терпеть

Совершенно несолидное «Где Чарльз?» вырывается изо рта Кейи прежде, чем он успевает подумать. В любой другой день его самоконтроль был бы лучше. Но сегодня он чувствует себя настолько чертовски плохо, что при виде Дилюка за барной стойкой его речевой фильтр от удивления мгновенно дает сбой. Дилюк бросает на него совершенно не впечатленный взгляд, его руки натирают стакан. Таверна практически пуста, не считая тихо разговаривающую парочку, сидящую в дальнем углу. Это почти все, чего Кейя хотел от этого вечера, за исключением того, что в таверне должен был быть Чарльз. — Семейные обстоятельства, — просто отвечает Дилюк. — Мои способности в смешивании коктейлей стали для тебя слишком плохими? Кейя вздыхает, усаживаясь за барную стойку. — Вовсе нет. Но мне нужна от него несколько другая часть обслуживания, которую может предоставить бармен. — Дилюк смотрит на него так, словно Кейя сказал что-то неприличное. — Я имею в виду быть слушателем, мастер Дилюк. Дилюк фыркает, смешивая в стакане то, что, как Кейя надеется, является Полуденной Смертью. Кажется, этот напиток будет единственной помощью, которую он получит в этот вечер. Эй, по крайней мере, он хотя бы попытался справиться с этим более здоровым способом. Это должно быть засчитано. Стакан, наполненный искрящимся вином, скользит к нему по столу, и Кейя, не теряя времени, делает щедрый глоток. — Чарльз хороший слушатель, — говорит он, удивляя даже самого себя. Как будто вино размягчило его пересохшее горло достаточно, что он снова потерял контроль над языком. Черт. Он вздыхает, водя кончиком пальца по кромке стакана. Он не смотрит, чтобы проверить, слушает ли его Дилюк. — Бармен высшего сорта. Он достаточно внимателен, чтобы всё понять, и заботится ровно столько, сколько нужно, то есть вообще нисколько, и даёт идеально пустые советы. — Кейя делает ещё один глоток. Черт возьми. Теперь он чувствует настоящую горечь из-за провалившихся планов. Стараясь не слишком поддаваться плохому настроению, Кейя смакует напиток, лениво блуждая взглядом по бару. Дилюк не вступает в беседу, чего и следовало ожидать, но подливает когда надо, и этого достаточно. Идёт уже четвертый стакан, когда хихикающая пара покидает таверну, оставив монеты на стойке. Дверь мягко скрипит за спиной Кейи, и он задумчиво мычит в почти пустой стакан. Теперь они одни, а значит, его могут попросить уйти в любую секунду. Он безучастно смотрит, как Дилюк протирает стойку, складывая монеты в коробку. Все бутылки поставлены на место и все стаканы чисты. Дилюк пристально на него смотрит. Что ж. Это его сигнал. — Кейя. — Знаю, знаю, — отвечает Кейя. — Я уже ухожу. — Последний глоток вина скользит вниз по горлу, помогая ещё немного захмелеть. Дилюк издает какой-то прерывистый звук. — Нет. Ты… Я могу послушать, если хочешь. — Кейя пристально смотрит на него. — Не надо на меня так смотреть. Ты же сам сказал: не заботиться и давать пустые советы — это всё, что тебе нужно. — Он пожимает плечами, скрестив руки на груди. Удар за ударом в сердце Кейи. Предложение помощи принесло сладкую боль… напоминание о том, что Дилюку всё равно, это боль резкая, царапающая его, сжимающая горло. Но он примет это. Он примет всё, что может предложить Дилюк. Что угодно. — В таком случае… — Кейя пододвигает стакан ближе к Дилюку. Мужчина фыркает, но заполняет его… только на половину. Кейя мгновение изучает пузырьки, поднимающиеся в стакане, прежде чем глубоко вздохнуть. — Итак, есть один парень, — начинает он и усмехается, когда Дилюк резко замирает. Очевидно, уже жалеет, что предложил помощь. — Он один из рыцарей, которые тренируют рекрутов. Хороший парень. Отличный парень. — Пауза. — Он