Тусклые звёзды

Редкие яркие огни многоэтажек освещали ночную улицу гораздо лучше тусклых звёзд, что безжизненно висели в тёмном бархате неба. Гонимые сильными порывами ветра, тучи закрывали собой тонкий серп юного месяца. Деревья трещали и гнулись, стараясь удержаться от нападков наступающей грозы. Старые качели тоскливо скрипели на заброшенной детской площадке. Одинокий фонарь трещал и мигал, заливая светом обширный проспект, а с ним и маленькую, неказистую фигурку, переходящую старую растрескавшуюся дорогу. Ледяной весенний ветер пронизывал до нитки, не давая и шанса остаться в тепле и уюте. Люди, в ещё пока светлых окнах, казались безликими, совершенно чужими и нереальными. Картонные, нераскрашенные фигурки без лиц и чувств. Пустынные улицы серо и прискорбно выглядели с высоты десятиэтажного здания, практически единственной многоэтажки в городке. Длинный угольный плащ срывало. Совершенно не грел и вился, поддаваясь порывам ветра, вязаный синий шарф. Чёрные, волнистые от сильной влаги волосы растрепало по бледному лицу парня. Янтарные глаза смотрят вдаль, наблюдают за улетающим сизым дымом сигареты, что курил случайный человек несколькими этажами ниже. Прекрасное место, чтобы распрощаться со своей жизнью, но всё же он здесь не для этого; есть дела поинтереснее. Парень поднял взор и посмотрел на грозное облачное небо, но тут же закрыл глаза. Небольшие первые капли дождя упали на тонкие синие линии на щеках, что начинались от ресниц и продолжались до самой шеи. Выдохнув ледяной воздух, он оглядел пустынные закоулки вновь. Высокий туманный силуэт выглядел сиротливо посреди этого запущенного и покинутого жизнью города. Она снова опаздывала. Маленькая, заблудшая душа, что искала лучшего места для жизни других, что старалась исправить всё, что он старательно разрушал и уничтожал. Это был уже не первый и не сотый раз, когда они так встречались. Будь то посреди шумных и пёстрых городов, что он так ненавидел всем сердцем, или причал у заброшенной пристани, где мерно бились о скалы волны вечно неспокойного моря. Она всегда находила его, где бы тот не находился. Эррор уже и потерял счёт времени. Не мог вспомнить, когда они вот так мирно встретились впервые, и поговорили по душам, не споря ни о чём. Насколько же давно была эта летняя ночь. Тёплый ветер, перебирающий его мягкие волосы, свежий пряный запах скошенной травы в воздухе и восходящие лучи солнца, озаряющие её нежное, безмятежное лицо — навсегда останутся в его душе. Придавшись тёплым воспоминаниям, он не заметил, как стих порывистый ветер, как мигающий фонарь загорелся равномерным жёлтым пламенем, заливая всю улицу. Глубокий вдох наполнил грудь будоражащим, но уже не таким холодным воздухом. Лёгкая усмешка появилась на его спокойном бледном лице. Прикрыв глаза он лишь прошептал: «Пришла всё же». Поправив съехавшие очки, Эррор обернулся. Она и вправду была тут. Такая же уставшая и прекрасная, как всегда. Тонкие черты лица, неопрятный бежевый шарф, что был в вечных записях и чернильных пятнах, всё тот же ласковый, утомлённый взгляд жёлто-голубых глаз, что внимательно осматривал, кажется, каждую деталь в нём. Девушка спрятала тонкую кисть за пояс и подошла к нему, укоризненно смотря в хитрые жёлтые очи. — Делать тебе нечего - стоять в раскрытом пальто под таким штормовым ветром, — Инк села на шаткий бортик крыши, закинув одну ногу на другую. Штанины бордовых брюк взметнулись под новым порывом ветра, — так и заболеть недолго. — Пф, тебе-то какое дело до этого? Если заболею - тебе же меньше проблем и работы будет, — Как бы он не пытался скрывать, даже такая её своеобразная забота грела ему душу. — Ну, ну… — Она оглянулась вокруг, — В этот раз ты как-то не сильно себя утруждал, я быстро всё исправила. — Люди сами всю работу за меня сделали. Город медленно разрушается, погрязая в своих грехах и ненависти. Я не собираюсь этому мешать. — Эррор едко усмехнулся и закрыл глаза, — А ты нас всё в свои картины затягиваешь. Какой в этом смысл? — Как минимум, ты никому не сможешь навредить или что-то уничтожить, да и просто здесь комфортнее и теплее. Без этого промозглого дождя и ветра, — художница поёжилась лишь при одном упоминании такой погоды.  — Конечно, а ещё мы тут одни на весь город. Ни единой души. Это напрягает, знаешь ли, — Эррор окинул её оценивающим взглядом с ног до головы, — Может, не стоит ходить босиком? Тогда погода волновать не будет. — Словно твои чёрные сандалии защищают, — Инк сложила руки на груди, презрительно закатив глаза и усмехнувшись. — Да в них хоть по снегу ходи, хоть по лужам - ничего тебе не будет, — раздражённо фыркнув, Глюк растрепал себе волосы. Художница поднялась и пошла по хлипкому борту крыши, осматривая городишко с высоты. Тёплый ветер колыхал её русые волосы, что на концах были словно испачканы в чернилах. Мягкое сияние выступившего из-за туч месяца освещало их лица. — Тебе лишь бы тепло и удобно было. Уверена, из своей пустоты выбираешься только чтобы разрушить что-то или за новыми запасами шоколада. С обществом даже не контактируешь, — Эррор чуть надменно засмеялся. — Общество, все эти глупые и высокомерные люди, пф. Спасибо, но лучше я дома посижу и Адерновеллу посмотрю. От них одни проблемы и раздражение. Подай то одно, то другое, будь удобным и слушай все их тупые бредни. Сами же они не собираются других слышать. Ты обязательно должен вписываться в их стандарты и рамки, а иначе ты - больной ублюдок или просто шут. Одно другого не лучше, — Протерев очки от оставшихся капель дождя, он нацепил их обратно, — Я для них - убийца. Разрушитель, которого стоит бояться и остерегаться. А то вдруг встретишь в какой-то подворотне и больше не вернёшься домой, — Эррор хмыкнул, такое отношение остальных его оскорбляло, несмотря на то, что он уже привык к подобному за всю свою некороткую жизнь, — Психопат. Больше они во мне никого не видят или просто не хотят. Насколько же поверхностные придурки. Я лишь делаю свою неблагодарную работу: чищу этот паршивый мир для них же. — Думаю, тебе не стоит обобщать, всё же не все настолько корыстны и озлоблены. Есть и достаточно приятные люди, что готовы принять тебя таким, какой ты есть. Несмотря на твои недостатки и проблемы. Не сказать, что таких много и им легко в этом мире, но такие есть, — Инк чуть задорно посмотрела на разрушителя, — Да, конечно, ты сейчас возразишь, что жизнь потом обязательно сломит таких людей, что они слабы, но ты не наблюдаешь за людьми столько, сколько это делаю я. Для тебя они не представляют интереса и ясны, словно карандашный набросок. В этом мире легче всего поддаться тьме внутри и прощать себе все свои поступки. Оправдывать их тем, что: «Ничего, все такие, почему я должен быть другим? Как они ко мне, так и я к ним». Так жить легче и приятнее. Понимать же других людей, их чувства, состояния не так просто, как может казаться. Нужно прикладывать усилия, чтобы оставаться открытым и эмпатичным к другим. Я не собираюсь выгораживать одних или других. Всё же в этом мире не всё так однозначно. Нет ни одного наичистейшего «добра» или «зла», ведь никто не идеален, все совершают ошибки и оплошности. Всё же люди не роботы, что действуют по заранее продуманной программе. Они руководствуются ощущениями и эмоциями, хотя могут этого совершенно не осознавать. Каждый сам волен выбирать свой жизненный путь, ценности и, казалось бы, общепринятую мораль. Занятно за этим наблюдать. Все такие разные, но одновременно похожи, как мы с тобой. Пока художница рассуждала, небо озарили первые ясные лучи солнца. Облака окрасились в нежный золотой. Тучи рассеивались. Эррор уже давно приметил, что каждый раз в картинах, в которые они так часто попадают, закаты и восходы восхитительно живописны и неповторимы. Словно написаны от руки чем-то мягким и невесомым. Эти пейзажи завораживали его всё сильнее и сильнее с каждым разом, как и сама Инк, что создавала их так мастерски изящно. — И чем же мы с тобой так похожи? — Он перевёл мягкий спокойный взгляд на