***
— С вас тысяча двести восемьдесят одна вона, пожалуйста. Поведайте мне свое имя, сонбе, — любезничал с посетительницей Тэхён, доставая из-за уха маркер и вознося его над стаканчиком, покамест молодая дама производила расплату за свой утренний кофе. — Мин Джин, — столь же располагающе отвечала девушка, убирая кошелек обратно в брезентовую сумку. — Так, значит, Мин Джин-ним, — неторопливо протянул Ким, скрупулезно выводя каждую букву только что услышанного имени, — У вас очень красивое имя. Желаю вам хорошего дня! Тэхён протянул посетительнице стаканчик с её кофе. — Всю мою жизнь я видела настоящими героями только людей, которые любят и умеют работать. Вы один из них, — ненадолго осекшись, сощурившись, с намерением разглядеть надпись на нагрудном бейдже, любезно отметила девушка, — Ким Тэхён. Забрав ристретто из рук аленделонистого баристы, посетительница направилась к выходу из соннамской кофейни, оставив за собой окладистый шлейф духов Pola Selenion, в букете которых содержались резеда и опьяняющий османтус. Переливчатая музыка ветра. Звук притворившейся двери. Внутри обосновалась безмолвная тишина, чей омут прерывало лишь щегольское пение ранних птиц, доносившееся из приоткрытого окна окрестной кофейни. Не успел Тэхён взять в руки мобильный телефон, как тут же его и выронил, стоило только непредвиденно, словно снег на голову, появиться второму бариста, что со спины схватил темноволосого за плечи. — Пак Чимин, тысяча чертей! Разве можно так пугать? А если бы у меня в руках был далеко не телефон, а кипяток какой-нибудь? Кто бы мне сейчас раны залечивал? — Твою логику можно отправлять на фронт, Тэхён-а. — Это ещё почему? — Потому что она убивает. Все мы знаем, что кипяток от себя ты на расстоянии вселенной держишь, — лениво бросил голубоглазый, выходя из-за спины напарника и подходя к барной стойке, укладываясь на ту локтями, — Наши посетители от тебя без ума. Ты каждый раз так учтив с ними. — Всё дело в законе окончательного возврата: что идёт в мир, то придёт от мира, — деловито кинул темноволосый бариста, вновь загребая в руки телефон. — Ты умными мыслями, давай, не разбрасывайся, а то лимит исчерпаешь — нечего детям передать будет… — Не хочу тебя расстраивать, Чимин-а, но за то, что ты надо мной глумишься уже который день, прибыль в твой карман явно не упадёт. — Ну всё, всё, не причитай, харабоджи. Услышав столь беспардонное и даже наглое обращение в свою сторону, Тэхён уже был готов запульнуть телефоном в лучшего друга, вот только, Чимин спасся тем, что быстро среагировал и поспешил ретироваться в противоположную сторону, к месту, где висел терракотовый фартук. — Кстати, Тэхён-а… Запустив ладонь в раскидистый карман своей униформы, Пак вытащил из его недр бумажную салфетку, аккуратно сложенную в четыре раза. — Это, должно быть, уже вторая, — вновь подойдя к барной стойке, Пак передал другу ранее найденную вещицу. — Серьезно? Опять? — Не опять, а снова, Тэхён-а. — Тоже была оставлена под опустошенной чашкой кофе? — Да. — И снова-таки в вечернюю смену? — Именно в нее, — накинув на себя фартук и обмотав его вокруг пояса, Чимин принялся заполнять холдер FRANKE A400 свежими кофейными зернами, — Что на этот раз пишет тебе твой тайный воздыхатель? Тяжело вздохнув, бариста развернул аккуратно сложенную салфетку, после чего ранее бесстрастное выражение его лица сменилось удивлением, отблеск которого явно читался в ореховых глазах Тэхёна. — Ничего. — Как ничего? Да быть такого не может! Совсем пусто что ли? — Здесь рисунок. — А ну-ка, дай мне взглянуть. Отложив на мгновение всю свою работу, Пак вновь возвратился к первому бариста, в руках которого и правда заметил не уже привычный им обоим почерк, а витиеватую зарисовку, выполненную ручкой типа «927». — Это…медвежонок? Красивый-то какой, сразу видно набитую руку мастера, пускай это и просто скромненький набросок, — Чимин забрал салфетку из тэхёновых рук в надежде повнимательнее рассмотреть фортель, — Ты не думал о том, что твой тайный воздыхатель может оказаться именитым художником, в квартире которого хранится уже далеко не одна дюжина твоих портретов? — Больше всего меня интересует то, почему он оставляет эти записки по воскресеньям…да еще и не в мою смену. — Ты не предполагал, что это может быть его единственный свободный день в неделе? — Нет, об этом я не задумывался. — Ну, вот, а такое вполне может быть. Отдав витиеватое художество обратно тому, для кого оно и предназначалось, Пак вернулся к кофейным аппаратам, продолжая проводить дозаправку. — Кстати, ты ведь так и не рассказал, что тогда было в той, первой записке. Поди какие-нибудь любовные словечки? — «Океан слов. Но насколько же больше него молчаливый космос…». — Так он ещё у тебя и символист, как вижу. — Думаешь, здесь есть какой-то подтекст? — Скорее, скрытый смысл.***
