• • •
Москва такая другая. Непривычная, многолюдная, холодная и будто обиженная. Хес знал, что вернётся и будет тосковать, потому что не тосковать не получится. Потому что они здесь, пока он там, потому что даже от путешествия в США мечта не перестала быть мечтой. Ему явно чего-то не хватало. То ли сил, то ли амбиций, то ли здравого смысла. Сколько бы Губанов не пытался, он словно только отдалялся от желаемой идеи, становясь чужим не только для старых друзей, но и для самого себя. Столица встретила его колючим порывом ветра, криками чаек и дождём. Ничего необычного. Алексей хотел бы найти в этом особенный смысл, но не верил ни в сказки, ни во власть кого-то высшего над тем миром, где он был сейчас. С другой стороны, кто ж его знает. Возможно, погода бушует не просто так. Путь до машины Татьяны оказался чересчур долгим и холодным. Хесус не засекал, но прикинул, что потратил не менее двенадцати минут. Обычно, благодаря случайностям, удавалось дойти быстрее, даже если учитывать все необходимые процедуры. Руки дрожали. Кончики пальцев постепенно холодели, двигать ими казалось какой-то маленькой пыткой. Костяшки сильно покраснели, поэтому ладони выглядели ещё более болезненно и странно. Он невзначай начал пытаться снять с одного из пальцев кожу, которая в виде заусенца давно хотела оторваться, но так и не успел закончить дело. Внезапно появившиеся Таня и Вова сбили все планы. Девушка первая ступила вперёд. Её осторожные и неуверенные шаги почему-то рассмешили Хеса, и стример сам, торопливо подбежав к друзьям, притянул Татьяну к себе и обнял что есть силы. Они не виделись так долго... Разве может быть место для неловкости? — Старый... Приехал, — она рассмеялась от собственной нелепой интонации и крепче прижала Губанова к себе, нервно шмыгая. — Наконец-то! Старый приехал! Вова, стоявший поодаль, внимательно разглядывал эту картину, будто боясь подойти ближе. Хесус был сейчас музейным экспонатом для него: красивым, всё так же, как и ранее недоступным, безупречным в чуждости и одновременной близости к Владимиру. Хес – грёбаный предатель, но почему-то сейчас им хотелось только любоваться. Алексей звонко смеялся, гладил Татьяну по плечам, будто и не замечая Вову, и не было в мире большего счастья, чем чувствовать себя немым свидетелем чужой радости, особенно радости настолько родного существа. Честно, Братишкин даже подумал, что не было в его жизни момента большей вседозволенности, чем сейчас, потому что только сейчас он видел, насколько счастливым умеет быть Губанов. — Вова? Оказывается, его уже давно зовут. — Я соскучился, — тяжело прошептал он, почти ощутимо «продавливая» воздух словами, а потом приобнял друга за плечи. Хесус дёрнулся: словно током ударило. — Приехал всё-таки. — Да, — он продолжил, но Вова не знал, что было дальше. Он не помнил ни слова. Просто в упор смотрел на Хесуса, на ебучего живого Хесуса, потому что не мог наглядеться. Потому что знал: потеряет. Здесь уже вопрос времени, когда. Потому что хотел уцепиться за этот образ, хотел как следует насладиться, чтобы больше не забывать и не скучать. Потому что не скучать невозможно.• • •
— Что ты делаешь? Братишкин вновь выбрался из раздумий и увидел, что гладит кончик ладони Хеса. Оказывается, они давно сидели в машине, и Татьяна, сидящая за рулём, совсем не обращала на эти странные жесты внимание. Но почему, почему Вова трогал его? Зачем, блять? — Я не знаю, — стример резко отдёрнул руку и отвернулся к окну. Каков же пиздец. — Сорри. Неловкость грызла Вовину голову, а голову Алексея дурманило тепло. От одного прикосновения до того момента холодная кожа стала горячее, а кончики пальцев немного задергались от переживаний. Он тёр их между собой, думал, тоже иногда поглядывая в окно, отвечал Тане, но не мог забыть эти нежные, спокойные прикосновения. Они делали