Ты пленила меня, невеста, сестра моя, Пленила одним только взглядом, Одною лишь ниточкой бус. Как приятны ласки твои, невеста, сестра моя, Как хороши твои ласки, сколь слаще вина. Ароматы твои прекраснее всех благовоний. Сотовый мёд источают, невеста, губы твои. Мёд с молоком под твоим языком. А запах от платьев — как воздух Ливана. Песнь Песней 4:9–11
Невеста, чья цветущая краса горит, в платье из домотканой шерстяной ткани яхонтового оттенка да в юбку из прекрасного вустеда облачена; главу украшал головной убор, украшенный златом, а вместе с ним и подвеска, что краше солнц, прикреплённая сзади. Власы огненные были заплетены в косы и уложены в замысловатую причёску по моде того времени. Тюдор вошла в церковь в сопровождении двух красивых мальчиков, шёлковые рукава которых были украшены кружевами и розмарином. «Прекрасна, как день, но ничто не сравнится с её приданым и умом». Заключённый меж Кёрклендом и отцом Елизаветы брачный договор гласил: половина недвижимости да определённые товары будут находится в совместном владении в течение того времени, пока они муж и жена, а вместе с тем к нему переходит и приличная сумма. Договор, заключённый в интересах обоих семей, был нужен для взаимного усиления мощи, увеличения престижа и состояния. Елизавета Тюдор была слишком желанным товаром на рынке невест, чтоб ей позволили хоть каплю свободы в выборе… В миндальных очах юной девицы печаль давно горит, а сердце кровоточит да изнемогает от скорбной истины — быть ей до скончания века женой, хоть и не желает этого. Нежная мякоть бледных рук, окроплённых не раз уж траурными слезами, как тень хладна, лишь это ощутил Артур. Тоскливый трепет во взоре девы давно истлел, явив лиственным очам юнца пустынный шёпот: «Вы меня сгноите, сэр…». Тюдор — его обречённая невеста. Долго раздумывала над ответом после слов «согласна ли ты взять в мужья этого мужчину?», страша вязким молчанием пришедших на венчание. Брак — просто сделка между семьями, купля невесты, не более, и в сделке нет счастья для юницы, эту правду давно уж поняла Тюдор. — Да… Я, Елизавета, беру тебя, Артура, в законные мужья… — оглушила церковь тихим голоском, исполненным заветного страдания, а ведь ночь назад в агонии беспощадной билась да рвала собственное сердце. Кёркленд облегчённо выдохнул, услыхав ответ, а чуть погодя, как только объявили их мужем и женой, запечатлел на алых устах сие дражайшего создания чистый и едва уловимый поцелуй. Артур прочувствовал до некой дрожи налёт горечи на девичьих — всего двадцать было ей — губах… Он ведал истинное обличье красоты да весны, глядя почти на законную жену и держа ту крепко в танце, когда после венчания иные сели за свадебный пир, где не было недостатка ни в веселье, ни в музыке. Гости танцевали до упаду, пели, играли, целовались, позабыв о делах — несколько дней будет длиться это торжество, устроенное на широкую ногу. — Вы ненавидите меня? — задал вдруг вопрос Кёркленд, нахмурив свои густые брови и кружа в быстром танце супругу. — Если Вам то угодно знать, то спешу заверить Вас: отнюдь не питаю ненависти по отношению к Вам, Бог тому свидетель. Надеюсь, Вы остались удовлетворённым моим приданым, впредь Вам не придётся приезжать по этому делу. Теперь я, как Вы того и желали, до конца дней буду Вашей верной подругой и сторонницей! — разъяв немоту бледных уст, молвила Тюдор, легонько да лживо улыбаясь супругу. Вдруг вспомнилось, как несколько раз встречался с девушкой, чтобы выяснить, понравится да подходит ли она ему, понравится ли он ей, как долго с ней беседовал и был изумлён умом девицы. В тот момент Кёркленд подумал: «Вот, она мне нужна», а потом встретился с её отцом, дабы узнать, подойдёт ли в качестве жениха. — Ах, да, как говорится: отныне вы моё ребро, кое когда-то Бог забрал у Адама и кое после венчания вручил обратно. Мы — плоть от плоти, ваша выгода — моя выгода, Елизавета, лишь вам могу в своё отсутствие доверить дела, — как мантру прошептал англичанин, усмехнувшись. — Спешу заверить, что не желаю вам зла, Елизавета. Ещё в первую нашу встречу я изложил своё желание жить с вами, не беспокоя друг друга и выполняя супружеские обязанности, а вместе с тем и иные дела. «Терпеть мне муки вечно, лишь смерть от них излечит…»***
