Злые глаза напротив

Принять решение. Как легко, когда оно касается только тебя. Но до боли сложно, если от этого зависит судьба тысяч людей. Сидя возле окна в своих покоях, отправив взгляд странствовать по ночным огням и крышам столицы, она вспомнила слова Такао. Тогда, казалось, всё только начинается, но на самом деле, её судьба уже слишком глубоко увязла в водовороте других людских судеб. Только из него не вынырнешь, не вернешься к обыденности завершив миссию. Её жизнь и есть водоворот. «Не исключай возможность, что всё время, пока впоследствии будет длиться борьба за власть, ты будешь терзаться мыслями — не виновата ли в новых смертях?» Он предлагал сбежать, согласиться для вида, закончить начатое, а потом пропасть. «Да, это не очень благородно, зато выгодно» — промелькнул голос колдуна в её голове. Мэй поджала губы. Сколько раз она терзала себя за сделанный выбор? Она была гейшей. Совсем недолго, но с другой стороны — всю жизнь. Пряталась за белой маской с красными губами лишь раз. Но прятать лицо за масками с тех пор стало ее привычкой: гейша, кицунэ, куноити, «дочь самурая», кровь самого императора. Кем она являлась на самом деле? Кицунэ? Это она знала точно. Возвращения в родное тело показывали ей, кто она есть на самом деле, хоть и надобности обращаться лисой становилось все меньше. Придворная жизнь. Она танцевала, улыбалась и продолжала вести беседы. Но она не была гейшей. Теперь нет. А танец она дарила себе, никаких восхищенных взглядов, как раньше. Радовать танцем ей больше никого не хотелось. Других — нет. Лишь себя, чтобы не забывать того содержания, что она находила в каждом движении. А может быть Мэй танцевала, как раньше, просто для того, чтобы не потерять форму. Или часть себя? Куноити? Тренировки для того, чтобы выжить не перестали иметь смысл, хотя кругом много защиты. Конечно, ей бы могли помочь навыки, которые она уже успела забыть, оставила где-то в прошлом. Но на практику нужно слишком много времени, которого совершенно не хватает. К тому же, покушения на дочь Кина Хаттори закончились, мятежи и драки на улицах тоже. Порой она задумывалась о том, что было бы неплохо, если бы это случилось еще раз. Однажды. Когда-нибудь. В деревне синоби она часто практиковалась в искусстве медитации, искала ответы на вопросы о жизни, предназначении, пути. И смерти. О смерти она теперь рассуждает довольно часто. Это же и есть путь куноити? Она мать? Определенно, да. Ее дети, пожалуй, единственная радость в жизни, причина ее жизни. Четырехлетняя бойкая, очаровательная девочка и новорожденный сын. Наследник. Без них было бы пусто. Бессмысленно и одиноко, во всем этом необъятном мире, сузившимся до стен огромного замка. Вокруг него кипит жизнь, а внутри, кажется, она совсем замерла. В главной части дворца так мало людей, в сравнении с тем, что происходит в городе, что так близко. Сёгун хороший отец. Он так рад сыну. Рад дочери, которая, быть может, не слишком вписывается в нормы поведения высокородной семьи и от того воспитывается в еще большей строгости, чем обычно. И рад Мэй. Она всегда встречает его улыбкой. Но вечно непокорным взглядом. Савада так и не сумел завоевать ее. Чувствует ее отрешенность на протяжении долгих лет, после битвы, когда все изменилось. Чувствует, но относит это к переживаниям и тяжести судьбы Мэй, что легла на столь хрупкие плечи, которые он обнимает каждую ночь. Но он счастлив. Тогда и сейчас. Ведь она продолжает встречать его улыбкой, благодарит и смеется, пряча лицо за веером или рукавом, как подобает. Делит с ним постель. Перед тем, как Мэй согласилась связать нити их судеб, ей показалось, буквально на миг, что их пути переплетены также, как два символа, которые она увидела на своей ладони: Лисицы и Ириса. После этого Мэй пронзило чувство долга и обязанности. Не из-за Савады, нет… Но из-за того, что она не могла оставить людей и Империю. Мужчинам. Гейша, которой суждено было править? Это шутка! Ошибка? Но нет. Это было наследие, её будущее. Не зря ее жизнь сохранила мать, не зря погибли все жители Аогавары. Она не могла подвести их и всех людей, которые страдали от гнета Кина Хаттори, заколдованного Рэйки, с того момента, как наложница с ребенком покинула дворец. Она не решилась оставить власть людям, которые никогда не знали, какого это — жить так, как живут обычные люди. И не хотела кровопролитной борьбы за престол. Быть может, гейша, которой суждено было править, сможет что-то изменить? Да, чувство долга. Она не простила бы себе, что предала тысячи людей вокруг. Но она все равно не может простить. Только за преступление, которое она