***
А началось всё с того, что Великий Защитник, коим именовали Мистгана в честь его победы над тремя чудовищами, восседал в своём тронном зале, занимаясь привычными для Короля королевскими делами. Он был занятым и серьёзным молодым человеком, помимо того справедливым и сильным — надо же таких монстров одолеть без магии, голыми руками! Так он с лёгкостью обрёл любовь народа, заинтересовал местную знать, восстановил разрушенную столицу, и, кроме того, давал большие надежды на оправдание всеобщих ожиданий, отчего его жизнь, без его ведома, стала похожа на серую полоску повседневных забот. В роковое утро он привычно изучал новенькую карту, изготовленную мореходами пару часов назад. Как оказалось, на днях они попали в страшный шторм и были вынуждены искать немедленное пристанище. На чудо, южнее, за вздымающимися зловещими ртами волн показался кусок земли. В спешке они причалили к острову, прежде неизвестному и на первый взгляд дикому, так ещё и обнаружили там поселение, неплохо обустроенный порт и разумных жителей. Вождь — Умпапэ — немедля принял чужеземных мореходов, почивал, затанцовывал в разукрашенных залах, а как море притихло, отправил обратно с гостинцами, южными сластями, неизведанными фруктами, несметными дарами из переливающихся, словно тысячи алмазов, синих камней, а капитану передал почтительное послание Его Величеству Мистгану с приглашением в ближайшее время, покуда морской дьявол отсыпается после учинённого беспорядка, посетить своего едва ли не брата по крови, обсудить политику и возможности международной торговли. Ведь, определённо, и у Эдораса имеется какая-то продукция, которая смогла бы порадовать островитян. Долго думал Мистган. Да время уже поджимало, а знать всё ходила и ходила на аудиенцию по каким-то мелочам, несказанно удивляющим короля, а хитрые глазёнки всё поглядывали на выставленные вазы с экзотическими сладкими фруктами с чужеземного острова. Так Мистган и понял, что дела — делами, а наладить отношения с новым соседом — первоочерёдная задача, тем более когда назревает угроза нелюбви всеядной знати. Да и безликий Советник всё шептал на ухо, что оно уже устало и заболело. Пошли немедленные сборы, подготовки, хлопоты. Временным заменяющим Его Величества стал Хьюз, который хоть и трясся от тяжести обязанностей, но трясся с самодовольной, слишком уж довольной миной. К утру корабль был полностью снабжён всем необходимым, матросы занесли в каюту сундуки с дарами из Эдораса для Умулупапы — такое название носил остров, в которое снаряжалась экспедиция, — и приготовили всё необходимое (и не такое уж нужное) для Его величества и его немногочисленной свиты. Подумав, Мистган оставил министров заниматься государственными делами, нечего слоняться без дела. И, конечно, взял своего советника, трёх слуг, двоих для себя и одного — для Эрзы Найтуолкер. Как представителя своей личной охраны и капитана второй военной дивизии Эдораса, которой тоже не мешало отдохнуть, даже если она это отрицала. Нужно иметь в виду, что по истечении второго дня, когда в зареве вечерней зари показался остров, Мистган испытал чувство, похожее на скручивание желудка. Смутное ощущение подсказывало, скребло на подкорке сознания — мол, это не к добру, но кто, будучи королём, верит в приметы? И он оставил беспочвенные мысли, поделившись опасением лишь с Эрзой, которая на это грамотно промолчала, только утвердив Мистгана в своей правоте. Но на самом деле Эрза отмалчивалась, поскольку мало понимала происходящее: ей, к стыду, нездоровилось по самой банальной причине — её укачивало, как дитя в колыбели. Прежде бывать на корабле не предоставлялось возможным, и это вызвало у организма воительницы что-то вроде шока. В редкие моменты облегчения Эрза приветствовала одну чёткую и безупречно ясную мысль, что это неважный, ой неважный знак, когда защитницу короля тошнит в море, если она не спит младенческим сном, а как спокойно спать, пока где-то на палубе может совершаться кровавое покушение?..***
Прибыли они на остров к следующему утру. Это было превосходное, замечательное место с широким песчаным пляжем, вдоль и поперёк которого хаотично стелились деревянные хижины разных размеров и форм, самые близкие к берегу стояли на четырёх толстых брусьях, омываемых волнами. Женщины полоскали бельё, дети играли, прыгая в пушистых кустарниках, ловко взбирались на пальмы, кувыркались в песке и, стайка совсем крохотных туземцев, хихикая, подбегала к рыбакам, пока они возились с сетями, и выбрасывали улов в море или ловили прибрежных моллюсков тканными сачками. Местные имели приятный бронзовый отлив кожи, одевались в свободные льняные ткани, многие предпочитали лишь набедренную повязку и открытый загорающей на солнышке верх. У женщин часто висели массивные деревянные или костяные бусы аккурат между загорелым, едва прикрытыми грудями. Девушки, все как одна, загорелые, крепкие, с черными густыми волосами, туго плетёнными на затылке, щеголяли в коротких платьях из лоскутов ткани, прижатых узорчатыми бусами у горла и бёдер. Матросы жадно ловили взглядом каждую туземку, посматривая в сторону публичного дома, выставленного на показ, как достопримечательность, но отсиживались на корабле с приказом уплывать при малейшей странности. Туземки лениво дразнили их, высовывая языки и корча жуткие рожицы. Весь остров представлял собой кусок мягкого влажного мха, кроной которого служили деревья-гиганты, пышные пальмы, дикие папоротники, вездесущие лианы и мясистые стебли эпифитов с лёгким изумрудным сиянием. У порта теснились узкие, удлинённые лодки, снабжённые разными рода приспособлениями для ловли рыбы, крабов, сбора моллюсков, устриц, водорослей и прочей экзотической живности. Гостей встретили ананасами и коричным напитком и немедля повели по широкой дощатой тропе к главным воротам. Деревушка высилась в такой же палитре ярких цветов, смеси оттенков, ароматах фруктов и душной пряности. Сердцевиной деревни и обителью вождя оказалась древняя каменная постройка, вся в налёте, мхе и рыжих игрунковых обезьянках, и над всем этим кладом предков, как половинки грейпфрута, возвышались гигантские расписные дольки из листвы, деревянных балок и извести, встроенный одна в другую. Они были расписаны кроваво-алыми узорами, символами местной истории, изображение охоты за скорпионами, а поверх возвышались пугающего вида маски с тонкими руками, обнимающими купол. Самый маленький — серединный круг, был закрыт, тогда как круг побольше украшался редкими ниточками циновок; за ними угадывались силуэты танцовщиц. Третий же был открыт на всеобщее обозрение и можно было проследить, как слуги, подобно муравьям, снуют по всей этой громадине, занимаясь своими обязанностями. В среднем, ясное дело, обитал сам Умпапэ. Он собственной персоной, в льняном ярко красном платье с узорчатой накидкой, вшитыми в неё белыми орхидеями, с бусами из крупных гранённых камней, в сандалиях из пятнистой кожи медленно, опираясь на посох, вышагивал навстречу, худощавый и высокий, как пальма. На вид ему было лет восемьдесят с лишним, и его морщинистая бронзовая шея лишь с божьей помощью ещё не переломилась под весом бус, но ему приходилось невольно клониться к земле. Народ, притянутый ко дворцу ветром любопытства и праздного безделья, самозабвенно пал ниц пред лицом своего вождя. Из окон глазели любознательные детишки, которых выдавали лишь сверкающие лбы и торчащие к небу пальмы-хвостики чернявых волос. Хижины ремесленников резко выделялись неказистостью и простотой постройки, кое-какие отличались лишь занавесками из банановых листов или крохотных плетённых бусин. Одним словом, Эрза потерялась в колорите местной флоры и не могла бы с точностью описать всего скопа впечатлений, да и удушающий тяжёлый воздух никак не давал прийти в себя. Ей стало слегка совестно, поскольку больше всех, должно быть, нервничал и волновался Мистган. Однако об этом оставалось только гадать: он с привычкой, выработанной ещё со времён скитаний по земле, достойнейшим образом держал лицо и вызвал ропот среди толпы любопытных туземцев. — Ваши щедрые дары и столь лестное предложение не могли оставить сердце Эдораса равнодушными. Для нас честь ступить во владения сердечного народа и его мудрого Вождя. Народ, было поднявшийся с колен, скопом упал ниц; секунду стояла пронзительная тишина, нарушаемая лишь природой и криками птиц, а затем слух поразило монотонное, гнетущее пение. Воздух задрожал от обилия животных низких рыков и непрерывного исступленного шепота, от которого тела всей делегации из Эдораса пробила леденящая дрожь. — Посмотрите же, — улыбнулся вождь. — В вашу честь исполняет песнь Бога нашего острова. Шаманская и древняя, как этот мир, — выдохнул он с каким-то благоговением. — Да свяжут нас узы крови и мира! Смерть — начало истинной жизни, жизнь — славная дорога к смерти! Мистган вновь удивил фантастической сдержанностью: он с уверенным спокойствием внимал этому местному обычаю, что бы оно ни значило. Тогда как Советник, стоящий подле Эрзы, в замешательстве таращил глаза, обливаясь потом в три ручья. Кажется она слышала слабый треск и подозревала, что он имеет непосредственное отношение к нервам этого несчастного. Сама Эрза, пусть и сбитая с толку, не теряла бдительности и следила за порядком. Стражники с кожаными длинными плётками сами беспомощно лежали ниц и исступленно, с каким-то остервенением поддерживали общее зловещее приветствие, больше похожее на ритуальную песнь. Откуда-то сбоку, среди обезумевшей толпы Эрза заметила ребёнка лет восьми. На плотном запястье блестел толстый