***
Томас захлопнул крышку ноутбука, откинулся на спинку кресла. По-кошачьи выгнулся и потянулся, издав пару душераздирающих стонов, как морской слон в драке, мигом лишая всю картину изящества и благородства. Пару раз сладко зевнул, глянул на часы над дверью и бодро вскочил на ноги. Схватил ноутбук со стола и перенёс на середину комнаты. Водрузил на светлый ковёр и пару раз прошёлся вокруг, затем широко улыбнулся и вышел, хлопнув дверью. Пиликнул, закрываясь, замок, под потолком от удара слегка закачалась пара подвесок у хрустальной люстры, и всё стихло. Через пару минут лежавший в центре комнаты ноутбук зашипел. Если бы кто-нибудь наклонился над ним и внимательно пригляделся, то смог бы заметить расходящиеся от крышки волны раскалённого воздуха. Включился встроенный кондиционер под потолком, тихо загудел, цифры на панели закапали вниз и вниз, остановившись на однозначном числе. Часы тикали, как им полагается. Лежащий посреди комнаты ноутбук трескнул, как полено в костре, и из-под его крышки повалил дым. Проснулась и заверещала потревоженной птицей сирена, под потолком замигали красным аварийные лампочки. Кондиционер, покрывшись испариной, натужно гудел, как самолёт перед взлётом. Ноутбук взорвался. Огненные дорожки побежали по ковру к шкафам и обоям. Испуганно треснули подвески на хрустальной люстре, сверкающими в дыму снежинками осыпались на пол. В конце концов, устало вздохнув, воспламенился кондиционер, и не осталось никаких звуков, кроме плачущей сирены и треска пламени.***
При жизни от Лайджа Грегори, тело которого ему предоставили для ознакомления несколько часов назад, наверняка пахло дорого. Кожей, деньгами, супердорогой туалетной водой, которую, впрочем, начисто перебивали вонь бензина и дерьма из разорванного в клочья кишечника. И всё-таки, даже вынужденный стаскивать с него одежду, а потом натягивать на себя то, что уцелело, Дилан весь лучился от энтузиазма. Это точно была очень дорогая туалетная вода, Дилан знал наверняка. Впрочем, нетрудно было её узнать, если встречался с этим запахом каждый день. В распоряжении Сангстера был миллион с горкой разноцветных, похожих на леденцы флакончиков, бутыльков, банок-склянок и всего прочего, однако голубой круглый пузырёк чаще всех остальных появлялся в его ловких ручках пианиста и картёжника. Дилану сложно было бы описать этот тонкий запах словами, если бы кто-то попросил, но он безошибочно узнал его даже под слоем посторонней вони — флёр морской воды, только без примеси рыбных внутренностей. Это радовало, это грело душу, и, воспользовавшись возможностью, Дилан вытребовал себе целый флакон этой туалетной воды и облился ею чуть ли с ног до головы — якобы для пущей убедительности. И сейчас, лёжа в душном мешке для тела, закутанный в этот милый сердцу аромат, чувствуя, как слипаются глаза, Дилан пытался абстрагироваться от мира сего. Мистер Грегори настолько ненавидел своего брата, что был готов бросить даже партию в гольф, сбежать с поля прямо перед своей очередью, оставить губернатора изумлённо провожать его глазами. И Дилан его не винил — он тоже желал бы выпустить кишки такому скользкому типу, особенно если бы был его братом. Потому что видеть эту рожу каждое утро за завтраком и желать ей хорошего дня действительно было бы невыносимо. Однако на этот раз его целью является не он, совсем не он…***
Тёмно-зелёные матовые стены, яркие пятна столов под лампами, будто в операционной, блеск позолоченных и хромированных деталей, рассыпанные по полу лакированные карты и кругляши фишек, словно солнечные зайчики – всё было залито тревожным мигающим алым. Сидевшие за столами люди, так и не успевшие начать игру, как один, замерли на месте на мгновение, превратив зал номер семь в «Харме» в музей восковых фигур. Будто молния без грома, лампочки под потолком моргали, предупреждая об опасности, затем, наверное, наконец взвыла пожарная сирена, и самые нервные не выдержали, принялись подниматься со своих мест и вытаскивать из карманов и пиджаков