Белые цветы

Долгий и жаркий день: пыль клубилась под колесами торговых повозок, копытах лошадей и рваных сапогах оборванцев-бедняков, ворующих на рынке груши; давка, духота, падающие в обмороки молодые девицы. Самый жаркий день в году.       За городом на поле началась жатва. В светлой комнатке, с развивающимися белыми занавесками, что висят на распахнутых настежь окнах, тоже, впрочем, белых, было куда больше воздуха. Скрипнула половица. — Я вернулся, — Угрюмый раненый ведьмак, весь в дорожной пыли, осевшей на сапогах, и кое-где на одежде, завидев на столе, рядом со светловолосой чародейкой, прозрачную вазу цветущих белых птицемлечников, ухмыльнулся, — Ты себе успела цветы намагичить. Кейра Мец, до этого разглядывающая себя в ручное зеркальце, отвела в сторону руку чтобы увидеть в нём ведьмака. — Нет, Ламберт, они не магические, — И без толики сомнения добавила, — Мне их подарили. Ведьмак этой новостью был недоволен, но ухмылку с лица не убрал. Начал раздеваться: освободился от пары ведьмачьих мечей, перчаток и кожаной куртки. Окровавленная шея безбожно ныла, рассеченная кожа струилась багровыми дорогами, рассыпаясь на тропинки к плечу, ключице и до груди. — Как всё прошло? — Чародейка не могла не заметить, что вот-вот её белые простыни и светлые полы будут перепачканы кровью. — Да как обычно, сучий архигрифон чуть меня на лоскуты не порвал, — Ламберт поёжился от боли, разглядывая рану, — Заказчик хотел цену занизить, как всегда, еле сторговался, — Тяжело вздохнул, — Затрахался я, Кейра. Ты лучше расскажи кто тебе цветов нарвал. — Сходи помойся, я залечу тебе рану, а о цветах не беспокойся. — Она была как обычно холодна и не выдавала никакого беспокойства ни о вот-вот капнувшей капли крови на пол, ни о интересе Ламберта к цветам. Он сделал так, как она сказала, спорить смысла не было, точнее, смысл для него всегда был — сейчас не было желания, после битвы с архигрифоном и долгой дороги на солнцепёке. После ванны – другое дело. Обвязал талию белым полотенцем и вернулся в комнату. Белые занавески всё так же волоклись и трепыхались под каждым дуновением ветра, пропуская лучи света, что очерчивали даже витавшие в комнате пылинки, что уж там говорить о миловидном личике Кейры Мец. Ведьмак уселся на кровать, её не пришлось звать — без слов присела с ним рядом, как и обещала, принялась магией залечивать ранение, молча и сосредоточенно. — Что там с цветами? Его голос разрезал тяжёлую тишину комнаты, хоть за окном и шумели ржащие лошади и разговоры людей, в самой комнате было действительно тихо. — Что ты прицепился к этим цветам? —Чародейка нахмурилась, повысила голос, меж бровями проявилась складочка, — Это уж совсем, Ламберт, не твоё дело, запомни.       Недолгое молчание, за окном громко лаяли собаки. — А мне, может, интересно. — Он не стал распыляться, говорил спокойно, насколько умел. — Знаешь, я бы посоветовала тебе засунуть свой интерес куда подальше, и не доставать меня такими глупыми вопросами.       В комнате было душно. — Почему ты не можешь ответить? Мы же, всё-таки, вместе живём. — Вместе живём и что дальше? Почему тебя это интересует? Что-то я не припомню между нами разговора о моногамии, мне может дарить цветы кто угодно, всё равно ты меня такой чести не удостоишь, — Кажется, он разозлил её куда больше чем рассчитывал. — Я ж, холера, не претендую на роль твоего мужа, просто спрашиваю, не хочешь говорить – не говори, пусть хоть десять ваз тебе тут, сука, наносят, — И всё таки, тон он повысил. Всё шло к крупномасштабной ссоре, Кейра с каждым его словом всё тяжелее дышала. — Не понимаю с чего ты такой недовольный, на роль моего мужа