совершила против себя самой. Сколько раз она мысленно возвращалась в деревню Синоби? Бегала вокруг нее, занималась. Сколько раз навестила дедушку Чонгана и главу клана. Творила магию на обрыве, отправляя в воздух иллюзии и огонь. Угощала яблоками Кирин, переданную бывшей гейше после смерти Масамунэ. Мэй до сих пор наизусть помнила тропинку, ведущую к окраине деревни. Деревянный помост маленького дома. Такого пустого внутри, но самого родного. Сколько раз она вспоминала мужчину, сидящего возле крыльца в позе лотоса? Тренирующего бросок иглы. Или просто стоящего возле входа, словно в ожидании ее. «Ждешь ли ты меня, Кадзу?» Украдкой, когда она точно знала, что никто не сумеет побеспокоить её, она позволяла себе быть слабой. Сколько времени прошло? Кажется, что уже не так больно, но… Очередная слеза скатилась по щеке и сорвалась безымянной фигурой с обрыва. Она посмотрела на кимоно, где образовался мокрый след. Рядом возник еще один. Их последняя встреча. Окунаясь в объятия воспоминаний она дает волю слезам и эмоциям. Обхватывает себя руками, так легче. Мэй помнит свои чувства, когда увидела его в окне своих покоев. Сегун уехал тогда из города на несколько недель. Они решили, что в этой поездке супруга ему без надобности. Справится сам. Волнения вокруг столицы уже прекращались. Мэй была этому рада, впервые она осталась в их покоях одна, наедине с собой. Кадзу появился в ночь перед возвращением Сегуна. Мужчина выглядел иначе. Но злые глаза, что заставили ее сердце пропустить удар, когда она поймала их на себе, не дали возможности усомниться: это был он. «Испуг и удивление сдавили грудь. Мэй пошатнулась, мужчина оказался обеими ногами в комнате. Ее нагадзюбан медленно соскользнул с одного плеча вниз. Они столько не виделись. Кицунэ гадала, будет ли встреча. А все это время мужчина предугадывал момент. Это случилось. — Кадзу, прости… — Мэй запнулась. Ее голос был ровным, хотя ком, застрявший в её горле говорил о том, что она вот-вот заплачет, — Кадзу, я… Мужчина не дал закончить, он порывисто сделал шаг вперед, на что Мэй незамедлительно среагировала. Она кинулась ему навстречу, обхватив руками его шею и прижавшись щекой к плечу. Он укрыл ее в своих объятиях. Сам же спрятал свое лицо в ее волосах. — Знаю. — Шепотом, зажмурившись сказал он, — Знаю, ты не могла. В порядке все. Она подняла голову. Коснулась ладонью скулы, провела пальцами по щеке. Мужчина слегка кололся, было непривычно. Их взгляды встретились. Неужели он снова рядом? Так странно было вновь слышать его сбитое дыхание, чувствовать взгляд. Она опустила взгляд, затем снова нашла его лицо, скулы, губы. Мэй хотела сказать так много слов, но понимала, что не нужно. Лишнее. Кадзу все знает. Он здесь. «Он мой» Они смотрели друг в друга, словно в первый раз. Изучая, впитывая в сознание каждую клеточку тела. Времени оставалось так мало. Кадзу стер слезу с одной щеки девушки. С другой стороны, второй рукой повторил то же, оставив ладони на ее щеках. Большим пальцем осторожно коснулся нижней губы. Прикосновение словно отозвалось в его теле болью — так сильно он изменился в лице. Как часто он думал об этом моменте? — Ты все так же прекрасна, — тихо произнес мужчина. Кицунэ не выдержала, подалась вперед и смело прикоснулась своими губами его тонких губ. Слезы усиленно заструились по щекам. Руки мужчины опустились на ее плечи, скользнули вдоль спины. Он прижал кицунэ к себе крепче. Она всхлипнула, не в силах оторваться от мужчины, поцелуй стал более глубокий. Кадзу подхватил ее на руки, негнущимися ногами шагнул в сторону постели. Бережно опустил на нее Мэй. Она помнила все, помнила как его раздевать. Непослушные руки делали, то, что от них требовалось. Сюрикен на поясе преломил свет от луны, проявился отблеском молнии в темном небе и тут же исчез у подножия кровати. Кадзу нависал над ней. Мэй обнажила его плечо и коснулась его губами. Мужчина опирался рукой возле ее головы. Он не спешил, свободной рукой водил по телу кончиками пальцев сквозь ткань, повторяющей изгибы тела, заставляя волну мурашек подниматься с каждым разом все сильнее. Она наблюдала за ним, за его действиями. Ее дыхание так и не смогло прийти в норму, волны возбуждения нарастали от едва уловимых прикосновений. Рука скользнула под нагадзюбан с правой стороны, оголяя плечо, грудь и бедро. Лунный свет падал на обнаженное тело, бросал тени, играл, подсвечивал. Синоби любовался ею. Мэй коснулась его играющей кисти, поднялась до ключицы и дотронувшись щеки вернула блуждающий взгляд Кадзу к ее глазам. Он увидел согласие. Просьбу близости. Нет, требование. Вторая часть