запрещённые в вип-залах телефоны. Видео передавалось без звука — как объяснил ему мистер Тибодо перед тем, как поспешно направиться к пожарной лестнице, для этого следовало включить динамики, но в темноте нужную кнопку на клавиатуре было невозможно найти, а Томас не мог оторваться от изображения на экране. Как будто время отмотали на сотню или сколько там лет назад, и он оказался один-одинёшенек на сеансе немого кино. В серверной было душно, тесно и тихо, но он совершенно не обращал на это внимание, скрючившись перед монитором и обхватив себя руками, впился взглядом в экран. Зал наверняка гудел, как потревоженный улей, и Томасу хватало фантазии представить этот густой суп людских голосов, как со всех сторон понеслись ругательства и панические инструкции. Он краем глаза продолжал поиски динамиков, а перед глазами у него люди в дорогих костюмах, кимоно, блёстках и коже вскакивали со своих мест, и сейчас кроме огромных счетов и отсутствия совести всех этих людей объединяло одинаковое выражение — будто в комнате сейчас был заперт лишь один человек с тысячью лиц. Поражённых, испуганных, яростных и бессильных. Какой-то молодой человек в сером шерстяном костюме, расталкивая всех локтями, добрался до тяжёлых двустворчатых дверей, и Томас, не отрываясь от экрана, поспешно надавил на кнопку на пульте управления. Стоило серому костюму взяться за лакированную ручку, и его лицо окрасилось паникой. Потянувшиеся за ним люди наседали, толкались, но вот он пару раз в попытке открыть двери дёрнулся всем телом, как птица, попавшая в силки, и толпа снова замерла. Сирена стихла, будто посадив голос, оставив аварийные лампочки в одиночестве мигать под потолком, и в наступившей тишине ясно и чётко, щёлкая, как часы, один за другим срабатывали запоры и замки в дверях основного и экстренного выходов. Затем, будто повинуясь палочке невидимого дирижёра, экстренная подсветка под потолком вспыхнула в последний раз и потухла. Остались гореть лишь лампы над игорными столами, будто над экспонатами в музее, погрузив вип-зал номер семь в казино «Харма» в полумрак. На секунду снова воцарилась напряжённая тишина, в толпе высокопоставленных игроков то и дело вспыхивали экраны мобильных телефонов, превращая лица владельцев в гротескные театральные маски. И в этой тишине, будто наконец дождавшись благоприятного момента, включился громкоговоритель.***
Кажется, Томас предупреждал, что сегодня собирается покончить со всеми делами разом, так что, скорее всего, вечер у него выдастся нервный и напряжённый. Но Тому такое нравилось. Дилан представил его сверкающие от злости глаза и раскрасневшееся от восторга лицо, с каким он будет бросаться обвинениями и выносить приговоры сегодня вечером, и ухмыльнулся. Надо будет отпраздновать. Торт. Побольше сливок, никакой клубники. И ликёр, например, кофейный. И, конечно же, пригреть и приласкать перевозбуждённого Томми, когда он, готовенький и плавящийся, попадёт к нему в руки. Да, пожалуй, сейчас, спустя почти час ожидания, всё-таки можно было бы сказать, что на это дело он шёл как в первый раз. Незаметно подобравшись, так же захлёстывало волнение, так же поджилки тряслись, только причина была другой — предвкушение. Дилан чувствовал себя мелким мальчиком в Рождественскую ночь, который лежит, накрывшись одеялом с головой, карауля Санта-Клауса, и в животе у него горячо от восторга и ожидания. Шум ламп превратился в треск обогревателя у кровати, гудение холодильников — в завывания ветра за окном. Ну, а непроницаемо-тёмный мешок для тела сам Бог велел представлять, как одеяло. Дилан настолько увлёкся своими фантазиями, что даже не сразу понял, что слышит не скрежет сапог Санты в печной трубе, а распахнувшиеся двери морга. Заморгал, и всё очарование исчезло. Он поудобнее перехватил рукоять дезерт-игла и прислушался, определяя положение людей вокруг него. Над его головой говорили двое, и словно не было перед ним чёрного брезента, Дилан видел это обрюзгшее лицо, бледное и блестящее. И, хоть он ни