Мы всегда думаем, что наша история - это исключение, и забываем, что исключения единичны и они лишь подчёркивают правило.
Впервые его вера в будущее их отношений пошатнулась, когда он увидел это имя. Инъин. Нин Инъин. Это произошло совершенно случайно: уходя в душ, Шэнь Цинцю забыл заблокировать телефон. Никогда: ни до, ни после того дня этого больше не повторялось, но Бинхэ, по иронии судьбы, хватило и одного раза. Нет, он, конечно, как воспитанный человек, уважающий приватность других и считающий, что брать чужое без спросу — нехорошо, не стал лазить по телефону, выискивая фотографии или что-то в этом роде, но незаблокированный телефон так и манил своей доступностью и, проходя мимо стола в очередной раз, Бинхэ не смог удержаться от мимолетного взгляда на экран. Там была открыта переписка на французском. Бинхэ учил этот язык в школе как второй иностранный, практически факультатив, поэтому его понимания едва хватало на некоторые несложные тексты, но и этого оказалось достаточно, когда он увидел знакомое слово и незнакомое имя в одном предложении, связанные вопросом. Его обрывочных, уже почти позабытых знаний хватило, чтобы предположить, о чём там может говориться: по-видимому, невидимый собеседник спрашивал его возлюбленного, не встречается ли он с некой Нин Инъин, но ответ Цинцю, насколько понимал Бинхэ, был отрицательным. Он попытался немного пролистать беседу, но Шэнь Цинцю уже вот-вот должен был вернуться, поэтому юноша решил не рисковать: оставив телефон там, где он лежал, Бинхэ отошёл. Вскоре вернулся его парень — раскрасневшийся, с изящно зачёсанными назад влажными волосами, он выглядел таким невыразимо прекрасным, что Бинхэ сразу же отвлёкся на дела поважнее, выбросив из головы непонятную переписку. Лишь позже, спустя некоторое время, уютно устроившись в обьятиях ещё не совсем понятого, но уже такого родного мужчины, он решил схитрить и осторожно спросил, как на французском звучат фразы «мой парень» и «моя девушка». Цинцю удивился, но ответил. Он использовал другие слова, не то, что Бинхэ видел в переписке, поэтому Бинхэ немного успокоился. Он вообще не понимал отчего ему стало так тревожно: Шэнь Цинцю совсем не походил на человека, который мог бы кому-то изменять или иметь отношения на стороне, поэтому смысла об этом думать больше не было. Но имя он всё равно запомнил.***
В следующий раз он замечает сообщение от неё, когда Цинцю показывает ему фотографию своего любимого кота, присланную из дому. Цинцю непривычно нежен и открыт, когда рассказывает про своего забавного пушистика и о том, как он успел соскучиться по его мурчанию и проделкам. Он даже смеётся, мечтательно прикрыв глаза, чего совсем никогда не позволяет себе делать на публике, но Бинхэ мало что замечает. Перед его глазами стоит оповещение в верху экрана, где в конце виднеется смайлик с поцелуйчиком. Он пытается убедить себя в том, что это ничего не значит, что многие используют такие смайлики просто так, без всякого подтекста, и что, насколько он успел заметить из дальнейшей переписки (да-да, Бинхэ всё-таки улучил момент просмотреть немного больше той беседы, пока Цинцю опять нежился под горячими струями воды), Цинцю упоминает, что они с Нин Инъин — одногруппники и дружат уже достаточно долгое время. Лично он бережет такого рода смайлики только для переписки с любимым, но, справедливости ради нужно отметить, что у него за все неполные двадцать лет жизни никогда и не было близких друзей. Сейчас он лелеет новообразовавшуюся связь между собой, одногруппницей по обмену Ша Хуалин и своим новым соседом — Мобэй Цзюнем, но это всё настолько хрупко и ново для него, что он с большой осторожностью решается использовать что-то подобное в их общем для троих чате или в личных переписках. К тому же, ни один из них не выглядит фанатом ванильных слов и милых смайликов, хоть они, безусловно, искренни по отношению к нему. Всё это выглядит очень по-детстки и Бинхэ прекрасно понимает, что переживать о том, что кто-то использует смайлики с сердечками и поцелуйчиками в переписке с его парнем, просто глупо. Однако он не может совладать с внутренним волнением. Его впервые пронзает мыслью о том, что на самом деле он ничего не знает о планах Цинцю на личную жизнь после окончания семестра по обмену и возвращения на родину. Это даже звучит глупо — любовь не планируют, она просто приходит, когда захочет, и так же внезапно удаляется, следуя лишь ей одной известным прихотям, но всё же — с чего он решил, что Цинцю так же, как и он, захочет продолжать их отношения после возвращения в свою страну? Перед началом их отношений его будущий парень честно сказал, что на данном этапе не может предложить ему ничего серьёзного и призвал насладиться их временем тут, в Поднебесной. Бинхэ согласился, будучи, однако, свято уверенным в том, что если есть обоюдная симпатия и заинтересованность, всё остальное — дело наживное. По мере того, как росли и крепли его собственные чувства, он всё ещё не сомневался, что то же должно происходить и с Шэнь Цинцю, и, безусловно, несмотря на его слова о том, что он не верит в отношения на расстоянии, это должно было изменить его первоначальное мнение и заставить желать продолжения их истории. Как же иначе? Но сейчас он впервые почувствовал шаткость своего положения: он согласился на отношения на семестр, после