золотой браслет, он без труда пролез через толпу завывающих в самозабвенном трансе взрослых, и уставился на волосы Эрзы с благоговением и искренним желанием обладания. Она бросила на него строгий взгляд, но этот чертёнок не испугался, но в этот миг мелодия стала затихать, и он мигом поспешил в густые заросли папоротников, заставляя Эрзу недоумевать. Процессия наконец двинулась к замку и люди постепенно замолкли, встали истуканами и продолжали следить за удаляющимися Властителями. Лишь после лениво стали расходиться по домам. Наступала самая жара — самая пора спать и маяться в тени, лишь бы не изжариться под палящим желтым кругом в расплывающихся, точно мираж, голубых небесах. Никто в эту пору не работал. Город впадал в дрёму и только каменный замок продолжал существовать, напоминая о тяжкой доле Вождя. Эрза всё думала, о таком ли теплом приёме писали моряки? Ждал ли подобного Мистган или был так же ошарашен? Он казался монолитом с надписью «здесь тишь и гладь», которые выставляют перед склепами состоятельных людей, и порой Эрза думала, что он обречен не испытывать никаких собственных чувств. При всём желании, бывая с королём так часто, как это положено с её должность, она не смогла бы вспомнить ни единой улыбки, ни случайной лености, ни прочих черт, присущих живому человеку с сердцем в груди. Даже она была эмоциональнее и живее, а это почти чудо. Эрза в тайне восхищалась и так же тайно страшилась этой его черты и этой части его души, укрытой плотной вуалью. Он не казался человеком, хотя, несомненно, был справедливым Королём. Почему её это волновало? Когда-то один человек сказал ей, что неподалёку от восхищения и страха может однажды образоваться что-то глубокое и куда более пугающее. Так с ней и произошло. И да: она могла тысячу раз согласиться, что это пугало до самых поджилок. Намного, намного более, чем потеря магии во всём Королевстве... И, безусловно, напрягали и наводили на подозрения все эти странные люди, со странными обычаями, странными рисунками и зловещими Богами, схожими с существами из сумасшедших кошмаров.. Или же она совершенно не могла принять чужую культура, устала после качки и безбожно, беспричинно придирается к местным традициям.***
Гостей провели по просторным открытым коридорам в ярус с циновками, где Эрза, несмотря на свои протесты, была вынуждена потерять Мистгана из виду. Им предстояло встретиться на торжественном приёме, следуя местным обычаям. Нужно ли говорить, как это обстоятельство усугубило её раздражения и увеличило градус подозрительности. Эрзе выдали мягкое льняное платье пестрой расцветки и множество нательных украшений всех мастей и цветов. Развязные служанки с верхом из плетённых бус молчаливо натянули на каждое запястье по два браслета, тонкое кружево золотого ожерелья и сверкающие тяжёлые серьги с крупными камнями азурита, похожими на синие бутоны роз. Когда она ступила своими новыми мягкими сандалиями за порог, то сразу направилась на поиски. Мистган вышел минутой позже из соседних покоев, окруженный здешними слугами, как улей пчёлами. Они маячила и мешались, но в какой-то момент всё же удалось рассмотреть его богатое льняное струящееся одеяние, перетянутое поясом из натуральной кожи. Этот простой на первый взгляд наряд смотрелся на удивление торжественно, в этом простом месте, именно такая простота делала из человека — Короля. И Эрза на мгновение потупилась, но быстро взяла себя в руки и хотела занять место подле процессии, но была остановлена мягкой прикосновением. Когда она обернулась, то встретила ясный взгляд больших янтарных глаз, обрамлённых длинными острыми ресницами. И почему-то она сразу поняла, что перед ней в своём праздничном льняном одеянии стоит царица, пока её собственный Король удаляется к празднеству. — Женщине вождя следует идти со своей процессией, — прошелестела девушка, почти дитя, полусонно моргая бронзовыми веками. Она делала это так часто, что складывалось впечатление, будто в её глазу навечно засела соринка. — Я не женщина Его Величества, — чуть поклонившись корпусом, смутилась Эрза. — Я отвечаю за его безопасность. — Я понимаю, все мы отвечаем за безопасность нашего Повелителя. Идём, я покажу тебе твою процессию, — снисходительно улыбнулась девушка. — Моё имя Умама. Я третья жена, глаза и душа моего народа. Ты —первая жена? — Я... леди Эрза, — припомнив свой титул она, сама удивляясь, как редко его озвучивает и, чтобы исчезло недопонимание, следом добавила: — на время гостевого визита я являюсь начальником охраны Его Величества. — Это хорошо, — улыбнулась Умама, но её брови взметнулись вверх в негодовании: — Так какая ты жена? Я видела, что ты прибыла вместе с Повелителем. Путешествовать с Повелителем может только первая жена, Ума. — У нас совсем другие законы, к тому же, Его Величество ещё не встретил свою королеву, — сказала Эрза терпеливо и отчего-то эта правда прозвучала неприятно. Эдорас не нуждается в какой-то знатной даме, которую уже несколько месяцев неустанно сватали Мистгану. Слишком скоро в народе стали говорить о королевском потомстве, а значит и о супруге. Но он не комментировал слухов и откладывал аудиенции с отцами-сватами, а Эрзу это молчание радовало, как никогда. — О! — заключила Умама, мгновенно теряя интерес. — Так ты рабыня. — Нет, я рыцарь, — начала раздражаться Эрза. — И мне пора присоединиться к Его Величеству. Возможно, что он уже меня ищет. — Все женщины — рабы своего Вождя и услада его уст, — заключила Умама с мудростью всех своих семнадцати-восемнадцати лет в уютном облаке шелков и сластей, бесконечном ворохе слуг и привилегий. — Но я верю, что и на тебя когда-нибудь упадёт луч благосклонности. Твои волосы, словно пламя, на этих землях это значит, что в миг твоего создания тебя поцеловал бог крови и плоти, Повелитель обязательно возляжет с тобой, будь покойна. — Что же, это вряд ли, — сказала Эрза, сдерживая внутреннюю бурю. — Моя цель — это защита и безопасность Короля, а не согревание его постели. К тому же Его Величество может взять в супруги только даму знатного происхождения. — Постель согревают ручные обезьянки, а не женщины, — захихикала Умама, служанки позади неё тоже тихо шелестели смешками, бусами и одеждами. — Вождь может возлечь с любой, а в ночи змея опаснее, чем при свете дня. Но что теперь говорить, уже нет дороги назад, — заключила она таинственно, спрятала лицо за мокрой повязкой и направилась вместе со служанками вперёд, кивком головы приглашая Эрзу следовать вместе с ней. Эрза молча двинулась вперёд. Спорить не имело никакого смысла. Царица что-то ещё болтала, звеня браслетами, но Эрза изнывала от этих тяжких разговоров и отзывалась лишь звуками и жестами. Подойдёт — удача, не подойдёт — да и черт с ним. У неё теперь были свои думы и всё благодаря дерзким умозаключениям молодой царицы.***
Высокий просторный зал пыхнул в лицо шквалом пряностей и сушёных фруктов. Тут и там высились помосты, на которых извивались, словно змеи, девушки в одной только листве на груди и бёдрах. Вдоль линии вен рук и ног тянулись тёмно-красные узоры-символы, лицо и вовсе всё было окрашено в бурую краску с белыми точками на веках. Туземки медленно и искусно вычерчивали каждая собственный символ и повторяли это снова и снова, спокойные и сосредоточенные, по своей воле лишённые зрения. Музыканты, все окрашенные в бурую краску, точно только что мимоходом ополоснулись под кровавым водопадом, жутко мигали белыми точками на зажмуренных в экстазе веках. Многочисленные трубы разных форм сливались в единый приглушенный и проникновенный звук, шелест мыслей, тяжёлый вой прибоя, таинственный зов предков, молчание вселенной глухой ночью.. и Эрзе показалось, как будто что-то в её душе беспокойно шевельнулось. Тягостное чувство надвинулось, но она его смахнула, как и странного жука с плеча, который, как оказалось, давно уже стрекотал под ухом, и опустилась на тканный ковёр рядом с самым возвышенным помостом, разглядывая начатую недавно трапезу двоих Повелителей. Не прошло и минуты, как к ней тихо подкралась туземка и молча повела по орошённой фруктовым соком, странными пятнами и белоснежными лепестками лестнице к тому самому помосту. Мистган встретил её привычным внимательным взглядом, и её усадили чуть поодаль и рядом тут же поместили поднос с мутным напитком, полными ярко-жёлтыми в розовую крапинку плодами, ярко-малиновыми крохотными фруктами с мягкими иголками, финиками, дольками кокоса, свежего лосося и вяленого мяса, приправленного специями. От напитка вился белёсый пар и на поверхности приветливо плавали остатки травы, и Эрзу снова замутило. Она ещё, к глубокому стыду, не оправилась после недомогания на корабле, и ради приличия ограничилась только жёлтым фруктом, который внушал наименьшее отвращение. Позади Умпапе восседали четыре женщины, наряженные с ног до головы, вокруг них вился ароматный дым, то ли от духов, то ли от напитков, и лучи солнца испуганно отскакивали от их несметных сокровищ, ослепляющих блеском и красотой. Среди них была и Умама, которая сейчас смотрела на Эрзу, как орлица на детёныша, с пониманием, опеканием и смешинкой, и хитро посверкивали её алмазы на груди. — Леди Эрза, — представил её Джерар, мягко улыбаясь. — Капитан второй военной дивизии, кроме того, Леди Эрза представляет мою личную охрану. Эрза невольно улыбнулась, уже успев вгрызться в мягкий фрукт, и его сладкая мякоть в этот момент показалось в тысячу крат слаще. Даже множество заинтересованных точек-глаз туземцев, которые, похоже, смотрели не только за себя, но и за танцовщиц, за музыкантов и даже