***
Себастиан не избегал его. Не сворачивал за дерево, лишь увидев его. Не терялся меж кустов, пока Алан шел к его дому. Не сменил место вида спокойного океана, чтобы Алан его не нашел. Алан сам увидел в этом закономерность, и сам решил прочесать всю округу в эту дождливую пору после того, как Себастиана в доме не обнаружил. Себастиан не пришел на завтрак утром, пропустив его в постели, не пришел на обед, и тяжело было назвать этот клубок напряжения семьей, чтобы присутствовать на семейном ужине. Сегодня ветер прогнал Себастиана с пирса, и он решил стоять за домом, чтобы не сдувать сигарету ветром. Капли приятно барабанили по фасаду, зонту, другие падали в воду, а в дали было темно, но спокойно. Океан молчал, и Себастиан молчал, тихо закуривая сигарету. Только Алан пыхтел, когда увидел Себастиана за домом Эллиота. — Ты ужасен, — тяжело дышит, хотя все время двигается легким бегом или быстрым шагом. — Я тебе мешаю? — Тебя мама везде ищет, нельзя же так исчезать, — глотает воздух, не может отдышаться. — Я гулял, а не исчезал, как взрослый человек, — слишком много дыма втягивает в легкие, глухой кашель. — Тогда почему столько кипиша вокруг тебя? Почему не предупредил ее? Так сложно подумать о других?! Я.. Я думал, с утеса уже сиганул, хотел спускаться искать тебя! — его трясет, сжимает зубы. — "С утеса сиганул"?.. Не нужно так истерить. Я не в первый раз ухожу и не в последний. Я не твой ребенок, Фермер! — Себастиан кусает губу, сказанное вышло резко и неприятно. Он не хочет никому мешать и не хочет чужого беспокойство. Зонт опускается ниже. Ему исчезнуть бы, провалиться прямо сейчас к кракену. Зажигается вторая сигарета. Себастиан отворачивает лицо, океан готовится к буре, — С чего ты взял, что я суицидник? — язвит, гром вторит ему. Грудь неприятно стягивает. Как же бесит, почему его не оставят в покое. — Дай сигарету, — Себастиан тянется к пачке в кармане, но Алан уже выхватывает горящую, — Блятство, — он падает на мокрый песок, — Просто пиздец какой–то, — глубоко вдыхает дым, — Я никогда не думал, что кто–то из моих друзей может быть суицидником, Себ, ни–ког–да. Я всегда верил, что меня достаточно, что я рядом, а потом я нашел его пьяным вусмерть у края обрыва... — шум природы разбавляет мрачное молчание, — Я никогда не верил, что ты это сделаешь, но всякое бывает, — лица было не видно, по волосам стекал дождь, вместе с тем дрожащий голос не мог ничего скрыть, — Я правда устал, Себ, я не знаю, что я делаю не так, а ты не хочешь говорить. Я не понимаю. — Оставьте меня в покое... — шепчет Себастиан, ему не до успокаиваний других, ему бы с собой разобраться, — Ал, — Себастиан садится рядом с ним. Перехватывает сигарету. Вся одежда Алана мокрая насквозь. Бегал без зонта, слишком много кипиша, — Ты прям как Сэм, он тоже раз–два так бегал и... — сильная затяжка, кашель. — Приветствую, молодые люди. Я не воспрещаю вам курить, но, пожалуйста, не около моего дома, — в плаще выходит Эллиот, хмуро взирая на парней. — Эли, привет, извини, у тебя тут так тепло за домом, — исчезнуть, Себастиан делает вид, что он стена. — Алан, ты же весь прозяб, — исчезнуть, исчезнуть, Себастиан тушит сигарету, стыд пробрался под кожу, — заходи в дом и, Себастиан, приглашаю вас тоже. — Спасибо, не нужно, — Себастиан отворачивается и двигается слишком быстро. Гром растворяет слова Алана. Молния над океаном. Уходи. Алан врезается в плечо. Уходи. Перехватывает зонт. Итак не хотел видеть. Шепот. — Себ, я чувствую, что у меня уже трусы мокрые, пошли галопом. — Остался бы у Эллиота. — Ага, для этого я тебя несколько часов искал, быстрее–быстрее.***