пригласил меня на свидание. И… я не знаю, стоит ли мне соглашаться. Между ними воцаряется долгая пауза. Кейя чувствует взгляд Дилюка на себе, но не смеет встретиться с ним. В конце концов, Дилюк, устав ждать, снова усмехается: — Если тебе он нравится — соглашайся, а если нет, то не соглашайся. В чём сложность. Кейя не может удержаться от смешка. Если бы мир был так прост, как его рисует Дилюк. Какая чудесная наивность. Кейя… завидует ему. С таким образом мышления Дилюк, вероятно, сочтёт его совершенно жалким. Ну. Более жалким, чем обычно. Его тело неожиданно ощущается таким тяжёлым. Словно на плечах появился вес целого мира, пригибая к земле. Так невероятно тяжело, что он опускается на барную стойку и прячет лицо в изгибе скрещенных рук. Архонты, что за глупая ситуация. Он изливает свои любовные переживания Дилюку. Кейя рад, что его лицо скрыто. Он боится, что Дилюк мог бы его прочитать, если бы всё было иначе. — …Он заботится, — наконец бормочет Кейя. — Он приносит мне перекусы, когда я слишком занят, чтобы поесть. Он заметил, что у меня дыра в плаще, и принес мне иголку и нитку очень подходящего оттенка. Он помогает мне с тренировками рекрутов и указывает на тех, кто нуждается в помощи, но стесняется ее попросить. Мне это нравится. Я… я хочу, чтобы кто-то заботился обо мне. Просто… я не думаю, что когда-нибудь полюблю его. — «Думаю» — это мягко сказано. Кейя знает, что он никогда не полюбит никого другого, кроме Дилюка. Это болезненная, тоскливая мысль. Безнадёжная. — Я сказал ему об этом. Он всё ещё хочет меня. Пальцы Дилюка, одетые в поношенные кожаные перчатки, отстукивают мягкий ритм по дереву барной стойки. Ну что, как такое вписывается в твою состоящую из абсолютов систему мира, мастер Дилюк? Знать, что всегда есть что-то ещё, чем простое нравится и не нравится. Что часто есть дисбаланс между тем, что человек может предложить, и тем, что он хочет получить. Кейя очень, очень эгоистичен. Неужели это так плохо, что он хочет быть любим? — Если… — внезапно говорит Дилюк, заставляя Кейю вздрогнуть. — Если вы оба знаете, во что ввязываетесь, и оба знаете, что хотите этого. Тогда я не понимаю, почему бы и не попробовать. — Кейя не может удержаться: он пялится на него. Дилюк немедленно ощетинивается. — Что? Сам же сказал, что тебе нужен пустой совет бармена. Кейя ещё мгновение позволяет себе пялиться, любуясь лёгким румянцем на щеках Дилюка (смутился от того, что даёт советы в любви, какая прелесть), и усмехается. Он хватает почти пустой стакан вина и залпом допивает. — Не такой уж и пустой, мастер Дилюк, — говорит он, сверкая улыбкой, которую куда легче подделать, чем он думал. В его груди чувствуется ужасная пустота, но с плеч свалился какой-то груз. Может, он и эгоистичен, но… приятно получить одобрение. — Безупречное обслуживание, как всегда, — он качает головой. — Я чувствую себя мудрее, чем раньше. — Тогда иди и будь мудрым где-нибудь ещё, пожалуйста, — немедленно говорит Дилюк, хватая пустой стакан и протирая его в почти агрессивной манере. — Время закрытия уже прошло. Ах. Конечно. Кейя почти забыл, что он уже злоупотребил гостеприимством. Что ж. Мудрее или нет, сейчас действительно хочется быть где-нибудь ещё. Его эмоции пережили такой вихрь, что ему отчаянно нужно просто… лечь. И немного тишины. И может быть, может быть… позволить себе думать о следующем дне с надеждой, а не с волнением. Поэтому он уходит. Кейя безмолвно салютует ему на прощание, просто чтобы избежать новых насмешек. Холодный воздух так приятно ощущается на его разгоряченных щеках. Завтра. Завтра он примет приглашение. И, быть может, ненадолго… он сможет перестать думать о Дилюке.