разу не видел мистера Грегори вживую — только на фотографиях, — и уж тем более в спортивной форме, ему всё равно казалось, что он запросто может представить липкую, посеревшую у горла белую тенниску и набрякшие лиловые веки. Мистер Грегори ужасно говорил — бухал слова, как мешки с цементом, и его тяжёлое хриплое дыхание, всю глубину которого невозможно было оценить на диктофонной записи, навевало мысли об охоте в джунглях. Обычно Дилан с неохотой брался за такие заказы — ведь, если выбирать между сафари и стрельбой в зоопарке, гораздо интереснее выследить зверя, подкараулить его и напасть, сражаясь не на жизнь, а на смерть, чем наблюдать, как толстое пыхтящее животное выбирается из тёплого вольера и семенит к кормушке, ничего вокруг не замечая. Однако, хоть в принципе мистер Грегори был узколобым, злобным, мелочным, ничего не представляющим из себя засранцем, единственной примечательной деталью которого была его охрана, за него Дилану заплатили столько, что хватит даже не на одну новую жизнь, а на семь или восемь. Так что О’Брайен испытывал к мистеру Грегори поистине тёплые чувства. — Давайте уже, открывайте, не морочьте мне голову! Думаете, я не узнаю собственного брата?! «Думаю, не узнаешь», — с усмешкой подумал О’Брайен, зажмуриваясь и прикрывая лицо. Взвизгнула молния, в лицо ему ударил свет, и Дилан дважды выстрелил.***
— Добрый вечер, друзья, это я, и я безмерно счастлив видеть вас всех в сборе. Для меня сегодняшний день обещает быть поистине знаменательным, и я благодарен всем вам за то, что согласились разделить его со мной. Томас придвинулся поближе к микрофону и покрепче сжал телефон. Он прочитал набросанный в заметках текст раз сто за сегодняшний день, репетируя интонации, смакуя наиболее удачные моменты, и теперь едва мог усидеть на месте от волнения. К моему глубокому сожалению, я не смогу сказать вам это в лицо, и, как бы мне ни хотелось, у меня нет возможности сердечно пожать каждому из вас руку, но, надеюсь, это не омрачит нашу сегодняшнюю встречу. Он бы записал всё на диктофон, чтобы не пришлось зачитывать наживую, но не смог. Чёрт его дёрнул отложить запись на вечер: едва поняв, чем он занят, Дилан разволновался настолько, что едва не прослезился. Он приставал к нему, мешал печатать, вился вокруг, как кот, и в конце концов его волнение передалось самому Сангстеру, жаром расплылось по всему телу и потребовало немедленного выхода. В тот вечер он не записал ни строчки. Всё-таки это был очень важный шаг для них обоих, и остаться равнодушным не вышло бы ни у кого. — Итак, с превеликим удовольствием сообщаю вам, что прошло ровно полчаса с того момента, как в департамент полиции города Нью-Йорка, в Бюро расследований, а также в приёмную господина Президента и в двадцать самых читаемых в Америке изданий были направлены все аудио- и видеоматериалы с записывающих устройств из залов номер семь и восемь. Они долго ждали своего часа, кропотливо собираемые и сортируемые мной лично с самого первого дня работы этого вшивого казино. Томас не выдержал — оторвался от телефона, заляпанного мокрыми разводами от пальцев, взглянул на экран, и едва не захохотал от восторга. Такое искреннее недоумение, такая детская обида были написаны на всех лицах, обращённых к потолку в поисках громкоговорителей, что удержаться было практически невозможно. Лица, перекошенные от непонимания, перетекающего в страх и ярость. Хотелось по-волчьи оскалиться, закричать, рассмеяться, и всё его существо трепетало от едва сдерживаемого возбуждения. Было до безумия весело, у него тряслись губы, дрожали руки, и, если бы он сейчас продолжил говорить, его голос дрожал бы от восторга и адреналина. Да. Бойтесь меня. Не увлекайся. Помни, что ты мне обещал, сладкий. Томас вздрогнул и едва удержался от того, чтобы обернуться. На секунду прикрыл глаза, стараясь успокоиться, сглотнул собравшуюся на языке слюну и продолжил. Думаю, нет нужды объяснять, как сильно вылезут у федералов глаза, когда они поймут, что теперь лет пять