Спустя бурьяны и ковели здесь растет прекрасная кукуруза с тыквой и бататом. Столько усилий от человека, которому претит фермерство, который все детство приезжал и полол огород. И по рассказам только тут, у дедушки с бабушкой он мог быть ребенком. Сейчас он сжимает зубы и дрожит, дождь усилился, холод гостеприимно был принят под одеждой. Себастиан перешел на бег, лишь бы успеть не окоченеть Алану окончательно. Дома Алан скидывает всю одежду и переодевается, не оставляя Себастиана тоже в мокром. — У меня сейчас не так много вещей, — извиняющийся тон. Сложив перед Себастианом домашние штаны и парадную рубашку, Алан выходит из комнаты, чтобы дать возможность переодеться. Рубашка, что просто идеально до загляденья смотрелась на Алане во время праздника танцев, висит тряпкой на Себастиане. Он одного роста с ним, но плечи Алана шире, обхват груди больше. Отвратителен вид в зеркале, Себастиан отворачивается. На кухне Алан что–то кашеварит, пряный запах тыквы окутывает комнату. На Алане был свитер и выгулочные штаны. Да, так он их называл. Выгулочные. Шутил, что ходит в них на свидания. Плед свисает с плеч Алана. Замерз. Себастиану неловко в парадной рубашке, но ужимки Алан воспринимает по–своему. — Вот, поморозился же ты, — Он накидывает свой плед на Себастиана, едва сдерживая насмешку на покрасневшем лице. Пахнет от пледа кухней с пряной тыквой. — Ты что–то готовишь? — невольно раздраженно произнес Себастиан. — Нет, только разогреваю. На что бурчишь? — Ни на что, — дурацкая рубашка, дурацкие смешинки на губах Алана, но в глазах одна неловкость. — Расскажи или я тебя выгоню на улицу. — В дождь? — скептично выдает Себастиан. — Без тыквенного супа. — Без тыквенного супа?! — Себастиан поднимает брови, его любимое блюдо будет на столе. Такое же, как тогда, когда были прошлой семьей с мамой, еще когда ноги свисали со стула и мир был большим и неизвестным. С возрастом он стал еще непонятней. — Себа, — протягивает Алан, вырывая его из воспоминаний, — ты знаешь, еще минуту и я тебя не просто выставлю, я тебя унесу за дверь, — чертики плещутся в его глазах. — Твоя рубашка дурацкая, — Алан на самом деле особо не умел скрывать эмоции, и сейчас он пытается улыбаться, пытается, пока отводит глаза. Стыд. Общий стыд овладевает ими, — ...она идеально на тебе сидит, но мне она большевата, — так лучше, неловкость от комплимента и привкус недавнего стыда от неосторожных слов, это проблема Себастиана в неудовлетворенности собой, не впутывать Ала. — Ты красивый в моей рубашке, — если бы Себастьян пил кофе, поперхнулся бы и захлебнулся, спасибо за то, что сделал это еще более неловким, — За стол! — Алан даже не замечает, продолжая светиться энергией.***
Тепло разгоняется по венам. Суп вышел очень похожим на вкус прошлого: большой стол, остатки тыквы с Хэллоуина, материнская рука гладит волосы, детский смех. Не хватает Сэма и Абигейл, чтобы сидеть одной семьей. Боже, Себастиан, это просто суп, прекрати. Ал украдкой поглядывал на Себастиана во время всей трапезы. — Что? У меня что–то на лице? — Ты так красиво улыбаешься. — Алан. — Я не шучу! Тебе понравилось, да? Себастиан вздыхает и кивает с легкой улыбкой. Щеки слегка горячит. — Я рад, — Алан снова лучится, отчего хочется щурить глаза, чтобы не поддаться. Алан тоже красиво улыбается, так что хочется спрятать под мокрой челкой лицо, — Жарковато стало, а, Себ? — Почему у тебя под свитером кофта? — У меня там еще и футболка. Алан стягивает лишнюю ткань и остается в черной футболке. Это подарок Абигэйл, какой–то защитный экзорцистский знак красовался на нем. Алан даже трогать никому не разрешал эту футболку, шутил, что проклянет и тепло оглядывал узоры. Себастиан продолжает есть, взгляд невольно переходит на кофту. Шнурками напоминает одеяние целителя, коим Алан играл в ролевой игре. Ему подходит роль спасателя всей партии. Смог бы Себастиан стать таким же лучом света для кого-нибудь? — Хочешь переодеть рубашку? — Нет, — Себастиан переводит взгляд, резко кутается в плед, спина уже вспрела, дурацкая рубашка и дурацкая кофта, что ни возьми, все не по размеру, а кофта еще и поди воняет Аланом. А не провоняет ли рубашка самим Себастианом, сможет ли он ее постирать. Вновь и вновь Себастиан попадает в смущающие положения. — Ал, ты нашел его?! — Мару влетает в дом с