***

Джойс так ярко ему улыбается, когда Кейя говорит, что заинтересован в свидании, что Кейя чувствует себя совершенно недостойным. Но потом Джойс дарит ему короткий и сладкий поцелуй в щеку, и это так мило и искренне, что Кейя просто. Забывает. Себя, всё, всех. Он чувствует тепло и уют, и его руки чувствуют себя комфортно в хватке Джойса. Такая простая радость. Всё то, что он хотел. Одно свидание превращается во второе, затем в третье, а потом Кейя перестаёт считать. Он перестаёт считать свежие закатники, которые находит на столе по утрам, перестаёт считать потайные уголки, где они вместе обедают, перестаёт считать нежные и ласковые прозвища. Он привыкает к тому, что его держат за руку, и к весёлому «доброе утро» каждый день. Он сосредоточивается на привязанности изо всех сил. Он отталкивает всё остальное прочь. Джойс никак не комментирует то, что они никогда не проходят у Доли Ангелов, где бы они ни гуляли по городу. Не осознаёт, что Кейя выбирает определённое время, чтобы навестить его в Спрингвейле. Не возражает, когда Кейя меняет тему, когда речь заходит о его детстве и семье. Это работает. Днём — это работает. Кейя купается в счастье, в ощущении, что о нем заботятся, думают. Ночью это ощущается так, будто монстры Бездны пытаются вырваться прямо из его груди, а внутри скручиваются боль и холод. Трудно не думать, переворачиваясь бесконечно на холодных простынях. Он много раз встаёт, чтобы выключить часы только затем, чтобы включить их обратно, потому что тишина играет на нервах точно так же, как и тиканье. Кейя говорит себе, что наступит новый день, с объятиями, поцелуями и взглядами, полными обожания. Он терпит ночи. Он не позволяет себе даже думать о том, что он терпит и дни. Это влияет на него. Накапливается так же, как на его столе бесконечно скапливаются бумаги. И если бумажная работа — это то, что он может делегировать, проигнорировать или даже сжечь, сделав вид, что ее никогда не было, он ничего не может сделать с тем, что сама жизнь уничтожает его. А поэтому… он терпит.

***

Кейя на следующий же день действительно отдаёт Лизе часть своих рабочих документов. Он адресует ей самую милую улыбку, на какую только способен, а та в ответ дарит ему маленькую фиалку из вазы на своем столе, чтобы заправить её за ухо. Это милый жест, и он очень любит Лизу в этот момент. Цветок почти того же оттенка, что и её платье, и всякий раз, когда он в последующие часы ловит своё отражение, он не может не вспомнить о ней. Кое-какую бумажную работу он тоже берёт на себя. На его столе навалено так много всего, что лишь маленькая стопка отделяет его от того, чтобы потерять репутацию заваленного делами работника и заработать репутацию бездельника. Он не может этого допустить. Ему нужен фасад. Фасад — это единственное, что у него осталось. Это неправильное мышление. Нелояльное. У него есть друзья. У него есть партнер. У него есть цель, люди зависят от него. Но ни у кого из них нет его всего. Они даже не знают об этом. Он не даст им узнать. Раздаётся стук в дверь, и Джойс заглядывает внутрь, такой яркий и с взлохмаченными волосами. Внезапно Кейя настолько задыхается, что не может дать ему ничего, кроме усталой улыбки. «Да, сижу, работаю, — говорит улыбка. — Ты — лучшее, что случилось со мной за весь день». Это то, что Кейя хочет, чтобы он увидел. Джойс улыбается в ответ. Он оставляет пару жёлтых яблок на столе, целует его в щёку и уходит. Кейя выдыхает. Терпи.

