идеи превосходства умерли вместе с Тем-Кого-Нельзя-Называть долгие годы назад, традиции и воспитание довольно тяжело искоренить. Драко Малфой меня ненавидел. Он считал меня ничтожеством. Он всегда соперничал с Гарри, но последние годы обучения — какая нелепость! — он соревновался за лучшие оценки с грязнокровкой. Как же он, наверное, был зол, когда на седьмом году обучения ей удалось обойти его и получить стажировку в Министерстве! Ведь он тоже претендовал на это место. Кажется, это было последней каплей, — устало выдохнула Гермиона. — Вечером мы должны были заниматься Нумерологией. Библиотека оказалась переполненной, так что мы пошли в Выручай-комнату. О ней мало кто знал на тот момент, — она облизнула губы. — И там был Драко Малфой? — Кажется, мы пришли туда одновременно. Я была готова к тому, что он может разозлиться, обозвать меня, однако, когда увидела его лицо… Он был в ярости, но не как обычно. Что-то в нем… Что-то в нем было не так. Как будто его охватило… — Безумие? — подсказал он. — Именно, — согласилась Гермиона, устало прикрыв лицо руками. — Я уже рассказывала эту историю столько раз… — И тогда все произошло? Вместо ответа Гермиона принялась раздраженно оттягивать цепочку. — Это что-то важное для вас? — внезапно спросил он, приподняв брови и указав взглядом на кольцо. — Что? — удивившись, она потянула еще сильнее, и неожиданно с громким щелчком цепочка оборвалась. — Черт! Нет, это безделушка, — открыв ящик тумбочки, она зашвырнула украшение внутрь и яростно его захлопнула. — Расскажите о своей нынешней жизни. Гермиона скрестила руки на груди. — Все мои планы рухнули после событий той ночи. Я была слишком травмирована происходящим. Все произошло накануне экзаменов, наверное, я бы не смогла их сдать. И это внимание прессы… Министерству не нужен был такой сотрудник. Гарри и Рон поступили в Аврорат, и мы стали проводить вместе все меньше времени. — Вы сказали, что почувствуете себя свободной после казни Драко Малфоя. Чем же вы собираетесь заняться? — Я начну жизнь заново. Возможно, где-нибудь в другом месте, — Гермиона пожала плечами. — Там, где никто не будет знать, кто я. Они замолчали на какое-то время. Гермиона принялась постукивать пальцем по руке. Он понял намек, и тут его взгляд упал на бокал. — Не могли бы вы принести мне еще воды? — попросил он. Гермиона недовольно поднялась, подхватила бокал и направилась на кухню. Журналист действовал быстро. Воспользовавшись моментом, он схватил кольцо и сунул его в карман брюк. — Держите, — раздался голос Гермионы. Он повернулся, взял бокал и отпил, не отводя от нее взгляда. — Думаю, на этом мы можем закончить. Спасибо за уделенное время. Уже у двери он обернулся: — Думаю, Драко Малфой — настоящий безумец, раз собирался сделать это с вами, — признал он. Гермиона внимательно посмотрела на него. — Я говорила под Веритасерумом и скажу вам снова: среди чистокровных — много безумцев, — медленно ответила она.***
— Мы не можем пустить вас, — повторял охранник, как заведенный. — Лимит посещений уже исчерпан. — Но я оставлял заявку! Я журналист! Мне необходимо увидеть Драко Малфоя! — он взволнованно размахивал руками, не понимая, почему его не хотели пускать к заключенному. — Ваш лимит… — начал было охранник, но тут к нему подошел коллега, и они начали тихо что-то обсуждать, после чего тот вздохнул и извинился: — Прошу прощения, произошла ошибка. Вы можете проходить. Вскоре его привели в ту же комнату, что и ранее. Драко Малфой уже ждал его, только теперь его острые глаза впились в лицо журналиста, как только тот вошел. Малфой, вскинув подбородок, ждал, пока он сядет, и первым задал вопрос: — Вам удалось выполнить мою просьбу? Удостоверившись, что дверь закрыта, журналист быстрым движением достал из кармана брюк то самое кольцо и, вращая его между пальцев, перевел взгляд на Малфоя: — Вы обещали рассказать мне все, как оно было на самом деле. Малфой требовательно протянул руку ладонью вверх. Журналист опасливо вложил в нее кольцо, и на краткий миг ледяные пальцы мазнули по его собственным. — Малфои всегда выполняют свои обещания, — протянул Драко после недолгой паузы. Все его внимание отныне было приковано к кольцу. Оно блестело в тусклом свете свечей, и глаза Малфоя сверкали, вторя ему. — Как Гермиона…Как Гермиона Грейнджер рассталась с этой вещью? — глухо спросил Малфой и перевел взгляд на журналиста. — Сказала, что это безделушка. Я выкрал его, впрочем, не думаю, что она заметит пропажу, — усмехнулся тот, вспоминая, как она закидывала его в ящик. Взгляд Малфоя стал стеклянным. — Что ж, — он криво улыбнулся. — Я обещал рассказать вам всю правду, и я это сделаю. Вряд ли только ваша газета захочет опубликовать мою историю. — Не переживайте, мистер Малфой, ее обязательно опубликуют, — проглотив «хотя вы, возможно, до этого уже не доживете», ответил журналист. — Я сделаю все, чтобы мир наконец узнал правду. А теперь, прошу вас, расскажите о том, как вы убили Элоизу Селвин. Малфой сжал губы в тонкую нить и вздохнул. — Эта история началась задолго до печальных событий в Выручай-комнате, — монотонно, будто проговаривал это у себя в голове уже много раз, заговорил Драко. Он прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания: — Мы с ней с самого детства не ладили. Она никогда не лезла за словом в карман, на все имела свое мнение. Зачастую это бесило. Ходила с задранным носом, будто знает все на свете, и постоянно ставила всех на место. — Элоиза это могла, — тепло выдохнул журналист. — Элоиза? Нет, Гермиона. Гермиона Грейнджер, — нахмурился Малфой. — Она была подругой Поттера, — тут он скривил губы, — что только сильнее меня злило. Мы должны были существовать в параллельных мирах. Я не должен был замечать ее. Вся моя семья столетиями не желала замечать таких, как она, так почему я должен был отличаться от них? Однако эта девчонка никому не позволяла себя не замечать. Иногда мне казалось, что она вечно ходит с поднятой рукой, чтобы первой ответить на все вопросы, — он ухмыльнулся. Его взгляд не отрывался от кольца, которое он вертел в руках. — Заметь-меня, заметь-меня — вот какая вибрация исходила от нее. — Значит, вы подтверждаете официальную версию? — Не перебивайте. Вы же хотели услышать