этого ему, в принципе, ничего не обещали. А что, если тот прямо сейчас общается со своей будущей девушкой? Ведь Цинцю не скрывал свою бисексуальность: для него ключевым было то, что перед ним за человек и тянет ли его к этому человеку, а пол был уже делом десятым. Бинхэ сложно было понять это до конца, так как его всегда привлекали исключительно мужчины, но он уважал взгляды своего партнёра и воспринимал его таким, каким он был. Водоворот невесёлых мыслей затягивал его всё глубже и глубже, и хоть он и понимал, что в нём говорит обычная ревность, но ничего не мог с этим поделать. Выдернуть его из этого состояния оказалось по силам лишь любимому голосу с едва уловимыми нотками недовольства в нём: — Бинхэ? Ты меня слушаешь? Ты вообще тут? — А? Что? Конечно же, слушаю! Просто на минутку отвлёкся, неземная красота твоего питомца отправила меня в мысленный нокаут, вот тебе и результат. — Врунишка. Ну, раз слушал, то скажи тогда: как зовут моего кота? — Шэнь-гэгэ, это нечестно! Ваши французские имена вылетают из моей головы сразу же после того, как я их услышу! Ну погоди, не надо обижаться, я понял-понял, кот — это святое. Просто повтори мне ещё раз, ладно? На этот раз я обязательно запомню, обещаю! Вот, даже открыл заметки, чтобы записать, сохранить и никогда не забывать! Дай мне второй шанс, а? И день снова заиграл яркими красками, но неуверенность уже пустила в нём свои ростки.***
Чем чаще он замечает, что Цинцю получает сообщения от Нин Инъин, тем больше он задумывается об их отношениях и будущем. Первая эйфория от того, что на его чувства ответили, схлынула, и теперь он замечает, что, по сравнению с первыми неделями, Шэнь Цинцю не спешит проводить с ним каждую свободную минуту. Они всё так же видятся на занятиях по китайскому языку несколько раз в неделю, старший всё так же охотно и подробно отвечает ему, если Бинхэ нужна помощь по предметам их специальности, где у Цинцю, конечно же, больше опыта, они всё так же обмениваются в мессенджерах хотя бы несколькими фразами в день и обязательно видятся в пятницу либо в субботу, но теперь Цинцю предпочитает проводить половину выходных в одиночку, занимаясь своими делами, мягко и ненавязчиво выпроваживая Бинхэ на следующий день после завтрака едва заметными намёками на свои дальнейшие планы на оставшийся выходной. Он всё так же обнимает Бинхэ после близости, но после, если они проводят ночь вместе, предпочитает отодвигаться на другую половину кровати, и Бинхэ не решается придвинуться к нему поближе, хоть ему и не хватает тех объятий, которые он получает — они кажутся ему слишком короткими, почти мимолётными. Их переписка тоже не пестреет сообщениями — Бинхэ изо всех сил пытается себя сдерживать, помня, что его парень больше всего на свете не любит в людях навязчивость и прилипчивость. Но где провести эту тонкую черту между навязчивостью и желанием показать силу своей привязанности партнёру, с которым состоишь в отношениях? И, сказать по правде, желанием получить в ответ на это тепло и участие, почувствовать себя нужным, любимым. Бинхэ не знает, но на всякий случай он предпочитает быть осторожным и в жестах, и в высказываниях, и в переписке. По той же причине он не решается обнять Цинцю в постели, хоть и очень этого хочет: он боится, что любимому будет некомфортно. Ведь если тот не обнимает его сам, ему больше по душе иметь подле себя немного свободного пространства, не так ли? Цинцю ничего не обещает и очень осторожен в словах, всё чаще возвращается его сдержанность и спокойствие, в то время как Бинхэ хочется эмоций и разговоров. Бинхэ понимает, что у человека может и должно быть время для себя и на себя, к тому же, Цинцю сразу ему сказал, что он должен уделять много времени подготовке к поступлению, но Бинхэ всё равно грустно и немного обидно, потому что ему кажется, что будь он на месте Цинцю, он бы однозначно поставил любимого в приоритет. Что, впрочем, он и делает, но Шэнь Цинцю раз за разом просит его ответственнее подходить к учёбе и своему будущему. Умом Бинхэ понимает, что его возлюбленный прав, прав практически во всём, что нужно взять себя в руки и использовать возможности, которые предоставляет его год учёбы за границей по-полной: усиленно учить и практиковать язык, пока он находится в языковой среде, перенимать иностранные учебные методики и пытаться усвоить как можно больше материала — всё-таки, хоть учебная программа и согласована на уровне министерств образования, чтобы не было проблем с перезачётом предметов по возвращении студентов в родную альма-матер, манера преподавания всё равно отличается от той, что принято у него в стране: и если проявлять живой интерес к предмету, иногда можно узнать много того, чего не узнаешь на родине. Либо взглянуть на проблематику под совсем иным, непривычным углом. Кроме того, сам Шэнь Цинцю усиленно пытается завести нужные связи на кафедре: если он всё-таки сможет поступить в аспирантуру и пойти дальше по научной и преподавательской стезе, как и собирается, контакты между преподавателями университетов разных стран открывают множество возможностей как для углубления дальнейшего сотрудничества между университетами, которое, возможно, когда-нибудь сможет возглавить и он сам, так и в научной сфере. И, конечно же, нельзя забывать и о новых, возможно, полезных знакомствах