***

Мондштадт всегда прекрасен под ночным небом. Здесь тихо и уединённо, люди отдыхают на скамейках и просто наслаждаются природой. Они пьют пиво и смеются в «Хорошем Охотнике», признаются и целуются у фонтана. Мондштадт — это мир. Мондштадт — это дом. Кейя идёт по улице к своему дому. Он не патрулирует, но всё же машинально обводит взглядом каждый дом и линию крепостной стены. Рыцари, которых он встречает, приветствуют его, и он кивает в ответ каждому из них. Он устал, устал во всех возможных смыслах. Он ненавидит свою постель большую часть ночей, но сейчас, когда надежда и ожидание всё еще побеждают, он тоскует по ней. — Кейя! Джойс. Джойс здесь. Его волосы ярко сверкают даже в тусклом лунном свете, он, восторженный как щенок, сидит на стуле у дома Кейи. У него в руках большой сверток, а у ног стоит еще большая корзина. Кейя глупо моргает, вытаскивая ключ от дома из маленького кармашка на внутренней стороне ремня. — Прости, не предупредил, что загляну, — бессвязно бормочет Джойс, когда Кейя открывает дверь и впускает его. Джойс поспешно снимает обувь, без помощи рук, просто наступая на задники без особой осторожности. Он забегает на кухню, пока Кейя осторожно снимает ботинки, ставя их у стены. Когда он заходит на кухню, Джойс уже накрыл стол всем тем, что было в корзинке: множеством еды, тарелками и закусками, будто маленький пир. — Я просто заметил, что ты выглядел устало после работы? И я знаю, что за содержанием своей кладовой ты никак не следишь. — Кейя молча наблюдает, как мужчина передвигается, как колибри, быстро и ловко, расставляя тарелки и разливая напитки. — Вот я и подумал, что заскочу и приободрю тебя! — Он скользит к Кейе, берёт его ладони в свои. — Садись, ужинай. Я разожгу огонь, знаю, ты его любишь. — Так и есть. Он очень любит огонь. — Ох! Я почти забыл! — Джойс отпускает его и хватает сумку, которую принёс. Он небрежно её выворачивает, а внутри… — Я заметил, как сильно оно тебе понравилось, когда ты был у меня в прошлый раз, — говорит Джойс, разворачивая большое пушистое покрывало. Оно очень тёплое, Кейя знает, он однажды уже спал под ним, всё так. — Я просто подумал, что тебе хотелось бы немного дополнительного уюта сегодня вечером. Он накидывает покрывало на плечи Кейи, как шаль. Оно достаточно большое, чтобы полностью скрыть его от плеч до пят слоем пушистой ткани цвета персикового рассвета. — Ну что? — Джойс широко улыбается ему. — Что думаешь? Кейя смотрит на его лицо, освещённое самой искренней улыбкой во всём Тейвате. И начинает рыдать.