холодом и дождем. Эргономичный широкий зонт, непромокаемый комбинезон. Ее взгляд встречается с черными глазами, и на ее лице мелькает облегчение. — Дурак, ты им не позвонил?! — Себастиан вскакивает и идет к телефону, адреналин наполнил мозг, — Все хорошо, можешь валить домой. — Себастиан! Мы все переживали за тебя, всем городом ищем. Красными пятнами идет лицо, как бы исчезнуть, как бы не видеть этого всего. — Мама и папа себе места не находили. — Оставьте меня в покое! Я в порядке, мне не нужна ваша помощь! — Мару, заходи, погрейся. Будешь суп? — Алло, мам, все хорошо, я у Алана, извини, что напугал. — Как сейчас идет работа над новым прототипом? — ухо Себастиан невольно улавливает их речь. — Чудесно! Осталось добавить... — светится, он аж спиной чует, лицемерка. — Да, я знаю. Все хорошо, сегодня... — Себастиан смотрит на греющиеся на батарее вещи, — я буду у Ала. Да. Да. Я тебя тоже люблю, — все еще стыдно, еще стыднее получать слова любви от матери с мыслями, что она тоже может думать, что Себастиан суицидник. Он прячет лицо в ладони. Какой ужас. — Какой ты молодец. — Придурок, навел кипиш! Ты почему еще не ушла?! — Себа, она волновалась и я волновался. Но ничего страшного, — Алан пожимает плечами, — давайте просто посидим за столом. — Нет, я уже поел. — А она — нет, так что- — Вот и пусть доедыват и валит, — дверь в спальню оглушающе хлопает. — Оставь его, — мягко останавливает Алана Мару. Себастиан падает на кровать. Залез под одеяло. Дождь методично брякает по крыше, унимая бушующую душу. Он не мог никуда деть чувство стыда, только смириться с ним. Зависть к идеальной Мару. Зависть к идеальному Алану. Еще и дурацкая рубашка, которую не разорвать. Он скидывает ее на тумбочку, пока зудящий внутренний голос не призывает ее аккуратно свернуть. Раскаленные нервы поутихли. Не хотя, Себастиан встает и открывает шкаф. Действительно вещей особо нет. Он вешает одинокую рубашку рядом с парой плечиков и пиджаком, призраком прошлой жизни Алана. Нет, хотел же постирать. Куда ее теперь? Он берет ее за плечики и вешает на ручку кладовой, чтобы не забыть. Себастиан ложится и накрывается бесконечной тьмой с ощущением льющего разочарования мира в нем самом. Неразборчивый разговор, смех, одеяло не пропускает ничего, что могло бы расстроить Себастиана. Мару и Алан за дверью вместе. Каждый день Алан приходит в гости, обсуждает с мамой деревья, ферму, различные прикладные техники, с Деметриусом что-то "очень важное" и с Мару такое же всякое. Каждый день. Снова смех, но он прорвался сквозь оболочку потустороннего мира. Будто смех над жалким существованием одинокого человека. Удушающе. Каждый раз, когда Себастиан их видит болтающими о всяком, в носу появляется запах дождя. Хочется раствориться, стать каплями и быть смытым сточными водами. Быть забытым. Быть никем. Так глупо. Сегодня он не смог подняться с кровати, потому что вчера Алан весь вечер пробыл в ее комнате. Уйдут все, не только мама, но и друзья. И Себастиан останется один. Так, как он и привык. Так, как он и хочет. Просто чтобы все оставили его и он мог вздохнуть спокойно. Дверь открывается медленно. Шаги и на тумбочку брякает нечто. — Замерз? — без шутливости, с заботой, которой не нужно. Он лег рядом, кладет свою руку сверху, — Прости, Себастиан, я не могу не переживать и мне нужно было загладить вину. Я хочу помогать тебе, хочу быть рядом. — Ал, заткнись и без тебя тошно, — барьер между реальным миром и коконом нереального на расстоянии миллиметров, и с каждым разом он уменьшается, как Алан проводит рукой по одеялу, по рукам Себастиана. От плеча к ладоням. — Скажи, на что ты злился утром? Молчание разбавляется мелодией дождя. Алан гладит его, что–то шепчет, но не слышно. Себастиан не хочет это слышать, извинения или слова утешения, неважно, он уже знает, это неважно. — Я же говорил, не на тебя, не переживай. Я злился... на себя, — дождит, буря за окном бьет по окнам, Себастиан задыхается в коконе, — Я не могу удержать людей, я даю им уйти. — Кто ушел? — ...