всю историю, так слушайте ее от начала и до конца, — осек его Малфой, а потом продолжил: — На пятом курсе я стал старостой. Просто удивительно, сколько гонора у меня было в те годы, — он снова ушел в себя, и на его губах заиграла легкая улыбка. — Отец гордился мной, и я был счастлив оправдать его надежды. Вместе со значком у меня появилась власть, уважение младшекурсников и два часа в неделю, когда я умирал от скуки на собраниях старост. Мне уделяли внимание девчонки, я был успешен по всем предметам, а еще отлично играл в квиддич. Моя жизнь складывалась идеальным образом. Единственным человеком, до которого мне не было дела, была Гермиона Грейнджер, — Малфой покрутил кистью, поворачивая ее ладонью вверх. — Точнее, мне не должно было быть до нее дела. Я уже говорил: мы жили в параллельных мирах, и так должно было продолжаться всегда. Меня ждала головокружительная карьера в Министерстве — со связями отца это было вполне реально. Возможно, брак, но не раньше, чем я бы воспользовался преимуществами юности. Добавьте к этому внушительный счет в Гринготтсе и с трудом восстановленное высокое положение в обществе — заслуга отца, опять же, — Малфой поднял брови и хмыкнул. Пожевав губы, он устремил взгляд в стену и продолжил: — Так что я пересекался с Грейнджер на собраниях старост и на некоторых уроках. И так бы шло и дальше, если бы какой-то идиот — я подозреваю, что это был кто-то из близнецов Уизли, — он высокомерно фыркнул, — не подлил моему напарнику по Нумерологии, Тео Нотту, в тыквенный сок какую-то гадость. Тео на целый месяц слег из-за лихорадки. Он мог умереть — но это уже от скуки в больничном крыле. Бедолага так похудел, что на Хэллоуин ему бы не пришлось даже наряжаться в костюм скелета. Тогда-то наши с Грейнджер параллельные миры и вынуждены были пересечься, — Малфой резко перевел взгляд на журналиста, и его голос прозвучал ниже: — И это оказалось настоящей катастрофой. Он оперся одним локтем на столешницу, развалившись на стуле в уверенной позе. — Проводить время с Тео было весело: он меня совершенно не напрягал, и я любил его дурацкий юмор. К тому же, он действительно соображал в Нумерологии. Когда его место заняла Грейнджер — буквально заняла, «мисс Грейнджер, не могли бы вы пересесть за одну парту к мистеру Малфою», — пискляво передразнил он, пародируя преподавательницу, — я сказал ей, что сделаю задание сам. Конечно же, она заявила, что у нее все уже почти готово. Продемонстрировала свиток чуть ли не в квиддичное поле длиной. Мы радостно согласились не трогать друг друга. Все было хорошо, пока на следующем занятии профессор Вектор не сказала нам приступать к выбору темы для проекта на этот семестр, — Драко покачал головой, прикрывая глаза. — Я не хотел подводить Тео, но первые наработки нужно было скоро сдавать, поэтому пришлось работать с Грейнджер. Когда мы первый раз встретились в библиотеке, чтобы обсудить тему проекта, то оба делали вид, что разговариваем с книжными полками. Она не соглашалась на мои предложения, я — на ее. Наш шепот в ходе спора стал настолько громким, что нас чуть не вытурила оттуда мадам Пинс. В конце концов, ближе к закрытию библиотеки мы пришли к общему выводу: полугодие нам предстоит самое что ни на есть ужасное, — усмехнулся Малфой, закатывая глаза. — Правда, к концу недели мы все-таки определились с темой, и спорили уже насчет плана работ. А еще нашли столик в самом удаленном месте. Таким образом, мы виделись с Грейнджер на собраниях старост — раз в неделю, — на уроках профессора Вектор — раз в неделю — и в библиотеке за работой над проектом — дважды в неделю, — с каким-то непонятным теплом в голосе сказал Малфой. — Выходило чуть ли не каждый день. Честно говоря, через месяц, когда Тео наконец выписали, я уже не так рвался поменять партнера по проекту. Грейнджер оказалась неожиданно осведомленной во всех сферах, не только в Нумерологии, — одобрительно хмыкнул он. — И она всегда выкладывалась по полной. Тео часто отлынивал от работы и сподвигал меня на то же; Гермиона же могла провести несколько дополнительных исследований просто потому, что ее заинтересовала сноска в учебнике. Она неумолимо шла вперед с силой горного тролля, и мне даже нравилось, что она подстегивает мое стремление быть первым. В конце полугодия мы получили за проект Превосходно, что, разумеется, было вполне ожидаемо, — с притворным высокомерием фыркнул Малфой, но уголки губ выдавали улыбку, которую тот пытался спрятать. Было видно, что он гордился отметкой. — Последнее занятие было прямо накануне рождественских каникул, так что на следующий день все бы разъехались по домам. Я и сам с нетерпением ждал поездки к родителям: у них появился лишний повод для гордости за меня. Все должно было вернуться на свои места. Но Грейнджер снова спутала все карты. В тот день она впервые обратилась ко мне в классе после урока, — он вскинул брови. — Пока все расходились, она протянула мне что-то и поздравила с наступающими праздниками и сдачей проекта. Я почти не расслышал: так быстро она проговорила и ушла, — Малфой тоже произнес это в ускоренном темпе и пожал плечами. — Тем вечером я наблюдал за ней в Большом зале: она дарила друзьям подарки на Рождество перед своим отъездом. Для меня это стало полной неожиданностью — то, что ей пришло в голову мне что-то подарить, — он удивленно развел руками. — Я-то совсем не собирался этого делать. Стоило ли? Но выглядело бы уже глупо. А после каникул это было бы совсем нелепо: словно я слишком переживал из-за дурацкого подарка. Словно думал бы о нем все рождественские каникулы напролет. Чего я, разумеется, ни в коем случае не делал, — Малфой горделиво вздернул подбородок. — После праздников моим напарником снова стал Тео, а с Грейнджер я виделся лишь на собраниях старост. Нотт пропустил ужасно много и все еще нагонял. Ему больше хотелось посплетничать или похвалится достижениями своего папаши, от чего я уже отвык, — он покачал головой. — Он ругался, что Грейнджер меня, наверное, укусила, и теперь я потихоньку превращаюсь в заучку, — Малфой рассмеялся, поднимая взгляд на потолок. — Все время лез проверять, не превращаются ли мои волосы в воронье гнездо. Или вот еще! Как вам такое, — посмеиваясь, он развернулся