***

Доля Ангелов закрыта. Кейя онемело пялится на дверь, на ручку, которая не поддалась. Сначала он думает, что дело в нём, в его глупых слабых пальцах, его бесполезных руках, но нет. Дверь заперта. Он пришёл слишком поздно. Его дыхание резко становится прерывистым. Он опирается на дверь, прижимается лбом к холодному дереву и быстро дышит. Легкие отказываются наполняться. Он цепляется за дурацкую дверь и изо всех сил пытается хотя бы дышать, просто чтобы обрести ясность в мыслях. Он не знает, куда ещё может пойти прямо сейчас. И чем дольше он не знает, тем труднее ему становится удержать контроль над реальностью. Реальность в конечном итоге берёт всё в свои руки, когда дверь открывается без предупреждения, заставляя его потерять равновесие, а сильная рука хватает прямо за затылок, удерживая от падения. — Что за… Кейя! — Дилюк. Дилюк. Дилюк. — Я думал, что собака царапает дверь. Что это вообще было? Кейя всхлипывает. Практически болезненная хватка на его шее мгновенно ослабевает. Тишина. А затем две ладони ложатся ему на плечи, ведя его с чем-то, что можно назвать нежностью. — Сядь, — командует Дилюк. Кейя подчиняется. Его глаза болят. Они болят и жалят, и даже мягкого света нескольких свечей, всё ещё горящих в баре, почти слишком много. Стакан воды скользит к нему. Это хорошо. Он, кажется, выплакал всё, что только мог. Больше воды — это отлично. Может, он ещё поплачет. Может, он наконец-то выплеснет хотя бы часть боли. Но поднести стакан к губам кажется такой непосильной задачей. Его пальцы обхватывают стакан, сам он сжимается, горбя плечи. Дилюк не прячется за барной стойкой. Нет, вместо этого он… Садится на табурет рядом с ним. Барьера нет, впервые за долгое время между ними нет барьера, ни бара, ни оружия, ни других людей. Благодаря этому слова легко выскальзывают из его рта. — Мы расстались, — говорит Кейя. Это звучит так глупо. Так просто. В том, что произошло, не было ничего простого. Дилюк едва заметно двигается. — Кто… Чья это была идея?.. — Зависит от того, с какой стороны посмотреть. Обоих? Ничья? Когда я разрыдался вместо того, чтобы сказать «спасибо» за сюрприз в виде ужина, думаю, стало ясно, что у нас ничего не выйдет. — … Это были не слёзы счастья, я так полагаю. — … Нет. Не они. Наступает тишина. Каким-то образом Кейя чувствует, как к нему частично возвращаются силы. Присутствие Дилюка даёт такое утешение, какое он не чувствовал уже много лет. Кейя делает глоток воды. — Он плохо с тобой обращался? — наконец произносит Дилюк. — Ты говорил, что он… отличный парень. — Так и есть. Он один из лучших, кого я знаю, — без промедления отвечает Кейя. — Один из самых добрых и умных людей. — Тогда почему… — Потому что я не хочу его. Потому что он так сильно меня любит и заботится обо мне, как никто другой, а я всё равно хочу лишь быть с тем, любить того, кого у меня никогда не будет. — Кейя поджимает губы, кусает их. Дилюк отрывисто выдыхает. — Я просто. Чёрт, не заслуживаю его. Это убивало меня, каждый день, быть… быть неверным ему. Он заслуживает того, кто будет его хотеть. Не меня. — Но… Но он знал! — Дилюк, кажется, паникует. Торопится. Почему? — Ты с самого начала сказал ему, что любишь другого. Он знал, он… — Блять, ты меня не слушал, что ли? — вскрикивает Кейя, поворачиваясь и глядя на Дилюка. — Я чувствовал себя ужасно, чёрт… как гребаная мразь, каждый раз, когда он улыбался мне, а я желал, чтобы он был кем-то другим. — И что теперь? Ты никогда больше не будешь ни с кем встречаться? — Дилюк становится всё более разгорячённым. — Умрёшь в одиночестве? Никогда не попытаешься снова? — Что я должен пытаться сделать? Найти кого-то ещё, с кем я буду притворяться? Я устал! Я чертовски устал! Я, чёрт побери, пытался забыть, заменить, двигаться вперёд, и это не сработало. — Так много яда. Откуда только? Откуда в нем ещё есть сила кричать? — Это никогда не сработает. — Архонты, Кейя, кого ты настолько сильно любишь? — спрашивает Дилюк разгневанно. Кейя резко выдыхает — и целует его. Жёстко, болезненно, губы неизящно прижимаются друг к другу. Дилюк издаёт сдавленный звук. Его не отталкивают. В челюсть Кейи не бьют кулаком. Огонь не обжигает его живот. У губ Дилюка привкус кислых яблок. Когда он отстраняется, Дилюк лишь безучастно смотрит в пространство перед собой. Он… красивый. Всегда