с местными и студентами по обмену. Бинхэ это всё прекрасно понимает. Но он ничего не может поделать с силой и интенсивностью внезапно вспыхнувших чувств: глас сердца с лёгкостью перекрывает глас рассудка, заставляя его думать о любимом ежесекундно и хотеть проводить с ним каждую свободную минуту. То, что он усиленно пытается бороться с этим наперекор собственным желаниям, только подливает масла в огонь: кажется, чувства, которые не могут прорваться наружу, понемногу начинают сжигать его изнутри. Он ещё так молод, и это — его первые длительные отношения. Он не знает, как обуздать свой пыл, не умеет дистанцироваться и расставлять приоритеты так, чтобы любовь лишь добавляла в жизнь остроты и специй, а не была её главным блюдом, не понимает, что в отношениях считается нормальным и правильным, а чего допускать не нужно. Он старается как может, как умеет. Но он не может с этим справиться, замыкаясь в себе, и поэтому ему больно.***
Пятницы, по обыкновению, они проводят у Шэнь Цинцю. Бинхэ любит это ощущение свободы и праздника: перед тобой, кажется, простираются не два обычных календарных дня, хоть и выходных, что, безусловно, приятно, а сотни и тысячи разных возможностей. Особенно ярко он осознал это здесь. Немаловажным для такого понимания фактором стало появление любимого человека и не менее любимых друзей, а также, не в последнюю очередь, достаточно щедрая стипендия от государства на период его пребывания здесь. Можно было засесть дома в уютном кресле с книгой в руках, если погода не располагала к выходу, можно было присоединиться к весёлой вечеринке студентов по обмену и всей толпой беззаботно завалиться развлекаться в бар или паб, можно было собраться и устроить небольшое путешествие по достопримечательностям города или окупировать местечко в парке возле озера — благо, строя свои бетонные джунгли, китайцы никогда не забывали оставить островок дикой природы, облагороженный усилиями человека. Можно было среди ночи сорваться на яркий и завлекающий, почти что круглосуточный и круглогодичный праздник жизни уличной еды в Китае — благо, таких маленьких улочек было достаточно и жизнь не замирала там ни на секунду, особенно по выходным, когда многие возвращались голодными и, чего уж там скрывать, навеселе. А как же в такие моменты не соблазниться чем-то определённо вредным, но таким вкусным, проходя мимо и чувствуя эти божественные завлекательные ароматы? Можно было встать засветло и до восхода солнца добраться до одного из национальных парков провинции, где высоко в горах располагались спрятанные от посторонних глаз буддийские и таоисские храмовые комплексы — он бережно хранит воспоминание одного из субботних дней, который они потратили на восхождение на вершину одного из таких парков, где укромно притаилась небольшая пагода. И неважно, что никто из их небольшой группы не оказался достаточно сильным, чтобы выдержать более чем шестичасовой подъём по широким ступеням, окаймляющим непроходимые отвестные горы — хоть они с Цинцю и упорствовали до последнего, но, в конце-концов, когда в горах уже начинало смеркаться, они вынуждены были развернуться и со всех ног пуститься в обратный путь, чтобы не пропустить свой поезд. Спускаться на приличной скорости по мраморным ступеням без перил по бокам было страшновато — с тех пор, как Бинхэ пересчитал спиной все ступеньки у входа в метрополитен в своей родной стране, он немного боялся спускаться не держась за что-то. Кроме того, временами это было откровенно опасное занятие — старые ступени кривились в разные стороны, некоторые из них качались, стоило только ступить на них, а на многих участках спуска и вовсе не было приличного освещения, но идти бок о бок с любимым под звёздным небом и впитывать его обласканный лунным светом силуэт оказалось одним из самых романтических моментов его пока ещё совсем недолгой жизни. Но чаще всего Цинцю хотел лишь тишины и спокойствия. Бинхэ был совсем не против — как правило виделись они не каждый день и к концу недели Бинхэ успевал истосковаться по любимому, занятому учёбой, подготовкой к поступлению в аспирантуру в своей стране, написанием магистерской работы и ещё много чем другим. В основном по пятницам они встречались после занятий возле учебных корпусов, либо возле одной из столовых на територии кампуса, если оба были слишком голодными после пар — благо, столовых на територии кампуса было великое множество, порядка тридцати-сорока. Сначала, изучая в своей стране информацию о своём будущем университете, он подумал, что что-то неправильно понял: чтобы на учебный кампус приходилось такое количество едален — да где это видано? И лишь приехав в Китай и оценив масштабы кампуса, в котором располагались и учебные здания, и общежития, он понял: на територию, где пешая прогулка с одного конца в другой занимала более получаса, такое количество — отнюдь не блажь, а необходимость. Студенческий кампус в Китае напоминал настоящий маленький городок — со своим внутренним общественным транспортом, супермаркетами, небольшими рыночками, отделениями банков, мастерскими, ресторанами и кафешками, а часто и собственной больницей для студентов. Подкрепившись, они заезжали на небольшом мопеде Шэнь Цинцю в супермаркет, чтобы взять вкусняшек на вечер, либо выбрать ингридиенты для готовки. Цинцю время от времени любил изображать