художницу, что уже любовалась созданным небосводом. Улочки городка казались такими крошечными и жалко серыми под обширным многокрасочным куполом выси. — Мы с тобой похожи нашими судьбами. Такими неправильными и, кажется, абсурдными. Нас даже не должно было существовать, но вот, мы стоим тут и ведём эту странную беседу. Как ты говоришь: мы с тобой «ошибки», что появились в этом огромном мире совершенно случайно. Огромная белая пустота нас породила, оставив на многие дни и годы наедине с нашими мыслями, убеждениями и страхами в бесконечной, белой пустоте. Кричать и искать хоть единую живую душу было бесполезно. За всё это время так никто не пришёл. Но мы сделали это сами, и теперь тут два человека, что после длительной пытки выбрали два совершенно разных пути: защищать и уничтожать. Тем самым поддерживая баланс создания и разрушения в мультивселенной. Всё же такие разные и схожие одновременно. Мы боимся одного и того же, как бы ни старались это скрыть. Я упиваюсь обществом, чтобы не оставаться наедине с собой, чтобы вновь не чувствовать внутри эту белую леденящую пустоту. Ты же подавляешь свой страх, живя одиноко в огромной пустоте, где кроме тебя нет ни единого живого существа, кроме кошки, что иногда может соизволить прийти. Насколько бы ты ни ограничивал себя в общении, сколько бы ни убеждал себя, что тебе и одному прекрасно, что ты привык, - это одиночество разъедает тебя изнутри, и ты этого страшишься не меньше меня, — Эррор лишь усмехнулся с её слов и подошёл чуть ближе к краю крыши, разглядывая городок в лучах восходящего солнца. — А ты, однако, знаешь и осознаёшь гораздо больше, чем тебе следует и чем бы мне этого хотелось. — Что уж поделать. Жить становится немного легче, когда ты понимаешь, что не один испытываешь подобные страхи. Что есть тот, кто переживает то же самое и кто может в полной мере понять твои ощущения. Одиночество уже не представляется таким ужасающим и зыбким. Будет странно звучать, но мы не одни в своём одиночестве. Это как-то приободряет. Инк крутанулась на носках, желая развернуться к глючному лицом. Однако всё пошло наперекосяк. Зацепившись ногой за край шарфа, она не удержала равновесие. Пытаясь схватить пустой воздух тонкими пальцами, она полетела вниз с обломавшимся осколком крыши. Всего один мимолётный момент, и художница уже скрылась из поля зрения Эррора. Оставив за собой лишь длинный след взметнувшегося шарфа. Глаза глюка заметались, пытаясь осознать происходящее. Всё произошло слишком внезапно и порывисто. Он инстинктивно вытянул руку вперёд. Синие нити вырвались из его пальцев, пронзая звенящую пустоту. Оборванные мысли крутились в его голове, не давая сконцентрироваться. Сердце бешено колотилось, желая выскочить из груди. Казалось, прошла целая вечность перед тем, как нити опутали её лёгкое тело и притянули Инк обратно на крышу. В голове промелькнула лишь одна короткая мысль: «Успел». Художница же была абсолютно спокойна, когда её притянули обратно на крышу. То ли из-за отсутствия страха, то ли из-за того, что такое было не впервой. Эта ситуация, кажется, удивила её, насколько могла без выпитых красок. Нити в момент отпустили её и пропали. На лице Эррора же не было ни капли прежнего волнения, лишь возмущение из-за её вечной неуклюжести и неосторожности. Инк с интересом смотрела на него, чуть наклонив голову и улыбаясь. — Гличи, ты же знаешь, что пока мы находимся в картине, умереть или как-то серьёзно покалечиться нельзя. Так почему же ты решил меня спасти, так ещё и с таким рвением? Я пролетела лишь три метра, — эта хитрая улыбка всегда выводила его из себя. — Не называй меня так. Будь впредь осторожнее и подрежь уже свой безобразный шарф, ну, или хотя бы завяжи его нормально, чтобы не падать откуда попало, — взгляды встретились. Кажется, каждый из них понимает, почему Эррор так поступил. — Это не ответ на мой вопрос, — она протянула ладонь к его лицу, желая стянуть с него очки. — Инк, убери свои руки, — художница всё больше и больше злила