Они оба великолепны!!
Чанбин каждый раз закатывает глаза, потому что, конечно, Хенджин скорее разразится похвалой, чем выдаст непредвзятое мнение, но он не может не оценить безграничный энтузиазм. Когда Хенджин заказывает торт для своего друга, Чанбин, может быть, совершенно невзначай, спрашивает о дне рождения Хенджина. А затем, спокойно ставит напоминание на двадцатое марта, когда у него появляется несколько свободных минут. В те дни, когда Хенджин заходит после занятий, вместо того, чтобы идти домой, Чанбин любит заставлять его вслепую пробовать свои новые рецепты. – Я не знаю, почему ты заставляешь меня это делать, – признается он однажды, слизывая каплю крема с уголка рта. – Ты же знаешь, что все, что ты делаешь, потрясающе, и нет ничего, от чего бы смог отказаться, когда ты предлагаешь мне это попробовать. Чанбин опирается локтем на прилавок с синей ручкой в руке, проверяя чек за последний заказ. Сейчас 4 часа дня, время закрытия прошло, и небо за большими стеклянными окнами уже темнеет. Оранжевые фары пробиваются сквозь сумерки и потоки холода. – Это цена, которую ты должен заплатить за то, чтобы поболтать со мной, – дразнит Чанбин. Он ловит взгляд Хенджина с игривой ухмылкой, прежде чем вернуться к счету. – Если ты собираешься отнимать у меня время, мне нужно увидеть результат этих инвестиций . – О, заткнись, – смеется Хенджин. – Признайся, ты обожаешь слушать о кошмаре, который устраивает моя семья на Рождество. Ты бы слушал это за бесплатно хоть каждый день. Чанбин не утруждает себя тем, чтобы поднять глаза, просто скептически поднимает брови. – Кстати говоря, я думаю, что выбрал десерт. Тот пирог с орехами пекан и соленым пралине, о котором ты мне рассказывал. Вот он, как бы он ни назывался. – Хм, я сделаю его для тебя, когда ты вспомнишь название, как тебе такое? – Чанбин ухмыляется. – На самом деле, ужасно, – Хенджин наклоняется ближе, и Чанбин удивленно отступает назад. – Это ужасно. Как ты мог так поступить с клиентом? Особенно с тем, кому отчаянно нужно произвести впечатление на своих родителей и доказать, что в его жизни – все хорошо. – Я подумаю об этом, – Чанбин выравнивает стопку бумаг, приносит их в свой псевдо-кабинет и возвращается с пальто в руках. – Проводишь меня домой? Хенджин закатывает глаза. – И ты жалуешься на то, что я трачу твое время. Как только Чанбин заходит в свою квартиру и скидывает обувь, он вспоминает второе белое облачко дыхания, появившееся рядом с его собственным, и думает, что, может быть, в конце концов, хорошо не быть таким одиноким. Год продолжается, и прежде чем он осознает это, его календарь напоминает о двадцатом марта. Он удивляет Хенджина коробкой тарталеток с лаймом и клубничным кремом, где в центре аккуратно помещена свеча на день рождения. Хенджин крепко обнимает его, прежде чем Чанбин успевает возразить по поводу муки, пота и кокосового масла, которые попали на его фартук тем утром. – Спасибо, Чанбин, – бормочет он. Чанбин думает, что у него должен быть иммунитет к ванили после стольких лет работы в пекарне, но мягкий, сладкий аромат Хенджина окутывает его, когда он погружается в эти объятия. – Для чего еще нужны друзья? – тихо говорит Чанбин, тепло расцветает в его груди, когда он понимает, что каким-то образом за выпечкой, кофе и игривым перепалками, они подружились. Он чувствует, как улыбка появляется на его губах, когда он отстраняется и смотрит на человека, который всего несколько месяцев назад был никем для него, но теперь, стал таким же знакомым, как тесто, на которое он тратит свое каждое утро. Его улыбка от волнения становится все шире с каждой секундой, а затем, превращается в очаровательно-надутые губы. – Не двигайся, – предупреждает Чанбин, отходя к раковине. Он возвращается с чистым влажным полотенцем и вытирает рубашку Хенджина спереди. – Вот так, – Чанбин с кивком отступает назад. – Годен для того, чтобы снова появиться на публике! – Все было не настолько плохо, – смеется Хенджин, его щеки порозовели. – Но спасибо тебе. Когда, уже после закрытия, он проверяет свой телефон, то находит новое сообщение от Хенджина.