за покойных предков, не могли испортить этот момент триумфа. Затем следовали переговоры, больше похожие на торговлю на рынке. И если торговец Мистган был заинтересован в нюансах и подробностях, то торговец Умпапе был, кажется, абсолютно равнодушен к материальной и физической стороне вопроса. Его заботили вопросы морали и религии, и он впал в непроницаемый ступор, когда наконец осознал истинное значение слова «капитан». Он курил длинную изогнутую трубку с едким дымом и в момент прозрения испустил такой пронзительный звук, что весь дым разлетелся по помосту дурманящими облачками. Такую же трубку принесли и Мистгану, но он тактично отложил её после первого же глубокого вздоха. Горло мгновенно сипло, глаза его заслезились, горечь корня и привкус чего-то дымно-сладкого просачивался в лёгкие тяжко и медленно, обдавая их кипятком. Эрза и сама ощутила, как вспотели в ужасе ладони, когда Мистган покрылся испариной, позеленел, посинел и закашлялся, пытаясь при этом не терять делового вида. Благо, он остался жив, и Эрза снова научилась дышать заново, молясь всем местным богам, чтобы уважение к здешним традициям не перешло всякие границы. — ... правда ли? Душистый, освежающий, — довольно распевал Умпапе, отхлёбывая из глиняной чаши. — Приводит думы и тело в порядок. Мы пьём такой напиток только в особые дни!.. Таинственные, торжественные!. Души предков чувствуют вкус, идут по дороге из дыма, и приходят в наши скромные дома, поделиться своей духовной мудростью и знаниями. Чаша Мистгана тоже постепенно пустела. Он заставлял себя пить, воображая, что это не так уж и плохо. Вкус навевал старинные и теперь уже далёкие воспоминания о гильдии, где он был вынужден скрывать лицо и проводить время в тени, в дороге и на бесконечных заданиях. Это не тяготило, и воспоминания обрушились на него внезапной теплой волной, на мгновение словно выбили душу из тела, и вернули обратно, переполненную впечатлениями, заострённую и чувствительную. Слабый ветер слегка кружил голову и Умпапе очень хорошо, умно рассказывал, расплываясь, как пестрый текст на мокрой бумаге. Мистгану в прошлом часто приходилось перекусывать чем попало, и это горькое, честно говоря, чудовищное пойло напоминало перетёртую траву со вкусом песка и морской соли, заглушенное запахами дыма и перечной мяты. И почему он везде вынужден работать, как вол?.. Эрза, словно копируя монолит, слышала вполуха и наблюдала за неподвижными телами, за всеми этими людьми снизу, которые всё это время только и делали, что сидели и наблюдали. Должно быть, у низ затекли шеи и отсохли языки, или они тоже одурманены парами этого удушающего дыма, который даже ей, такой стойкой леди, слегка затуманил рассудок. Её снова стали напрягать все эти шакальи взгляды, хитрые улыбки сверкающих жён и то, почему нигде не наблюдался ни Советник Мистгана, ни охранный отряд, который в последний раз был замечен у ворот замка. Кажется, их не пустили в священное место, как и своих же стражей. Хорошо. Глупо и самонадеянно, хотя.. Эрза смерила покорно ожидающих туземцев странным взглядом и её мнение несколько смягчилось. Всё тут предельно ясно. — Это редкое мясо. Деликатес, — вальяжно заявил Умпапе, откусывая смачный кусок и аппетитно стал его пережевывать, прикрывая глаза, прикладываясь губами к напитку и не забывая уделить время любимой трубке с дымом. — Даже я чувствую его священный вкус во второй раз. В честь наших гостей. Тут есть и ваша заслуга! — Чьё мясо для вас столь ценно? — спросил Мистган, сосредоточив взгляд на упругом тонком кусочке мясо. Оно напоминало грудинку молодого телёнка, но отличалось бурым цветом и хорошо мялось пальцами. — Что в этом мире ценнее человека? — снисходительно поблескивая красными от дыма глазами, рассмеялся Умпапе. Внутри Эрзы что-то беспокойно шевельнулось, и она вновь бросила взгляд на всех этих странных людей, теперь они казались бездушными идолами, а мелодия звенела тихо и зловеще. Она вернулась к Его Величеству и заметила, с каким напряжением выпрямилась его спина. — Это мясо человека? — коротко спросил Мистган. Он внимательно изучал мясо, ни мускул на его лице не дрогнул. Рядом с этими темными вялеными кусками, за листом морской капусты лежал и совсем горячий, кровящий, очевидно, отрезанный и прожаренный на углях вот-вот. Умпапе медленно прикрыл веки, глубоко кивнул и потянулся за новым кусочком мяса, любовно, с почтением, поглаживая его пальцами. — Это — ваш человек. Попробуйте, обыкновенное мясо, как говядина. А это... Это Священное мясо, — он с тоской и любовью посмотрел на кусок в своей руке. — Этот человек соблюдал традиционную жизнь, питался только самой лучшей рыбой и медом. Его опаивали сладкими душистыми напитками и спал он так долго, как было угодно его душе. Только вкусите! Эта благодарная плоть мягкая и пряная!.. Он ни дня ни работал и жирел, цвёл, смягчался на радость своему народу. Сын мой!.. — исступлённо воскликнул Умпапе и проглотил кусок мяса. Эрза в ужасе застыла, Мистган молча отбросил мясо, пользуясь моментом безумия Умпапе. Тот опрокинул курительную трубку, кувшин с травой разбился на черепки и жидкостью с пеплом перемешались, расползаясь густым шипящим паром, и весь помост накрылся волной белоснежного дурман-тумана. Мистган поднялся, Эрза схватила его за локоть и потянула к лестнице. Что-то вроде здравого смысла подсказывало, что стоит отсюда уходить, пока выдалась такая замечательная возможность. Два белёсых глаза второй жены в розово-золотых шелках, долг которой заключался в рождении детей, смотрели на убегающих пристально и выразительно, но она осталась неприкаянной и молчаливой, как истукан, и только один раз резким движение подхватила отброшенный Мистганом кусок мяса и принялась жевать-жевать, пока выступившие на слепых глазах слёзы не заволокли барашки дыма. Остальные три жены метались, пытаясь успокоить своего повелителя, одурманенного, борющегося в экстазе и благоговейных муках. Туземцы, не шелохнувшись, проводили спешащих чужеземцев любопытными взглядами, и вернулись к благоговейному созерцанию беснующегося в дыме правителя.***
По коридорам сновали удивлённые туземки с кувшинами. Они спокойно глядели на Эрзу, тогда как она воинственно оглядывалась и пугалась даже криков тропических птиц. Мистган наконец остановил её твёрдой рукой, или ей так только показалось, но он, тяжело дыша, схватился за голову и зажмурился, опираясь плечом о мягкую расписную стену. Эрза хладнокровно подхватила его под локоть и потянула в сторону его комнаты. Конечно, не с целью отлежаться, да и как можно спокойно уснуть в такой парилке, в этом аду, где поедают живых людей? За всеми этими странностями, а теперь и ужасом правды, Эрза только сейчас заметила, как покрылась испариной и как тяжёл раскалённый воздух. Безумно хотелось выпить чего-то ледяного, вгрызться в айсберг. Она снова потянула Мистгана за локоть, но тот неожиданно мягко воспротивился, сморщившись от боли, как сушёный инжир. — Чтобы я когда-то... — начал он тихо, так что Эрзе пришлись чуть наклониться, чтобы расслышать. — Что я вообще выпил?... но.. о черт, не хотелось бы знать, — пробормотал он в конце и поднял на неё мутный взгляд. — Я должен, нет.. — я обязан объявить им войну, но мы не в тех обстоятельствах, когда можно предъявлять свои требования. — Они бы не стали вас травить. Возможно, они хотели удивить вас своим... извращенным кулинарным мастерством?... — ответила Эрза с сомнением, искренне пытаясь верить в свои же слова. Она всё огляделась по сторонам. Никакой погони и даже подозрительных звуков не наблюдалось, что было ещё более подозрительно и жутко, но из-за угла внезапно появилась туземка, упала ниц и сердечно спросила, не требуется ли какая помощь. Эрза хотела было отбросить страх и гордость и попросить ледяной воды, чтобы помочь Мистгану освежить сознание, да и сама чувствуя першение в опаленном горле, но отшатнулась, когда он сам прервал её и потребовал, чтобы девица удалилась по своим делам. — Не будем дважды в одну реку, Эрза, — заметил он, обращаясь к обезьянке, которая только что скользнула внутрь через окошко и качалась на лиане. Туземка озадаченно упала ниц, пытаясь понять, что от неё всё же хотят. Эрза нахмурилась. В который раз, но на этот раз уже очевиднее некуда, она ощутила, что здесь что-то не так, и с настойчивым почтением потащила Его Величество к его комнате. — Иди по своим делам, — крикнула Эрза, пытаясь отделаться от назойливой служанки. — Не беспокоить! Его Величество в это время... спит. В покоях она опустила королевскую персону на ложе и схватила за кувшин с водой, напряжённо принюхиваясь. Теперь всё пахло странно и имело сомнительный вид, к тому же там плавали мелкие волоски, ворсинки и остатки от прошлого содержимого. Скрепя сердцем и горлом, пришлось отложить его куда подальше. После она подскочила к окну и узнала, что сбежать не составит особого труда. Высота не превышала второй этаж обычного дома в Эдоласе, а снизу произрастало изумрудное широколистное растение, которое могло бы удачно смягчить падение. — Ваше Величество, вы не давали никаких распоряжений Советнику? Его не было на церемонии, — отворачиваясь от окна, спросила Эрза и несколько успокоилась. Королю, кажется, стало гораздо лучше. Мистган в этот момент стоял перед мутным неясным зеркалом в форме неправильного овала и с видимым напряжением вглядывался в своё несколько искаженное изображение. На глазах у Эрзы он провёл ладонью вдоль скулы, хорошенько изучил узор под глазом и даже пропустил меж пальцев синий локон и недовольно поморщился, словно съел целиком