из себя великого шеф-повара, и лишь огромное чувство уважения и привязанности, которое Бинхэ испытывал к своему любимому, заставляли его доедать всё, что было положено ему в тарелку, до конца. Впрочем, он никогда не жаловался и всегда нахваливал самопровозглашенного маэстро — парня грел сам факт того, что кто-то пытался что-то для него сделать. Чаще, впрочем, у плиты стоял Бинхэ — вот из-под чьих рук выходили настоящие шедевры кулинарного искусства. Цинцю с удовольствием съедал всё до последней крошки, однако почти никогда не говорил ему тех комплиментов, которые как из рога изобилия сыпались из Бинхэ в аналогичной ситуации. Сказать по правде, Бинхэ это по-настоящему расстраивало, иногда даже обижало, но он никогда не решался сказать об этом возлюбленному — ему казалось, что проявляя свои негативные эмоции, он может оттолкнуть Шэнь Цинцю, а то и потерять его. Неопределённость насчёт будущего и своей значимости для Шэнь Цинцю подкашивала его уверенность в себе. Иногда, не будучи уверенными в том, что нас любят, мы изо всех сил стараемся заслужить эту любовь всеми доступными способами, в том числе — становясь удобными для партнёра. Но, к сожалению, это почти никогда не работает и все усилия воспринимаются как должное. И потом: как партнёру понять, что мы переступаем через себя, если мы этого никак не показываем?***
В ту пятницу они удобно устроились перед экраном ноутбука за просмотром какой-то очередной романтической комедии. Хоть сюжет, на удивление, был куда интереснее обычного, Бинхэ то и дело исподтишка бросал взгляды на Цинцю — тот часто отвлекался на переписку с кем-то, надолго выпадая из экранной реальности. Это не очень удивляло Бинхэ — из-за разницы во времени поздний вечер часто был единственной возможностью полноценно пообщаться с родными и близкими, не отрывая их от работы. Бинхэ, конечно же, совсем не задевало то, что Цинцю в его присутствии общался со своей семьей — будучи сиротой он считал это чем-то почти сакральным, поэтому, несомненно, семья в его понимании всегда должна была быть приоритетом номер один, но ему всё же хотелось, чтобы те вечера, которые они проводили вместе, были только для них двоих. Обычно у них получалось полноценно проводить вместе только ночь с пятницы на субботу, и Бинхэ вполне обоснованно рассчитывал на то, что Цинцю может отложить общение со своими знакомыми и друзьями на вечер, ведь для переписки с ними у Цинцю была вся оставшаяся неделя. Цинцю, очевидно, считал иначе. Когда телефон Цинцю в очередной раз завибрировал оповещением про новое входящее сообщение и он увидел одно уже слишком хорошо знакомое ему имя и россыпь смайликов-сердечек и поцелуйчиков, его сердце болезненно сжалось. Сославшись на то, что фильм ему надоел, Бинхэ предложил сократить их традиционный сеанс просмотра фильмов на сегодня. Цинцю посмотрел на него с удивлением, но послушно закрыл вкладку и отставил ноутбук. — Чем бы ты хотел сейчас заняться в таком случае? — Думаю, мы вполне можем заняться чем-то поинтереснее, чем просмотр очередной мелодрамы, не находишь? С мягким смешком Бинхэ придвигается к Цинцю поближе и утягивает его в нежный поцелуй. И кто же сможет устоять перед этим юным соблазнителем?***
Когда после занятий любовью Цинцю снова берёт телефон в руки и начинает с кем-то переписываться, Бинхэ просто не может поверить своим глазам. Да, после секса он получил свою порцию обнимашек, но сегодня и без того взвинченному парню показалось, что длились они даже короче обычного. А потом Цинцю просто отодвинулся и взял в руки свой чёртов телефон! Пусть это будут родители, брат, да хоть двоюродный дедушка. Пожалуйста, пусть!.. Бинхэ нужно, ему просто необходимо убедиться, с кем сейчас так активно переписывается Шэнь Цинцю, просто потому, что… Потому что, ну, ему это правда надо! Поэтому он натягивает на лицо лучшую озорную и в то же время соблазнительную улыбку и говорит, мило надувая губки и раскрывая объятия: — Шэнь-гэгэ даже не поцелует своего Бинхэ за всё то прекрасное, что я привношу в его жизнь, за всё хорошее, что я для него делаю? А ведь я так старался сегодня, уверен, что я заслужил своей награды! И ещё порции обнимашек! — Ах, мой Бинхэ чувствует себя несправедливо обиженным и не оценённым по достоинству? Недопустимо! Это нужно сейчас же исправить! Цинцю тянется к нему через всю кровать, откладывая телефон в сторону, нежно целует его в губы и заключает в крепкие объятия. А поверх его плеча Бинхэ открывается прекрасный вид на всё ещё не потухший экран и активную переписку, пестрящую смайликами с сердечками и поцелуйчиками с обеих сторон…***