всё так, словно нет ничего странного в чужой ласке, словно Губанов не говорил, что от каждого мужского прикосновения ему мерзко, словно Вова не был неловким придурком. Словно возможно было выдержать эту пытку тишиной и не сорваться, не кинуться, не обнять этого дурака, на которого хочется и орать от переизбытка эмоций, и трогать, и просить согреть так ещё раз. Вова ведь не умеет говорить «нет». Глаза Губанова забавно блистали на фоне огней города. Рыжие, красные, фиолетовые блики постепенно заполняли светло-голубую радужку, и это чем-то напоминало салют, который люди привыкли видеть на праздники. Вова ненароком подметил это для себя и всеми силами старался не залипать, чтобы опять не начать трогать холодные руки друга напротив. Потому что Хесус бы не одобрил, а Вова не смог бы выдержать. Разве есть способ стерпеть такое сильное влечение, подкреплённое столь прекрасным зрелищем? Вова не знал, что он делает, и почему его так ебашит. Он залипал, думал, хотел потрогать, чтобы убедиться в реальности происходящего, хотел говорить, но от ощущения немых губ не мог даже открыть рот или посмеяться. Мозг напрочь отказывался воспринимать информацию. — Вов, хочешь, наберу потом, пока буду идти? Есть что рассказать. Мне все равно скучно, — Губанов улыбнулся и хихикнул. — Я с Мазом и Антошей собираюсь пройтись, но ещё не уверен. — Хочу. И в очередном вечере для Семенюка появился смысл.• • •
Холод одной из тихих московских улиц приятно ласкает чуть оголённую под шарфом шею, пока вдоль дороги разносится дебиловатый, но такой искренний и родной смех, перекрывая такой же в динамике смартфона. — Да-а... Я, блять, помню эту хуйню. Пиздец, будто месяц прошёл, а не ёбаных... Сколько? Два года? — Время быстро летит, когда меняешь обстановку. Пока я съебал на другой континент, ты в кои-то веки начал выбираться с ребятами на улицу. Считаю, в плане обновления своей жизни мы наравне. — Бля, Хес, пройдёт хоть десять лет, твои подъёбы при любом удобном случае не сдохнут никогда. — Ну йа-а-а. Оба ненадолго затихли, будто ментально сговорившись сделать перерыв на минуту тишины. Свежий ночной воздух обволакивал, заставляя изредка вдыхать его полной грудью, дабы мозг получил свой глоток бодрящего кислорода. Впереди Хесуса ждало долгожданное воссоединение с теми, кто составлял ему компанию в Москве чуть ли не каждую ночь, с теми, кого он не видел эти долгие месяцы, хоть по ощущениям так и не скажешь. Он много раз прокручивал в голове варианты, как будет выглядеть эта встреча, но точно знал, что эмоции заполнят всех на неделю вперёд. Поток его мыслей оборвал автомобильный выхлоп, с сопровождавшим его гулом пары машин вдалеке, что проносились мимолётно, одаривая улицу редким эхом от выхлопных рёвов в одинокой тишине. Этот звук невольно вернул Лёшу во времена их общего ирла, напомнил совместные покатушки на Мерене, которых Хес боялся до усрачки, но в душе любил. То, как Вова довозил его до высоток после каких-то тус, а порой даже заходил в гости и оставался, уезжая под утро. Вспомнил даже те свои очень частые, тупые шутки из 2019, когда Вова обзавёлся своим первым Вольксом, иронично назвав того Кокосом, и намеревался прокатить на нём этого Несмешного, пока сам Хес отыгрывал роль некой барышни, падкой на тачки-срачки. Прошло столько лет, что, задумываясь об этом, Хес реально чувствовал себя дедом. Вся эта их игра длится так долго, и кажется, что ей нет конца. Ни под гнётом ссор, ни расстояния, ни времени. Как бы это ни звучало, эти двое уже не представляют свою жизнь друг без друга, как не представляет и их аудитория. Удивительно, но, наверное, только у этой парочки за время расставания дружеские отношения не только наладились, а даже укрепились, не пойдя на ещё больший спад. Тяга к друг другу заставляла обдумывать свои действия и поступки, благодаря чему двое «рогатых» в очередной раз пошли друг другу навстречу, лишь бы не разорвать такую важную для обоих связь, что с каждым разом сплочала их ещё сильнее. — Не хочешь прокатиться со мной по городу во вторник? Ты же не стримишь. Пропитанную мыслями тишь разорвал чуть тихий, даже сонный, Вовин голос. — А, да. Думаю, можно. — Не думая.