Пламя

      Мы уже неделю находились в лесном лагере Жизеллы неподалеку от столицы. Целыми днями напролет я обдумывала стратегию по возвращению своего трона и обсуждала идеи с Рейнхольдом, который оказался весьма опытным и прозорливым дипломатом. А ночами я не отходила от постели Уайотта, меняя бинты и накладывая мази. Его раны затягивались быстрее, чем я ожидала. Даже в состоянии полубреда и горячки мой рыцарь показывал удивительную выносливость и силу. И хотя официально рыцарем он уже не являлся, я не могла воспринимать его иначе. В короткие промежутки бодрствования, когда затуманенный болью разум Уайотта был способен воспринимать окружающий мир, я рассказывала ему о том, что происходило в последние дни. Он по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, силясь поверить, что все это происходит с нами в реальности. Я терпеливо отвечала и старалась не показывать насколько раздавлена и опустошена предательством своих придворных.       В одну из таких ночей я задремала, опершись на изголовье кровати Уайотта. Последние приступы горячки закончились еще пару дней назад, но по привычке я оставалась рядом, боясь, что состояние рыцаря может ухудшиться. Мне снился королевский сад, наши детские игры и беззаботная жизнь, в которой не было узурпаторов трона, предателей, запретной любви и бесконечных тайн. Сквозь сон я почувствовала легкое прикосновение к колену. Тепло ладони Уайотта проникало сквозь тонкую ткань простого платья, отчего я открыла глаза и накрыла его руку своей. Он лежал на боку и заинтересованно смотрел на меня. - Почему ты не спишь? Тебе нужно копить силы, чтобы скорее встать на ноги. - Я предпочту потратить их, наблюдая, как ты улыбаешься во сне.       Я немного смутилась его откровенности. С нашей первой близости прошло уже много времени, и мы старались не заводить разговоров об этом, держась на почтительном расстоянии. В каждом взгляде таилось бесконечное тепло и благодарность друг другу за тот вечер. Мы лелеяли это общее воспоминание, хранили его, как сокровище. Но каждый понимал, что выполнять обязанности королевы и рыцаря будет проще, если свыкнуться с мыслью о невозможности наших отношений. Но сейчас Уайотт смотрел на меня так открыто и смело, будто что-то безвозвратно изменилось в нем. Это был взгляд свободного человека, не скованного опасениями и вынужденной осторожностью.       Не говоря больше ни слова, он отодвинулся дальше к стене, освобождая на кровати место, и потянул меня за руку, приглашая лечь рядом. Я по привычке заозиралась по сторонам и удивленным шепотом спросила: - Что ты делаешь? - Не бойся, Элли. Просто не хочу, чтобы ты до утра сидела у моей постели. Тебе тоже нужен отдых.       Я неуверенно пересела с жесткой скамьи на край кровати и просунула ноги под одеяло. Затем опустилась на подушку и встретила пронзительный взгляд голубых глаз. - Собираешься смотреть на меня всю ночь?       Он усмехнулся, заставляя мои щеки порозоветь: - Прости. Я так долго отказывал себе в удовольствии открыто любоваться тобой, и сейчас мне тяжело просто закрыть глаза.       От этих слов я совсем покраснела. Где тот стеснительный юноша, который смущался от любого прикосновения и взгляда? И почему я не могу ничего сказать в ответ? Слова разбегаются врассыпную, оставляя после себя лишь потерянное выражение лица. - Раньше ты никогда бы не сказал мне этого.       Он задумался на секунду, а затем ответил необычно серьезным тоном: - Еще недавно я думал, что умру. Каждый новый рассвет я считал последним в своей жизни. Но твоя забота подарила мне второй шанс. И я не намерен больше тратить ни дня впустую, молчаливо наблюдая за тобой. Теперь я хочу, чтобы ты знала насколько дорога мне. Тем более, что я больше не связан кодексом и клятвами. Я слушала его, затаив дыхание. Передо мной был старый друг, которого мне предстояло узнать заново. Такой родной, но резко повзрослевший Уайотт рождал во мне совершенно новые чувства: помимо привычной трепетной нежности я ощущала интригующую тягу, стремление изучить открывшиеся глубины его души.       Рыцарь лежал, закрыв глаза, его дыхание выровнялось и, казалось, он засыпал. Но ко мне сон никак не шел. Меня волновала наша близость, его откровенные слова, новая жизнь, которой мы все теперь жили... все это наполняло ночь таинственностью и заставляло сердце биться чаще.       Надеясь, что моя дерзость останется незамеченной, я легонько поцеловала Уайотта в кончик носа и замерла, ожидая его реакции. Он не шевелился. Тогда я опустилась чуть ниже, прикоснулась губами к уголку его рта и задержалась на мгновение, пытаясь запомнить это ощущение. Мой рыцарь продолжал дремать, и я, довольная своей шалостью, развернулась к нему спиной и решила во что бы то ни стало заснуть. Но моим планам не суждено было осуществиться. Я почувствовала тяжелую ладонь на своей талии, которая с силой притянула меня, заставив почувствовать жар тела Уайотта. Или это был мой собственный жар, внезапно накрывший меня с головой? Его рука двинулась выше по моему животу и дошла до ряда мелких пуговок, целомудренно скрывающих мою грудь. Медленно, мучительно медленно мужские пальцы начали освобождать каждую пуговицу из петлицы, позволяя вырезу платья все больше расползаться в стороны. Я не смела повернуться назад, а только глубоко дышала, приоткрыв пересохшие от возбуждения губы. Мне не терпелось ощутить прикосновение к своей налившейся груди, но вместе с тем я не могла торопиться, боясь спугнуть момент. Наконец, Уайотт покончил с последней пуговицей, но не спешил двигаться дальше. Он приблизился к моему уху и жарко прошептал: - Позволишь мне продолжить?       