будут работать сверхурочно, разгребая за вами всякое дерьмо? Например, эта поистине огромная сеть оборота наркотиков во Флориде, да, мистер Грэхем? Они будут в шоке, когда узнают, сколько на самом деле там выпадает снега. Или, например, мистер Лао, торговля людьми с вашими китайскими друзьями — думаю, это тоже очень их заинтересует. Мистер Лао, пухлый китаец в чёрном свитере под горло, скрывающем расплывшиеся татуировки, потемнел лицом и оскалился. Его квадратные пальцы, унизанные крупными блестящими камнями, напоминавшими панцири экзотических жуков, затряслись и беспорядочно забегали по подлокотникам кресла. Мистер Грэхем вскинулся со своего места и вдруг, повернувшись, уставился прямо в камеру, злобно потрясая кулаками. Томасу удалось прочесть по губам пару грязных ругательств, и он усмехнулся. — О, Джеймс, — практически пропел Томас в ответ, и при этих словах многих гостей в вип-зале номер семь пробрало мурашками. Им показалось, что они наяву видят эту лукавую улыбку на детском личике, будто хозяин казино, как это бывало уже бессчётное количество раз, стоит там, на лестнице у входа, и ласковым напевным голосом благодарит их за прекрасный вечер. — Так ведь, если уж на то пошло, в «Харме» не только видеосъёмка запрещена. Но и, например, оружие. Все, у кого под полой пиджака была припрятана кобура, передёрнули плечами. Вскинутая в потолок рука мистера Грэхема дрогнула, и камера, в которую он целился, уцелела. — Кстати говоря, десять минут назад в ближайшее отделение полиции был совершён анонимный звонок с информацией, что в здании, в котором вы сейчас находитесь, заложена бомба. Сколько-то там сотен килограмм в тротиловом эквиваленте, точнее не скажу. Так что в ваших же интересах оказать сотрудникам правоохранительных органов всяческое содействие и поддержку, когда они прибудут на место. Ещё пару секунд до гостей доходил смысл сказанного, а потом зал затопило воплями ужаса и ярости. Отвлёкшиеся на Грэхема и Лао, люди приходили в себя и осознавали глубину колодца, в котором оказались. Снова толпы людей ломанулись к заблокированным дверям, и никого из паникующих не волновали слова Сангстера о бомбе. Федералы. Вот что действительно было совсем неприятно. До их приезда необходимо было позвонить адвокатам, в банки, поверенным и ещё миллиону людей, но в вип-зале номер семь, защищённом по высшему разряду, не было связи.***
Голова мистера Грегори издала звук, какой издаёт сапог, когда вытаскиваешь его из грязи, в которой увяз по щиколотку. Разлетелась, как спелый арбуз, выскользнувший из рук, крупными осколками. Дилан ещё крепче зажмурился, спасаясь от брызнувшей во все стороны розовой мякоти, и уткнулся лицом в брезент. Да. Вот так. Как насчёт пятидесятого калибра, господа? Сегодня он не собирался быть тихим и незаметным. Тело мистера Грегори, навалившегося на стол, ещё пару мгновений возвышалось посреди морга, будто мистер Грегори недоумевал, что же произошло и какого хрена вместо его братца в мешке обнаружился кто-то другой. А затем, качнувшись и цепляясь руками за всё подряд, как подрубленное дерево, падая, задевает ветвями своих соседей, сползло на пол. Дилан проводил его слегка осоловевшими от долгой темноты глазами и сел. Патологоанатом, едва услышав стрельбу, предусмотрительно повалился на пол и прикрыл голову руками. Дилан пару секунд раздумывал, как бы ему посмешнее его окликнуть, а потом двустворчатые двери с грохотом разлетелись в стороны, впуская ещё пять человек. Беспорядочно паля во все стороны, они едва рассмотрели, что же произошло. Превратив в решето ни в чём не повинного панатома, они только собирались осмотреться по сторонам в поисках новой жертвы, но не успели и оглянуться, как их головы полопались, будто банки с вареньем. Дилан выбрался из-за двери и, глядя на устроенный беспорядок, почему-то захотел есть. Однако сперва ему нужно было хорошенько вымыться и переодеться, так что, не задерживаясь больше в обшарпанном морге, О’Брайен поспешил к метро. Нехорошо будет, если он заставит Томаса ждать.***