Еще раз спасибо за пирожные! Они потрясающие, прямо как мой любимый пекарь. 😘
Может быть, ему это кажется, но по дороге домой он думает, что чувствует, как долгая зима превращается в весну. Следующие месяцы исчезают в облаке какао и сахарной пудры, и когда наступает июнь, Чанбин обнаруживает, что выполняет заказ на конец учебного года из нескольких дюжин печений для учеников Хенджина. Чанбин с облегчением узнает, что Феликс будет в городе летом и что парень хочет остаться, хотя и очень удивился, когда он сказал, что хочет выйти на несколько ранних утренних смен. Тем не менее, дни, как правило, проходят медленнее и тише. Большие заказы заменяют ежедневных клиентов; есть несколько мероприятий, которые нужно обслужить, но в разгар сезона, все больше людей интересуются мороженым и холодными газированными напитками, чем теплыми круассанами или птифурами. К счастью, дни Хенджина тоже стали более свободны, всего несколько вечерних занятий и его собственные проекты во время школьных каникул. Он часто приходит, чтобы составить компанию Чанбину. Иногда они болтают, но чаще, Хенджин приносит альбом для рисования, и они вдвоем работают в дружеской тишине: Чанбин со своим кондитерским мешком, а Хенджин с карандашом. – Хочешь посмотреть? – спрашивает Хенджин после того, как отложил свой карандаш. – Конечно, – Чанбин отходит от холодных противней с шоколадными украшениями. Он считает, что эскизы Хенджина всегда великолепны. Вид за пределами пекарни, люди с собаками, красивая каменная кладка. Вращающийся стеллаж для десертов, который Чанбин купил еще в мае, женщина средних лет, выбирающая десерт. Малиновая тарталетка с мельчайшими деталями, вплоть до крошечных семян на каждой ягодке. На этот раз Чанбин с удивлением видит себя на рисунке. Он зарисован перекрестной штриховкой, а вокруг него расположены огромные миски для смешивания и ряды пятидесятифунтовых мешков с мукой; он стоит, полностью поглощенный глазурью на трехъярусном торте перед ним. – Вау, – его глаза прослеживают все линии и детали, и он хотел бы быть также хорош в комплиментах, как Хенджин. – Тебе нравится? – Конечно, Хенджин, это потрясающе! Ты потрясающий. Чанбин ожидает какой-то реакции, возможно, отнекивания или шутки, чтобы ослабить масштаб комплимента. Но Хенджин просто улыбается и закрывает свой альбом для рисования. – Увидимся завтра, Чанбин. Лето проходит, и когда снова наступает учебный год, Чанбин пытается побороть свою зависимость от Хенджина, посылая выпечку через Феликса, который сейчас учится в выпускном классе. Это не компенсирует того, что он видит Хенджина и вполовину не так часто, как привык, но, тем не менее, это небольшая, но все же утешительная связь. Однако, в четвертый раз Феликс отказывается. – Люди думают, что я и без этого достаточно подлизываюсь к учителям! – раздраженно говорит он. – Принеси их сам! – Пожалуйста, Феликс, – Чанбин изо всех сил старается скрыть отчаяние в своем голосе. – Ты же знаешь, я не могу уйти из пекарни днем в таком виде. Я с радостью заплачу тебе за доставку. Феликс закидывает рюкзак на плечо