— Я обращаюсь к Вам со всем почтением, с каким супруга должна обращаться к своему мужу, да хранит Вас Иисус, — начала Елизавета, держась чинно за столом во время ужина — была леди по рождению и воспитанию, словно бы сошла со страниц одной из феодальных книг, посвящённых воспитанию хороших манер у девочек. С их венчания прошло уже больше двух лет, и англичанка до сих пор не могла смириться со своим новым положением, особенно с обязанностями жены. До брака её волосы были непокрытыми и распущенными, теперь же собирает их в причёски. До брака Елизавета была более свободной. — Я слушаю вас, — не поднимая головы, дал добро Артур — и по сей день были, казалось, друг другу чужими людьми. — Разрешите ли Вы совершить мне паломничество по святым местам Англии? Вдруг замер Кёркленд, после чего отложил столовые приборы в сторону да наконец поднял взгляд чарующих очей на супругу. Те горели каким-то недовольством. — Ваш отец уверял меня, что не пройдёт и года, как вы дадите мне первого ребёнка, но всё больше меня одолевают мысли, что вы пусты. Я вынужден отказать вам в вашей, несомненно, благочестивой просьбе, я, также являясь набожным человеком, точно присоединился бы к вам, будь мы в иной ситуации. Но пока я желаю претворить в жизнь другие, более насущные планы. «Уверял? Он просто хотел быстрее избавиться от меня». Он тяжко выдохнул, в который раз думая о том, что без потомства супружество не имеет ценности — даже в их брачном договоре по умолчанию предполагается, что она детородна — и всё это было в каком-то смысле бессмысленно, не считая приданого и ума девушки. В последнем была главная её ценность, ведь искал не просто жену и мать своих детей, а также и помощницу. «Я не горю желанием заводить этих вечно плачущих и раздражающих детей, потому с радостью не беспокоил бы этим жену, вот только без детей всё сделанное мной канет в забытье. Елизавета явно тоже не горит желанием рожать, но у нас нет иного выхода». — Вы обещали, что не будете меня ограничивать! — воскликнула Тюдор, сузив глаза и оскалив зубы, как львица, готовая разорвать ему глотку. Такова была истинная натура Елизаветы, стоит признать, Кёркленда та влекла больше, нежели покорная и со всем согласная жена. — Верно, пока вы исполняете свои супружеские обязанности. И прошу не повышать на меня голос. — Уголки губ Артура изогнулись в странной и отнюдь не раздражённой улыбке, казалось, произнёс те слова по привычке. — И ещё кое-что, попрошу вас прекратить так много тратиться на украшения и платья, привезённые из Италии, а также на книги. Вы ещё заплатите сто марок за один несчастный фолиант. Я поражён вашим стремлением к чтению, но спешу сообщить, что это сильно бьёт по карману. Обычно от её длинных золотисто-рыжих кудряшек и выражения весёлого удивления на светлом лике англичанин ощущал ранее неизведанный покой. Сейчас же в нём самом зажглась искра некоего веселья, и всему виной разгневанное и покрасневшее, будто лепесток розаны, лицо супруги. Быть может, не настолько уж и чужие?.. — Мой внешний вид и поведение не создают Вам плохую репутацию! И Вы знаете, что я делаю пожертвования церкви и вымаливаю ребёнка у Бога, я делаю всё, чтобы дать вам дитя! — Последние слова были чистой ложью. — Но можно выглядеть прекрасно и без таких безумных трат, достаточно того, чтоб наряд был примером аккуратности, простоты и добропорядочности, — тихий голос Кёркленда таял в серых вечерних сумерках, долее не выказывая грубости, а лишь некую усталость. — Мой отец однажды сказал, что Бог поставил закон, молвив: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». Поэтому я вверяю вам свои дела и даю некую свободу, но не переходите черту, Елизавета. А теперь предлагаю закончить на этом разговор и вернуться к ужину. «Ханжа!»***