Сквозь шум крови в ушах — будто не просто морской прибой, а настоящий шторм, — Томас едва расслышал звон. Опустил взгляд и пару мгновений тупо пялился на экран телефона, пока наконец не вспомнил, что имел в виду, когда подписывал таймер словами «Десять минут!». Томас подорвался с места, слегка пошатнулся и направился к выходу. Как бы ему ни хотелось понаблюдать ещё, но нужно было уносить ноги. Он не собирался давать этим людям шанса на адвокатов и поверенных, хотя, как владелец казино — бывший владелец, поправил он сам себя, — он должен был привыкнуть снова и снова давать людям «последний шанс». Но не сегодня. Раз уж мы начинаем жизнь с чистого листа, то и прежние профессиональные привычки нам больше не нужны, так? Хоть он и знал, что взрыва пока ещё не было, от долгого бега по лестнице казалось, что пол слегка покачивается у него под ногами, а ступени уже проседают и проваливаются. Потом пожарная лестница кончилась. Томас едва протиснулся в щель предусмотрительно заклинившей тяжёлой противопожарной двери и поспешил по выбеленному коридору к аварийному выходу. Едва заметно хромая, он миновал одну за другой множество таких же лестничных пролётов за заблокированными тяжёлыми металлическими дверями. За некоторыми из них, прижавшись лбами к стеклу, толпились охранники всех тех ублюдков, провожая его глазами, так и не разобравшись, что происходит, и почему у них не выходит добраться до своих подопечных. Проходя мимо таких дверей, Томас ухмылялся и прибавлял шагу. Уже поздно, драгоценные мои. Вы уже не успеете ни спасти, ни отомстить. Я уже ушёл, и вам никогда не догнать меня, никогда. Он наконец добрался до выхода и, нырнув под сияющую зелёным неоном табличку, распахнул в ночь дверь. На улице бушевала гроза, дождь волнами врывался в распахнутую дверь, яростно набросился на него, затапливая приглушённые крики из коридора позади. Томас, широко улыбаясь, и не думал оборачиваться. Поднял руку, демонстративно глянул на часы, разыгрывая неизвестно перед кем свою последнюю роль. Дождевая вода заливала циферблат, не давая разглядеть ни цифры, но Томасу это было и не нужно: он просто шагнул на улицу и растворился в ливне. Его будто смыло сильным потоком воды, так быстро он исчез. А потом прогремел взрыв, пламя огромным живым драконом взметнулось из самого сердца здания, будто разверзлась сама Преисподняя, и в момент поглотило всё. Задыхаясь от быстрого бега, с пульсирующей болью ногой, которую он подвернул на одном из скользких от воды бордюров, Томас остановился на углу улицы. В носу и горле саднило, но он почти не обращал на это внимание. Томас обернулся на пылающее как факел казино, и, обхватив себя руками за плечи, вцепившись в промокшую насквозь рубашку, запрокинул голову и счастливо восторженно закричал в ночное небо. Вода ручьями текла ему по лицу, по плечам, волосам, но даже ледяной апрельский ливень не мог загасить его восторга. Он свободен. У него ничего не осталось, кроме сдохшего от воды телефона и двух кредиток, которые заблокируют в течение суток, но, видит Бог, он сейчас самый счастливый человек в мире. И плевать, что скоро сюда подтянется полиция, купленная и обычная, службы безопасности, которым больше не на кого работать, и откроют охоту на него — он уже не тот Сангстер, которого они знали, он уже совершенно другой человек, и поэтому они никогда его не найдут. Сирены завопили почти одновременно, со всех сторон к горящему зданию заторопились люди, враги, незнакомцы, каждый из которых представлял угрозу, но Томас просто ещё раз широко улыбнулся и, больше не оглядываясь, направился к ближайшему повороту. Он совершенно свободен, его ничего не держит в этом городе, он может идти, куда хочет, и он уже знает, куда пойдёт. Только вот осталось забрать кое-кого.***