и демонстративно идет к двери, не взяв перевязанную бечевкой коробку, которую Чанбин протягивает ему. – Ты даже можешь брать бесплатные вкусняшки для Чана! – умоляет Чанбин, чувствуя себя жалким. Он знает, что новый бойфренд Феликса питает слабость к выпечке, и, по-видимому, хотя и не без жгучего чувства стыда, он готов использовать это в качестве взятки. – Спасибо, Чанбин, – говорит Феликс, – но ты уже несколько месяцев позволяешь мне брать бесплатно вкусности. Хорошая попытка. Увидимся завтра! Чанбин вздыхает и направляется обратно на кухню. Это не должно быть таким уж большим делом, он, вероятно, все равно увидит Хенджина до конца недели, но разочарование тает в нем, когда он возвращается к замешиванию теста. Когда снова наступают каникулы, зависимость от Хенджина снова набирает свои обороты. – Честно говоря, Чанбин, я люблю их до безумия и у меня достаточно времени, чтобы подготовиться к шквалу их надоедливых вопросов во время нашего «приятного семейного ужина», – Хенджин активно жестикулирует руками, подчеркивая каждый пункт и чуть не опрокидывая бутылку карамельного сиропа. Сегодня обычный вторник, и Феликс занят протиранием прилавков, в то время как Чанбин накрывает порцию теста для печенья и прячет его в холодильник до следующего дня, параллельно слушая, переживания Хенджина. – И, – продолжает он, – у меня нет братьев и сестер, которые могли бы отвлечь от меня внимание, так что, конечно, от меня многого ожидают. Тридцать шесть, и я остепенился, но они все еще настаивают, что у меня нет настоящей работы, и если мне придется услышать еще один вопрос о том, почему я все еще одинок, я взорвусь! Чанбин сочувственно хмыкает, пока Хенджин продолжает говорить, он дает ему упакованную в коробку булочку с корицей и обнимает на пути к выходу. – Все закончится через несколько дней, – говорит он в плечо Хенджина. – Не стесняйся писать, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? Он чувствует, как Хенджин кивает ему, и еще раз похлопывает его по спине, прежде чем отстраниться и помахать на прощание. Дверь закрывается, и Чанбин с удивлением обнаруживает, что Феликс пристально наблюдает за ним, когда он оборачивается. – Давай закрываться, – вздыхает он, обычная боль после рабочего дня распространяется в его мышцах. Феликс не двигается, просто наблюдает за ним. – Что он имел в виду, говоря «одинокий»? – Хм? – Чанбин собирает остатки дневной выпечки. – Он имел в виду холостой, что еще он мог иметь в виду? – Ты шутишь? Вы серьезно не вместе? Чанбин вздыхает. Только не это снова. – Он хороший друг, Феликс. Я уверен, что если бы его интересовало что-то большее, он бы уже сказал об этом. – Подожди, – поведение Феликса меняется от легкого замешательства и удивления к чему-то немного более сердитому, возмущенному. – Ты хочешь сказать, что даже не пытался пригласить его на свидание? Чанбин не приемлет ничего сухого в своей пекарне, но, должно быть, внутри него было маленькое местечко, которое было таковым, потому что слова мгновенно вспыхивают большим пламенем. – Брось это, Феликс! – он хлопает ладонью по стойке. Деревянная ложка звонко падает на пол. – Это не всегда так просто, понятно?! И в это определенно, черт возьми, не должен вмешиваться подросток! Глаза Феликса распахиваются от этой вспышки гнева. За те полтора года, что он там работал, Чанбин ни разу не повысил на него голос. Чанбин чувствует, как что-то внутри него лопнуло на осколки сожаления, как серединка витражного печенья. – Прости, я не хотел… – он проводит испачканной мукой рукой по волосам и чертыхается. – Послушай, он хороший