Бог есть Любовь

Любо было Алекше наблюдать как ясная отепла заливала поляну. Хорошо от этого света ему было, хорошо и спокойно, как ужо не было давненько. Заурнице в свои права вступала, заставляя позабыть обо всех горестях и волнениях, обо всех страданиях, что доселе ему довелось пережить. Слышал он, как птицы начали свою песнь запевать, Ярило приветствуя, как рыба у глади воды плескалась играючи. Стало быть не зря они с Гияром здесь сети поставили – к вечеру много выловят. Улыбнулся Алекша своим думам; радостно помыслить, что вот так весь день провести можливо: лежать на бы́лие, глядя, как курчавые древа от весенного свежего ветерка покачиваются, закрывая их своей тенью от вездесущего, ослепляющего взора Ярилы, покуда длань Гияра на его собственной перси покоится. Кажется, горячесть длани его насквозь Алекшу прожигает, яростнее летней зарницы, до самого сердца достает, будто и его сжечь стремится. Ано ежели и так, думается мальцу, то он все равно не отстранится. А как тут отстраниться можливо, покуда Гияр главу свою покоит на плече его, а сам Алекша, не в силах оному противиться, рукой вкруг его стана обвился? До́бро это, хорошо, и как по-иному молвить, Алекша не ведает. Да и к чему пустословить, коли трепещет сердце его, как птица вольная, кручиною сжимается, когда он думает, чего стоило Гияру тихонько да незаметно из лагеря печенежского уйти, и несколько верст на лошади проскакать до сего места у реки. Ужели оттого, чтобы с Алекшей увидеться? Ибо ежели прознают в лагере, что юный хан к русичам бегает – не сносить ему главы. Посему и боязно Алекше, а по-иному они не могут ужо. Днесь они часто проводят время вот так, ни то взаправду рыбачат, ни то к друг другу ластятся, на пожухлой бы́лие раскинувшись, да только ждет не дождется, отчего-то, Алекша следующей встречи. Меж тем, переводит он свой взор на власы хана печенежского, цвета вороньего крыла и наблюдает, как свет растворяется в них, будто поглощенный в смоли сей. Не сдержавшись Алекша дланью по ним проводит в нехитрой ласке, будто свет отгоняя – не одному же Ярилу сих влас касаться. А Гияр на это очи свои к нему обращает, темные, словно омуты и поглощают они его похлеще света заурницы, и тонет он в них аки в самой глубокой реке; и улыбается хан печенежский ярче самой ранней денницы. Не выдержать Алекше силы, что сердце его юношеское сжимает до боли, словно переполнит его однажды сие, и мыслит он, что никогда доселе не чув так ясно Бога в себе.

Ибо Бог есть Любовь