В ответ я прогнулась в пояснице, прижавшись к его паху. Из груди моего рыцаря раздался томный стон, и он впился поцелуем в мою шею.       Рука Уайотта вернулась к моей груди. Большим и указательным пальцем он захватил мой сосок и несколько раз слегка оттянул его, вызвав слегка болезненное, но сладостное ощущение. Затем легкими круговыми движениями стал поглаживать ореол. Я повернулась к нему в поисках поцелуя. Мне было отчаянно мало этих прикосновений, все мое существо требовало большего. Но мой рыцарь не спешил. Он поцеловал меня чувственно, глубоко проникая языком, заставляя тело дрожать от нетерпения. Не прерывая поцелуя, он продолжил ласкать мою грудь, но уже более настойчиво, сминая ее в своей огромной ладони. Не в силах выносить промедления я потянула подол платья наверх. Мои пальцы уже проникли под белье, когда мужская рука перехватила их. - Не торопись. Я хочу сам доставить тебе удовольствие. - Пожалуйста... я больше не могу, - я буквально умоляла его.       Тогда Уайотт развернул меня на спину, а сам навис сверху. Одним коленом он развел мои ноги и освободил свой пульсирующий орган от одежды. Я прикрыла глаза в ожидании, что почувствую его в себе. Но он лишь скользнул головкой по моему набухшему клитору сначала сверху вниз, затем так же плавно обратно. Я выгнулась навстречу и жалобно всхлипнула. Он повторял эту сладкую пытку, дразня меня, раздвигая влажные складки, обводя их горячей головкой. Я хотела притянуть его ближе, обхватить широкую спину, но бинты, обвивающие его торс, напоминали мне, что раны еще не затянулись. Тогда я подняла руки и что есть силы ухватилась за изголовье кровати. Уайотт понял, что мучить меня дальше будет жестоко. - Посмотри на меня.       Я послушно распахнула глаза. В момент, когда он начал входить в меня, я стала ловить ртом воздух, а веки непроизвольно закрылись. Но он вновь повторил: - Смотри на меня, - теперь его тон был твердым, почти приказным.       Усилием воли я вернула взгляд на его лицо. Он внимательно наблюдал за мной, пока погружался в меня миллиметр за миллиметром. Я судорожно вздохнула и закусила губу, а Уайотт улыбнулся, явно довольный этим зрелищем. Он плавно вышел и вновь вошел уже резче, быстрее. Я застонала, и он поймал этот стон в поцелуе. Еще толчок... снова я не могу сдержаться и издаю сдавленный звук. Я чувствую, как спинка кровати ударяется о стену, и надеюсь, что мы не разбудим никого в лагере. Эта попытка остаться незамеченными обостряет ощущения, и я становлюсь смелее. Задыхаясь между толчками, рвано произношу: - Уайотт, я хочу видеть нас...       Он останавливается, не понимая, что я имею в виду. Тогда я выбираюсь из-под него, разворачиваюсь спиной и встаю на четвереньки. Единственная горящая свеча тускло освещает комнату и наши тела отбрасывают тени на стену. Проследив за моим взглядом, он понимает, на что я хочу смотреть. Это зрелище разжигает в нас обоих животную страсть. Наблюдая за тенями, я вижу, как Уайотт судорожно задирает подол платья, руками хватает меня за бедра и грубо входит, запрокидывая голову назад от удовольствия. Он больше не играет и не медлит. Просто по-звериному жадно берет меня, наслаждаясь каждым мгновением. От резких движений моя грудь окончательно освободилась из выреза платья, и я зачарованно смотрю, как она качается в такт нашей дикой страсти. Я прогибаюсь в пояснице, позволяя Уайотту проникать глубже. Мои стоны уже невозможно сдержать, да я и не пытаюсь. Плевать, если кто-то услышит - мы полностью отдаемся моменту. Звуки шлепков смешиваются с нашим тяжелым дыханием, я шепчу что-то совершенно бесстыдное, и мои слова заставляют Уайотта издать хриплый рык. Его пальцы впиваются в мягкую кожу моих ягодиц, оставляя красные следы. Темп возрос так, что мышцы напряжены до предела. Мокрые волосы падают мне на лоб и щеки, платье прилипло к спине, но я умоляю не останавливаться и опускаюсь на локти, меняя угол проникновения. - Ты сведешь меня с ума, - сквозь зубы говорит Уайотт.       За этим следует череда грубых толчков: он почти полностью выходит и резко наполняет меня снова, каждый раз заставляя издавать протяжный почти плачущий стон. Я касаюсь своего разгоряченного лона и активно массирую клитор, приближая волну оргазма. Уайотт снова ускоряется, и я проваливаюсь в состояние экстаза. Мышцы плотным кольцом смыкаются вокруг его подрагивающего органа, заставляя испытать верх удовольствия. Мой обессиленный рыцарь тоже опускается на руки, тяжело дыша мне в шею.       Какое-то время мы просто не шевелимся и не можем говорить. Затем он помогает мне подняться и привести себя в порядок. Я сажусь к нему на колени и нежно оглаживаю такое любимое лицо. Голубые глаза смотрят на меня с обожанием. - Я все еще не верю, что это происходит с нами наяву. - Ну и пусть, неважно. Главное, что это происходит, - с улыбкой отвечаю я.       Близился рассвет. Слабое пламя свечи почти сдалось, и фитиль медленно утопал в лужице воска. А мы утопали в нежности, и нашему пламени предстояло еще долго гореть и сжигать все преграды на своем пути.