всем телом к журналисту: — Тео хватал меня за руку, как только кто-то задавал вопрос! Чтобы она не взлетела вверх, как у Грейнджер! — Малфой задорно хлопнул ладонью по столу, веселясь так, будто рассказал лучшую шутку в своей жизни. Журналист натянуто улыбнулся, вежливо дожидаясь, пока Малфой продолжит. Когда тот отвернулся, он с досадой глянул на часы. — Конечно, я был рад, что все вернулось на круги своя. Но все же… Эти несколько месяцев жизни с Грейнджер что-то во мне поменяли, — он замялся. — Наши миры уже не были параллельными. Я замечал ее в Большом зале, когда она что-то с интересом рассказывала этому своему Уизли. Я слышал каждый ее ответ на совместных уроках и где-то внутри себя восхищался тем, что она знает все на свете. На собраниях старост я всегда натыкался на нее взглядом. Казалось, не замечать Гермиону Грейнджер стало просто физически невозможным, — заключил Малфой. — Тем временем Панси закрутила роман с шестикурсником. Она подбила меня поменяться сменами, чтобы патрулировать коридор вместе с ним. Мне, соответственно, досталась шестикурсница-когтевранка, а гулять с девчонкой постарше по темным коридорам вечерами — кто же от такого откажется? — хмыкнул он и одарил журналиста многозначительным взглядом, подняв брови. — Из общей вежливости я провожал ее до гостиной после обхода. Пятый этаж, западное крыло. Так я начал натыкаться на Грейнджер — то тут, то там. В общих коридорах. Она обычно патрулировала с Уизли. В первую нашу встречу он скорчил такое лицо, будто под нос ему дерьма подсунули, — скривил рот Малфой. — Наверное, мое в тот момент выглядело не лучше. Хотя я только намеревался поздороваться с Грейнджер — в конце концов, мы не разговаривали уже почти пару месяцев, — он пожал плечами. — Было неловко. Когда я натолкнулся на нее в следующий раз, она была одна. Мы кивнули друг другу и разошлись. Вполне вежливо, — заверил его Малфой. — Потом она снова была одна, и снова… И не знаю, что на меня нашло, но я спросил, как у нее дела? — он откинулся на спинку стула, вздыхая. — Наверное, компания когтевранки должна была сделать меня немного более остроумным, но это же была Грейнджер. Я не собирался производить на нее впечатление. Я просто… Я всего лишь хотел… — Малфой импульсивно всплеснул руками. — Сам не знаю чего. Как будто это было неправильным: полгода проводить с ней вместе столько времени, а потом делать вид, что мы незнакомы. Она покраснела тогда — это было заметно даже в темноте коридора, — ухмыльнулся он, — и я отметил, что компания шестикурсницы явно пошла мне на пользу. Нормально, сказала она, вполне нормально, — Малфой сымитировал голос Гермионы. — Мы говорили недолго, да и странно это было — вести с Грейнджер непринужденную беседу. Однако это не ощущалось, как нечто… — он запнулся, подбирая слова, — неправильное. В следующую нашу встречу в коридоре она снова была одна. Уизли, оказывается, присоединился к тренировкам команды по квиддичу. Не успевал на обход, — кивнул сам себе Малфой. — Так что мы встречались в коридоре, перебрасывались парой фраз и расходились. Она рассказала схему подготовки к С.О.В. Я сказал ей, что собираюсь получить высший балл, — он хмыкнул и скрипнул стулом, отодвигая его назад. — На что Гермиона удивилась: она почти не видела меня в библиотеке. Малфой теперь сидел полубоком к журналисту, заняв явно более удобную позу, и выглядел намного более расслабленно. Он продолжил: — И я начал появляться там все чаще. Разумеется, это было никак не связано с ее комментарием. Готовиться к экзаменам в конце зимы — рановато, но Грейнджер, казалось, начала еще с лета. В это время года в библиотеке всегда немноголюдно, мы были одними из немногих посетителей. Она всегда сидела за одним и тем же столиком, как и раньше. «Тут освещение лучше», — соврал я ей тогда, занимая соседний стул. «Лучше», — согласилась она и сдвинула учебники. Так мы снова оказались напарниками по учебе, — на его лице появилось мечтательное выражение, а губы сами по себе растянулись в полуулыбке. — Наверное, если бы я продолжил бездельничать с Тео, мои академические достижения быстро сошли бы на нет. Учиться с Грейнджер оказалось интереснее, чем я мог представить. Так что в начале лета, когда мы написали С.О.В., я был на самом деле уверен, что получу высший балл. Накануне отъезда, после праздничного ужина в Большом зале уже я подловил Грейнджер. Глупо, — отметил он, качая головой, — но я хотел поблагодарить ее. У меня тоже был для нее подарок. Когда нам пришли результаты С.О.В., родители были в восторге: я получил все «Превосходно». Мы устроили праздничный ужин в мою честь, — Малфой сидел на стуле, широко расставив колени, одной рукой облокачиваясь о столешницу, и взгляд его блуждал в где-то в погожих летних деньках. — Отец долго рассуждал, какое блестящее будущее меня ждет. Рассказывал, почему так важно налаживать связи со всеми. Учил снисходительно относиться к тем, кто ниже нас по статусу крови. Он говорил, что общество изменилось, и наши взгляды нужно тщательно скрывать, чтобы иметь возможность достичь высот. Что знает: он воспитал меня правильно. Я должен был с ним соглашаться, но, черт возьми… — Малфой устало потер пальцами переносицу и глаза. — Почему-то мне казалось это противоречащим тому, что я испытывал. Как будто мне не нужно было притворяться, — горько улыбнулся он. — Не нужно было скрывать того, чего нет — ненависти. Я не понимал, что чувствовал. Пятый курс оказался таким… странным. Два месяца летних каникул пролетели незаметно. Я не думал о Грейнджер, — он сжал лежащую на столе руку в кулак. — Я совершенно точно не думал о Грейнджер. Журналист хмыкнул. — В начале шестого курса оказалось, что мы выбрали почти все одинаковые предметы для обучения, — Малфой сглотнул. — Нас никогда не ставили в пару, мы просто постоянно находились в одном помещении, и… Я не помню, когда это произошло, — пожав плечами, он покачал головой, и вокруг его глаз появились мелкие морщинки, когда губы непроизвольно растянулись в улыбке: — На одном из обходов, которые мы проводили по той же схеме, я поцеловал ее. Сердце билось где-то в ушах, это было так необдуманно, так нелепо, — выдохнул он, продолжая глупо улыбаться и смотреть куда-то перед собой, — но вот