С появления второй записки прошло уже несколько недель, а более точно, четыре воскресенья, в каждое из которых было найдено равное им количество все так же аккуратно сложенных бумажных салфеток следующего содержания: «Но зарождающийся космос зовётся хаосом». «Человек — это солнце, чувства — его планеты». «Я лег на траву, и глаза мои наполнились звездами». «Я спокойно покину планету, потому, что знаю — после меня останется моя музыка». Полученные записки Тэхён не выбрасывал, не забрасывал прочь в дальний ящик. Все они хранились у него в общежитии, висели на пробковой доске прямо над рабочим столом рядом с расписанием занятий его первокурсников. Уже третий месяц он значится их куратором. Воскресное утро. У Тэхёна нет сегодня смены, а это значит, что снова ему придёт записка, и снова она будет передана не воочию, а через Чимина. Накинув поверх своей домашней одежды длинное худи цвета лунного рока, на спине которого болтался уемистый капюшон, Ким направился в сторону кухни, а голову так и не покидали мысли об этих записках. Все было бы намного проще, приходи в кофейню все это время тот же самый человек, но, как сказал Пак, он ни разу не обслуживал одного и того же посетителя по воскресеньям. Каждый раз люди отличались, за исключением постоянных клиентов, которые, в большинстве своём, брали кофе на вынос или оставались сидеть внутри, но заказ их не включал каких-либо напитков, лишь десерт да легкую закуску. Достав с полки эмалированную кружку, Тэхён заварил себе утренний кофе и уже был готов вернуться в комнату, как вдруг в нос ударил пряный запах минувших мемуаров. — Мы тогда, должно быть, кофейничали… — тихо, почти неслышно прошептал темноволосый, ещё сам до конца не осознавая того, что наконец ухватился за тонкую нить, связывающую между собой все части воедино. Внутри всё будто бы застыло, а может, и вовсе перевернулось с ног на голову. Пока непонятно. Бьющая в глаза вспышка. Неудержимая волна осознания. Тэхён роняет кружку из рук, чьё содержимое невозбраняемо растекается по полу. — Чон Чонгук… Сердце ноет, но Тэхён ещё не понимает, не знает пока, что оно ещё долго не будет ведать покоя. Оглянувшись на настенные часы, темноволосый срывается с места, полностью игнорируя образовавшийся кофейный ручей. Время полдвенадцатого. До вечерней смены ещё далеко, но Тэхён уже выбегает из общежития и на всех порах бежит за пределы территории кампуса, где чуть ли не сразу же ловит такси. Тэхён знает, что записки оставляются по вечерам. Знает, что это делают разные люди. Но сердце тянет туда, говорит бежать. Сердце надеется увидеть его, встретить человека, чьими словами обещания был украшен прощальный вечер. Визги машин. Мелькающие в окнах городские скверы. Водитель такси резко ударяет по тормозам. Дверь открывается, и из неё тут же вылетает Тэхён, уже через считанные минуты оказываясь в стенах соннамской кофейне. Но только он собирается попросить о том, чтобы выйти сегодня на две смены, как позади него доносится музыка ветра. Внутрь вошёл мужчина, на вид лет сорока-пятидесяти, в руках которого был чёрный конверт, а на его обороте тонким серебряным шрифтом было выведено: «Ким Тэхёну». Завидев темноволосого, незнакомец без лишних вопросов, будто бы заведомо знал адресата, вручает письмо в тонкие, всё ещё несколько подрагивающие руки студента, сразу же поспешив ретироваться, склонившись перед бариста в уважительном поклоне. Видимо, суждено сегодня удивлению весь день не сходить с лица Тэхёна. Он, словно чувствовал, будто и правда по зову сердца сюда приехал. Пребывая ещё какое-то время в легком шоке, продолжая пока лишь просто разглядывать намедни врученный конверт, Ким сглатывает подступивший к горлу ком и, оперевшись с краю о барную стойку, принимается с особой осторожностью его вскрывать, пока в голове волнами бушуют сотни безответных вопросов: «Здравствуй,