кислый лимон. — Ваше Величество? — спросила Эрза, так и не дождавшись ответа. Он непривычно повёл плечами и продолжил своё исследование, так и так приглаживая веки, губы, брови, ощупывая кожу рук шеи и недовольно смахнул со лба непрошеную испарину. — Ваше Величество?.. — нетерпеливо изогнула бровь Эрза. На этот раз Мистган резко обернулся и Эрза отшатнулась, встретившись с этим свирепым, пронзительным взглядом, полным недовольства и яростного негодования. Впервые в жизни она видела Его Величество в таком очевидном эмоциональном состоянии, и внутренне содрогнулась от удивления. Похоже, что напиток всё же повлиял на его внутреннее состояние, причём каким-то жутко извращённым способом. — Ваше Величество, всё же вас чем-то отравили, — произнесла Эрза, оставаться спокойной тогда, как тело стала колотить неконтролируемая мелкая дрожь. С начала правления Мистган под надзором личного лекаря принимал меры по установлению крепкого иммунитета против всех известных ядом. Это пойло, конечно, могло содержать в себе что угодно, однако, сформировавшийся за это время иммунитет, мог защититься от отравления. — Нам нужно срочно отсюда убираться. Что-то в этих людях не так... — вспоминая с каким наслаждением Умпапе смаковал мясо своего сына, Эрза чуть не избавилась от фрукта в желудке. Как удачно, что её укачало на корабле, и она не стала пробовать ничего, кроме целого нетронутому фрукта... — Что с ними не так? Они убили и съели Советника. Но я согласен, это точно говорит, что с ними что-то не так, — заключил Мистган, беспечно опускаясь на мягкое, такое подходящее ему ложе. Ему нравилось, как ароматно пахли многочисленные вазоны с цветами и как ослепительно светило солнце, играя на пестрых лепестках. — Но отравление? Меня? Этот старик? Да господи боже, ему пора оставить пост вождя кому помоложе. Чтобы на меня, меня, такого прекрасного, заслуживающего только любви и ликования, покушение? Исключен.. — он резко умолк, очевидно, пришёл к какому-то выводу и в задумчивости прошёлся по комнате. Каждый его шаг громом отражался в сознании Эрзы, которая предпочла бы уже лезть в окно и бежать без оглядки к пристани, а не вальяжно разминать ноги в поэтичных думах. Если он прав, и Советник мёртв, то бежать нужно вдвое быстрее. — Да, зависть — один из смертных грехов.. Однако, всё выходит, возможно, — заключил он наконец, решительно взялся за гребень и провёл пальцем по острым кончикам, подавляя горестный выдох. — Быть прекрасным такая пытка, признаться. А прекрасным с короной — вдвойне мука, верно? — Ваше Величество? — растерялась Эрза, переваривая услышанное. — Что вы сейчас сказали? Кажется, из-за жары у меня кружится голова. — «Ваше Величество», — передразнил Мистган, недовольно нахмурившись. — «Верно, конечно, Ваше Величество», «Вы правы, как всегда, Ваше Величество» — это ты хотела сказать? Достаточно просто слушать что я говорю и своевременно отвечать. Довольно простая задача, не находишь? — Да, но... — Какое-такое «но» я слышу? Оставь все свои сомнения при себе и не сотрясай воздух попросту. Тут и так.. душно. Эрза совсем потеряла дар речи и стояла как алая пальма, пока Мистган, который отошёл к зеркалу и с любовным видом смотрел в него, наслаждаясь увиденным, не отвлёкся и не заметил этого невежества воплоти. — Эрза, подойди, — произнёс он совершенно ласково, подзывая её лёгким движением пальца. Она в замешательстве сделала пару шагов к Его Величеству, отмечая, что сомнительная и дикая дымка сквозит в этих глазах, но при этом они совершенно, даже более, чем осознанные, и переполнены львиной долей превосходства и самоуверенности. — Я догадывался о твоих чувствах, — сказал он тихо. Ветер подхватил эти слова и забился Эрзе в горло, лишая её возможности дышать и ответить от поразившего её шока. Он зачерпнул пальцем её щеку, нежно провёл по ней большим пальцем, и привлёк Эрзу к себе настолько, так катастрофически близко, что она наконец очнулась и резко отодвинулась. — О.. ч.. чём вы говорите? Какие чувства? Я.. я должностное лицо!.. я при исполнении своего долга! — выдохнула Эрза, отодвигаясь к окну, пока на неё тихо надвигались два туманных глаза. Признаться в сердце что-то беспокойно томилось, но она в своём уме, чтобы понять, что это всё происки зелья, и ловко проскользнула под рукой Мистгана, перебегая в другую часть комнаты, тяжело дыша. — Пожалуйста, оставайтесь там! — защищаясь, она выставила руки вперёд. — Для вашего же блага. — Вряд ли я ошибся. Это маловероятно, — изогнул бровь Мистган скорее для себя, чем для неё, и спокойно осел на подоконник, упираясь спиной в плетёную раму. Эрза было подумала, что он смеётся, но Мистган говорил совершенно серьёзно. Он выглянул в окно, и вдруг снял с запястья несколько браслетов и элегантным жестом выбросил на божий свет, предоставляя драгоценностям возможность сверкнуть под палящим солнцем, а затем рухнуть мёртвой птицей кому-то в лапы. Послышались глухие восклицания и звуки сердечной благодарности и чествования. Мистган упивался вниманием и любовью народа. Чужой, свой, какая разница? Тем временем Эрза мысленно чертыхнулась, представляя, сколько зевак сейчас сбежится на аттракцион невиданной щедрости. И как только этот концерт притих, в дверь тут же коротко постучали. Она бросила на Повелителя быстрый взгляд, он лениво пожал плечами, возвращаясь к созерцанию тропической природы с её превосходными звуками. На пороге оказалась та самая туземка из коридора. В её ноздре блестел вплетённый синий цветок, она без лишних слов принялась бить челом, умоляя о прощении за беспокойство. Её нисколько не покоробило присутствие Эрзы в покоях её повелителя, в них застыло вселенское понимание и рабское желание исполнить поручение, чтобы поскорее получить свои золотые и на них купить себе новые платья, накидки или побрякушки. — Отец наш, священный Умпапе, вопрошает, в здравии ли Повелитель Эдораса? Не придёт ли он пробовать сладкое? — выдала наконец туземка, норовя самостоятельно глянуть в комнату, когда Эрзе удалось выбить из неё слова по существу. Эрза почувствовала, как внутри поднимается слепая ярость. Видимо, король послал выяснить, не помер ли случайно гость, и в голову сразу пришла удачная мысль. Не в этот раз. На посту сама охотница на фей. — О, — выдала она печально и покачала головой, опуская тяжёлую руку на хрупкое плечо туземки, но та, закалённая на странности, только склонила голову, благодаря за оказанное прикосновение. — О! Мне очень-очень жаль, — ещё более грустно выдавила Эрза, отводя глаза и с печалью уставилась на узор за спиной туземки. Безвкусный набор фигур, окутанный узорами ананасов. От такого искусства действительно невольно заплачешь. — Моему Королю нездоровится, он забылся в лихорадочном сне. Совершенно занемог. Какая беда! Горе.. — Но разве не ваш Повелитель недавно раздавал золотые браслеты ремесленникам? — удивилась туземка. — Он, он, — поморщилась Эрза, невольно оглядываясь. — В бреду и не такое сделаешь, знаешь ли! Хотел и сам выброситься в агонии, но я его удержала. Теперь ему необходим отдых и покой. Только покой! Лицо туземки наконец прояснилось, и она действительно погрустнела, как будто ощутила укол вины, и упала ниц, пряча бесстыжее лицо. Её коленки были бледнее остальной части тела, все в розовых свежих болячках, но падал она так артистично, что, кажется, любила это дело до безумия и с радостью падала бы так после каждого слова. — Я велю позвать лекаря! — воскликнула она. — Не нужно лекаря. Я и есть личный лекарь Повелителя Эдоласа, — заключила Эрза строго, выпроваживая незваную гостью. — Много должностей и мало надёжных лиц, все безграмотные бездельники, всё самой, всё самой. И не отвлекайте меня от работы. Никому не позволю его касаться! Несколько часов отоспится и всё будет хорошо, всех вам благ, увидимся вечером. Давай, давай!.. Она захлопнула дверь и выдохнула, опираясь горячим лбом о такую же ладонь, фокусируясь на мысли, как быть. Быть или не быть. Мистган же деловито рассмеялся и похвалил талант Эрзы выдумывать полный бред в чрезвычайных ситуациях, после коротко добавил, что ни за что бы ей не поверил. Корабль, конечно, никак не вариант... Да и добраться незамеченными в самый эпицентр жизни этого острова? Проще всего скрыться в тропическом лесу, а там позаимствовать лодку у какого-нибудь одинокого рыбака.***