вместо того, чтобы ответить на ее «Как дела?», я делаю три шага вперед и… — он сделал неопределенный жест в воздухе, смущенно отводя глаза. — У меня коленки дрожали, когда мы расходились. Я весь вечер вспоминал, как она разомкнула губы в легкой улыбке, поцеловав меня в ответ. Полночи не мог заснуть. Он усмехнулся куда-то в пустоту, а затем поднялся со стула, встав к журналисту полубоком и уставившись на стену, будто смотрел на что-то, заметное лишь ему одному. — Когда никто не видел, мы переглядывались. На уроках. В Большом зале. Она так легко смущалась. Пару раз в неделю после обходов мы встречались — и теперь уже задерживались надолго. Чистое везение, что Уизли попал в команду по квиддичу и теперь уже точно не мог патрулировать, — Малфой развел руками. — Пэнси подозревала, что мне понравилось проводить время с той когтевранкой, — он хмыкнул. — Так что никто не мог заподозрить нас в отношениях. Да это и смешно, — он повернулся к журналисту и пояснил: — Ну, какие отношения могут быть у Драко Малфоя и Гермионы Грейнджер? Малфой заговорил, делая пару шагов вдоль стены: — Нам становилось мало этих считанных минут. Мы скрывались в библиотеке в самые тихие часы. Мы могли сидеть за соседними столиками и незаметно соприкасаться локтями, — рукой, опущенной вниз, он будто зацепил чью-то и провел по ней пальцами. — Я чувствовал ее присутствие через всю комнату. Она смеялась, а весело становилось мне. Она громко комментировала состав зелья, и так я понимал, что где-то мог допустить ошибку. Мы старались улучить любую возможность остаться наедине. Астрономическая башня, обходы, пару раз мы пытались попасть в пустые классы, но нас очень напрягал Филч, бродивший по замку. Мы целовались, мы разговаривали, мы смеялись, мы были абсолютно и волшебно влюблены друг в друга, — Малфой облокотился о стену, и его взгляд был направлен перед собой и чуть ниже, туда, где находилась предполагаемая Гермиона. Он поднял руку, словно пытаясь прикоснуться к ней. — Перед рождественскими каникулами мы улизнули с ужина в Большом зале и полночи провели, пытаясь надышаться друг другом перед первой долгой разлукой. Мой отец никогда бы не одобрил эти отношения, я знал наверняка. Но меня они радовали, пробуждали что-то… доброе во мне, — на его лице была написана мука. — Что-то хорошее. Да и отцу не требовалось знать все о моей жизни. Я не загадывал сильно наперед. Нам было весело. Нам было тепло. Нам было уютно друг с другом, — он мягко улыбнулся, глядя все туда же. — Чего еще желать в шестнадцать? Журналист внимательно наблюдал за его движениями, словно пытаясь вообразить. — Ближе к весне Гермиона сказала, что у нее есть для меня подарок, — Малфой сделал пару шагов в другую сторону. — Она попросила встретиться с ней на восьмом этаже. Там я взял ее за руку, и она спросила: «Чего бы ты хотел больше всего?», — его лицо просияло. — «Места, где мы оказались бы только вдвоем», — ответил я. И тогда перед нами появилась дверь, — Малфой закусил губу и прикрыл глаза. — Это было волшебно. Он опустил голову, опираясь одной рукой на стену, будто желал продлить этот момент. Спустя несколько мгновений он несколько раз сморгнул, будто сбрасывая наваждение, и обратился к журналисту: — Я удивлялся: и как это никто не замечал, что между нами что-то есть? Пэнси подозревала меня в романе с той когтевранкой, Тео — в том, что я становлюсь зубрилой. Про друзей Гермионы сложно было что-то сказать, потому что и Поттер, и Уизли обзавелись подружками и начали пропадать с ними, — он говорил быстро, с жаром, улыбаясь и сам не веря своему счастью. — Она с улыбкой рассказывала мне об этом, и я был рад, что мне не приходится делить ее внимание хоть с кем-нибудь еще. Я сжимал ее ладонь, и каждая секунда была на счету, отчего прикосновения становились дороже, — Малфой прижал ладонь к груди. — Оставшиеся месяцы до конца шестого курса мы проводили с пользой, — на его лице проступило что-то хулиганское при воспоминании об этом. — Мы научились незаметно проникать вдвоем в ванную старост — если бы вы знали, как отчаянно портреты следят за учениками! — хохотнул он. — Но мы научились их дурить. Никто, совсем никто не мог даже подумать, что мы можем быть вместе — что за ирония. Два месяца каникул были самыми тяжелыми и длинными за всю мою жизнь, — выдохнул он, качая головой. — Я и не представлял, что смогу так тосковать по кому-то. Родители построили много планов на лето, и это единственное, что спасало меня от хандры. Мы «невзначай» встречались со знакомыми отца в Министерстве. Я сопровождал родителей на званых ужинах. Перед последним курсом мы выбрали мне несколько парадных мантий и новую метлу, — размеренно перечислял он события проходящего лета. — Незадолго до начала года мне пришло письмо с известием, что меня назначили старостой школы. Мама так гордилась мной! — в его голосе проскочили теплые нотки. — Мы проводили время с Гойлами, Ноттами, Гринграссами, Селвинами, Трэверсами, — вспоминал Малфой. — Сначала я думал, что меня хотят свести с кем-то из дочерей, — передернулся он, — но все оказалось проще: мы закрепляли круг общения. Эти люди должны были стать моей компанией в будущем — в том будущем, где мы должны иметь влияние в Министерстве, узким кругом, избранной кастой. Но я знал, чего хочу. У меня было все время мира, уместившееся в эти бесконечные два месяца, — Малфой печально вздохнул. — Я хотел Грейнджер. Мы никогда не обсуждали наше будущее, — он отвернулся и затараторил: — Это было далеко, это было туманно, но начался последний год в Хогвартсе, и я понял, что он может стать нашим последним годом. Это знание обрушилось на меня, как ведро ледяной воды. Я испугался. Я не должен был выбирать. Я и не хотел выбирать. Мне не пришлось выбирать, — заключил Малфой, разводя руками и обреченно улыбаясь. — Она обняла меня поздно ночью в первый день начала учебы — и только тогда я понял, что должен был бояться. Вдруг за месяцы разлуки она изменила бы взгляд на наши отношения? — он нахмурился, будто ему стало больно от этой мысли. — Об этом я даже и не думал. Она обняла меня поздно ночью — и только тогда я понял, что могу дышать, — его рука инстинктивно метнулась к груди и смяла ткань рубашки. — Мы начали строить планы. Мы