нагадзюбана слетела ненужной тряпкой с ее плеча. Остатки его одежды оказались на полу. Мужчина опустился к ней, губами и руками распыляя жар страсти. Громкие стоны хотели сорваться с ее губ, но она могла лишь только жалостно скулить, хрипеть. Ловить ртом воздух. Кицунэ снова почувствовала горький запах осенней листвы, вес его тела на себе. Горячее, тяжелое дыхание над ее ушами заставляло мир перед глазами кружиться. Синоби целует ее в шею. Она закатывает глаза и захлебывается стоном, чуть не сорвавшимся с ее губ, когда ощущает Кадзу в себе. Быстро открывает глаза, чтобы найти его взгляд. Поцелуй. Она обхватывает ногами его бедра. Новый толчок. Ее руки оказываются над головой и их пальцы переплетаются, крепко вжавшись в мягкую поверхность матраса. Еще движение, она подается ему навстречу. Стон вырывается из груди. Он постепенно учащается. Смотрит ей в глаза. Видит, как они закрываются от удовольствия, но возвращаются и продолжают отвечать на его взгляд. Они снова вместе. С каждым движением. Вздохом. Прикосновением. Кадзу и Мэй провели в постели остаток ночи. Переводя дыхание и набираясь сил, они вновь предавались огню. Не проронив ни слова отдыхали. В тишине были только глаза. Пристальный взгляд, который не отпускал ни ее, ни ее малейшего движения. Она отвечала ему, касалась, гладила его тело, теряла себя в его взгляде пока не стало восходить солнце. Медлить больше нельзя. Мужчине пора было уходить. В ее голове было столько вопросов. Но стоя у окна, придерживая нагадзюбан рукой, она задала только один. -Мы увидимся еще? -Да. Скоро заказ. После. — она облегченно кивнула. Кадзу смог проникнуть сюда в этот раз, узнал, когда сёгуна не будет во дворце, смог увильнуть мимо охраны. В её голове промелькнула надежда: «Быть может, когда в империи все почти наладилось, она сможет уйти? Исчезнуть? Незаметно для всех» Стоит только попросить. В следующий раз. Она захотела на это решиться. Вместе с ним. Кадзу прижал ее к себе. Требовательно поцеловал на прощание и исчез в открытом окне» Почему он так и не вернулся? Почему он решил оставить все в прошлом? И решил ли? «Главное, чтобы жив был» — снова промелькнуло в голове у кицунэ. Она отогнала от себя тяжелые мысли. Сколько раз Мэй порывалась написать письмо в деревню. Но как она могла это сделать? Оставить послание в городе? У нее не было никакой информации. Попытаться узнавать о клане Наито? Она не могла себе этого позволить, не хотела рисковать их безопасностью. Отправиться в путь и добраться до деревни? Да, возможно. Но как это будет? С ребенком? А теперь и двумя детьми на руках. А если с сопровождением, то как объяснить это сегуну? Да и приватности у нее теперь было мало. А кицунэ хотела сохранить ее хотя бы клану. Не могла иначе. Мэй посмотрела на луну, которая как и в ту ночь, залила своим светом покои. Как долго она ждет этой встречи снова. Решив, что достаточно слез, она коснулась влажных следов ладонью. Подступили еще, но нельзя, иначе ее внешний вид утром будет неподобающим. Она шумно выдохнула и поднялась. Вышла из комнаты и направилась в детскую. Служанку Мэй попросила оставить ее ненадолго одной. Кицунэ склонилась над красиво украшенной корзинкой. В ней крепко спал еще хмурый малыш. Она улыбнулась, поправив маленькое одеяло около его головы и отстранилась. Прошла в соседнюю комнату, тихо закрыв за собой дверь. Девочка лежала на середине кровати. Мэй приблизилась к изголовью, взглядом пробежалась по мирному, расслабленному лицу дочери, улыбнулась своим мыслям. Еще немного и малышка проснется, снова будет веселить приближенных к ней своей непосредственностью. Скоро снова сядет учиться, хотя ей очень хочется играть. Быть может, доведет кого-то из прислуги, если вновь будет отказываться есть. Еще немного и ее глаза откроются и посмотрят на Мэй. В девочке так много от нее самой. Ее губы, скулы, тонкий и острый нос. Форма лица. Когда она вырастет, они с матерью будут похожи как две капли воды. Это все знают, все говорят. Но только не глазами. Мэй ложится рядом, подложив руку под голову. Она закрывает глаза в ожидании пробуждения дочери. Кицунэ хочет снова услышать это звонкое, радостное: «Мама, что ты тут делаешь? Ты снова спала со мной?», открыть глаза и увидеть прикованные к ней злые глаза напротив. На самом деле они не злые. Они детские, добрые, чистые. Но взгляд девочки обладает той неуловимой пристальностью. С пониманием и знанием. Знанием о Мэй. Таким глубоким, что, порой кажется, даже сама кицунэ не знает себя настолько. А он знал. И малышка знает. Кицунэ осторожно касается руки своей дочери и медленно проваливается в сон.