ты, видите ли, не претендуешь, зато достать меня вопросами о цветах ты первый претендент, я в общем-то, тоже могу начать тебя расспрашивать о том, кому ты там цветы носишь, но этого не делаю, и знаешь почему? Потому что мне плевать, Ламберт, плевать, и тебе должно быть плевать, потому что мы с тобой не муж с женой, ты верно подметил, мы просто спим друг с другом и ты мне помогаешь в исследованиях – на этом всё. Она поджала губы, продолжая магичить над шеей ведьмака. Он прекрасно понимал, что вправду, никаких договоренностей между ними не было. Выходит, что спать они могут с кем угодно, только вот, как ни крути, когда ты с человеком делишь постель каждый вечер, когда ему не насрать на твои проблемы, а тебе не насрать на его и, вроде как, при виде него у тебя что-то шевелится, не только в штанах, нет, повыше, в районе грудной клетки – это не просто завалить трактирскую девку по пьяни. Ламберт понимал, что кое-какие отношения у них всё же есть, может и не собирается он быть ей мужем, но сам вспомнить когда в последний раз спал с кем-то, кроме как с ней, не мог. Ему и не нужно было. Ему нравилось тешить себя мыслью, что у него есть дом, что дома есть женщина, которая ему не безразлична, что она его ждёт. А она оказалось не так уж и ждёт – ей, зараза, кто-то цветы носит. — Да, мне, сука, не плевать, Кейра, если у нас и не было никаких договоренностей, я хочу чтобы они появились. Хочу эту блядскую моногамию, ты скажешь: "дохуя требую" и будешь права, ты знаменитая чародейка с немыслимой красотой а я приблуда-ведьмак, с которым ты связалась из собственной выгоды – я это всё знаю, но меня, сука, эти цветы пиздец нервируют, а тот, кто тебе их принёс ещё больше. И к тебе я что-то чувствую такое, ну... Кейра убрала руки от раны – закончила. Тяжело вздохнула. — Я поняла тебя, Ламберт, не утруждайся признаниями. Если ты так хочешь – мы так и сделаем, никаких больше цветов от других мужчин, и никакой ты не ведьмак-приблуда с которым я связалась из-за выгоды, прекращай истерить. Ламберт поднял брови. — Вот так просто согласилась? И он думал, что Кейра за этот вопрос на него снова наорёт или, как минимум, наградит тяжёлым взглядом, но в ответ получил только нежный поцелуй. Тёплые мягкие губы легко коснулись его сухих. А потом снова, и снова. И его это так успокоило, согрело пуще солнцепёка на улице. Вместе с тем и опьянило, верно выпил пару кружек пива в жару. Она гладила его, уже вылеченную, шею, а он поглаживал её по светлым волосам и с каждым мокрым поцелуем воздух между ними становился ещё горячее. У Кейры выступил яркий румянец на щеках и она взглянула в кошачьи глаза ведьмака – цвет оранжевого солнца. — И всё таки, что ты там ко мне чувствуешь? — Сладко протянула чародейка, голос её смягчился, стал словно мёд, тонкие губы улыбнулись. Ламберт мялся, долго не мог подобрать слова и после дурманящих поцелуев совсем потерял способность мыслить. — Я... нет, не так... холера... ты мне важна, сильно, очень сильно. Да, ты мне сильно важна. Кейра рассмеялась звонко и "очень-даже-мило" как обычно Ламберт описывал её смех в мыслях. Рядом с ней он мог выглядеть как глупый мальчишка, мог забыть весь свой травмирующий опыт, спать спокойно, без кошмаров, ловить чутким носом запах пшеницы и персика, смазать своими губами помаду и смеяться, искренне как она смеётся с ним. Ему это всё нравилось. Грело изнутри. И если бы он был религиозным, наверное, подумал бы, что она вечный огонь или великое солнце нильфов, не иначе. Чародейка коснулась пальцами его, уже слегка зацелованных, губ и с придыханием, шёпотом, едва слышно сказала: — Я тоже тебя люблю, Ламберт. Он откинул