обсуждали будущее. Мы знали, что этот год станет последним для нашего тайного романа, — Малфой принялся мерить комнату шагами. — Он превратится в официальный, — он размахивал руками. — Мы заявим, что мы вместе — но не сейчас, потом, чтобы не привлекать к себе внимание. У нас будет целый мир за стенами замка, свой мир. Я стану независимым от отца, Гермиона заработает себе то влияние, которым ей предначертано обладать. Мы пройдем этот путь вместе, — обещал он себе. — Так что мы учились. Занимались, целовались, спорили, украдкой посылали друг другу взгляды… — он провел пальцем по стене и хмыкнул: — Я был популярен среди девчонок своей неприступностью. Мне это льстило, и я делал вид, что слишком хорош для них, чтобы никто не заподозрил, что мое сердце занято. Элоиза Селвин училась на курс младше. Я часто видел ее в гостиной Слизерина, а летом мы познакомились ближе, когда родители брали меня с собой с визитами в гости, — кивнул он чему-то у себя в голове и пожал плечами: — Ничего в ней не вызывало моего интереса. Мы вежливо беседовали. Журналист подобрался. Он слишком долго ждал этого момента. Его руки напряженно сжались в кулаки. — Я знал, что у нее есть жених, она сама рассказала мне об этом. Она говорила про семейные традиции — видимо, поэтому ее сосватали так рано. Я сочувствовал ей, но что я мог сделать? — Малфой снова развел руками. — Она выглядела так жалобно. Мы иногда разговаривали с ней, — он закивал. — Я — зная, что скоро освобожусь из-под родительского контроля, хоть и никто не подозревал об этом. Она — зная, что придется покориться судьбе. Журналист не дышал. Он впился глазами в лицо Малфоя. Малфой поморщился. — Однажды я увидел, как она плачет. Я хотел успокоить ее, всего лишь успокоить… А она обняла меня, — он скривился и отвел взгляд, словно от стыда. — Она говорила странные вещи — о том, что я могу ей помочь, о том, что мы с ней понимаем друг друга, — Малфой замаячил вперед-назад по комнате. — Но в конце она пыталась поцеловать меня, и это оказалось таким неожиданным! — он развернулся к столу и в отчаянии уперся в него обеими руками, смотря прямо в острые глаза журналиста, и будто оправдывался: — Она цеплялась за мои плечи, признаваясь мне в чувствах, а я не знал, куда деться от смущения. Что нужно делать в такой момент? Как вообще отказывают плачущим девчонкам? — Малфой жалобно всматривался в окаменевшее лицо журналиста. — Мне было неловко, что все так обернулось. Я сказал ей, что у нее все наладится, — он покачал головой, опуская ее. — Что все будет хорошо, что я не тот, кто ей нужен. Что я не чувствую к ней ничего такого. На несколько секунд воцарилась звенящая тишина. — Я не знал, какой опасной может быть отвергнутая женщина, — глухо сказал Малфой. — Она больше не разговаривала со мной — не то чтобы я уделял этому внимание. Элоиза, казалось, пришла в себя. Она даже брала у Гермионы уроки по каким-то предметам. Я ни на что не обращал внимания: в то время мы с Гермионой — мы обсуждали свою карьеру. Она решила подать заявление на стажировку в Министерство, я тоже, и мы поддерживали друг друга во всех начинаниях. Он оттолкнулся ладонями от стола и, сделав несколько шагов в сторону, повернулся к журналисту спиной. — Я… Я подарил ей одну вещь, — тихим срывающимся голосом произнес Малфой. — Незаметную. Ничего не значащую для окружающих. Она символизировала наше совместное будущее. Гермиона носила ее гордо, — хмыкнул он, поворачивая голову к журналисту, — и это было насмешкой над всеми. Теми, кто не мог даже подумать, что наша любовь возможна. Теми, кто был против нее. Теми, кто мог бы встать на нашем пути. Он снова переместился. — Мы встречались в Выручай-комнате. Мы ждали экзаменов — и свободы, — доверительно продолжил Малфой. — Заявление Гермионы о стажировке приняли. У них было только одно место, и они взяли ее! — он просиял. — Я был так горд. Я знал, что связи моей семьи позволят мне получить там должность, так что даже не переживал. Малфой шагнул в сторону. Журналист не отводил от него взгляда. — Я пришел поздравить ее. Это должен был быть счастливый вечер… — Малфой вцепился руками в волосы, и журналист, побелев, наклонился ближе. — Я увидел Элоизу слишком поздно? — взгляд Малфоя бегал по комнате, и он сдавил руками щеки. — Кажется… Кажется… — он искал ответ, пытаясь вспомнить. — Кажется, она успела ворваться в закрывающиеся двери. Да. Точно. Что случилось? Почему она так смотрела? — его колени подогнулись, и он медленно опустился на стул. — Ее взгляд, такой опасный… — говорил он словно в прострации, руки сползли на колени, а спина сгорбилась. — Ее палочка… Почему я это сделал? Все дело было в ней, — закивал он, убеждая сам себя. — Ее палочка была направлена на Гермиону. Я не думал ни секунды, — резко прошептал Малфой. — Сектумсемпра. Старое заклинание, подсмотренное в учебнике. «Для врагов». Я не знал… Я понятия не имел! — вскрикнул он. — Я не знал, что оно так действует! — Малфой закричал на журналиста, и тот отшатнулся. Дико вращая глазами, Малфой причитал: — Оно отскочило? Сработало? Почему? Почему так много крови? Почему так много крови? Почему так много… — он трясся, закрыв глаза руками, съежившись, вцепившись пальцами в волосы, и начал раскачиваться на стуле. По его лицу текли слезы. Он рвано дышал. — Вы напали на Элоизу? — твердо спросил его журналист. — Я защищал Гермиону, — жарко прошептал Драко. — Что было дальше? — Что было дальше? — спросил Малфой сам себя. — Не могу вспомнить до сих пор. Все как в тумане, — монотонно бормотал он, обнимая себя руками. — Как в тумане. Был у колдомедиков. У целителей разума. Только страх, шум в ушах, тошнота, а потом — голоса, голоса, голоса… —передернувшись, он зажмурился. —Кажется, туда сбежался весь Хогвартс. Ее кровь… Мне казалось, что это ее кровь… — его глаза вновь увлажнились. — Но Гермиона была жива. Она была жива, и она смотрела на меня. Так холодно… — он растирал свои плечи, все еще покачиваясь взад-вперед на стуле. — Я никогда не забуду ее взгляд. Чистая ненависть, презрение. Не понимаю, откуда они взялись, я же только… Я же только… Я только хотел защитить ее. Защитить. Защитить. Я не знал… — голос Малфоя сломался, и он закрыл лицо руками. — Позвольте… Вы утверждаете, что