друг. Я знаю, ты просто хочешь помочь, но... иметь такого друга уже очень значимо для меня; однажды, ты это поймешь. В тот вечер он отправляет Феликса домой с коробкой пирожных и примитивными извинениями. Сам Чанбин допоздна засиживается в пекарне, позволяя темной зимней ночи проникать в окна, пока он пытается сосредоточиться. Две партии теста оказываются в мусорном ведре из-за неверных пропорций, и в этот момент, издав громкий стон разочарования, он покорно собирает вещи и направляется домой. Может быть, холод и темнота зимы действуют на него, но в ту ночь квартира Чанбина кажется более пустой и одинокой, чем когда-либо. – Мне нужны перчатки получше. Хенджин громко объявляет о своем появлении, его нос порозовел, а в волосах блестят снежинки. Он активно дышит на кончики пальцев и пытается вернуть им хоть какую-то чувствительность. За последние несколько недель отношения между ним и Феликсом в основном нормализовались, поэтому Чанбин предпочитает игнорировать закатывание глаз, когда тот просит его поменяться местами и сменить десерты на прилавке. Он быстро отворачивается, чтобы приготовить чашку горячего какао для Хенджина. Хенджин берет теплый бумажный стаканчик обеими руками и благодарно улыбается. – Спасибо, Бин. Чанбин чувствует, как взгляд Феликса прожигает ему спину. Он ничего не говорит, просто слегка улыбается, сжав губы, и возвращается к кассе. Воскресная смена Феликса заканчивается через пятнадцать минут, в три. Чанбин размышлял с момента их разговора. Очень много. И как бы сильно он ни любил парня, он нервничает, ожидая, когда тот уйдет. Он рад видеть знакомую черную шапочку Чана с выбившимися из-под нее кудрями, когда тот приходит забрать Феликса. – Спасибо, Ликс! – Чанбин кричит ему вслед, стараясь говорить небрежным тоном. – Увидимся! – Пока, Феликс, – машет Хенджин. Чанбин наблюдает за Хенджином, одна рука поднята, а другая все еще сжимает бумажный стаканчик. Его щеки все еще раскраснелись от холода, а глаза сверкают, когда он снова поворачивается к нему. – Итак, – неловко пытается Чанбин. – Как продвигается преподавание? – Также, как и на прошлой неделе, – пожимает плечами Хенджин. – Если бы эти десятиклассники действительно попытались приложить усилия, я уверен, что у некоторых из них была бы отличная работа, но их отношение просто... – Хенджин? Хенджин останавливается. – Да? – Не хочешь поужинать со мной после того, как я закроюсь? – Чанбин перестает дышать, и он надеется, что Хенджин не заметит. – Ужин? – повторяет Хенджин. – Я знаю, что для тебя это будет рановато, но... – Я не возражаю, – перебивает его Хенджин. Он тепло улыбается. – Ты не... возражаешь, – миксер усиленно работает в мозгу Чанбина, но ничего не смешивается воедино. Означает ли это «да»? – Я не возражаю, что еще рано! – добавляет Хенджин – Мы можем поужинать. У тебя есть какое-нибудь место на примете? Двадцать минут спустя, когда, возможно, на следующее утро осталось слишком много дел, Чанбин снимает фартук в своем псевдо-кабинете, в то время как его мысли крутятся на полной скорости. Хенджин согласился так естественно, что Чанбин даже не уверен, что он рассматривает это как свидание или что-то большее, чем совместный ужин двух друзей. Неужели Чанбин считает это чем-то большим? Он отчаянно отряхивает сахарную пудру, присыпавшую его джинсы, жалея, что не спланировал все заранее, чтобы успеть переодеться. Черт бы побрал его потные ладони. Он натягивает на лицо яркую сияющую улыбку, несмотря на внутреннюю панику, и выходит обратно. – Готов идти? – спрашивает Хенджин. Его собственная улыбка успокаивает