Эрза смахнула с лица прилипшие локоны волос, продолжая второй рукой, в которой крепко сжимала палку с привязанным к ней пальмовым листом, отмахиваться от мух и мошкары. Дышать было совсем нечем. Жажда уже казалась осязаемым объектом и маячила в расплывающихся силуэтах дикой и чрезвычайно заинтересованной в путниках живности, прячущейся среди заросших пальм и высокой пряной травы с липкими ярко-розовыми цветами. Бутоны улыбались алым ободком у тычинки и периодически жадно захлопывались, проглатывая колибри или ящерицу, как хрустящее печенье с предсказанием. Эрза бы засунула туда рука, если бы могла пожелать два стакана воды, потому что раздражение повисло в воздухе и отравляло и без того гнусную палящую атмосферу. Мистган шёл позади, с любопытством озирая местную фауну, да с таким довольным видом, словно жажда для него не существовало. Временами он особенно чем-то интересовался, негромко восклицал и, к ужасу замотавшейся, голодной Эрзы, призывал ей к созерцанию пухлых красноглазых мух опасной наружности, от чьей близости, кажется, некоторые волосы на затылке Эрзы посеребрились. То он любовался на пушистых зверьков с короткой пятнистой шёрсткой и размером с мышонка, которые ловко собирали сиреневые фрукты и смачно поедали до косточки, а после бросали эти косточки в Эрзу. То высказывал желание поближе разглядеть питона, замеченного его зорким глазом на одной из толстых веток среди лиан. Толстая желтая полоска, влажная и скользкая, спиралью закручивалась в их сторону. В этот раз Эрзе удалось уговорить его поспешить, как и час назад удалось уговорить спустить его королевское тело из окна. Что её отвлекало от мрачных и навязчивых идей о воде, так странные метаморфозы с Его Величеством. Эрзу слегка волновали молниеносные перемены, когда из циника и высокомерного нарцисса, которому претило уходить из уютной комнаты в мир батраков, он в секунду превращался в любознательного и наивного ребёнка, стремящегося пощупать и потрогать всё на своём пути, даже если это выглядело опасно и ядовито. Одним словом, это будто был совершенно другой человек. Нет, Эрза чувствовала, что перед ней тот самый Мистган, но поступал и думал он так категорично, столь изощрённо, ребячески и порой эгоистично, что ей оставалось только молиться, чтобы действие этого яда было обратимо. Иначе она бы самолично вернулась на алтарь к этим аборигенам и попросила съесть её мясо, запятнанное позором. Защита Повелителя — её долг, с которым в чертогах Эдоласа справляться получалось гораздо лучше. — Эрза, ты слышишь? — позвал её Мистган тихо. Она подошла ближе и поглядела туда, куда в напряжении смотрел король. Первый секунды было слышно только жужжание, шелест и треск, и лишь потом в уши залилась трепетная, прохладная мелодия плещущихся на берегу волн. Но удивило её совсем другое. Эрза замерла, впервые рассматривая на расслабленном, довольном лице Мистгана настоящую, не вежливую, не извиняющуюся, не заискивающую и даже не снисходительную, а простую улыбку счастливого человека, живущего здесь и сейчас. Он заметил её взгляд, и улыбка сменилась на усмешку, он небрежно повёл плечами, ссутулился, опираясь спиной о бугристый, мягкий от мха и зелени ствол, и поманил Эрзу ближе, едва сгибая указательный палец. Она склонилась к нему, ещё не отошедшая от такой внезапной находки, как улыбка. — Я голоден, — прошелестел он тихо. — Ваше Величество, за нами погоня, — выдала Эрза сухо, отстраняясь. — Мы и без того потеряли много времени, пока... в.. шли через эти дебри. Может, мне вам ещё и рыбу пойти выловить? Форель? И пусть весь мир подождёт? — Очень хорошая идея, — хмыкнул Мистган, разводя руки в стороны. — Надеюсь, ты готовила раньше форель на костре, потому что я не люблю пережаренное мясо. А что касается мира... Мир должен привыкать к ожиданию, всем полезно привыкать, — бледно усмехнулся он, задумываясь о чём-то своём личном и вышел из темных, признаться, уютных зарослей, в резко освещённое место. Из дворца она свернула круто на запад, к морю, но наискосок, избегая попадания на пристань. Для начала нужно было узнать обстановку с собственным кораблём и экипажем, например, у рыбаков дальних пляжей, до которых слухи доходят скорее всего только когда им была грош цена, но о судьбе всех кораблей острова они узнавали первыми. Таким образом, спустя несколько часов скитаний, они оказались в крохотной бухте с зеленоватыми пенными волнами, белым горячим песком и удирающими в панике крабами. У берега ветер лениво колыхал сохнувшие морские водоросли, где-то торчали раковины и мелкие камешки. Здесь же была покосившаяся, но вполне сносная хижина, у которой хлопотала старуха, разделывая за грязным столиком толстую красную рыбину. Пахло солью, специями и ошпаренным песком. Она покосилась на путников с недоверчивой гримасой, не переставая доставать требуху и отдавать какому-то невиданному зверю с длинным пушистым хвостом в крохотные оранжевые полумесяцы. Не успела Эрза сказать и слова, как инициативе перенял сам Мистган. Он с небывалой уверенностью приблизился к старухе и что-то ей сказал. Эрза слишком поздно заметила гордое, презрительно и высокомерное выражение его лица, чтобы успеть что-то предпринять, и смахнула со лба пот, оборачиваясь на сверкающую морскую даль. Над волнами скользили солнечные блики, играя прыгали по солёной воде, тело изнывало от жары, ноги, ошпаренные песком, почти не чувствовались, а Король, возможно, решал их судьбу, ведя беседу со странной старухой с ножом наготове. Эрза встряхнула головой и более-менее опомнилась, присоединяясь к разговору. —.. прямо из дворца? Сбежали? — с хриплым смешком спросила старуха, кося глаза на рыбу, в надежде не оттяпать себя пару пальцев. — Ясно видно, чужестранец. А какой! Добрых слов я давненько не слыхала, всё ведьмой, да сморщенным инжиром кличут. И хижина моя совсем плоха, но ты остр на язык, угощу я вас, как не угостить, — она расплылась в радостной улыбке усталого от солнца и забот обыкновенного человека и пригласила гостей в свою скромную лачугу. Эрза вошла первая и напряженно огляделась. Внутри, к удивлению, было чуть тепло, светло, и тихо шелестела на большом окне старая ситцевая занавеска. Старуха спала на гамаке с расшитыми подушками из парчи. Все стены занимали многочисленные полки с кувшинами, склянками, пучками травы, ракушками, засоленными водорослями и на кончиках гамака раскачивалась длинная вереница из натурального жемчуга. Через окно и во всю стену тянулся фиолетовый вьюнок с маленькими алыми крапинками; на нём висели странные игрушки и тряпичные выцветшие от солёного воздуха куклы. В углу стояла кадка с водой, круглый камень с выдолбленными полочками, где покоились глиняные тарелки с жуткими рожицами, а рядом стояла прялка с начатой пряжей. Пахло солью, рыбой и морской свежестью. Эрза выдохнула и пропустила его Величество внутрь, не находя ничего потенциально опасного. Пол застилали коврики из волокон пальмы. — Докончу как с рыбой, так позову, а вы пока отдыхайте, отдыхайте, солнце нынче палящее, не щадит, злое. Водички отпейте, чистая, сама собираю из низовьего водопада,— произнесла старуха скрипуче. Эрза зачерпнула себе и Королю воды. Оба вдоволь напились, с наслаждением улыбаясь такой простой радости. Мистгана не нужно было просить дважды, он немедленно устроился на гамаке, с непосредственным и любопытным видом разглядывая чудной узор на пряже. — Выше Величество.. — начала было Эрза, испугавшись, что за такое наглое поведение их могут не только вышвырнуть, но и проклясть. — Ничего, ничего! — довольно проскрипела страха, хрипло хихикая. — Ему это полезно, дорогуша, пусть внутреннее дитя тешится, покуда может! Хорош, хорош.. — пробормотала она уже себе под нос, тяжко вздыхая. Эрза же томилась в нерешительности, не зная стоит ли задерживаться на одном месте так долго и терять драгоценное время. С минуты на минуты их могли нагнать, если их искали. Что скорее всего было именно так. Старуха, которая было ушла, внезапно заглянула обратно, испугав Эрзу бледно-серыми подслеповатыми глазками, и резко схватила за плечо, выдернув на улицу. — Что вы?.. — раздраженно вырвала руку Эрза, когда они отошли к стойке с рыбиной. Старуха несколько минут молчала и всматривалась ей в лицо, а после расплылась в такой безумной, довольной и сытой усмешке, что Эрза немедленно вспомнила, с каким смачным чавканьем Умпапе поглощал человеческое мясо. — Тебя-то они не одурманили, — рассмеялась старуха, зловеще потирая сморщенные бронзовые ладони. — Вот олухи! — Нет, я ничего не ела, — сразу поняла Эрза, нахмурившись. — То есть Ег.. этого молодого человека хотели отравить, правильно? На секунду мне показалось, что мы бежим зря и нам всё привиделось, — заметила она риторически и, спохватившись, сделала несколько шагов назад с подозрением следя за действиями старухи. Но та только и делала, что ехидно посмеивалась, да всплескивала руками, а после и вовсе смочила руки в море, опустила в мешочек с солью и принялась яростно и вместе с тем умело натирать рыбину. — Хорошо сделали, что сбежали, — заметила старуха и улыбнулась жутковато и дико, жмуря от смеха глаза до крохотных морщинистых щелочек. — Вас бы там сожрали и закусили вашими одеждами. Людоедское поселение. Дикие, неотесанные. Каждый раз одно и то же. Только кого найдут — сразу тянет сожрать. Всё хотят на язык попробовать. Да что ты на меня вылупилась-то так? Я не людоедка, дорогуша, я рыбу люблю, да крабье мясо. Сочное, сладкое... Да подойти же ты ближе! Кто, если не я, твоему милому поможет?.. Хе-хе, хочешь — ворощайся к ним, да только травки пощипли, так мясо ароматнее, говорят!.. Эрза ощутила одновременно ужас и полоумное восхищением от осознания, сколь происходящее сейчас прозаично, абстрактно и ненормально. Так бы и выдала себе почетное звание и медаль за поразительную смекалку и неземное везение. Она ещё пару минут металась между огнём сомнения и холодом рассудка, который так и требовал довериться странной старухе. Что-то подсказывало, что это сейчас единственный шанс узнать что-то вразумительное и, возможно, выбраться. — Много людей они съели? — спросила Эрза, уверенно приблизившись к старухе. Та одобрительно гаркнула и полезла в мешок за солью. — Это смотря как и кого считать. Много, да и нет. Кого-то съели, а кто умный — тот сбежал. Каждый раз что-то новое думаю, придумывают, чтобы мозги вам запудрить, глаза отвести, ну такие глупые, такие неотесанные, мочи нет. — Они его ядом опоили? Вы правда можете это.. убрать? — нахмурилась Эрза с надеждой, и сама не заметила, как затаила дыхание. — Яд, да дурацкий, неотесанный такой же. Но боятся мясо будущее отравить, а что им то будет? Телу, которое трупный яд способно впитать, как воду? Тьфу на них, неотесыши. Аборигены безмозглые. Эрза слабо вскрикнула в ликовании и опустилась на песок, сгребая его руками, чувствуя такое облегчение, какое никогда прежде не могла себе представить. Даже опускающее к горизонту солнце теперь казалось добрым и ласковым, как родная мать. Теплые руки гладили её, и волны шептали, какие они молодцы, что смогли справиться главной миссией — сбежать, спастись, выжить.. И она с небывалым трепетом прижала руку к груди, ощущая ладонью гулкие отзвуки сердца. А в память, словно языки волн, всплывала его свободная, такая красивая улыбка... и сердце прерывалось, чтобы разогнаться с новой силой. — То есть это пройдёт? — прошептала она одними губами. Старуха коротко рассмеялась, откупорила кувшин с длинным носиком и полила рыбину светлой жидкостью, принявшись играючи пошлёпывать. В нос ударил резкий запах сладкого спирта с привкусом пряности. — Как пить дать. Ну конечно! У них разве ж могло что-то путное выйти? А вот и нет, не в этой жизни! Вы, наверное, думаете: а живу я тут зачем, когда так ненавижу этих бездарей? Да я, знаете ли, да рада бы и уйти, но остров меня не отпускает. Плачет моя душа, дети мои здесь умерли, родители, мужья, не могу их оставить, но боги видят, как ненавижу неотесанность и древность, всё это людоедство и уродство. Эх, был мой дед когда-то вождём! И было всё иначе, всё шло к процветанию... А вечереет уже, дорогуша, бежать вам пора, пока остров-то не пропал..***