все это время у вас был тайный роман с Гермионой Грейнджер, о котором не знала ни одна живая душа? Что вы обручились с ней на седьмом курсе? Что убили Элоизу Селвин, чтобы защитить Гермиону? — недоверчиво уставился на него журналист. Драко слабо кивнул. — Все было так. Мне незачем врать. Меня казнят уже в конце этого месяца. Наверное, я это заслужил, — пробормотал Драко, а затем, вскинув голову, вызывающе посмотрел на него и хлопнул ладонью по столу: — Вы сами хотели услышать правду! — И почему же вы не рассказали эту историю в суде? — едко заметил журналист. Услышанное казалось ему бредом, нелепицей. Возможно, Грейнджер была права, и Малфой действительно безумен. — Шутите? — срывающимся голосом спросил Малфой. — Да кто бы в это поверил? У меня не было доказательств. Наши отношения были тайной. Для ее друзей я так и остался врагом. Все знали, как я изводил Гермиону, когда мы были младшекурсниками. Все знали, каких взглядов придерживались я и моя семья. То лето, когда отец налаживал связи, сделало свое дело. Гермиона… Я не понимаю. Почему она говорила все эти вещи? Неужели я был настолько мерзок ей? Может, Элоиза настроила ее против меня? Но когда? И отец… Он ничего не знал, он гнул свою линию, как бы я рассказал ему все это? Но я… Видимо, я и правда сделал это с Элоизой. Я так виню себя за это. Получается, я убийца? Я убийца. И я смирился с этим. Элоиза не заслуживала такой участи. Она хотела свободы, как и я. Всего лишь свободы. Драко замолчал. — А как же омут памяти? — журналист неверяще вскинул брови. — Уверен, вашей семье не составило бы труда раздобыть его для подтверждения ваших слов. — Омут памяти никогда не использовали в Визенгамоте, — Драко был заметно измотан, но не смог удержаться от презрительного фырканья. — Это довольно редкий инструмент. И как вы это себе представляете? Не существует Омута таких размеров, чтобы все пятьдесят членов суда одновременно засунули туда головы. В противном случае, заседания длились бы вечность. Против меня использовались показания под Веритасерумом. Гермиона… Она не сказала ни одного слова лжи. Ни одного! Но сложилось это все в совершенно иную картину. Она видела меня таким монстром? Я не хочу в это верить. Драко поднес кольцо к глазам, после чего опустил на стол и отодвинул в сторону журналиста. — Вот и вся правда. Воцарилась тишина. — Заберите. Мне все равно не разрешат его оставить, — горько сказал он, кивая на кольцо. — И что мне с ним делать? — спросил он. — Уже неважно, — обреченно ответил Малфой. Журналист резко поднялся, с душераздирающим звуком прочертив ножками стула о пол, и яростно засунул кольцо в карман. — Буду ждать вашу статью, — уже в спину бросил ему Малфой. — С нетерпением.***
Он долго не мог заснуть. Вертелся, вертелся на узкой кровати, откидывая одеяло. Теплые простыни раздражали. «Любимый». Он перевернул подушку, надеясь на прохладу обратной стороны. Ее светлые волосы. Тонкие руки, изящные пальцы, тянущиеся к его волосам. Откидывают челку. Заправляют за ухо выбившиеся пряди. Который был час? За окном еще темно. Она стоит в дверях. «Любимый». Она зовет его. Он плачет. Он плачет? — Это ты? Что ты здесь делаешь? — спрашивает он севшим голосом. — Я пришла к тебе, любимый, — отвечает она, улыбаясь. Она тянет к нему руки, свои изящные, тонкие, полупрозрачные кисти, и он ползет к ней, он откидывает одеяло, он морщинит простыни, он скользит, он падает, он с ней, он обнимает ее. — Где ты была? Почему так долго? Почему так… — он плачет, пока сжимает ее в объятьях. Целует ее веки, виски, лоб, щеки… — Я так скучал. На ней все та же одежда. Белая блузка подчеркивает белизну кожи. Ее рука закапывается в его волосы, и он притягивает ее ближе. Они смеются, они счастливы… Темные двери, тяжелые гобелены, он целует ее, прислонив к каменной стене. — Тш-ш, — она отстраняется. — Там кто-то есть? Их сердца бьются друг напротив друга, разделенные лишь миллиметрами одежды, они сдерживают дыхание, ее светлые волосы растрепаны, губы раскраснелись, припухли, она цепляется за его плечи, как за спасательный круг. — Никого, — выдыхает он, и они смеются, они снова счастливы, они снова вдвоем. — Я так скучал, — он вдыхает ее запах, проводит носом по шее, закапывается все глубже. Книги, свечи, вокруг лишь полки, его бедра вжимаются в ее, нас кто-то увидит, осторожно, аккуратно, и снова они держатся только мизинцами, готовые отпустить в любой момент, отпустишь — пропадешь, не отпустишь — попадешься. — Ты же узнал, что произошло? — ее голос становится жестким, а его руки — неожиданно влажными. Он смотрит вниз. На ее блузке расцветает алое пятно, расширяясь, и вот уже все больше, больше пятен, все больше порезов. Кровь пропитывает и его одежду. Здесь точно безопасно? Это что, Филч? Он зарывается пальцами в ее волосы и случайно дергает цепочку. В тишине раздается едва различимый звон. Прости. Сбитое дыхание, признания в любви, признания в любви, признания в… — Ты же узнал, что произошло? — хрипит она. Каркающий нечеловеческий голос гулко отдается в висках. Она цепляется за его плечи, оставляя ногтями глубокие борозды на его голом теле, пока он, потеряв дар речи, задыхается, смотрит на свои ладони — жуткие, бордовые, липкие. Он пытается что-то сказать, но из горла не доносится ни звука. Вспышки перед глазами, белые молнии — все вокруг алое, брызжет, капает. Он задыхается, пытается отвести взгляд, но не может. Ее рот распахивается в истошном крике, когда вскрывается ее горло — он жмурится, капли прямо в глаза, кровь во рту, металлический привкус, страшно, сердце сейчас выпрыгнет из груди, страшно, страшно… — Элоиза! Он в луже крови — он лежит? почему он на полу? — Элоиза ползет к нему, оставляя кровавый след, и тянется к его горлу. Он же любит ее. Что-то в ее глазах, почему она так смотрит? Он же любил ее с первого дня, как только увидел, что с ней? Черная бездна вместо глаз затягивает внутрь. Это Элоиза? Мы всегда будем вместе. Мы сможем, мы обведем всех вокруг пальца. Они смеются. Они счастливы. — Ты же узнал, что произошло? — ее голос птичьим криком доносится отовсюду. Когтистой лапой вылезает из-под ковра. Царапает стены. Стучится в окно. Хлопает крылом по двери шкафа. Колотится о стекла. Он везде. Он