бешеное сердцебиение Чанбина. Это напоминает ему, что это Хенджин, и независимо от того, что это будет за ужин, ему в любом случае будет комфортно с ним. Они могут наслаждаться обществом друг друга, что бы это ни значило. Однако нервы Чанбина возвращаются с новой силой, когда они потягивают последний напиток два часа спустя, и он задается вопросом, что должно произойти дальше. Пойдут ли они снова на ужин? Запланируют ли они его сейчас или подождут какое-то время, чтобы все произошло естественным образом? Или, в конце концов, это не свидание, и они должны просто распрощаться и уйти? Чанбин сожалеет, что не прояснил это сразу, до того, как они дошли до этого конкретного момента. Сам ужин был замечательным и уютным, и смех Хенджина, возможно, был немного слишком громким, даже для обычного ресторана, но Чанбину было все равно, привлекал ли он внимание. Он не сразу понял, что смех Хенджина – одна из его любимых вещей в мире. Так как же они оказались в такой ситуации, в которой, Чанбин, отчаянно желавший, чтобы лед в его бокале поскорее превратился в воду, чтобы ему было чем заняться; и Хенджин, который просто отказывался встречаться взглядом с его, и нервно теребил дешевую бумажную салфетку. Чанбин собирается предложить им уйти, предоставив остальное судьбе, но судьба вмешивается на мгновение раньше, когда Хенджин наконец заговаривает. – Чанбин, я… – Хенджин смотрит на него, и дыхание Чанбина застывает где-то в легких. Он не знает, что Хенджин собирается сказать, он даже не знает, что он хочет, чтобы Хенджин сказал, но пауза и зрительный контакт заставляют его нервничать, даже если он не знает причины. – Мне жаль, если это выходит за рамки, но не хотел бы ты… Не хотел бы ты продолжить у меня дома? Взгляд Хенджина ждет его ответа. Чанбин на мгновение теряет дар речи, и Хенджин быстро начинает отмахиваться от своего вопроса с нервным смехом. Чанбин ловит его руку через стол и осторожно вынимает скрученную салфетку из пальцев. – Хенджин, – сердце застряло у него в горле. – Я бы с удовольствием. Первое, что Чанбин замечает в квартире Хенджина – это картины, развешанные вдоль бледно-лавандово-серых стен. – Это твои? – спрашивает он, рассматривая по очереди. – Боже, нет, – немедленно отвечает Хенджин. – Я бы никогда не смог вот так изо дня в день смотреть на свои картины. Хочешь чего-нибудь выпить? – Что-нибудь выпить или что-нибудь выпить? – Что пожелаешь, – улыбается Хенджин. – Тогда просто воды. Чанбин знает, что ему, вероятно, не помешало бы чем-нибудь успокоить нервы, но он не уверен, что хочет головокружительного алкоголя в своем организме. – Ты уверен? – переспрашивает Хенджин через плечо, направляясь на кухню. Его тон такой небрежный, такой неуместный, с этой гудящей энергией, которую Чанбин чувствует в воздухе и которая буквально проходит через него. Хенджин возвращается с высоким стаканом холодной воды и протягивает его Чанбину, удерживая свою руку на бокале всего на несколько секунд дольше, чем нужно. Чанбин чувствует, как его нетерпеливое сердцебиение учащается. – Спасибо. – Спальня находится тут, – практически шепчет Хенджин, мягко беря его за свободную руку и ведя по коридору. Дверь со щелчком закрывается за ними, и когда Хенджин поворачивается к нему, Чанбин обнаруживает, что они близко, достаточно близко, чтобы видеть каждую золотую искорку в глазах Хенджина. Губы Хенджина едва шевелятся, чтобы произнести следующие слова. – Можно я тебя поцелую? – выдыхает он. Да. «Тысячу раз да», – чуть не говорит Чанбин, прежде чем осознает, что все еще держит полный стакан воды. Хенджин тоже