Так Эрза узнала о том, что остров этот был не простым. Из-за колебаний породы, а то ли по каким-то дьявольским проделкам, — старуха сама толком не понимала, но жила здесь сто с небольшим и видела всё собственными, когда-то зрячими глазами, — остров каждый пятьдесят лет менял местоположение и, вождь, на чью долю выпадало принимать чужеземцев, обнаруживших новый кусок земли, однажды случайно отравил ядовитыми для чужеземцев благовониями чужого короля. От испуга ему пришлось приказать умертвить за ним и всю его свиту, а чтобы спрятать следы от поисков, он велел поварам приготовить из каждого человека множество разнообразных блюд и раздать всем жителям деревни, чтобы общими силами все приняли и заперли грех в своих животах. Но мясо оказалось столь вкусным, что грех внезапно обернулся благом. Утром же люди обнаружили, что остров вернулся на прежний коралловый риф. Жизнь потекла привычная и обыкновенная, только в желудках и на губах навсегда сохранился вкус крови и тяжесть греховного мяса притягивала желудки к земле. Через пятьдесят лет это снова повторилось, и ритуал поедания сохранился, однако же, они не знали, что у того, погибшего от благовоний Короля, была аллергия, и второй не погиб, а лишь оказался одурманен, что не помешало ему сбежать с острова, сверкая пятками. Третьего пытались накормить ядовитой рыбой, четвёртого заперли в землянке, пятого зарезали вместо со свитой, да только это мясо оказалось невкусным и показывало признаки гниения, от такого мясо умерли многие жители и маленькие дети. С тех пор Король утвердил обязательный ритуал поклонения богам, а после него — священное отравление парами наркотического дыма с примесью настоя из ядовитых трав. Это подействовало на шестом Короле, который оказался столь наивным, что, когда занемог, решил отлежаться в отведённой ему комнате, где и нашёл свою смерть в страшных судорогах. Однако седьмой оказался умнее и успел вовремя сбежать, оставшись незамеченным. Мистган был восьмым. И беглецов не искали, поскольку туземцы искренне считали что отравили его достаточно, чтобы он не смог прийти в себя больше суток, а корабль, — посмеиваясь, заметила старуха, — давно уже разобрали до щепки, а людей поминай как звали. На этих словах Эрза похолодела и долго скорбно молчала, смотря на горизонт. Солнце уже почти склонилось к горизонту и заметно поугасло. Ветер дул мокрый и прохладный. Если они не уберутся отсюда раньше, чем солнечный диск опустится в мрачную чёрную гладь, то останутся на пятьдесят лет в плену на острове с туземцами людоедами, который покорно ожидают захода солнца и точат свои изогнутые ножи. — На какие пятьдесят? На пару часов, — пробормотала Эрза, обтирая сморщившийся лоб Мистгана травяным раствором. Пару раз она поила его обильным количеством воды и чуть ли не на коленях молилась, чтобы ему скорее стало лучше. Но он весь горел во внезапной лихорадке, стонал, ворочался и один только раз резко распахнул глаза, вскочил, удивительным ясным взглядом нашёл Эрзу, успокоился и снова упал навзничь, вернувшись к бреду. Старуха говорила, что это совершенно нормальная, даже положительная реакция на выход токсина. Откупорила вонючую древнюю настойку из кокоса, всучила Эрзе и велела поить его до той поры, пока он не зеленел, тогда его начинало обильно тошнить водой и чем-то зелёным. Эрза делала всё молча и стойко, как настоящий воин. Старуха же, вернувшись с пожаренной ароматной рыбой, наблюдала за этим с какой-то свойской, ласковой улыбкой и вспоминала какие-то свои далёкие деньки, когда здесь ещё звучали детские голоса и она с такой же самоотверженной заботой и беспокойством выхаживало мужа... — Он мой король, — сказала Эрза, смутившись, когда старуха поделилась своими мыслями. — Только ли! — воскликнула она в ответ с хитрицой. Эрза только тяжело вздохнула и принялась вытирать влажный лоб, пальцами поправляя мокрые синие пряди, беспорядочно обрамляющие бессознательное и такое пугающе бледное лицо. — И только. — Ну конечно, — ехидно согласилась старуха, усаживаясь за пряжу. — Такой нахальный, наглый, пренеприятный юноша не вызывает тёплых чувств, и как только такой может править? Сущий выскочка! Противный мальчишка, ты совершенно права. — Прекратите, — поморщилась Эрза, бросая на старуху испепеляющий взгляд. — Он совсем не такой. Это.. на него так странно подействовал яд. Сделал с ним что-то, он стал... преувеличенным. Другим, — заметила Эрза тихо, с особенной бережностью провела по впалой скуле, как несколько часов назад это делал сам Мистган перед зеркалом. — Разве? По мне он и без того несносен, — прокручивая веретено с удивительной сноровкой, словно оба её глаза были орлиными, а пальцы — острыми ловкими когтями. — Так какой же он тогда по обыкновению? Эрза долго молчала. В неё боролось желание выглянуть в окно, в котором и без того было видно заходящее солнце, заглянуть в своё сердце, которое и без того что-то там шептало, да так громко, что в последнее время закладывало уши, когда совсем притих здравый смысл, такой необходимый сейчас. — Он справедливый. Вы бы оценили его самоотверженность, его полную отдачу всего себя, его мудрость. Когда он только взошёл на престол, я его почти ненавидела. Но он до последнего, даже в самых спорных ситуациях оставался верен себе, своему слову. Он из тех, кто пойдёт на жертву только в том случае, если жертва — он сам.. — Из глупцов, — подхватила старуха. На ткани появились очертания синих крыльев и начало чего-то золотистого. — Великомученики проклятые. — Короли женятся только на знатных дамах, — сказала Эрза, опустила тряпку на влажный лоб и подошла к ситцевой занавеске, вдыхая теплый морской воздух. — Как знать, как знать. Король — королю рознь. Твоего короля мучает его прошлое. Вот в чём его погибель. Всё, что копилось у него внутри, пряталось за семью замками, сейчас выбралось наружу. Всё, в чём он себе отказывал, — теперь для него втройне желанно и ценно. Вот что, дорогуша, — старуха, кряхтя, круто повернула веретено и зацепила пряжу, подскочила, стала беспокойно расхаживать по хижине, разглядывая то полки, то корзины, пока не нашла ещё один кувшин с настойкой из кокоса, и снова впихнула его Эрзе. — Как найдёшь лодку. А искать пора бы уже и сейчас.. Так, когда в лодке уже будете, пои его, пока глаза его не станут такими же, как раньше. Улавливаешь? Не больше, не меньше. Тогда-то и он придёт в себя. Алкоголь лекарство от всего на свете, кто бы что не говорил. А теперь иди, иди, иначе мне вас метлой гнать придётся, в моём доме от них прятаться не выйдет. Рано или поздно даже тупая обезьяна понимает, что банан нужно открыть. Эрза сочла некоторые замечания старухи довольно ценными и вышла из хижины, спеша уже хоть куда, лишь бы хоть что-то найти. Выбор пал на левую сторону, где у гранитной громадины теснились пальмы с веерными сочными стеблями, древовидный папоротник и ползучие желтые лианы с ярко-алыми длинными лепестками. Весь пляж золотился под вечерним сиянием, мягким, но колючим, как морской ёж. Песок поостыл и в нём сновала крохотная живность, в панике подрываясь от человеческих стоп. Вода отливала тёплым изумрудом и искажала облик розовых кораллов. Не успела Эрза покинуть бухту, как услышала короткие отрывистые звуки, а вскоре из хижины, к её заметному облегчению, показался Мистган. Слегка потрепанный, бледный, но он стоял на своих двоих и с недовольством оглядывал Эрзу, в недоумении приподняв бровь, будто вопрошал, и с какой стать она его оставила и куда-то собирается? Пусть Эрза и помнила предостережения старухи, но в тайне она всё же ожидала, что после лихорадки Мистган обретёт самого себя. Но чуда пока не произошло. — Вам уже лучше? Я хочу отыскать нам лодку, — пояснила Эрза. Он размял затёкшие плечи, покачал головой и молча последовал за ней, разглядывая всё с невеселым и брезгливым видом. В этой голове, очевидно, сейчас шла разгромная борьба между гордостью, чувством собственного достоинства и королевской честью. Полчаса они бродили с одного пляжа на другой, изучали новые бухты, нашли уютную кристально чистую, словно бриллиант, лагуну, и здесь, — Эрза понимала, но никак не ожидала такого удара под дых — Мистган выразил вполне осознанное и немедленное