Мелкие капли дождя гранатовыми зёрнышками скатывались по окну, еле слышно барабаня некую заунывную песню, которой всё внимала Тюдор, вышивая в одиночестве ткань — намеревалась ею обить стены в спальне. — Ужасная погода, — пробормотал раздражённо англичанин — двадцать восемь было ему, — входя в зал. — Вновь Вашей соколиной охоте помешал дождь? — и так зная ответ, всё равно задала вопрос, стараясь придать голосу нотки заботливости. Елизавета сидела в кресле и, прикрыв тёмные глаза длинными ресницами, задумчиво взирала на супруга, отвлекаясь от одной из своих забот — мало того, что вставала очень рано, так ещё приходилось посещать мессу, идя в церковь подняв голову и опустив веки, но так, чтобы они не дрожали, и смотря прямо перед собой. Приходилось также проверять после работу слуг, давать указания управляющему по поводу обеда в десять часов утра, ужина и так далее. Каждый Божий день надо было вести счета, управлять хозяйством и слугами, при этом Артур постепенно вводил её в курс своих дел. Англичанин кивнул головой на слова девушки и присел в другое кресло, не сводя взора с её тонких, как стебли роз, сахарных пальчиков, кои тут же продолжили усердно вышивать. Вдруг он потянулся к другой ткани да нитке с иголкой, быстро и со смущёнными ланитами проговорив: — Давайте помогу вам. — И тут же продолжил, словно бы оправдываясь пред супругой, которая стала удивлённо на него взирать: — Моя мать научила меня этому. Но если вы посмеете рассказать хоть одной даме об этом, то обязательно пожалеете, Елизавета. Тюдор поспешила заверить Артура, что ни одной живой душе не проболтается, а после уголками губ нежно, как дыхание весны, улыбнулась. Она ощущала странное, а вместе с тем и приятное волнение вперемешку с лёгким, как птичье пёрышко, отвращением, глядя на супруга. Тот, нахмурив от усердия брови, целиком и полностью отдался данному занятию, вышивая, как казалось, не хуже собственной супруги. — Елизавета, знайте: я не прошу от вас беззаветного служения, ибо я не заслужил этого, прошу лишь заботиться обо мне не хуже, чем жёны соседей и родственников, — неожиданно разрезал тишину Кёркленд, не поднимая глаз и шепча эти слова, как отчаянную молитву. — С тех пор, как мы поженились, всё вами было сделано хорошо и с добрыми намерениями. Вы юны, но не лишены мудрости, и вы, помнится, обещали мне прожить остаток жизни вдовой, поскольку никто лучше вас не выполнит моей воли. Ведь мы — плоть от плоти. Да, временами этот человек был упрям, остёр на язык и довольно груб, он предпочитает делать по возможности всё один, отчего, видимо, и не умеет должным образом выражать свои чувства. Однако из невежества и ранее неизведанных ощущений рождались и такие моменты, как сегодня. Но одиночество — стезя Артура, что был лишён с рождения любви, потому и разглядывает юношу с некой жалостью, та давно цветёт в груди. — К чему Вы клоните? Отвернулся к окну, кое дышало осенью, наблюдая за равномерным танцем хрустальных капель, видя лишь искусство разложения, из которого проистекают беды и сама гибель. — Я ошибся, всё-таки дождь прекрасен, — не ответив на вопрос супруги, произнёс Артур, после чего поспешил добавить, цокнув языком: — И нет, я завещаю вам почти всё своё имущество не потому, что я беспокоюсь о вас! Я буду оскорблён, если повторно выйдете замуж! Знайте, богатая вдова — лакомый кусочек, вам быстренько найдут нового мужа, Елизавета, снова не дав права выбора. — Он усмехнулся. — Потому будет оговорено, что вы потеряете большую часть наследства, кроме положенного вам по закону, коль снова станете — по собственной или чужой воле — женой. «Жизнь купца полна трудностей и опасностей, смерть постоянно бродит где-то рядом с ними», — родилась в закромах разума мысль, что стынью мурашек орошила младое тело юницы. — Смею заверить Вас да поклясться пред Господом, что после Вашей смерти, коей отнюдь не желаю, не выйду повторно замуж. Я выберу обет целомудрия, если дадите при жизни на то своё согласие. — Что ж, я удовлетворён вашим ответом и даю на то согласие. Обет, несомненно, защитить вас, — едва заметно улыбнулся бледнолицый юноша, что так мил искромётному сердцу.***
У Елизаветы Тюдор животворящая улыбка с хитринкой, громкий смех, подобный пламени; временами бывает вспыльчива да не боится смотреть супругу прямо в его омрачённые какой-то тоской очи. Кёркленда же издавна терзает беспокойный сон, его руки хладнее мрамора, из коего творят истинное произведение искусства. Он тревожен, как лань, довольно отстранён и ему сложно довериться другим — верен лишь себе, но с недавнего времени признаётся: «Моя жена — единственный человек, которому могу вверить дела и всё имущество». Потому Артур внимает ей да всё чаще выбирает времяпровождение с супругой, нежели иные развлечения. — Вы слишком долго глядите на