замечает это и смущенно заикается. – Ах, эм... ты можешь просто поставить его куда-нибудь, – неясное движение. – Я имею в виду, когда ты допьешь. – Точно, ага, – Чанбин делает несколько глотков по пути к тумбочке, куда ставит стакан. Неужели перепихоны всегда были такими неловкими? У него не было ни одного с тех пор, как он начал работать в пекарне, до того, как он решил, что потеря сна и чувство пустоты, оставшиеся после, просто не стоят того. Он отходит назад, и когда Хенджин кладет свои длинные руки на плечи Чанбина, чтобы притянуть его ближе, его нервные мысли тают, как сахарная пудра. Раскаленная добела искра вспыхивает у него под ребрами и каскадом спускается к животу и ниже. Это происходит, и Хенджин так прекрасен, что он едва может дышать. Его тело ноет так сильно, что он просто не может понять, каким образом он обходился без него; он просто не осознавал, что это было все, чего он всегда желал. Чанбин протягивает руку, запуская ее в светлые волосы Хенджина, чтобы обхватить его затылок. Он позволяет гравитации между ними, притяжению орбиты друг друга сделать все остальное. Когда мягкие губы Хенджина наконец встречаются с его губами, Чанбин чувствует пену в груди. Она мягкая, теплая, воздушная, предвкушающая. Хенджин погружается дальше с нежной настойчивостью, пока Чанбин не открывает рот для осторожных, ванильно-кофейных поцелуев. Теплое, пенистое чувство наполняет Чанбина, и воспоминание о кофеине на языке Хенджина проносится по его телу. Чанбин пьет его, сладость ударяет ему в голову, а слабая горькая нотка едва удерживает на ногах. Он хочет большего. Тяжесть рук Хенджина на его плечах нова, но в то же время знакома. Чанбин кладет свободную руку на талию Хенджина, и они вдвоем сдвигаются, прижимаясь друг к другу, практически сливаясь воедино. И это не просто правильно, это правильно. Как шоколад и фундук, яблоко и корица, лимон и безе. Хенджин тянет Чанбина назад, пока его ноги не упираются в кровать, и они вдвоем неуклюже не забираются на нее. Чанбин чувствует, как погружается в матрас под весом Хенджина. У него кружится голова от запаха лилии и флёрдоранжа от постельного белья, растворяющегося во вкусе полных губ Хенджина, скользящих между его собственными. Чанбин нежно посасывает нижнюю губу Хенджина, вызывая удивленный вздох. Руки Хенджина тянутся к хлопчатобумажной рубашке Чанбина, когда он шепчет ему в губы: – Могу я..? – Пожалуйста, – выдыхает Чанбин. Хенджин снимает ее и садится, чтобы быстро снять свою собственную. Чанбин не может оторвать взгляда от худощавой фигуры перед ним… оседлавшей его. Хенджин наблюдает, как его взгляд путешествует по его телу, и когда глаза Чанбина возвращаются к его раскрасневшемуся лицу, он обнаруживает, что тот улыбается. – Ты просто собираешься пялиться или хочешь что-то с этим сделать? – Хенджин мягко поддразнивает. Чанбин, не колеблясь, приподнимается, переворачивая их, чтобы он мог прижать Хенджина к матрасу и поцеловать его так глубоко, что тепло усиливается, превращаясь в пламя. Руки Хенджина окрашивают пылающим цветом мышцы его рук, грудные мышцы, покрывая каждый дюйм его кожи оттенком его прикосновения. Когда Чанбин отстраняется, он замечает улыбку на красных, распухших губах Хенджина. Его глаза сверкают, а золотистые волосы разметались по подушке, словно божественный ореол. Красивый. Хенджин выводит Чанбина из оцепенения, одним ловким движением переворачивая их обратно и оставляя его бездыханным. – Все пекари так сложены? – шутит Хенджин, снова поглаживая руки Чанбина. – Практически все, – с готовностью признает Чанбин. Хенджин хмыкает