его. Он мог стерпеть всё, кроме прикосновений, на которые не давал разрешения. — Не дождёшься, — довольно улыбнувшись, она сняла очки с владельца, сразу же отойдя, чтобы не отобрали. Вновь обернувшись к краю крыши Инк надела их, бежевый шарф взметнулся от несильного порыва ветра, — Как ты вообще живёшь с таким отвратительным зрением? — У каждого свои слабости, — Эррор обречённо вздохнул и подошёл к ней, но очки пока не отбирал, — Но тебя, радужное пятно, узнавать даже с таким зрением не составляет труда. Лучше сними очки, а то себе зрение испортишь. Хотя так с тобой будет проще сражаться. — Ладно-ладно, мамаша, — художница повернулась и надела стёкла ему на нос, задумавшись, — Мне вот всегда было интересно. Ты совершенно не переносишь касания или есть, к примеру, места, где ты не боишься и тебе не больно? Безопасные зоны? — Я ненавижу любые резкие прикосновения. Подсознательно считаю их атакой или нападением, и неважно, что за человек меня неожиданно трогает, будь то близкий друг или заклятый враг. Это происходит рефлекторно, для моей же безопасности, — глючный поправил оправу, — такая уж подсознательная установка. В обычное время я нормально реагирую, если разрешаю себя трогать, что происходит довольно редко, как ты заметила. Просто совершенно не привык к такому, да и кого-то близкого у меня нет, чтобы как-то физически контактировать. Прикосновения всегда были вещью, что приносили лишь боль и ненависть. Сейчас же всё немного изменилось, из-за вас с Блу и некоторых голосов в антипустоте, но перестроиться я пока не могу. Слишком много времени прошло. Каждый раз мой код заглючивает и подмораживает, из-за чего приходится стоять какое-то время не в силах пошевелить и пальцем, ждать, когда пройдёт. В самых же тяжёлых случаях могу уйти на перезагрузку системы. Я бы не сказал, что это всё приносит особую боль, скорее небольшой дискомфорт, хотя со временем и к нему привыкаешь. Так что да, меня можно касаться, только всегда нужно просить разрешения, — Эррор хмыкнул и прикрыл глаза. Золотые лучи солнца озаряли его спокойное лицо, заставляя немного жмуриться. — То есть ты можешь обнять меня сейчас? — хитро, но с интересом Инк повернулась к глюку, поправив пояс с красками. Словно почувствовав пристальный взгляд на себе, он открыл один глаз, чуть развернувшись к ней, подальше от солнца. Тёмные волосы в этот момент словно светились и переливались золотым светом.  — Теоретически - да, — он всё же снял очки, положив их во внутренний карман пальто. — А практически? — художница уж точно не собиралась так просто отступать, не добившись своего. — А зачем? — усмехнувшись в ответ на её слова и настойчивость, Эррор потянулся, словно кот, разомлевший на тёплом местечке. — Чтобы привыкал понемногу, — Инк подошла к нему ближе, всё так же по-лисьи смотря на него. Глючный ничего на это не ответил. Стоял и смотрел на неё какое-то время, размышляя. Сделав шаг навстречу, глючный тепло обнял её, прижимая к себе. Он не шипел и не глючил. Просто закрыл глаза и, вздрогнув, уткнулся в её безобразные русые волосы с чернильным градиентом на концах. Казалось, он это сделал лишь для того, чтобы Инк отвязалась от него, чтобы отстала наконец, будто та лишь раздражала своими действиями и касаниями, всеми этими глупыми разговорами и игрой его чувствами. Однако недовольства вовсе не было, лишь лёгкое смущение, которое он так боялся показать, что прятал долгое время и пытался подавить. Как Эррор почувствовал, что она обняла его своими холодными руками, мысли его беспорядочно заметались, сбиваясь в клубок запутавшихся нитей. — Теперь довольна, коротышка? — Довольна, — их голоса уже не были такими громкими, город не казался настолько тусклым и потрёпанным. Что-то изменилось. Художница привыкла, что Эррор прозвал её низкой, в ответ она всегда называла его шпалой и другими подобными кличками. Раньше это выводило её из себя, но теперь он редко вспоминал это прозвище. Казалось, словно это что-то из давно забытого прошлого, что