желание искупаться и понежиться на мягком славном песке, раз солнце теперь не злится и песок не шпарит, как кипяток. Она в ужасе, словно в каком-то несуразном сне, пыталась уговорить его одуматься и поспешить, но всё оказалось настолько бесполезно, что впервые Эрза повысила голос и едва не зарыдала, чуть не завыла от того, насколько больно сдавило горло от такой несправедливости. — Покинь ты, гребанный садист, его тело! — беззвучно закричала она, яростно барахтаясь под водой, пытаясь остудить горячую голову. Она уже кружилась не хуже, чем на корабле. Вот-вот, тик-так, и она треснет по шву, распадётся на волокна, растает, как эскимо и не станет ни её, ни повелителя, ни Эдоласа... Но нужно отдать должное, прохладная морская вода приятно обволокла покрасневшие участки кожи и охладила было забродивший в неведомом направлении рассудок. Эрза впервые плавала в такой прозрачной громадине, по мере наступления вечера, покуда небо окрашивалось в персик, море обращалось в таинственную тёмную глубину... Поплавав рядом с расслабленным Мистганов с видом акулы, Эрза выбралась и принялась выжимать намокшую, отяжелевшую одежду. Она не теряла бдительности и посматривала на резвящегося в воде Короля, отвлекалась на шорохи в зелени пальм, но это были лишь проворные птицы и мелкая живность с щупальцами или клешнями. Так Эрза вовремя заметила черного, как уголь, скорпиона, и отскочила как раз к моменту, когда тот заподозрил какую-то опасность и напряг свой жуткого вида хвост с загнутой вверх иглой, на котором переливались две кроваво-красные ядовитые жилки. С минуты потрусив на месте, он спрятался за огромным валуном и, к счастью, навсегда исчез из жизни Эрза и Мистгана. — Ты чего улыбаешься? — спросил Мистган, стоя по пояс в воде. Волны размеренно волновали его тунику, по лицу и вдоль шеи скатывались капли солёной воды. — Милая зверушка, но с собой мы его взять не сможем. Он, видишь ли, ядовит, — с усмешкой добавил он и двинулся к берегу. Эрза действительно обнаружила, что всё это время отчего-то улыбалась, но сама бы не смогла объяснить, откуда эта улыбка могла появиться. Нервы? Как бы без всякий снадобий не повредиться рассудком... Мистган тем временем подобрался совсем близко и загородил собой солнце, осторожно смахнул лишнюю влагу с волос и пристально заглянул рассеяной Эрзе в глаза. Он что-то хотел сказать, и она отступила на шаг, словно защищаясь от очередной сумасбродной затеи. Но в этот раз что-то изнутри подсказывало, что на этот раз прозвучит что-то совсем.. совсем иное. И тогда он, сверкнув таинственной глубиной зрачков, заговорил: — Ночь на пляже — разве не мечта? Какой король может себе позволить так свободно проводить время на диком пляжу, у океана, в окружении скорпионов и Эрзы Найтуолкер? Все заслуживают однажды сойти с ровной дорожки и заблудиться в джунглях жизни. — Философски. Но вы всё ещё бредите, — выдохнула она устало, выдерживая этот гипнотизирующий взгляд. — Но уже какая-то мысль прослеживается. Он шагнул навстречу и она отступила в тень деревьев, ударившись спиной о жесткий ствол пальмы. — Я в своём уме, — настойчиво заметил он. — Конечно же. Только когда вы очнётесь, будете жалеть о том, как себя вели. — Очнусь от чего? — От... этого?! — возмущенно выдавила Эрза, имея в виду буквально всё и поэтому не могла найти за что первое зацепиться из множества минусов сложившегося положения. — Разве это так плохо? — лукаво усмехнулся Мистган и придвинулся вплотную, нависая сверху, как неминуемый тайфун. Его мокрые волосы блестели на солнце и соленые капли оставляли на коже притихшей Эрзы микро ожоги. — Разве это.. плохо? — прошептал он в самые губы, едва-едва их коснулся, заставляя на мгновение забыться, и заскользил по заалевшей щеке, нарочито медлительно, но пылко, вернулся к дрогнувшим губам и смял мягким солёным поцелуем. На языке Эрзы ощутила кокос, а сердце залилось чем-то горячим и таким нежным, что на глазах невольно навернулись слёзы. — Вы. Это.. Вы.. зачем? — тихо спросила Эрза, опуская взгляд на мокрые следы. — путь Мистгана от моря до поцелуя. — Забавы ради? — Потому что давно это хотел, — серьёзно, но не менее нагло произнёс Мистган, небрежно дернув плечом. — Я чувствовал это желание очень давно. Просто сейчас оно стало нестерпимым, а ещё я.. Те самые заросли, которые недавно облюбовал скорпион, беспокойно зашевелились. Эрза во всю воспользовалась моментом и, высвободившись из объятий этого душегуба, захватившего тело её короля, взяла долю секунды — перевести дух и обрести прежнюю сосредоточенность — и с проворностью пантеры приблизилась к сочному оазису. Замерев, она одним знаком попросила Короля не шуметь и напряженно прислушалась, однако в эту же секунды из зарослей, воодушевлённый и радостный, внезапно выскочил мальчик лет семи, размахивая палкой с нанизанной на ней осьминогом, который ещё шевелил щупальцами. Какое-то время мальчик ещё продолжал увлеченно полоскать осьминога в морской воде, с яростью долбить о волны и после ворошить в песке с жутким диким кличем, пока Эрза и Мистган наблюдали за ним с непробиваемых молчанием, сойдясь в чувстве отвращения и какого-то оцепенения, свойственного случаем, когда совершенно ничего не понимаешь и уже честно не пытаешься. Ребенок, очевидно, играл, в какую-то жестокую и злую игру, но главным здесь был вопрос, откуда он взялся и как далеко могут сейчас находиться его родители. Наконец он краем глаза заметил Эрзу и издал длинный мышиный писк. На секунду Эрза испытала варварское желание затолкать ему в рот песка и привязать к дереву. Когда-нибудь, да родители спохватятся и найдут своё дитя. Но вдруг прознала в нём того самого мальчика с площади, сытого и обнаглевшего достаточно, чтобы принять его за отпрыска далеко не самого последнего человека на деревне. Он тоже её узнал и смотрел во все глаза, испуганный, но слишком избалованный, чтобы убежать и не удовлетворить своего интереса. — Мальчик, мальчик, ты помнишь меня? — спросила Эрза, растягивая губы в попытке улыбнуться. На изнеможённом, загоревшем на скулах и лбу лице, с залёгшими под глазами синяками, это выглядело великим подвигом и страшной мукой, что заставило мальчика навострить уши. Она осторожно подошла поближе и присела на корточки, рукой поглаживая теплый белоснежный песок. Если она не ошиблась, то этот ребёнок мог оказаться полезным. Мальчик же, переминаясь с ноги на ногу, словно пробуя обстановку, кивнул и стал беспокойно вертеть свой массивный браслет, разглядывая алые локоны Эрзы, так прекрасно сияющие на солнце так ещё и в россыпи капель солёных капель. — Под силу ли такому мальчику найти лодку? — спросила Эрза, как бы у самой себя. Мальчик задумчиво взглянул на расплывающийся за морем горизонт, готовый проглотить солнце, насупился, нахохлился и важно кивнул. — Ну да! Мой отец делает лучшие парусные лодки! Но для чего тебе лодка? — Это смертельно опасная тайна. — А что мне за это будет? — спросил он следом, начиная чувствовать себя хозяином положения. — Богиня тебя отблагодарит даром, — Эрза сняла с груди паутину из золота, стянула многочисленные браслеты и небрежно бросила всё это несметное добро на голый песок. Мальчик удивлённо отпрянул, широко распахнув глаза, недоверчиво, почти дико нахмурился, растерялся, кажется, не поверил, однако же опустился на колени и протянул ручки к предложенным богатствам, краем глаза заметил одобрение и стал ощупывать ловкими пальцами, судорожно вздыхая от накатившего на него восторга и счастья. — Ты богиня? — спросил он, таращась во все глаза. — Какая? Какая? — Богиня крови и плоти, — сказала Эрза помпезно и самозабвенно прикрыла веки, подставляя их солнцу. Как удачно, что о такой богине обмолвилась третья жена Умпапе Ума. Она, возможно, оказала большую помощь беглецам, сама того не подозревая своей хорошенькой черной головкой. Мистган, наблюдающий за трогательной историей одной богини со стороны, вальяжно оперся о пальму и искренне наслаждался созерцанием. «Такому, как я, только богиню» — говорил он всем своим видом. — Богиня!.. Я так сразу и подумал, тогда, на площади, на ритуале перерождения! — выдохнул ребенок волнительно и упал ниц. Эрза смутилась, но нельзя было пустить зерно сомнения в голове юного туземца, и она придала голосу ещё больше величественности и велела ему поднять глаза: — На этот раз ритуал меня ужасно разочаровал, — горестно, но твердо заметила Эрза. — Я хочу немедля покинуть этот остров и сама закончить трапезу этим чужеземцем! Но мне даже не выдали лодки, каков позор и какое невежество! В детских глазах промелькнул ужас и он весь скукожился. Эрза про себя чертыхнулась и погладила его по волосам, бросая взгляд на горизонт. Время поджимало как никогда. — Ты такой хороший мальчик, что мне жаль наводить на ваш остров ужасное морское проклятье за невежество. Но я должна!.. Это моя обязанность, как богини, — понизив голос, грустно сказала она. — Только.. Если была бы подготовлена мне лодка. Немедля, срочно. То я бы сменила гнев на милость. Отпустила вас с миром, испарилась бы на волнах и никогда бы твоя семья и твои друзья не знали горя. Так незаметно и тайно я пропаду, но оставлю тебе мои сокровища и безграничное счастье. Мальчик, чуть ли не плача, весь бледный и вместе с тем гордый, подскочил, выпрямился и упал ниц, забормотал что-то несуразное, несвязное, но безусловно сердечное и благородное. Он обещал немедля оттащить из сарая лучшую лодку — Эрза попросила оставить изыски, но он был так наивно настойчив, что она согласилась, лишь бы тот не заподозрил неладного — с прочным дном, крепкими