В гул ливня ненавязчиво вплёлся шум мотора — одинокий, захлёбывающийся, и Томас поднял голову. Слез с перил и остановился под ближайшим фонарём, вглядываясь в стену дождя и в приближающееся сияние фар. И чем чётче он различал шелест колёс по мокрой дороге, очертания мотоцикла и сидящего на нём человека, тем ярче улыбался. Дилан затормозил аккуратно и бережно, чтобы не окатить и так мокрого с головы до ног Томаса дождевой водой с дороги. Слез с мотоцикла, не заботясь о том, чтобы поставить его на подножку, и тот с громким скрежетом повалился на асфальт, а Дилан между тем, даже не оборачиваясь на него, шагнул навстречу Сангстеру. — Ты опоздал, — Томас вытянул ему навстречу руку, схватил О’Брайена за галстук и рывком притянул к себе. Окинул придирчивым взглядом его довольное поцарапанное лицо, порванный, пропитанный водой плащ и сбитые костяшки. — Извини, сладкий, — блестящими голодными глазами Дилан скользнул по его фигуре, по облепившей его рубашке, почти прозрачной от дождевой воды, и поднял повыше пакет из Уоллмарта. — По пути решил заехать кое-куда. О’Брайен вручил пакет Томасу, освобождая руки и, стащив насквозь мокрый плащ, накинул его ему на плечи. И, даже не дав Сангстеру заглянуть внутрь, за волосы запрокинул ему голову и поцеловал в шершавые, мокрые от дождя губы. Томас тут же выпустил пакет из рук, попытался прижаться к нему ещё крепче, закинул руки ему на шею, и едва не застонал, когда Дилан крепко-крепко обнял его в ответ. Они долго стояли так, пытаясь обнять друг друга как можно сильнее, поцеловать как можно глубже, жадно глотая чужое дыхания, стоны и дождевую воду. — А ведь там был твой драгоценный шериданс, — через пару минут, наконец оторвавшись от Сангстера, с притворной печалью проговорил Дилан. — Будешь покупать его мне хоть каждый день, когда мы выберемся отсюда, — улыбнулся ему в губы Томас, сияющими глазами взглядываясь в его лицо. Почти одновременно с обоих концов моста вспыхнуло зарево автомобильных фар, зазвучали захлёбывающиеся гудки, сирены и даже просто крики, но никто из них не собирался беспокоиться по поводу этой суматохи. — Прошу прощения, возможно, это за мной. — А, может, и за мной, — Дилан сморгнул собравшиеся на ресницах капли, Томас усмехнулся, вытирая воду с бровей тыльной стороной ладони. Они ещё пару секунд смотрели друг на друга, а затем, по-прежнему игнорируя собирающихся на мосту людей, перебрались через перила и замерли на узком парапете. Под ногами завыл ветер, пахнуло ледяным дыханием реки. Томас подобрался поближе к О’Брайену, и тот сгрёб его за плечи, прижимая к груди. — Готов? — Конечно. Не выпуская друг друга из объятий, будто дождевая вода склеила их вместе, как две сахарные фигурки, они только тогда обернулись на собравшихся вокруг них полукругом людей. Фары десятков машин, оружие, взгляды были направлены только на них двоих, словно без слов говоря, что бежать им больше некуда, и создавалось впечатление, будто их наконец загнали в угол. Но если бы кто-нибудь решился сейчас приблизиться к ним на расстояние поцелуя, то смог бы убедиться, что оба смотрят на окруживших их людей с победным блеском в глазах. А потом эти двое просто отпустили руки и рухнули вниз. Запоздалые выстрелы вгрызлись в бетонные перекрытия, заскрежетали по перилам, но никакого толку от этого уже не было.***
Томас выбрался на палубу катера первым, тут же обернулся, вцепился в О’Брайена и втащил его следом. Не рассчитал усилий, и они повалились на скользкие мокрые доски. Дилан придавил его к палубе, снова стиснул в объятиях и тихо рассмеялся ему в шею, и Томас, почувствовав его тёплый смех у себя на коже, тоже прыснул. Счастливо и совершенно неконтролируемо. Нужно было поскорее отогреваться, и они, неловко елозя по скользкой палубе, ползком, не отпуская друг друга и то и дело теряя равновесие от смеха, поспешили спуститься внутрь. Нужно было заводить мотор, уходить вниз по реке к заливу, однако на секунду время будто поставили на паузу. Сегодня ночью они умерли и родились заново. Дождь и ночь скрывали их следы, укрывали безопасной темнотой, кипящая ливнем река почти заглушала их смех, но они всё равно смеялись. Им ведь осталось совсем немного — добраться домой.