Друг человека

— Филипп Филиппович, не шалит? — указывая головой в сторону Шарика, спрашивает Борменталь. Профессор усмехается. — Еще бы ему не шалить. Подушку вот сегодня порвал, гад такой. — Собака с характером, — улыбается Иван Арнольдович. После этого короткого диалога, оба вновь возвращаются к своим записям. Шарик же спокойно сидит на месте, даже особо не вникая в то, что говорят два интеллигента. Его сегодня вновь накормили краковской колбасой, потому чувствует он себя преотличнейше. Вчера кошке откусил хвост — вот было счастье. Снова, гнида этакая, лезла фарш у Дарьи пробовать. Еще раз обдумывает свою мысль Шарик: «Утвердился я в этой квартире». Не понял он толком, что с ним последние зимние месяцы творилось, снятся ему порой сны странные, в которых он говорить умеет, а еще открыто хамит господину с колбасой, как он теперь называет своего хозяина. Страшно ему подумать об этом, ведь обычно другие господины, подобные этому, применяли свои галоши для того, чтобы отвесть скотине вроде него смачного пинка. То было, когда он лаял, а тут страшно представить, если бы говорил. Хозяин же ласков, гладит за ухом на любую его проказу и говорит тепло: «Шарик, эх, Шарик». В глазах его между тем мировая скорбь засела, кажется, что в чем-то винит себя. Не понятно этого Шарику. Он хвостом специально виляет всякий раз, когда господина с колбасой видит, чтоб не подумал, что чего-то против него замыслил. Нравится Шарику в тепле и уюте, нравится ему есть досыта и пить вволю. Трудные мысли его головы наконец-то не касаются. Выводят на прогулку утром и вечером, дают ломать предметы мебели — хорошо. Отвечает на ласку лаской Шарик, вот сейчас например решил привлечь скулежом хозяина своего, чтоб погладил и меньше в мировой скорби утверждался. — Разбаловали вы его, Филипп Филиппович, — качает головой Борменталь, когда видит, как наклоняется профессор и за ухом скотинку чешет. Смотрит внимательно на своего друга Преображенский и тихо вздыхает. — Сами должны понимать, что его выкрутасы сейчас — это мелочи, — после этого смотрит он на пса и сюсюкает, что нетипично для него: — Что, бродяга, соскучился? Внимания захотелось? Не вой, я рядом. Усмехается Борменталь, понимая, что в словах профессора есть смысл. Понимает он также, что в Шарикове как в собаке не чает души Преображенский. На душе легко. Шарик же ни черта не смыслит в разговорах людей, но до дрожи боится своих снов.