веслами и быстрыми парусами, обещал никогда больше не воровать из-за стола лепёшки из инжира, не проказничать, выбрасывая добычу отца в море или накалывая её на палку, не дразнить иссохшую старуху из голубой бухты и много чего ещё. Лишь иссяк поток его грехов и шалостей, он подорвался с песка и бросился бежать на подрагивающих ногах, осознавая, как никогда, какая важная и непосильная его детским плечам миссия на него возложена. — И помни: никому ни слова! Иначе вся удача достанется рыбам да крабам, — заметила Эрза вдогонку и мальчик очень хорошо её услышал. — Не могу поверить, что это может получиться, — хмыкнул Мистган. — Я сама не поверю, пока не увижу лодку, — эхом ответила Эрза, невидящим от слепоты взглядом уставившись на разбросанные по песку драгоценности. Внезапная удача нахлынула, как ледяная волна, и принесла такое потрясение, что Эрза только сейчас поняла, в каком напряжении говорила с мальчиком, надеясь всеми силами переманить его на свою сторону. Мистган подошёл сзади и по-турецки сел рядом. Они синхронно посмотрели на закат, их коленки по-детски касались друг друга, дыхание постепенно успокоилось и стало глубоким, как воды океана. — Но ты молодец, очень здорово вышло! — радостно улыбнулся Мистган. Эрза грустно улыбнулась в ответ, опуская глаза на переливающие в свете волны, спокойные и размеренные. Как она хотела услышать эти слова и увидеть эту улыбку на настоящем, усталом, посеревшем от темных коридоров и восковых свеч, бумаг и забот, лице Мистгана, который в душе, как оказалось, хранил самый настоящий клад из переживаний, страхов и лишений. Он тоже был человеком, и Эрза ощутила это так остро, что сбилось дыхание. — Ваше Величество, вы тоже страдаете, — сказала они неслышно. И её слова поглотила новая волна. Мистган сжал её руку и с улыбкой стал рассказывать о прекрасном алом цветке, который успел заметить на пути сюда. У него не было времени полюбоваться, но как же он был прекрасен: похож на её волосы. — Пойдём посмотрим, что там за цветок ты нашёл, — выдохнула Эрза, поднимаясь и отряхивая себя от песка. — Время у нас ещё есть. Знаешь, у каждого человека, даже у короля, особенно — у тебя, должно быть время, чтобы можно было посмотреть на цветок.***
Через два часа, когда нервы уже начинали шалить и пакостить, зашуршал тростник, выполз сонный скорпион, задребезжала пернатая, будто слоёная радугой птица с розовым клювом, и голова запыхавшегося мальчик выглянула наружу и чумазым ртом — он не удержался и перекусил фруктами, чтобы набрать перед работой сил — позвал следовать за ним. Лодка уже стояла боком к морю, и ленивые волны облизывали темное выцветшее дерево. Мальчик догадался накидать внутрь задрапированных подушек и шелковых парео, связки бананов и огромные оранжевые фрукты с черными волнистыми линиями, от которых пахло ещё слаще и нежнее, чем от клубники. Там же лежал ритуальный изогнутый нож, кувшин с мидиями в масляной резко пахнувшей жидкостью и два огромных весла с изображением страшной туземской маски. У лодки был совсем небольшой парус, слабая карма, но внутри было глубоко и влажно. Трое человек могли бы улечься вплотную и покачиваться на волнах, наслаждаясь прибоем. Распрощавшись с мальчиком, напомнив про золото в песке, Эрза окрестила его самым удачливым, безмерно счастливым и главным героем острова, но героем скрытым, ведь единое слово могло разрушить все чары и вызвать её из морской пучины обратно на остров, чтобы забрать всю свою доброту и нагнать вечные грозы и разрушительные бури. Пугать ребенка было совестно, но на другой чаще весов стояла самое ценное — жизнь, и чуть менее ценное, но тоже важное — долг. Мистган благосклонно разрешил Эрзе, так и быть, руководить лодкой и самостоятельно справляться с береговым течением, особо крупными рифами, которые грозились царапать дно и бока лодки, и громоздкими не очень уж удобными веслами. Однако, на радостях, Эрза гребла со всеми возможными силами, не замечая ни боли, ни усталости. Первые полчаса она ещё внимательно оглядывалась, разглядывала в потемневшем, отдаляющемся острове признаки копошения и поисков, но остров по мере отдаления словно погас и стал совершенно безжизненным. Погасло и небо, уступая место сумеркам, холодному морю и тусклому свечению луны. Наконец силуэт острова слился с мрачным горизонтом, затих и стал столь незначительным, что и желания говорить, думать, размышлять и мечтать — исчезли. Исчезло понимание настоящего и будущего, стремления и думы. Прошедший день казался туманным видением, лишь крупицей, но эта крупица могла отравить целый континент одним упоминанием. Ночью из-за холода Эрза на несколько недолгих часов выпустила весла, заметила на ладонях нарывающие, белесые в свете луны мозоли, разъедаемые солью, укуталась в шелковую ткань, совсем ледяную, перекусила фруктами, напилась воды и забылась беспокойным коротким сном, вскакивая каждый полчаса, чтобы проверить нет ли погони. Но погони не было, только тихо сопел заснувший, словно дитя, Мистган. И сонная Эрза смотрела на него с нежность, которой раньше в себе не знала. Пару раз он не спал. Один раз расслабленно утопал в общей тьме, силясь рассмотреть что-то в непроглядной тишине, а в другой наполовину перегнулся через борт. Эрза почесала глаза, но видение не прошло, а лишь укрепилось. Сон мигом пропал, и она кинулась возвращать его обратно. Потом они долго смотрели друг на другу, она спохватилась, вспомнив про настойку, достала, и, как начал заниматься рассвет, настойчиво опаивала короля, нервно посмеиваясь. Вскоре, когда в бутылке оставалась ещё четверть жидкости, глаза Мистгана словно блеснули, как жемчужина в приоткрывшейся раковине среди безжизненных булыжников. Холод глаз смягчился и вместе с утренней жарой они стали ясными и чистыми-чистыми, как раннее небо. Но затем он погрузился в сон, а Эрза выругалась на полный штиль и взялась за вёсла, вынужденная снова грясти. Запястья она обмотала порванным на две части парэо. Много пила и совсем немного поела, всматриваясь в бессознательное лицо короля с нетерпением и тяжким ожиданием. Но вскоре заснула, утомленная палящим солнцем. Ей снилось, будто весла ломаются, падают в море или их кто-то мягко, опасаясь побеспокоить, вытаскивает из её рук. Последнее ощущалось особенно четко и жутко пугало. Снилось, что на них нападают птицы-людоеды, нагоняет пиратский корабль или съедает стая голодных гигантских форелей с лицами Умпапе и его молодой хихикающей царицы. Когда Эрза проснулась, то первым делом с запоздалым удивлением ощутила размеренное, плавное покачивание, и упёрлась взглядом в раскинувшийся над ней нежно-аметистовый небосвод, прекрасный и жуткий своими необъятными размерами и мелькающими перьями персиковых в сияние раннего утра облаков. Она представилась себе крохотной частицей, столь незначительной для небесной громадины, что захватило дух. Стоял запах моря и сырости, и, припоминая где и как оказалась, она уперлась нетвердым взглядом в Мистгана, который уверенно поправлял парус и неподвижно вглядывался в горизонт с похожими волнующими думами. Былое немедленно о себе напомнило, и Эрза замерла, вглядываясь в спину короля, пытаясь угадать смог ли он прийти в себя. Будто почувствовав, Мистган обернулся, его губы чуть дрогнули, он потянулся за водой и молча подал её Эрзе, одними глазами, такими серьёзными и одновременно простыми, спрашивая всё ли с ней в порядке. Это был он. А ещё это было лучшим мгновением в жизни Эрзы, и это было столь же ясно, как ослепительно ударило солнце в глаза, стоило Мистгану чуть склонить голову и пустить к ней шальной луч. — Это вы, — улыбнулась Эрза и вместе с этими словами вырвался непрошеный тихий смех, распирающий ребра и грудь. — Да, я, — кивнул Мистган. — Однако, плыть нам ещё двое суток без малого. — Да и чёрт с ним, — продолжала смеяться Эрза, откидываясь назад и подхватывая слабый приятный ветерок с каплями соли. — Главное, что мы выбрались с этого проклятого острова. Это было.. там было такое, никто не поверит, а вам лучше и не знать. — Я всё помню, — сказал Джерар как-то сконфуженно, опуская глаза. — Я ещё в жизни так не позорился, как за один этот день. Прости за это всё, я вёл себя, как законченный идиот. — Не вы, это были не вы. — Конечно это был я. Не стоит прикрываться ядом, он лишь обострил мои опасные точки и возвёл их в абсолют. — Ну, знаете, так же он и приписал вам несуществующее. — Это что например? — изогнул бровь Мисттган. — Ну.. — Эрза покрылась испариной и мигом заалела, прикрывая щуки волосами. — те слова на пляже. Вы говорили такие вещи, вам несвойственные. И не соответствующие реальности. Мистган отвёл глаза, оглядел морской простор, слепой и шелестящий, напоминающий то приятное прошлое и такое зыбкое настоящее, но во всём этом было одно общее — лишения и скитания, и слабо улыбнулся, в конечном итоге вернув уверенный, будто всё осознавший взгляд Эрзе. — Точно. Я ещё и не договорил. Помнится, я хотел сказать, что-то очень глупое и смелое, чтобы никогда не сказал в Эдорасе. Эта штука мне развязала язык. Но я не буду скрывать, раз уже всё стало и без того понятно. Я говорил от сердца. Заносчиво, но это была чистая правда. — Знаете, я спасибо этому яду, что я смогла увидеть вашу настоящую улыбку. Вы тоже умеете смеяться. — Эрза, это и к тебе относится, — рассмеялся Мистган в ответ. — Когда я смотрю в твои глаза, я верю, что всё изменится. Нас ждут перемены, чувствуешь? — и он протянул ей руку, приглашая подняться и взглянуть на морской простор. — Чувствую, — принимая его руку, ответила Эрза. — Я чувствую.