Самовлюблённость или самолюбование

Декораторы меняли сцену, осветители — дислокацию ламп, актеры гуляли и неизвестно чем занимались, массовка столпилась где-то на задворках, держась вынужденно скромно, поскольку дальше ее просто не пустили, режиссер расхаживал со сценарием в руке и давал всем советы, вне зависимости от того, нуждались они в этом или нет, Юра же Чурсин в этот внеочередной технический перерыв сидел в отдалении на скамеечке и, вытянув ноги в кожаных малоудобных ботфортах, сложив руки так, чтобы одна кисть опиралась на бицепс другой, а вторая могла держать телефон, с безразличным выражением лица пролистывал мессенджер. Ответив на пару сообщений и оставив неотвеченными штук шесть или семь, он решил, что выполнил норму социализации на сегодня, (или, по крайней мере, на сейчас), и погасил экран. Подняв голову и оглянувшись, Юра увидел, как Паша Баршак заканчивает разговор с оператором и направляется к нему. Так как до этого Чурсин уже замечал, как в этот перерыв Паша подходил то к одному, то к другому, начинал что-то эмоционально рассказывать и при этом выполнял в процессе разговора одни и те же движения руками, он легко заключил, что будет четвертым, кому Баршак поведает какую-то увлекательную историю — возможно обозначит ее рассказанной «по секрету» (если, конечно, они достигли того уровня доверия между малознакомыми людьми). Вздохнув, Юра попросил себя не нервничать, а принять все как данность, и, когда Паша в своем парике, но без усов и накладной бородки сел против него на раскладной стул, Чурсин спокойно заметил ему, что гримёр остался с другой стороны съёмочной площадки. Совершенно прослушав, что ему сказали, Баршак уже начал свою повесть: — Представляешь, Юр, он решил, что я гей, — в четвертый раз заученно краснея и — чтобы в ещё большей мере выразить свое возмущение — округляя на собеседника свои и без того большие глаза, произнес недоАрамис и запустил руку в не-свои длинные светлые волосы. Юра вздохнул ещё раз и спросил устало: — Кто «он»? — то, что тот ожидал услышать. Баршак даже на цыпочки привстал, (если так можно сказать о сидящем человеке) — так ему хотелось рассказать: — Там к нам парень какой-то состоятельный приехал, меня увидел и предложил пойти с ним на выставку — с таким недвусмысленным намеком в глазах, непонятно еще на какую — (опять то возбужденное движение руками, что Юра наблюдал издалека пару минут назад) — выставку. А потом вместе сходить поужинать. — Но ты отказался, — медленно моргнул он, маловпечатленный услышанным. — Да! Юра кивнул и заключил: — Ну, молодец, — и развел руками. И больше ничего — точно хотел узнать, что Паша станет делать, когда не получит должной реакции. — Но я ведь даже не похож на гея, — забросил тот следующую удочку разговора — очевидно, один вариант он всё-таки припас. Юра хмыкнул, снова сложил руки на груди, хоть только их разъединил. — А как выглядят геи? — спросил он, прищурив в развлечении глаза. От Паши не ускользнула насмешка — он даже нахмурился: — Ты мне скажи. Юра уже откровенно осклабился: — Ну, примерно как ты, наверное, раз тот парень так подумал. Когда Паша ожидаемо послал его, Чурсин пожал плечами и невозмутимо заметил: — Так-то ты сам сюда подошёл. Вспышка гнева у Баршака прошла как-то очень быстро — видно было, что ему не хотелось терять собеседника так скоро, да ещё и не добившись нужных слов. Он даже опустил подбородок и, размышляя, сам, видно, не замечая за собой, закусил изнутри губу. Выражение лица у него было при этом даже… трогательным?.. — Я тебе говорю, я не похож на гея, почему он выбрал меня? — начал он заново, подбираясь уже с другой стороны. Чурсин чуть ли не закатил глаза — Паша явно напрашивался на комплименты. Но он твердо решил не потворствовать его самолюбованию, хоть это и был самый простой способ избавиться от утомительного разговора. — Ну, понравился ты ему, значит. — Но