галантерейную лавку, — цокнув языком, произнёс англичанин. — Не думал, что ваш благородный взор что-то здесь зацепит. — Тут может быть что-то полезное для хозяйства. — Тюдор закатила глаза, услыхав последнее предложение. — И я удивлена, что Вы взяли меня с собой по делам. На улице было стыло и прохладно, ветер, колющий нежную кожу лица, путал мысли, пока над головой нависло хмурое и серое небо, увитое грозными тучами. Она только что больше узнала о купеческих делах своего мужа, который входил в гильдию торговцев сырой шерстью. Торговля ею была самым крупным и доходным делом в Англии, именно она давала крупные таможенные сборы. Благодаря этому делу семья Кёрклендов обладает капиталом не менее 1000 фунтов да живут в Лондоне. Их доходы, примерно равные десятой части состояния, ставят их наравне с богатыми рыцарями. — Я подумал, что это будет вам на пользу, Елизавета, таким образом подчеркнёте для себя что-то новое. И… вдруг это поможет нам стать ближе и понять друг друга, после чего Господь наконец дарует нам детей, надеюсь, больше четырёх. — Артур тут же поспешил объяснить свои слова: — Времена неспокойные, сегодня дитя живо, завтра уже больно, а послезавтра — мертво. Я беспокоюсь о своём роде, имуществе и собственном деле, а дети на то и нужны, чтоб продолжать дела отцов. «Иначе что, разведётся со мной по причине того, что не могу родить? Было бы чудесно, не будь реальность сурова. Я останусь со своим приданым, благодарю за то брачный договор, после чего меня непременно снова выдадут замуж. И так до тех пор, пока не стану либо старой, либо бедной». Узкие плечи Елизаветы поникли, пока прекрасным и бледным, как лунный свет, провидением скользила рядом с мужем. Он смел заметить, случайно коснувшись её пальцев, что те мягки и хладны, как английская роза, на коей запечатлена утренняя роса. Её многострадальность необъятна. — Вскоре мне придётся отправиться в Кале, надеюсь, вы покорно будете дожидаться меня дома, как и всегда, а также в моё отсутствие получите деньги, что причитаются мне, — прикрыв на миг веки и убрав руку, оповестил вдруг о своём скором отъезде. — Как скажите. Полумгла уснула, спрятавшись затем в тонкогубом рте Артура, что в улыбке расплылся в одно мгновение. Ему только хотелось слушать этот сладкоголосый щебет, он подобен росткам, пробивающих сквозь терни души Кёркленда.***
«Моей милостивой супруге, Елизавете Тюдор, доставить в собственные руки. Моя верная супруга, горю желанием узнать о вашем благоденствии, и смею молить Господа, чтоб Он даровал вам многие лета и долгую здоровую жизнь. Спешу сообщить, что нахожусь в добром здравии, надеюсь, что вы испытываете то же самое и сердце ваше исполнено счастьем. Я молюсь и буду молиться об этом каждый день, пока живу да нахожусь в милости у Господа; я часто вспоминаю о вас, Бог тому свидетель. Я не буду вдаваться в подробности своих дел — по возвращению домой расскажу вам всё во всех подробностях, если того пожелают ваше сердце и пытливый ум, лишь спешу заверить, что дела идут хорошо. Надеюсь, вы, как благочестивая женщина и жена, вспоминаете и думаете — хотя бы временами — обо мне, а ваше сердце наполнено тревогой. Хочу напомнить о ваших больших тратах и о том, что должно опасаться их. Вы, несомненно, обрадуете меня, если не истратите деньги на покупки, совершённых по различным причинам. Наш благословенный Господь Иисус Христос хранит вашу честь и добродетель, чтобы вы и дальше пребывали в милости у Бога, так храните и мою репутацию. Думаю, не будет лишним который раз напомнить вам: не глядите по сторонам ни на мужчин, ни на женщин слева или справа от вас, не останавливайтесь на дороге, чтобы поболтать с кем-нибудь, пользующимся дурной славой. Надеюсь, вы помолитесь за меня, когда я буду возвращаться домой, а я буду молиться за вас. На этом я вынужден закончит письмо, да хранит вас Святая Троица. Написанное вашим супругом, Артуром Кёрклендом.» Елизавета не смела сдержать цветущую улыбку на светлом лике, пока читала письмо с таким вниманием, с каким прежде ни одно не зачитывала. — Он странный, но всё чаще демонстрирует свою мягкую сторону, подобными словами проявляя заботу. И впрямь странный этот сэр Кёркленд, — хмыкнула Тюдор, беря в руки гусиное перо и собираясь написать ответное письмо.