— Погоди, ты хочешь ирл? — Да всё равно. А ты хочешь? — Ну давай. — Мы можем постримить, а потом засесть где-нибудь, ну либо ещё покататься без стрима. — Удивительно. Тебя там точно не подменили со времён нашего второго конфликта, как я уехал? — Да бля, ну чё ты начинаешь. Ясен хуй, что мне не всё равно, и важно твоё мнение. Я скучал... Правда. Хес невольно потупился. Такой спектр чувств, и он не знает как их показать, да и стоит ли вообще? Хочется просто замолчать и передать всё на невербальном уровне, как это делают андроиды из «Детроита» путём прикосновения. — Ты правда так хотел меня увидеть? Вова был рад, что сейчас он без вебки и наблюдает перед собой чуть выходящее за камеру лицо Хесуса. Не шибко он любил откровенные разговоры на такой лад в трезвом состоянии. Одно дело, будучи в стельку, обжиматься в туалете и задушевно говорить слова самой крепкой мужицкой любви, а другое – то, что сейчас. Но сонное состояние мазало, вследствие чего в башке не было таких сильных ограничителей, как на той же долгожданной встрече в аэропорту. — Не поверишь. Да, пиздец как хотел, и все мои слова не пиздёж. — Прозвучало в непривычно спокойно-искренней интонации. Лёша лишь умиротворённо улыбнулся, но внутри буквально засиял. Вебка битрейтила, и Вова настойчиво пытался уловить все эмоции на пикселях, разбросанных по очертаниям чужого, но такого любимого лица, на которое он не мог не смотреть при разговорах, как и при каждом удобном случае. — Мы обязательно всё наверстаем. Вова расплылся в улыбке, лёжа на диване в неоновых лучах гостиной и невольно прижимая телефон ближе к себе, будто для объятий. Пусть Хесус и не видит этого, но он обязательно ощутит их в долгожданный вторник, а именно – их совместный стрим впервые за два года. Володя уже как на иголках. Не успевает ничего выдать из-за мыслей и не замечает, как Хес начинает ускорять ход. — Ебучий дождь, сука, ну какого хуя именно сейчас. Звук капель разрастался, как и звук чужих шагов. Шаги Хеса, шаги спереди, сзади? Не ясно что правда. Нарастающий шум соединяет в себе все звуки округи разом, а разгоняющийся ветер только больше сбивает с толку. Всё, что волновало парня в данный момент, – это добежать до укрытия и вызвать такси, пока безвозвратно не пострадала любимая башня. Всё-таки решение прогуляться до места именно сегодня было неудачным. Камера ходила ходуном, пока несчастный тянул шаг в полубеге. — Ну всё, Лёх, пиздец. Илюша с Тохой точно с тобой в таком виде разговаривать не захотят. — Ха-ха... — Замедлившись, неуверенно проронил тот, покосившись куда-то в бок. Одно неумелое движение, секунда, вдох... его плечи с силой сжимают крепкие мужские руки, не давая времени даже воспринять происходящее, пока сзади в тот же момент раздаётся прокуренный, низкий голос. — Ну здарова, голубок. Допизделся. — Ало, Хес?! — Слышится где-то отдалённо из динамика под монотонную, отчеканенную, будто сталь, фразу. Но всё в момент обрывается глухим ударом, а телефон из ослабевших рук валится на траву близ тротуара, как на зло, экраном вниз. Пять секунд на то, чтобы мир Вовы перевернулся вместе с последними мгновениями беззаботной жизни Хесуса. Пять секунд бездействия и полной потерянности. Пять блядских секунд беспомощности и, словно по инерции, всё ещё нахождения Братишкина в моменте их счастливого разговора. Пять секунд, чтобы сердце сжалось в кулак, чтобы стало по-настоящему страшно. Но меньше секунды, чтобы он, прогибаясь от ощущения вялого тела, подорвался с места.