был. Тёплый свет свечей окрашивает кончики его красных локонов в рыжий. Кейя не торопится, любуясь им. Кто знает, когда, и будет ли вообще, у него шанс сделать это снова. Ощущение, словно миру пришел конец. Это дарит несравнимый ни с чем покой. Дверная ручка снова не подчиняется. На этот раз дело определённо в его пальцах. Он до сих пор не знает, куда идти после этого. Он что-нибудь придумает. — Твоя накидка. Кейя замирает. — Ткань, из которой она сделана, безумно дорогая, — говорит Дилюк. Голос у него тихий. Спокойный. Не злой. Что? — Я слежу за тем, чтобы у Марджори ее всегда было достаточно, и заранее плачу более половины цены, потому что ты разоришься, если будешь так часто её рвать, ввязываясь в битвы, ни о чём не заботясь. Дыхание Кейи учащается. Его пальцы отпускают дверную ручку и вместо этого цепляются за край накидки. Гладкий высококачественный шёлк. Он всегда недоумевал, как она могла позволить себе продавать его по такой смешной цене. — Поставки еды для рыцарей, которые ты иногда получаешь в штабе, идут от меня. Легко заметить, когда моральный дух падает под весом работы. И когда это происходит, ты забываешь поесть. Я всегда добавляю для тебя виноград и слежу за тем, чтобы он был… — Без косточек, — одновременно выдыхает Кейя. Это правда. Иногда они получают пожертвования и еду вместе с открыткой, в которой говорится, что это подарок в знак благодарности за тяжёлую работу, которую проделали рыцари. Всегда предполагалось, что это дело рук жителей города. Но… Кейя поворачивается и смотрит на Дилюка широко распахнутыми глазами. — Дилюк… — Помнишь, как однажды ты сломал серёжку? — продолжает Дилюк. Не может быть. Надежда растёт внутри него, искрится, покалывает, растекается, как игристое вино, как горячий сидр. — В неё попала стрела, — выдыхает он. — Ты… — Это твои любимые серьги, и ты хотел починить сломанную, вместо того, чтобы переделывать обе, — маленькая улыбка играет на губах Дилюка. Забытое зрелище. — Ты принес осколки кузнецу, и я забрал их у него. Я не смог найти тот же оттенок в Мондштадте, поэтому я направился в Ли Юэ. Там нашёлся нефрит очень похожего цвета, и в конце концов я нашел камень того оттенка, который подходил почти идеально. Остальное сделал ювелир. Они смотрят друг на друга. Кейя не осмеливается подойти ближе. — Дилюк, — говорит он. И ничего больше. — Когда ты был здесь в последний раз, ты сказал мне, что хочешь, чтобы кто-то заботился о тебе. Я забочусь о тебе. — Дилюк встаёт. — Мне было больно. Я был в смятении. Я не знал, с какой стороны подойти к тебе. Но я заботился. Я заботился о тебе, пусть и издалека. И… если ты позволишь мне… — он протягивает ему руку, предлагая свою ладонь, — я позабочусь о тебе должным образом. И в каком мире, в каком королевстве Кейя мог бы отвергнуть это приглашение? Он прыгает в объятия Дилюка, цепляясь за него. Сильные руки Дилюка обнимают его за талию, за плечи, уверенно и крепко. Слёзы снова щиплют глаза Кейи, и он прячет лицо в волосах Дилюка, а Дилюк утыкается носом в его шею. Они идеально подходят друг другу. Кейя никогда бы не подумал, что чьё-то тело будет так идеально ему подходить. — Прости меня, — говорит Кейя, даже точно не зная, за что извиняется. — Прости меня, — эхом вторит Дилюк. Его пальцы рисуют круги на лопатках Кейи. — Я слишком боялся просто подойти к тебе, но также сделал невозможным для тебя подойти ко мне. Это было глупо. — Возможно, — говорит Кейя. — Сейчас мне всё равно. Я не хочу искать виноватого между нами двумя. Хорошо? — Хорошо, — Дилюк кивает ему в шею. Потом нежные руки — обнажённые руки, в какой-то момент он снял перчатки — приподнимают его подбородок и заставляют его посмотреть на него. — Как насчёт того, чтобы вместо этого повторить поцелуй? И Кейя давится влажным смехом. И улыбается. И говорит: «Хорошо». И наклоняется. Они остаются в баре ещё на полчаса, целуясь, медленно, осторожно, нежное прикосновение пальцев Дилюка на его затылке. И когда Кейя чувствует, что его ноги вот-вот подогнутся, он шепчет Дилюку, что устал, и всего через несколько мгновений они полуодетые ложатся под одеяла маленькой кровати на третьем этаже Доли Ангелов. Здесь нет часов и их тиканья, но при этом не тихо: Дилюк дышит мягко и ровно. Наконец-то, наконец-то, после месяцев падения в Бездну, Кейя проваливается в спокойный сон.