Бинхэ лежит в темноте, уставившись невидящим взглядом куда-то в потолок. Рядом слышно спокойное размеренное дыхание спящего Цинцю. Он пытается обуздать свои эмоции, справиться со своей болью и обидой с помощью логики и холодного рассудка, но у него ничего не получается. Не в силах обуздать то, что он чувствует, он сдаётся в плен горьким мыслям и позволяет им нести себя по течению всё дальше и дальше в края отчаяния и безнадёжности. Он понимает, что формально ему не в чем винить Шэнь Цинцю — тот вполне себе может таким образом общаться со своей подругой. Но... Но в то же время их собственная переписка никогда не выглядит так: мило, с дружескими поддразниваниями и обилием смайликов, весело и оживлённо. Обычно Цинцю отвечает ему с некоторой задержкой, словно он всегда чем-то занят и не позволяет себе прерваться ни на минутку, даже чтобы ответить своему парню. На самом деле, их общая беседа давно сводится лишь к обсуждению бытовых вопросов, планов на ближайшее время и учебных тем. И Бинхэ необычайно горько от этого. Нет, иногда вживую у них случаются задушевные разговоры, в основном о семье и прошлом. Цинцю время от времени делится забавными и поучительными историями из своей университетской жизни, охотно отвечает на вопросы о том, с кем общается, о чём мечтает и чего хочет от жизни. Но почти никогда не спрашивает Бинхэ о чём-то в ответ. Конечно, временами Бинхэ берёт всё в свои руки и сам начинает делится историями из своей жизни. Цинцю внимательно слушает, кивает, комментирует. Он поддерживает тему, заданную Бинхэ, но очень редко проявляет в этом инициативу со своей стороны. Бинхэ это очень задевает и он искренне не понимает причину такого поведения — Цинцю же не может быть всё равно, правильно? Ведь это же так естественно — хотеть узнать больше про любимого человека, не так ли? Однако со временем и такие разговоры случаются всё реже и реже и иногда Бинхэ боится, что в один прекрасный момент у них совсем не останется о чём поговорить, кроме учёбы и планов по типу что лучше приготовить на пятничный ужин. В то же время Бинхэ видит, что на сообщения Нин Инъин Цинцю всегда отвечает практически мгновенно. По-видимому, когда у обоих есть свободное время, они общаются нон-стоп, без труда находя новые темы для разговоров, а беседа их пестреет стикерами, милыми эмоджи и сердечками. И Бинхэ бы забыть об этом всём и самому попробовать инициировать больше, но ревность, боль, обида и непонимание почему с ним так поступают тяжким грузом ложатся ему на сердце, заставляя сомневаться в себе, в том, воспринимает ли его любимый человек всерьёз, или он — только временное развлечение на семестр, милая послушная игрушка для удовлетворения физических нужд? А самое страшное — это то, что даже если и допустить, что всё так и есть, и Цинцю действительно коротает с ним время до встречи с Нин Инъин, Бинхэ понимает, что не может его ни в чём обвинить, ведь он сам согласился на подобного рода отношения. Если подумать, то только такой наивный мечтатель как он мог увидеть во фразе "давай насладимся нашим временем здесь" какие-то обязательства или даже обещания общего будущего. Осознание этого заставляет его почувствовать себя неимоверно жалким. Но хуже всего даже не это. Хуже всего то, что он понимает: даже если дело обстоит так, он уже дошёл до той точки невозврата, когда согласен на всё, лишь бы провести остаток того времени, что им осталось, с этим человеком. Он слишком сильно влип и одна лишь мысль о том, чтобы прекратить отношения с возлюбленным вызывает нервную дрожь по всему телу и причиняет ему неимоверную, хоть и фантомную, боль. Он признаёт, что уже почти зависим от Шэнь Цинцю и ему просто необходима его дневная доза шэньцинцюата. Кроме того, он помнит, как сильно его любимый ненавидит сцены ревности и требует, чтобы уважали его личное пространство и приватность — он никогда не позволяет даже смотреть фотографии на его телефоне, если это не он их выбирает и показывает, не говоря уже о том, чтобы даже краем глаза взглянуть на какую-то из его переписок. То, что Бинхэ всё видит и замечает — только его заслуга, дань его изворотливости и ловкости рук. Поэтому даже если у Бинхэ и есть такое желание, он бы никогда не решился задать Цинцю вопрос на эту тему или поделится тем, как его порой обижает происходящее. А жаль — иногда самые, казалось, сложные проблемы можно решить простым разговором по душам. По крайней мере, в самом худшем случае откровенный разговор помогает избежать иллюзий. Однако же, бывает, что жить в иллюзии — это сознательный выбор. Бинхэ понимает, что, скорее всего, накручивает себя, но после сегодняшнего вечера что-то надламывается в его душе. Пусть даже все его подозрения беспочвенны и надуманны, но так явно отдавать предпочтение переписке с другим человеком единственный раз в неделю, когда они остаются друг с другом наедине, когда вот он — рядом и отчаянно жаждет внимания своего любимого человека? Более того, в момент, когда он отчаянно желает ласки и чувства духовного единения после единения физического, не сказать ему ни слова и отгородиться от него телефоном? Сердце Бинхэ обливается кровью и его накрывает душная волна чёрной тоски и отчаяния. А он и не знал, что любовь может быть настолько жестокой к тем, кто решается впустить её в свою душу.***