затрагивало душу, но теперь уже совершенно не злило. Коротышкой она была лишь для него, для всех же остальных она достаточно рослая. Дрим, а в особенности Блу, казались совсем малышками по сравнению с ней. Несмотря на своё прозвище художница легко уткнулась в его плечо, немного склонив голову. Пальто глюка отдавало лёгким горьковатым запахом шоколада и отдалённой сыростью дождя. Навевало чем-то приятным и близким. Его мерное дыхание умиротворяло, а быстро колотящееся сердце вызывало непроизвольную улыбку. — Гличи? — её тихий и спокойный голос завораживал, даже несмотря на то, что он не любил, когда его так называют. — М? — он понимал, что стоит её отпустить, но просто не может. Желание как можно дольше растягивать этот момент, пока она рядом, пересиливает его. — Опять мои странные, любимые вопросы. Что бы ты мне о нас рассказал, если бы у меня пропали совершенно все воспоминания? — Эррор обычно не задумываясь отвечал на такие её вопросы, но в этот раз всё было так запутанно. — Ты и так постоянно всё забываешь, удивительно, что ещё помнишь моё имя, — он старался растянуть время не желая отвечать. — Эррор, я тебя сейчас с крыши сброшу, и точно всё забудешь уже ты, — в голосе слышалось недовольство. — Ладно, ладно. Я бы сказал, что мы работаем вместе. Интересно было бы посмотреть на то как ты разрушаешь ау под моим руководством… — лёгкая усмешка появилась на его лице. — А если честно? — художница чувствовала, что он хотел ей что-то сказать, но в последний момент закрыл рот. — А если честно, — Эррор запнулся, всё же он сейчас чувствовал себя так глупо, как мальчишка. Инк бесчувственна и не имеет души, а он лишь питается глупыми надеждами. Даже через время он так и не смог ей ответить, — я бы… — Сказал, что мы встречаемся? — она и раньше поняла, о чём он думает, почему так смотрит на неё каждый раз, как они встречаются вдвоём. — Да, — глючный тяжело вздохнул, — ты слишком проницательна для бездушной. — Время и опыт дают о себе знать, — Инк подняла голову и посмотрела в глубокие янтарные глаза. Эррор отвёл взгляд от неё и смотрел на рассвет, что уже почти закончился. Всё внутри кипело и бурлило. Как давно она поняла его чувства? Почему до этого ничего не сказала, да и скажет ли вообще что-то ему теперь? Всё казалось таким сложным и головоломным. Однако уверенность в том, что она не может его любить, становилась всё сильнее и сильнее. Душа ныла и хотела разорваться на мелкие куски. Зачем он обнял её, почему не ушёл сразу? Она же не сможет полюбить его в ответ. Какой же он глупый. По всему телу прошла ощутимая жёсткая волна глюков, заставляя вздрогнуть. Эта прекрасная девушка очаровывала его своей неуклюжестью, общительностью и открытостью перед другими. Он с таким упоением слушал её длинные рассказы, даже не взирая на то, что иногда она сбивалась и забывала, о чём только что говорила. Её длинный бежевый шарф, покрытый разными записями, постоянно мелькал у него перед глазами, даже когда она была далеко. Едкий запах чернил, казалось, преследовал его повсюду. Хитрое и спокойное лицо, по которому нельзя было понять, что она задумала, было похоже на лицо фарфоровой куклы. Таким же идеальным снаружи, но совершенно пустым внутри… — Гличи, ты меня вообще слышишь? — художница помахала перед его лицом ладонью. Судя по всему, это была не первая попытка до него достучаться. Он слишком сильно погрузился в мысли. За всей его маской надменности и эгоистичности всегда скрывался чувствительный и ранимый парень, которого он не хотел никому показывать. — Что такое? — опустив руки в карманы пальто, он опустошённым взглядом посмотрел в её гетерохромные глаза. — Наклонись немного ко мне, хочу тебе кое-что сказать — она уже не обнимала его, лишь немного раскачивалась на носках, сцепив руки за спиной в замок. Эррор вздохнул и подчинился ей, чуть склонившись вниз. Он уже ничего не ожидал, просто убедил себя в худшем и болезненном. Художница же потянулась к его уху, желая что-то прошептать. В мгновение, когда