повсюду. Он изнутри головы. Он кричит, но не слышит собственного голоса, зажимает уши руками, зажмуривает глаза — а когда открывает, вокруг пустота. Где она? Почему она ушла? Почему она покинула его? — Элоиза!!! — и его крик разбивает звенящую тишину. Он задыхается. Элоизы больше нет. Это все чертово кольцо. Наверняка Малфой подставил его! Что оно делает? Оно волшебное. На нем есть какие-то чары? Что с его головой? Почему все так кружится? Где его Элоиза? Он снова повторяет себе: Элоизы больше нет. Малфой хотел подставить Гермиону? Почему он попросил выкрасть это кольцо? Столько несостыковок. Все слишком непонятно. Все становится очевидным. Малфой умрет. Он наверняка хотел навредить Гермионе. Она ничего не знает… Он должен что-то сделать. Он должен предупредить… — Ты же узнал, что произошло?.. Я всегда буду любить тебя — ветер разносит обрывки их слов по всему замку. Я всегда буду любить тебя — по всем землям в округе. Я всегда буду любить тебя — и картинка гаснет, остаются лишь каменные плиты, гулко отражающие звуки.***
Утро было туманным и промозглым, улицы пусты — кажется, он выскочил наружу, едва забрезжил рассвет. Он стучал в ее дверь уже добрую четверть часа. Он ломился, он торопился предупредить Гермиону. Ему нужно было срочно увидеть ее. Главное, чтобы с ней все было в порядке, и тогда они смогут разобраться… Они выяснят, какую игру затеял Малфой. И поприсутствуют на его казни. Как только открылась дверь, он вломился внутрь, одновременно объясняясь, но перед глазами внезапно потемнело, и он безвольно свалился на пол.***
Приходя в себя, он затрясся от холода. Стук сердца отдавался в висках. Приподнявшись на локтях, он оглядел комнату: обшарпанный подвал, пустой, за исключением клетки в самом дальнем углу. Из клетки донесся всхлип. И он понял: он в подвале не один. — Кто здесь? Он подполз ближе, щурясь в полумраке. Его зрение постепенно привыкло к отсутствию освещения, пока он осторожно двигался. Сквозь металлические прутья клетки он увидел очертания девушки. Он же только что… Сомнений быть не могло. Каштановые волосы — свалявшиеся в гнездо, — карие глаза, почти исчезнувшие веснушки… Перед ним с кляпом во рту и связанными перед собой руками сидела грязная, в старой разорванной одежде, ссутулившаяся, измученная, исхудавшая Гермиона Грейнджер. В ее взгляде промелькнуло узнавание — и тут же сменилось животным страхом. Она отскочила, закрываясь руками, отползая еще дальше, вжимаясь в стенку. Он непонимающе потянулся было к ней в попытке успокоить, но голова остро запульсировала, зрение затуманилось, и он, согнувшись пополам, упал на колени. Прочертив ладонями по бетонному полу, он повернулся к Гермионе, пытаясь что-то сказать. Он видел, как исказилось ее лицо от ужаса, как уродливо сморщилось, будто она вот-вот заплачет. Он потряс головой, пытаясь собраться с мыслями, и тут дверь распахнулась. На пороге стояла она. Воспоминания искажаются: ее светлые волосы приобретают каштановый оттенок, становятся кудрями, все длиннее и пышнее... Тонкие руки, изящные пальцы, тянущиеся к его волосам — его ли? Почему эти волосы — чистая платина? Почему он видит это со стороны? Ее рука — кожа смуглее, это не ее рука — закапывается в чью-то шевелюру, это не он, это кто-то другой! Он видит, как они смеются… Темные двери, тяжелые гобелены, Малфой целует Грейнджер, прислонив к каменной стене. — Тш-ш, — она отстраняется. — Там кто-то есть? Они замирают и смотрят прямо в его сторону, они сдерживают дыхание, волосы растрепаны, губы раскраснелись, припухли, Грейнджер цепляется за плечи Драко, как за спасательный круг. — Никого, — выдыхает Малфой. Он видит светлую макушку Элоизы. Элоиза не знает, что он наблюдает за ней, она яростно комкает юбку, стискивает челюсти от обиды, наблюдая за целующейся парочкой. Почему Элоиза не с ним? Книги, свечи, вокруг лишь полки, бедра Малфоя вжимаются в Грейнджер. Он смотрит, он знает, он видит. Элоиза так влюблена в этого юношу, почему она хочет быть с Малфоем, а не с ним? Он же любит ее с первого дня, как увидел. Он же готов ради нее на все! Элоиза уже давно следит за ними — зачем? Он не понимает, но всегда идет на шаг позади нее. Элоиза — его невеста. Он всегда будет рядом... «Здесь точно безопасно? Это что, Филч?» Он чертыхается про себя: споткнувшись, мог выдать их обоих. Драко натягивает цепочку на шее Грейнджер, и она звякает. «Прости!» Сбитое дыхание — он получит Элоизу, она не будет сопротивляться, он сделает с ней так же, он будет боготворить ее тело, а потом она поймет, какой он хороший, самый лучший для нее, подходящий, она тоже его полюбит, Элоиза его полюбит… «Мы всегда будем вместе». Они с Элоизой тоже всегда будут вместе. Она не спрячется от него. «Мы сможем, мы обведем всех вокруг пальца». Он всегда придет за ней, где бы она ни была. Он смеется. Они будут счастливы. Он наблюдает, спрятавшись на несколько пролетов ниже. «Я всегда буду любить тебя!» — кричит Малфой, и Гермиона, хихикая, пытается закрыть ему рот, чтобы никто не услышал. «Я всегда буду любить тебя!» — Драко скидывает ее ладони, и они хохочут. Элоиза яростно вытирает слезы рукавом. Потерпи, моя любовь. Я сделаю тебя счастливой. «Я всегда буду любить тебя!» — он убегает, ведь Элоиза развернулась и вот-вот увидит его. Она не выдержала гулких звуков, отраженных от каменных плит. — Элоиза, — прошептал он. — Ты жива. Элоиза Селвин спустилась вниз по ступеням. Невысокие каблуки гулко стучали по бетонному полу. В руке крепко зажата палочка. Элоиза не выглядела напуганной. Элоиза выглядела недовольной. Гермиона в клетке завыла. — На этот раз тебе потребовалось меньше времени, чем обычно, кузен, — усмехнулась Элоиза. — Обычно? — просипел он. Голова все еще пульсировала от боли, перед глазами кружились мушки. — Я уже и забыла, что тебя снова выписали из Мунго. Она говорила что-то еще, презрительное и обидное, но он уже не слышал ее слов. Над ним склоняются колдомедики. Он зовет ее. Руки не слушаются: они привязаны к кровати. Он бьется, выворачивая суставы, и кто-то вливает в его рот зелье. — …первым делом решил поиграть в журналиста, да? — ее ухмылка стала шире. Она насмехалась над ним. — Ты все подстроила? — прохрипел он. В глазах стояли слезы. Тело казалось