***

Две недели спустя Кейя подписывает письма и отчёты, развалившись на диване в гостиной винокурни. Из-за этого его подписи выходят немного неаккуратными, но ему всё равно. — У тебя есть чудесный кабинет на втором этаже, — говорит Дилюк, проходя мимо дивана. Он снимает пальто и вешает его на стул, а затем берёт книгу. — Конечно, есть, — отвечает Кейя. Это так. Здесь у него есть кабинет. У него есть спальня. У него есть кресло для отдыха в уютном уголке сада, где он дремлет. У него есть всё это. — Но мне нравится здесь. — Нравятся ли Джинн документы, которые ты ей даёшь, вот в чём вопрос. Двигайся. Дилюк толкает его локтем, и Кейя фыркает, наклоняясь вперёд, позволяя Дилюку устроиться между ним и подлокотником дивана. Они чуть передвигаются, пока им не становится удобно. Дилюк открывает книгу, вынимая из неё перо, которое использует как закладку. Он прочитал уже половину книги, хотя начал читать её только вчера. Он всегда был быстрым чтецом. Кейя издаёт задумчивый звук. — И у тебя есть кабинет. Одно биение сердца. — Мне тоже здесь нравится. Кейя улыбается. Становится проще обнаружить признания в любви в словах Дилюка. Кейя собирает их, собирает воспоминания о каждом случае, когда маленький и небрежный комментарий растапливает его сердце, собирает точно так же, как ракушки на пляже. О. Это хорошая мысль. Им стоит пойти пособирать ракушки. Прямо как в старые добрые времена. — Хочешь пойти на пляж? Можем ракушки пособирать. — Хорошо, — легко соглашается Дилюк. Он берёт уголок страницы кончиками пальцев, готовый перевернуть. — Но не сегодня. Патруль, — отвечает он на немой вопрос. — Ох, — выдыхает Кейя. Он пожимает плечами. — Я пойду с тобой. — Ему всё равно, что они будут делать, пока они делают это вместе. — Нет, с этим я должен разобраться сам. О? — Почему? Дилюк на мгновение замирает, замирает на губах вдох, замирают пальцы, которые приготовились перевернуть страницу. — Я заметил закономерность в твоих патрулях, — говорит он, и глаза Кейи расширяются. Ох. — Я знаю, что ты… не любишь иметь дело с существами из Бездны. Поэтому обычно я стараюсь очистить их лагеря до того, как тебе придется заняться ими. — Кейе с большим трудом удаётся удержать дыхание в нормальном ритме. Что, если он спросит… — Мне не нужно знать, по какой причине. У тебя она есть. Уверен, она важна. Если ты захочешь рассказать мне — я выслушаю, а если нет — ничего страшного. Мне ничего не нужно знать, чтобы продолжать делать это для тебя. Кейя никогда не думал, что ему вернётся хотя бы часть доверия Дилюка. А теперь он завоевал это доверие полностью. Даже не пытаясь. —… Спасибо, — просто говорит он, позволяя голове упасть на плечо Дилюка. Спасибо за доверие. Спасибо, что ты не заставляешь меня говорить ужасную правду вслух. Спасибо, что не позволяешь моей родине снова встать между нами. Дилюк целует его в макушку. Еще одна ракушка. И более не нужно терпеть.