назад её тщательно уложенные пшеничные волосы, начал оставлять мокрые следы на шее, поглаживать талию и она одним, очень даже практичным, заклинанием избавила себя от одежды. Следом стянула с него белое полотенце и позволила ведьмаку подмять её под себя, позволила ему смять в своей руке грудь, очерчивать яркие соски языком, каждую родинку на теле и родимое пятнышко над грудью. На лбу у неё проступила капелька пота от жары. Спина чародейки выгибалась навстречу ласкающим её рукам. Между ними было пекло, кострище, буйный огонь, жар, сжирающие, превращающие в пепел воспоминания о ужасах которые они оба пережили, о страхе, о смерти. Они друг друга избавляли от боли или, как минимум, её смягчали. Ламберт целовал то ключицы, то бледную красивую грудь и во всё вкладывал любовь. Если у него не получилось толком словами сказать, может хоть так получится. Чародейка обнимала его за плечи рассеченные дорогами-шрамами, куда вели эти дороги, ни кому из них узнать было не суждено.       Где-то в комнате шумно кружила муха. Когда он схватил Кейру за бёдра, сжав их до белых следов она шумно вздохнула, когда он вошёл в неё – вздохнула ещё громче. Она хватала его за уложенные волосы и плечи, он продолжал мять её бёдра, задыхаясь в её антично-белую шею. Толчки, шлепки, заставляли Ламберта рычать, высвобождая все животные инстинкты, что он получил, став ведьмаком.Чародейка стонала громко, заводя в ведьмаке желание получить ещё больше, им обоим хотелось ещё больше, сильнее, громче. Хотелось не угасать, не остывать, сгореть в этот самый жаркий день в году. Это не был просто секс, это было закрепление их отношений, закрепление договора, некая подпись под словами, что они принадлежат только друг другу. Клятва. Кейра хотела найти кого-то кто полюбит её так, как любят принцы в сказах своих принцесс, тот, кто подарит ей это сжигающее тепло. Она ждала его, по ощущениям, миллионы лет, и сейчас была так рада тому, что нашла. Молодой ведьмак вовсе не выглядел как принц, им и не являлся в самом прямом значении этого слова, но Кейре было достаточно того, что он может промямлить ей нелепости про свои нежные чувства и осознания того, что он вернётся за ней куда бы то ни было, отыщет её в самых запутанных лабиринтах, не побоится, и никогда не бросит. Да, она была уверена – Ламберт её никогда не бросит. И это, наверное, истинно. Когда запах пшеницы смешался с запахом пота, когда запах персика остался у обоих на губах и температура тел была уже превышена, не сосчитать, во сколько раз. Чародейка откинула голову, выгнула спину, простонала сладким, полным наслаждения звуком. Пара толчков и ведьмак прорычал ей в шею. Воздуха не хватало. Оба потные лениво валялись на кровати, восстанавливая дыхание, настолько, насколько это возможно в такую жару. Кейра принялась очерчивать, едва прикасаясь пальцами, горбинку носа ведьмака. Он смотрел в её зеленые глаза и, как всегда, смотря в них, словно оказывался на тенистой поляне, в месте очень родном, напоминающем детство. — Ты хотел знать кто подарил мне цветы, — она смотрела на его губы, говорила томно и очень лениво, её дыхание уже полностью восстановилось, — Так вот, я их сама нарвала, — Чародейка посмотрела в кошачьи янтарные глаза и победно улыбнулась уголками губ. — Подожди, почему ты соврала? — Он был удивлён, очень. — Хотелось посмотреть на то как ты меня ревнуешь. Да, я ни с кем не спала и никто цветы мне не носил, а ты в приступе ревности попросил меня о том, что я хотела тебе и сама предложить, — Чародейка хихикнула, откинула назад светлые волосы и ушла в ванную комнату. — Ахуеть.       Где-то в комнате всё ещё шумно кружила муха.