Время идёт, а в их отношениях всё по-прежнему. Ничего не меняется: Бинхэ всё так же молчит, скрывая всё, что заставляет его страдать, а Цинцю ничего не замечает. Бинхэ пытается как можно меньше думать о том, как Шэнь Цинцю его воспринимает, и поменьше обращать внимания на то кто, что и когда пишет его парню. Он выбирает тактику слепой, глухой и немой обезьянки: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. И отчаянно пытается убедить себя в том, что ему действительно не важно то, что будет позже, что существует только здесь и сейчас. Но от себя убежать сложнее всего. Иногда его гордость (точнее, те её жалкие остатки, что выжили после столкновения с айсбергом по имени Шэнь Цинцю) пытается выйти из комы и заставить его сделать хоть что-то, хоть как-то защититься от того, что по его самомнению и самоуважению изо дня в день проезжаются ментальным катком. На удивление, иногда ей это даже немного удается, хоть и пока исключительно в его голове, но заслуга этому — отнюдь не сила воли Бинхэ, нет, всё опять-таки происходит благодаря Шэнь Цинцю. Когда однажды, расположившись в кои-то веки в парке, а не в апартаментах старшего парня, они листают ленты своих Фейсбуков и время от времени обмениваются ленивыми комментариями о последних новостях, их общих знакомых или друзьях из своих стран, Цинцю, в очередной раз наткнувшись на кого-то из своих бывших, начинает рассказывать Бинхэ о том, какими были их отношения, почему они их прервали и как сейчас поживает эта конкретная девушка. Бинхэ не выдерживает и пытается перевести тему на что-то другое. Первое, что приходит в его голову — это то, о чём он думает уже несколько месяцев: почему они с Шэнь Цинцю всё ещё не подписаны друг на друга ни в одной из социальных сетей? Он ждёт, пока Цинцю закончит свою мысль, и, не дав ему опомниться и перейти к подробностям, спрашивает: — Гэгэ, а почему нас до сих пор нет в друзьях друг у друга на Фейсбуке? Цинцю бросает на него взгляд искоса и негромко отвечает: — Я не думаю, что это хорошая идея, Бинхэ. Бинхэ чувствует себя так, будто его внезапно ударили под дых. Он не понимает, что Цинцю хотел этим сказать, и почему тот не хочет видеть его в списке своих виртуальных друзей. Цинцю, вздохнув, откладывает телефон в сторону и серьёзно говорит, смотря ему прямо в глаза: — Бинхэ, тебе правда лучше не подписываться на меня. Когда я улечу, тебе будет сложно двигаться дальше, если я буду постоянно высвечиваться в ленте твоих новостей. Особенно если ты увидишь меня с кем-то другим через некоторое время. Я знаю, о чём говорю, я был таким же, когда мои первые длительные отношения закончились. Тем более, я точно знаю, что до меня ты не встречался ни с кем более двух недель, поэтому тут нельзя сравнивать степень привязанности. В нашем случае на привязанность накладывается привычка — привычка видеться друг с другом несколько раз в неделю, привычка переписываться, привычка считать друг друга родными и близкими. Для твоего же блага, думаю, нам лучше некоторое время после того, как я вернусь в свою страну, не общаться. Я думаю лишь о тебе, чтобы впоследствии тебе не было слишком тяжело. Цинцю ещё некоторое время пристально вглядывается в лицо Бинхэ, пытаясь определить, как тот отреагировал на его слова. Бинхэ смотрит куда-то вдаль, по его выражению лица сложно что-то понять. Сказать по правде, он пребывает в некотором оцепенении, не понимая, что происходит. Его мозг пытается осознать, что ему только что сказали, а самое главное — зачем. Цинцю действительно настолько толстокожий и лишённый всякой эмпатии, что не осознаёт, какие чувства и эмоции могут вызвать в человеке, который готов на него молиться, такие слова? Или он намеренно хочет ранить Бинхэ? Бинхэ искренне этого не понимает. Его душа уже настолько измучена постоянными сомнениями, страданиями, отчаянием и где-то даже неверием тем, что это всё происходит именно с ним, и что он сам, сам позволяет так с собой обращаться, что, наверное, где-то происходит сбой системы и, вместо ожидаемой боли, он чувствует только незнакомую ему доселе ярость и желание доказать Цинцю, что он не настолько жалок и зависим от его внимания и присутствия в своей жизни. Значит, Цинцю говорит, что это он, Бинхэ, будет страдать, постоянно проверять его страничку и плакать над его фотографиями? Что ж, если Цинцю думает, что без его присутствия жизнь Бинхэ остановится и потеряет смысл к существованию, так, значит, он докажет ему прямо противоположное, чего бы ему это не стоило! Он никогда и не посмотрит в сторону любого из профилей своего нынешнего парня, не говоря уже о том, чтобы подписаться на него где-нибудь. И тогда посмотрим, кто кого в итоге будет сталкерить!***
Однако же, чаще всего он чувствует лишь грусть, усталость и боль. Чем ближе окончание семестра, после которого Шэнь Цинцю должен уехать, тем несчастнее он становится. Он старается этого не показывать, но даже Цинцю, с его абсолютно нулевыми способностями к эмпатии, чувствует что-то неладное и время от времени пытается расспросить его о том, что же с ним происходит. Бинхэ в кои-то веки не хочется отвечать: для этого нужно будет поделиться со старшим своими переживаниями и открыть ему своё сердце — нет, он, конечно же и сам знает, что небезразличен Бинхэ, но Бинхэ сомневается, что Шэнь Цинцю понимает, насколько именно. К тому же, он подозревает, что даже если признается своему парню в любви, реакция того будет несколько не такой, на которую он рассчитывает и какую хотел бы получить в ответ. Однако на этот раз Цинцю не на шутку напуган его откровенно измученным видом и несчастным выражением лица, поэтому он несколько раз просит Бинхэ поделиться тем, что же его мучает, и в день, когда старший покупает билет на самолёт обратно, Бинхэ решается. В разгар занятий любовью он плачет от переизбытка эмоций, отдаваясь, как в последний раз, а после признается Цинцю, что любит его. Цинцю в растерянности и, как Бинхэ и предполагал, столь сильные чувства для него — сюрприз. Однако в такой момент Бинхэ хочет услышать хотя бы то, что он нравится Шэнь