неподъемным, но он упорно пытался встать, опираясь на колени. — Восхищена твоими умственными способностями. После стольких лет терапии… Думала, что у меня еще есть время, — она произнесла это, даже не смотря в его сторону, и тут же потеряла к нему интерес. — Гермиона, милая, — она развернулась к клетке, — будь хорошей девочкой. Мне нужно еще немного твоих волос. Обещаю, это будет последний раз, — улыбка Элоизы не тронула глаз. Она раздраженно постукивала палочкой по ладони. — Давай, придвинься поближе. Гермиона протестующе замычала, забившись в клетке, снова отползая назад. Ее глаза увлажнились. — Что ты собираешься делать? — спросил он, наблюдая за Элоизой. — Не будь дураком, ты прекрасно все понял. Всегда понимаешь, — она покачала головой. — Я дождусь казни этого… этого… Я дождусь его казни — и смогу исчезнуть. Гермиона знает, что это значит, верно, моя милая? — Элоиза повернулась к клетке, и Гермиона отползла бы дальше, но только было некуда. — Так ты говорила правду тогда? — он сделал шаг в ее сторону. — Я всегда говорю правду, — отрезала Элоиза. — Это лучший способ солгать. — И ты собираешься уехать? — Уехать, улететь, убежать, уползти, — она закатила глаза и нахмурилась. — Все, что потребуется, чтобы оказаться подальше отсюда. Чертовски надоело жить в чужой шкуре — особенно такой невыразительной. Он неверяще покачал головой. — А как же мы? — его брови просяще изогнулись вверх. Лицо Элоизы просветлело. — Мы? — она искренне улыбнулась. — Мы?! — и расхохоталась. Ее хохот был подлинным весельем; он сжал губы в тонкую нить. Стиснул челюсть так, что его зубы чуть не треснули. — Мы, — насмешливо передразнила его Элоиза, — мы! Что за бред сумасшедшего! Впрочем, ты всегда таким и был… Думаешь, мне хотелось всю жизнь прожить с ненормальным? Психически больным? — Жестокая, — прошептал он. — Всегда такой была. — А ты — безумец. И всегда таким был. Идиотская тяга наших предков к кровосмешению сыграла с тобой злую шутку, — хмыкнула Элоиза. — С другой стороны, если бы не твои приступы… — Ты бы не смогла сымитировать собственную смерть? — горько усмехнулся он. — Как вовремя меня забрали из Хогвартса! — Единственная польза, которую ты принес! — прошипела она. — Я благословляла Мерлина за то, что тебя положили в Мунго! — Будь твоя воля, я бы оттуда и вовсе не вернулся. — Моя воля? А у меня она была?! Меня собирались выдать замуж за двоюродного брата — брак с собственным кузеном ради фамильных традиций! Даже наша милая Гермиона поддерживала меня, да, дорогуша? — голос Элоизы сочился ядом. — Вела все эти беседы про важность выбора, свободу. Ну и как тебе твоя свобода? Ее слова заставили его пошатнуться. — Но мы же созданы друг для друга, — он шагнул к ней. — Я сделаю все, что ты захочешь! — Я уже говорила, чего хочу — оказаться подальше от тебя, — фыркнула Элоиза, отворачиваясь к Гермионе, и постаралась дотянуться до ее волос, но та слишком глубоко забилась в угол. — Ты полюбишь меня, — пообещал он. Цокнув, Элоиза взмахнула палочкой, отпирая клетку. — Ты полюбишь меня, Элоиза! Она цепко схватила Грейнджер за руку и подтащила ближе, не обращая внимания на ее визги. — Вот так, вот так, — приговаривала Элоиза, дергая ее за волосы, и каждое движение сопровождалось всплеском плача Гермионы. — Побудь хорошей девочкой напоследок. Он сделал еще несколько шагов к ним, протянув руки к своей невесте. — Элоиза, — горячо шептал он. — Все будет хорошо. Мы будем вместе. У нас еще есть шанс… Элоиза даже не смотрела в его сторону. Почему она не смотрит? Неужели она его не хочет? Но он же любит ее. Любит с первого дня, как увидел. — Ты должна быть моей. — Почему она ведет себя так? В его видениях они всегда вместе. Элоиза закончила манипуляции с волосами Гермионы и отшвырнула ее обратно в угол. — Отойди, — она метнула ему предупреждающий взгляд. — Отойди же! Она не успела отдернуть руку, и он выхватил палочку. Испуганно вскрикнув, Элоиза отшатнулась. Гермиона громко дышала сквозь кляп, ее взгляд метался между ними. Пальцы вцепились в железные прутья клетки. — Ты должна быть моей! — непреклонным тоном заявил он. Она должна. Перед глазами стояла красная пелена, над верхней губой выступил пот. Он нацелил на нее палочку. — Что ты собираешься сделать? — севшим голосом спросила Элоиза. — Нет! — Она попыталась метнуться в сторону, но Гермиона схватила ее за щиколотку, и Элоиза неуклюже упала. — Мы будем вместе, — пообещал он, направляя палочку на Элоизу. — Мы будем вместе! — Нет! — ее голос эхом разнесся по бетонной коробке подвала. — У меня почти все получилось! — отчаянно крикнула Элоиза, отталкивая его, и бросилась к лестнице.***
С потолка что-то капало. Это был единственный звук, который можно было услышать в доме номер 28 на Фелден-стрит. Он не отличался от десятков других домов на этой улице: аккуратно подстриженная живая изгородь, кованый забор, благородный фасад и мягкие занавески на окнах. Не отличался, кроме одной детали: его входная дверь была распахнута, а дверная ручка — испачкана. Со стороны это было похоже на ржавчину. Благонадежные жильцы этой улицы тактично не заглядывали внутрь. Конечно же, они сделают замечание владелице дома: нельзя допустить, чтобы добропорядочная Фелден-стрит выглядела как южная часть Лондона. Если бы они приблизились к двери, то, несомненно, увидели бы, что на дверной ручке была вовсе не ржавчина. Мягкие занавески качались на ветру. Мягкие занавески в ярко-красную крапинку.***
МИР НАКОНЕЦ УЗНАЛ ПРАВДУ Подходит к концу пятилетнее расследование по делу Элоизы Селвин. Недавняя расправа, совершенная с немыслимой жестокостью и нечеловеческим хладнокровием, поразила общественность и произвела огромный резонанс. Благодаря показаниям настоящей Гермионы Грейнджер, похищенной Элоизой Селвин, удерживаемой вопреки собственной воле все это время и единственной свидетельницы произошедшего, раскрылись новые обстоятельства. — Мы знали, что наш сын — не убийца, — гордо заявляет Люциус Малфой. — Они просто хотели сделать его виноватым. Общественности был нужен кто-то, кого можно ненавидеть. Гермиона Грейнджер находится в больнице им. Св. Мунго. Пока она не давала никаких комментариев прессе. Дело Драко Малфоя было отправлено на пересмотр Визенгамотом.