тот закрыл глаза, она быстрым, но неуверенным движением коснулась его сомкнутых губ своими, стараясь нежно поцеловать. Сердце глючного забилось с новой силой. Он в шоке открыл глаза, смотря на Инк. Она стояла так близко, что задевала нити его души. Закрыв глаза вновь, Эррор положил ладонь ей на щёку и ответил на такой неумелый, но желанный поцелуй. Мысли затуманились, прекращая хаос и тревогу. Лёгкая эйфория оставила свой след в виде слабого румянца на его лице. Может, он зря всё это надумал? Художница разорвала поцелуй и отступила, прикрыв рот рукой. Её лицо резко побледнело. — Прости, мне нужно отойти. Я сейчас вернусь, — Инк в момент исчезла, растворившись в чёрную лужицу чернил. Эмоции переполняли её изнутри, от этого становилось плохо. — Конечно… — голос глючного чуть дрогнул, а приятная дымка улетучилась. Прикрыв лицо ладонью, он ушёл на принудительную перезагрузку, не справляясь со всем нахлынувшим. *** Инк вернулась, как и обещала, застав его уже сидящим на краю крыши. Убрав полы потрёпанного шарфа за спину, она села рядом. — Я сделала это не из жалости, — художница взглянула на чистое голубое небо. — Знаю, — Эррор отдыхал, наслаждаясь тёплым ветром и мягкими лучами солнца, вновь надев красные очки, — Почувствовал. — Обычно ты упёрто стоишь на своём, идя до конца, чего бы тебе это не стоило. Однако после моих слов, намекающих про влюблённость, ты сразу потух, охладел. Думал, что получишь отказ? — Я был совершенно уверен, что ты отвергнешь меня. Сама поразмышляй, влюбиться в своего бездушного врага. Разве не нелепо? — он вздохнул и потёр переносицу, — И даже сейчас я не до конца уверен, что ты готова ответить мне взаимностью. — Я не смогу тебя полноценно любить так, как мог бы человек с чувствами и эмоциями. Однако мне очень комфортно рядом с тобой, как бы неестественно это не звучало. Я испытываю привязанность, некое волнение за тебя, желание вновь увидеться. Внутри себя я понимаю, что это совершенно отличается от той привязанности, с которой я отношусь к той же Кросс или Блу. Две стороны одной монеты. Словно ты — это то, чего мне не хватало с самого начала. Человек, с которым я могу почувствовать себя по-настоящему нужной и важной, тот, с кем я могу почувствовать себя дома… — она запнулась и потеряла нить разговора, — Подожди, о чём мы только что говорили? — О том, что я не уверен, что ты меня любишь, — Эррор уже привык, что диалог, мог так внезапно прерваться.  — Тебе что, поцелуя не хватило? — Инк сощурила глаза и хитро посмотрела на его спокойное лицо, что от вопроса снова залилось лёгким румянцем, но вида тот не подал. — Мне, конечно, понравилось, но целоваться ты не умеешь совершенно, — заметив её возмущение румянец ушёл, заменившись едкой ухмылкой, — иди учись на помидорах, а потом приходи. — Ты сам краснеешь, как помидор, вы явно близкие родственники. Особенно если судить по сообразительности и умению общаться с людьми. Так что придётся на тебе практиковаться, — язвить друг другу время от времени — это уже привычка, что никогда не уйдёт из их жизни. — Какая жалость, — Эррор демонстративно закатил глаза, — Я тебя сейчас за такие шуточки кусать начну, а не целовать. — Ага, а я в таком случае выпью розовой краски, — рука художницы потянулась к флакончику на поясе. — Так, выбрось эту гадость куда подальше, да и насчёт красок мы договаривались, — он нервно покосился на неё. Один раз ему довелось узреть эффект этой краски, желанием повторить тот опыт глюк явно не горит. — Да-да, Гличи, я помню. Не пить красок, когда мы вот так встречаемся, — она положила руку обратно шершавую поверхность крыши. — Я уже жалею, что признался тебе, — Эррор повернулся и положил голову ей на колени. Его снова охватила волна неприятных глюков, — пожить теперь спокойно не дашь. — Переживёшь уж как-нибудь эту серьёзную потерю, — рука Инк легла в тёмные волосы Эррора, начав их мягко перебирать, отчего вызвала новую глючную дрожь, — но уничтожать ты не перестанешь? — Даже не надейся, чернильница.