Цинцю. Даже этого ему было бы достаточно. Но вместо того, чтобы хоть как-то успокоить и подтвердить Бинхэ, что тот ему хоть в какой-то мере дорог, Цинцю начинает нести какую-то чушь о том, что следущий семестр будет для него архиважным, ведь впереди — поступление в аспирантуру, и что ему нужно сосредоточиться на учёбе и написании магистерской работы. В конце концов он выдавливает из себя, что любовь — это очень серьёзно, и у него просто не хватило времени, чтобы сформировать такое сильное чувство. Он практически игнорирует первое в жизни признание Бинхэ и никак на него не реагирует, а ведь Бинхэ потребовалось столько времени и мужества, чтобы решиться произнести эти заветные слова… Немного успокоившись и собравшись, Цинцю начинает говорить что-то утешающее, но Бинхэ уже не слышит: хоть они и лежат на кровати, он чувствует, как куда-то проваливается, комната перед ним начинает кружиться и темнеть. Его сердце разбивается в очередной раз. В словах Цинцю есть своя логика, к тому же он рассуждает обо всем с жизненной, прагматической точки зрения, но Бинхэ от этих слов впадает в какое-то подобие транса. Он не понимает, чем заслужил такое и за что любимый с ним так, но подсознательно пытается сохранить лицо — за это время это уже стало его привычкой, его второй натурой. Он кое-как выдавливает из себя улыбку, что-то отвечает на то, что говорит старший, ссылается на дела и в шоковом состоянии покидает Цинцю. Он бредёт куда-то, не разбирая дороги, и в тот момент просто не знает, как жить дальше. Бинхэ всегда был сильным: даже в приюте, когда его обижали старшие мальчики, когда его, маленького и беззащитного ребенка, унижали в школе, когда его ловили и избивали хулиганы — его неизменной реакцией был гнев. В злости и ярости он находил спасение, в них он черпал силы жить дальше. Что бы ни случалось, он терпел: стискивал зубы и продолжал идти дальше, лелея мечту однажды изменить свою жизнь. Достичь многого и доказать, как все они были неправы. И никогда, ни на минуту, ни на секунду у него не проскальзывала мысль о самоубийстве. Он всегда презирал людей, предпочитающих сводить счёты с жизнью, в его глазах они были людьми, не способными бороться и не способными ценить высший дар, который имеют — жизнь. Но в тот вечер он впервые не понимает, зачем ему продолжать существовать. Бинхэ чувствовал, что эта любовь — ненормальная, болезненная, одержимая, — убивает его. Она вынимала из него всю душу, уничтожала его уверенность в себе, отравляла окровавленными шипами ту радость, которая ещё оставалась в его жизни и отнимала смысл продолжать бороться. Но у него просто не было сил прервать это самому. Он с каждым днём всё глубже и глубже тонул в этом чувстве ненужности, как в топком болоте.***
Спасли его друзья и отлёт Шэнь Цинцю. Когда самолёт Шэнь Цинцю взлетел, Бинхэ почувствовал, что наконец-то может вздохнуть полной грудью. Эти шесть месяцев выпили его досуха, не оставив ни капли, и, если честно, Бинхэ был в какой-то мере даже рад, что всё закончилось. Наконец-то он свободен. Да, он любил, но и страдал так, как не страдал никогда раньше в своей жизни. Чувство неуверенности, что взрастил в нём Цинцю, в том, что он нужен, что его действительно любят, а не просто используют и играются, капля по капле подточили то, что он чувствовал к когда-то столь горячо любимому человеку. Это болезненное чувство уже давно привносило в его жизнь больше горя, чем радости. Как ни странно, полегчало Бинхэ намного быстрее, чем он ожидал. Всё-таки, те легкомысленные и, чего уж там скрывать, больно жалящие, обидные слова, которые иногда так опрометчиво и скорее даже просто необдуманно слетали с губ Шэнь Цинцю, сделали своё дело. Нет, они не смогли заставить Бинхэ самому инициировать их расставание — для такого усилия его измученному сердцу банально не хватило сил, но именно они заставили его начать крупица за крупицей собирать себя по кусочкам и обращаться к тому, что спасало его всю жизнь — к своей знаменитой упёртости и желании наперекор всему достичь невозможного. В этом случае невозможным казалось не только выдержать и не сломаться без Шэнь Цинцю, но и доказать ему и в первую очередь самому себе, что Бинхэ сможет быть счастливым без него, и жить, не цепляясь за прошлое. Он в очередной раз убеждался, что самовнушение — великая вещь. Сыграло свою роль и то, что он перегорел. Он отдал всю свою душу, подарил всю любовь, которую копил двадцать лет своей жизни, не оставив себе ни капли; он делал всё, чтобы Цинцю его полюбил, чтобы он изменил своё мнение. И пусть Бинхэ проиграл, но ему не было о чём жалеть. Он действительно верил, что сделал всё от него зависящее. Поэтому, когда Цинцю сознательно исчез со всех радаров, он смог отпустить его почти без сожалений. Помогло ещё и почти позабытое чувство собственного достоинства и самоуважения: после того, как Цинцю упомянул про новую жизнь без него, Бинхэ дал себе зарок никогда не писать ему первым, не преследовать и не навязываться. Кроме того, у него было ещё целых полгода в стране своей мечты; его первые в жизни близкие друзья, которых ему посчастливилось тут встретить, тоже оставались, так что, отпустив ситуацию, он планировал сосредоточиться на изучении языка, учёбе, путешествиях и приятном времяпрепровождении с друзьями. Через несколько недель Ша Хуалин