ты, — это слово он вырывает с трудом из себя, будто темная жижа наполнила легкие и возникает лишь булькающий звук. — Я не услышал! — Значит и не надо, уходи, Ал. — Это вообще–то мой дом, — а все потому что у Себастиана больше нет своего дома. — Тогда я сам уйду. — Но ты лежишь, — сильнее дождя звенит смех. Себастиан подхватывает этот смех. И правда лежит, вечно не находит в себе силы двигаться, застыл в одной точке, издалека лишь наблюдал огни большого города. Себастиан замолкает. Легче уйти самому, чтобы не чувствовать. Поддаться одиночеству, чтобы не было больно. Но он лишь приходит на пустыри, специально ищет место, где будет хуже. Нет, Себастиан и сам все делает, чтобы остаться на этом пустыре, чтобы возвести огромнейший пустырь и бродить, пока не собьет ноги в кровь. Почему же с Алом сложнее. Руки снова под одеялом, касаются еще не высохших до конца волос. Идут ниже. Боже, Себастиан же полуголый. — Не трогай меня! Руки уходят. Кровать перестает продавливаться, он встал? Внезапно тьма расступается, остается лишь самодовольное лицо Алана и одеяло, что быстро ускользает на пол. — Все, хватит лежебонить, а.. а... — Придурок! — грозно гаркает Себастиан, разрыв барьера, он обнажен и уязвим перед ним. Хотя барьер всегда был мнимым, тонкое одеяло, которое Алан из уважения к нему не смахивал словно надоедливую муху. Какой стыд, его худое и злачное тело, пропитанное слабостью на его обозрении. Отвратно, — Отвернись! — Прости! Я не подумал, — Ал резко стягивает футболку и кидает ему, закрывая глаза, — Ааа! Держи! — Придурок, одеяло! — еще хуже, слегка подкаченное тело укрепленное паханием земли и тяжелыми исследованиями на фоне его тощего бледного существования, Себастиан прячет лицо в руки, его с головой накрывает тьма. — Прости, — стыд и сожаление в голосе. Злая голова Себастиана выскакивает из одеяла. — У меня даже слов не хватает! Не. делай. так. больше. — Ну, мы же парни, ты меня стесняешься? — невольный смех и быстрое объятие. Ветер в голове или притворство. — Ты вроде извиняешься? — Да–да, — смеется, не смотрит в глаза, тоже стыдно, — хочешь кофе? — Пожалуйста, смойте меня с лица земли... Оденься уже. Тишина не наступает от шума ветра и барабанящей крыши. Хорошо растворяться вместе в молчании и экзистенциальном кризисе. Себастиан пьет теплый кофе, такой какой он любит, сваренный, горький. — Себ, возьми меня за руку, — протягивает свою, будто готовит какой–то спиритический сеанс, его мрачное лицо влечет души, — Ну же возьми. Тогда я никогда не уйду, — странное настроение поймал милый друг, заразился меланхолией, нет, он всегда ей болел, просто дураки не грустят, и он старательно оставался в роли. — Нет, тогда ты меня бросишь, — спрятать под шуткой страх так банально, увидит ли он это. — Да, — кивает, — я старше тебя, умру раньше, — он делает тоже самое, за шуткой прячет скрытые страхи, хотя для Себастиана этот страх не был скрытым, Алан в целом не хотел скрывать от него ничего, даже заводил разговор о цвете ссанины. — Ал... — Себастиан сам начал шутить о больном, — Ну, а я не суицидник, чтобы уходить в след за тобой, — Алан смеется и Себастиан ловит грустную улыбку. — Это–то я в тебе и люблю. Даже если наши пути разойдутся, важно то, что они когда–то сошлись, — будто они на пирсе, и Алан смотрит в даль бескрайнего океана, — Себастиан, разреши мне быть рядом... как можно дольше, — он прижимается как тогда, когда они лежали на постели и растворялись в падении океана, только теперь одеяло мешает спрятаться в шее. Страшно. Но Ал в конце концов уйдет. Идеальный Алан, Себастиан был уверен, выберет более лучших людей. Более сильных, умных, красивых, свободных. Нет смысла тратить время на этого добряка, останется лишь горечь и запах дождя. Себастиан взял его руку. Отпустить его и становится страшнее. — Хорошо. — Так сходим завтра за лягушками?***
Утром Себастиан "случайно" с прыжка упал на спящего Алана.