в ответ, все еще оценивая его. – Эй, это значит, что я хорош и меня можно заменить, верно? – добавляет Чанбин, тыча Хенджина в бок. – Нет, – Хенджин прижимает поцелуй к его губам. – Ты – незаменим. Неужели перепихоны должны идти вот так? Чанбин позволяет этой мысли уплыть прочь. Он растворяется в ванили и эспрессо Хенджина, в обволакивающей, идеально подходящей форме их тел, в трепете своего сердца и трепете, который проходит через него с каждым новым ощущением, которое испытывает Хенджин. Единственное, что прорывается сквозь прерывистые звуки их дыхания – это стук ремня Чанбина об пол. Губы Хенджина оставляют его собственные, чтобы пройтись по его груди, мягко, настойчиво ведя вниз по животу, мимо пупка. Чанбин напрягается от неожиданного ощущения невесомых поцелуев по всему телу, но Хенджин мягко успокаивает его, аккуратно касаясь пальцами. Он делает паузу. – Все нормально? Это больше, чем нормально, это чертовски великолепно. – А-ага, – едва шепчет он. Чанбин чувствует, как Хенджин улыбается на его коже, и тянет его губы ниже, пока они не касаются места прямо над линией его джинсов. Он запускает руку в длинные волосы Хенджина и борется, чтобы удержать свои бедра на месте, когда умелые пальцы начинают возиться с пуговицей. – Хенджин, подожди. Он мгновенно останавливается. – Что не так? – Ничего, я просто... давно этим не занимался, – признается Чанбин. – Хэй, – Хенджин скользит вверх, чтобы обхватить лицо руками. – Мы не обязаны этого делать, если ты не хочешь. Мы можем двигаться помедленнее, да? – Нет! Я имею в виду…я действительно хочу этого, хочу тебя, просто... Хенджин терпелив, а Чанбин не знает, что он хочет сказать, и как он хочет это сказать. Он хочет заключить Хенджина в объятия и никогда больше не отпускать, но в то же время он в ужасе от того, что произойдет, если он это сделает. – Боже, ты идеален, Хенджин. И я так… Просто не питай высоких ожиданий, хорошо? – К черту какие-то там ожидания! – соглашается Хенджин со смехом, преувеличенно отбрасывая предполагаемые ожидания в стену. – Я серьезно! – Чанбин протестует. – Я тоже, – тихо отвечает Хенджин. Он снова наклоняется, и Чанбин с удивлением чувствует поцелуй в кончик носа, а не в губы Боже мой, я люблю тебя. Слова отчетливо звучат в голове Чанбина, непрошеные, но настойчивые. Он пока не осмеливается произнести их вслух, но по мере того, как слои между ними стираются, он задается вопросом, чувствует ли тоже самое Хенджин. И с каждым прикосновением, каждым стоном и каждым хриплым «Чанбин», когда он погружается в Хенджина, он задается вопросом, чувствует ли он, что Хенджин говорит ему то же самое в ответ. – Ты кажешься счастливым в эти дни, – указывает Феликс однажды воскресным утром, когда они занимаются своим обычным делом. – Яблочные кексы с корицей должны скоро подойти, Феликс, – многозначительно говорит Чанбин. – Правда что ли? – дерзкая ухмылка расползается по его веснушчатому лицу. – Я думал, у них еще есть две минуты и двадцать секунд? – Хм, тогда, может быть, так оно и есть. (Чанбин предполагает, что рано или поздно он поблагодарит Феликса. Но сейчас он день за днем переживает все это, заново постигая, каково это – любить кого-то. Это тепло, которое проникает глубоко в него, как теплый золотистый сироп. Что касается Хенджина, однажды, через несколько лет, он пожалуется на будильник в 3:30 утра, который прозвенит из-за того, что он замужем за пекарем. Но на данный момент, их сонные, ранние утренние моменты вместе, когда Чанбин натягивает на себя одежду и нежно целует его на прощание, являются одними из его любимых.)