наткнулась на пост, в котором был отмечен Шэнь Цинцю — это была фотография по прилёте в аэропорт, где его обнимала какая-то девушка, а он смеялся от радости. Пост принадлежал Нин Инъин с подписью: «Я так скучала по тебе, паршивец, наконец-то ты вернулся!» … и стена самовнушения Бинхэ с грохотом обрушилась, погребая под собой все надежды на новую жизнь. Проклятый бывший засел в сердце куда глубже, нежели это можно было представить. Что ж, у Бинхэ не оставалось иного выбора, кроме как вернуться из той бесконечной бездны отчаяния и самоуничижения, куда его сбросил Шэнь Цинцю, сильнее, чем он когда-либо был, отыскать его хоть на краю земли, заставить понять, что он потерял, и убить всех, кто встанет между ним и его гэгэ. И вот, когда белоснежный лотос его души уже начал окрашиваться черным, он вдруг почувствовал, как на его плечо опустилась ладонь Ша Хуалин, безмолвно даря тепло и столь нужную сейчас поддержку. Вскинув голову, он остро ощутил на себе взгляд ледяного короля — при всей своей невозмутимости, в нём легко читалось понимание и переживание за него, Бинхэ. И вдруг ему показалось, что когда-то давно его душа уже проходила сквозь что-то подобное, но тогда у него не было никакой точки опоры в виде людей, которым была небезразлична его судьба. И возможно, именно этого ему не хватило тогда, чтобы не упасть в пропасть и не вернуться с истлевшей, истёкшей кровью и озлобившейся душой. Он с трудом заставил себя улыбнуться друзьям, чувствуя, как чудом остановился на краю, удержавшись, успев не сделать чего-то непоправимого. Что в этот раз судьба дала ему шанс и он наконец-то сделает правильный выбор. А через несколько недель Шэнь Цинцю вдруг написал ему: «Привет».***
Послесловие. Вот и закончился мой первый фанфик с полноценным сюжетом. Писался он в рамках Фан-Фантов, где моим заданием было выложить любое законченное произведение, написанное в соавторстве. Идея возникла сразу же, а вот с героями я определилась не сразу, так как подбирала персонажей под историю, а не писала историю под персонажей. Некоторое время серьёзно подумывала о ВанСянях. Конечно, в этом случае всё могло бы быть и сложнее, и проще одновременно, так как для меня ни в одной вселенной не существует Лань Чжаня, который бы Вэйку не любил всем сердцем, поэтому большинство вещей там объяснялось бы неспособностью ЛЧ выразить то, что он чувствует, и неспособностью Вэй Ина научиться за такой короткий срок читать между строк то, что на самом деле на душе у второго молодого господина Ланя. То есть, в целом, одним сплошным недопониманием. К тому же, ни в одном своём воплощении Вэй Усянь у меня не смог бы сразу разобраться с тем, что же именно чувствует, поэтому это могло затянуться на миди как минимум, а сроки поджимали (а я ни разу не быстрый человек, ни в чём не быстрый). Поэтому, после некоторого размышления были выбраны БинЦю. Мне кажется, это вполне в их духе, особенно со стороны Бинхэ (конечно, лёгкий ООС тут присутствует: при всей моей любви к Бинхэ, хотелось, чтобы он хоть где-то имел гордость). На самом деле в этом воплощении пропущена как минимум одна сцена из моей первоначальной задумки, которая могла бы стать кульминацией всего, но для неё нужен был омегаверс. И я начала его писать, мой прекрасный соавтор это подтвердит, но тот Шэнь Цинцю, как настоящий альфа, категорически отказался обращаться так со своей омегой (а я вижу распределение ролей у них в омегаверсе только так, и вот что вы мне за это сделаете?) и вообще разрушил все мои планы, потребовав для них хэппи энда. Я пыталась настоять, но Цинцю после нескольких глав вышел их этой схватки победителем. Пришлось их отложить до лучших времён. Далее следовали оригинальный Шэнь Цзю и эмоционально более зрелый и уравновешенный Ло Бинхэ. Тут вышла другая история: герои более-менее следовали моей задумке, но предистория Шэнь Цзю и его ранимая, способная на искреннюю привязанность натура, которую он прикрывает язвительностью и защищает привычкой отталкивать всех, кто пытается приблизиться, привычкой выпускать когти и шипеть на всех, только чтобы не разочароваться в очередной раз, чтобы не быть преданным и растоптанным, опять спутали мне все карты. У них отношения никак не выходили здоровыми, но Шэнь Цзю в конце концов тоже очень привязался к своему щеночку, и хоть там конец бы тоже мог выйти открытым в силу других, не совсем зависящих от них обстоятельств, но он был бы куда более неоднозначным, чем тут. Эмоционально — с обеих сторон. По зрелому размышлению, его можно было бы трактовать как концовку, имеющую больше шансов на хорошее развитие событий после. Так что вот таким вот образом мы и пришли к той версии, которую имеем. Однако у меня остались зарисовки по тем версиям, которые я по вышеназванным причинам забраковала. Если вам всё-таки было бы интересно почитать их — дайте мне знать в комментах. Конечно, те версии ещё не дописаны, но если у вас будет желание на них взглянуть, возможно, у меня появится мотивация их дописать :) Спасибо, что были с нами до окончания этой истории! И конечно же, огромное спасибо моему соавтору Lorena_D_ за повсеместную поддержку, обсуждение сюжета и волшебный пендель, который мотивировал меня всё-таки опубликовать моё детище 🥰🥰🥰 P. S. Буду очень рада вашим комментариям. Интересно услышать, понравилась ли вам такая история.