это же не значит.? — заискивающе улыбнулся Баршак и не закончил предложение. — Нет, не значит, — согласился Юра, впрочем, не представляя, о чем его спрашивают. И не желая, собственно, выяснять. Паша ещё какое-то время подумал и вдруг, решившись, взглянул на него как-то по-особенному: — А будь ты геем, ты бы на меня запал? Чурсин от неожиданности чуть не поперхнулся. — Я понятия не имею, — сумел он, всё-таки, выговорить, и даже приподнял вопросительно бровь, выражая всем видом недоумение. — Ну просто скажи да или нет, — подозрительно смущённо попросил Баршак, до этого особенно не стесняясь быть назойливым. Юра придал своему лицу насмешливое выражение, очень при этом надеясь, что то тепло в щеках, что он чувствовал, не отразилось на них румянцем — это было бы очень-очень некстати… — Знаешь, Паш, что я тебе скажу? Тебе стоит разобраться со своей сексуальной ориентацией. — Это всего лишь гипотетический вопрос, — странно смутился Баршак. — Ты уже четырем людям похвастался, что на тебя парень глаз положил, — со значением подытожил Юра, явно издеваясь, — Если тебе это так душу греет, то, может, здесь мало гипотетического? Паша шумно вдохнул и резко поднялся, выражая этим свое крайнее возмущение. Щеки его ярко заливала краска, и вид он имел одновременно разочарованный, обиженный и разгневанный. — Как разберусь, тебе позвоню, — угрожающе взглянул он на оставшегося на своей лавочке коллегу. Юра же смотрел на него преувеличенно спокойно — даже с чувством превосходства. — У тебя нет моего номера. Но Баршак вдруг осклабился в ответ, достал из кармана своих бархатных кюлот телефон, быстро отыскав нужную строку, нажал на экран и в очевидном ожидании посмотрел с торжествующей улыбкой на Чурсина. Услышав звонок собственного мобильника и отвечающий на него гудок из телефона Паши, тот напрягся, но не скинул и трубку не взял. Не ожидая больше, звонок сбросил сам Баршак. — У тебя теперь тоже есть мой, — сообщил он, улыбаясь уже не так заносчиво, а скорее робко, и как-то совершенно трогательно дотронулся смущённым жестом до того участка над губой, где сейчас отсутствовали усы. Юра на секунду потерялся. В животе его странно похолодело где-то сверху — там, где, вроде, полагается быть пресловутым бабочкам, а самого его охватило то самое нелепое волнение, от которого чувствуешь себя уязвимым и чуть ли не беспомощным. Однако, стараясь не подать виду, он заставил себя усмехнуться и, склонив голову, оглядеть стоящего перед ним Пашу Баршака с ног до головы — тем самым оценивающим взглядом, которого тот так долго от него добивался. Надо сказать, так открыто разглядывать «их Арамиса» оказалось даже неожиданно приятно — Паша и впрямь был изумительно красив, и даже требовательное эстетическое чувство Чурсина получало удовольствие. — Ну, позвони, — улыбнувшись какой-то не своей улыбкой согласился Юра, когда, наконец, соприкоснулся взглядом с большими и выразительными пашиными глазами Тот тоже улыбнулся — без капли смущения в этот раз, и довольно хмыкнул — цели своей, очевидно, достиг. Юре, тотчас ощутившему, что щеки его всё-таки заалели, даже захотелось встать и врезать Паше за его раздражающую самовлюблённость и за то, что он заставил его почувствовать странные, неуместные вещи. — Договорились. Бросив напоследок кокетливо-самоуверенный взгляд, Паша оставил его, наконец, в покое и отправился через всю площадку в будку, что сегодня служила гримёрной. Чурсин какое-то время глядел ему вслед, со смутной тревогой размышляя, понял ли Баршак, что он только пошутил и звонить ему не надо, что бы там он про себя ни решил. Затем достал телефон, открыл пропущенные и, помедлив в смущении с минуту, все же добавил последний номер в контакты. Потом поднялся со скамейки и решил пройтись подальше от площадки, от людей и главное — от Паши Баршака — так или иначе, до конца перерыва ему нужно было придти в себя.