Мама! Ваш сын прекрасно болен!

У Вовы во время каждой встречи с мамой Эла лёгкое покалывание в груди и разливающееся тепло по телу. И дело не только в её фирменном чае, травы для которого она, Эл, а иногда даже Вова, собирают летом на даче. И дело даже не в шерстяном свитере, который мама Эла связала специально для Вовы, зная, как сильно Бухаров любит мёрзнуть. Ну и, конечно, дело не в долгом пронзительном взгляде самого Эльдара, наблюдающего за матерью и Вовой. Взгляд голубых ясных глаз становится ещё чище и светлее, и Эл очень много молчит, наслаждаясь разговорами двух его самых близких людей. Вова тает, когда видит его улыбку и чувствует соприкосновение их коленей под столом, улыбается очень широко и врёт милой-милой женщине, что этот румянец на его щеках только из-за того, что очень жарко в квартире. А причиной разливающейся нежности является совсем простое и привычное для всех утверждение: Вова часть семьи. Вова с Элом рядом уже так давно, так долго они знакомы, и столько раз они вот так втроем сидели на кухне, что Вова тоже им как родной. Он Элу уже весь насквозь родной. У самого Вовы мама далеко, а отца никогда не было. Эл тоже рос без папы: такова доля большей части детей на территории постсоветского пространства. Но каждый раз, возвращаясь в небольшую квартирку в Москве, оглядывая знакомые картины и фотографии на стенах, старую деревянную мебель, доставая из шкафа свою любимую кружку, пока на плите кипит чайник, заходя в комнату детства Эла, Вова чувствует, что дома. Эта квартира, эта атмосфера, эти люди — Вова редко чувствует себя на правильном месте, редко разрешает себе не терзаться сомнениями и тревогами, не помнить о важных событиях, отдыхать, но здесь… здесь он способен на всё. На улице уже не так холодно, как было пару недель назад, к огромному счастью Вовы, за зимой вновь пришла весна, ступая очень медленно, но величественно, приковывая к себе все взгляды. Потому очередная поездка к маме Эла стала для Вовы ещё радостнее, и ничто не может испортить его позитивный настрой. Он перекидывает рюкзак через плечо и начинает пританцовывать в такт музыке, играющей в наушниках, которые Эл с Вовой поделили на двоих. Благо современное чудо техники, работающее без проводов, такое им позволяет. Он слегка обгоняет Эла и поворачивается к нему всем корпусом, не останавливая импровизированного танца. Он смеётся, и волосы развеваются на ветру, Вова складывается чуть ли не в три погибели от смеха: его переполняет иррациональное, но такое потрясающее чувство счастья и любви к этому миру. — Упадёшь же, — улыбаясь, предупреждает Эл Вову, ускоряя шаг и придерживая своего парня за локоть. Эл не вредничает, искренне волнуется. Счастливый Вова — лучшее, что Элу приходилось видеть когда-либо, и даже сейчас он, глядя на смеющегося Вову, не может не смеяться сам. А на улице подтаявший лёд, и Вова в любой момент может полететь вниз и сломать себе вторую руку, будто первого раза ему было мало. Или подвернуть ногу, тогда Элу придётся тащить его на себе до мамы, потом домой, ухаживать за возлюбленным, да ещё и слушать постоянные театральные охи и ахи. С последним Эл справляется простым народным средством — поцелуем. Но вот со всем остальным… — Не упаду, — отвечает Вова, как маленький ребёнок, которому сказали не бегать, не прыгать, на месте не елозить, под ногами не мельтешить и вообще сидеть спокойно, дабы не сломал себе что-нибудь. Танцевать он не перестаёт, просто усмиряет свой пыл, слегка покачиваясь в такт музыке. Свой локоть из руки Эла он освобождает и вместо этого просто берёт его за руку, не встречая абсолютно никакого сопротивления. Эл улыбается, уверенно переплетает их пальцы. В Москве почти всем всё равно, но на глухих окраинах стоит быть осторожнее, благо сейчас никого рядом нет. На улице уже вечер, но все люди, которым следовало бы выйти на улицу погулять, сидят дома за своими делами. Навстречу Вове и Элу лишь иногда проходят влюблённые пары, которые от них двоих ничем и не отличаются, разве только их за их влюбленность побить не могут и гопники не попросят «пояснить за гомосятину». А у Вовы с Элом уже такое было однажды по молодости, чудом ноги унесли. Молодые и глупые, они целовались в местах не положенных для однополых пар, в общем, пока Эл пытался выяснить отношения с явно выпившими представителями неформальной прослойки населения, Вове пришлось умолять его убежать куда-нибудь подальше. Наконец, Эл перестал сопротивляться, а схватил его за руку покрепче, и они вместе двинули за угол. По проталинам весело скачут дворовые коты, на детских площадках уже давно пусто, даже за пропаганду среди несовершеннолетних не приплетут, что за жизнь такая! Все дворы такие знакомые. Эл тут вырос и провёл половину жизни. Пережил школу, экзамены, поступление в ВУЗ, развод родителей, первую влюбленность — неудачную, как и несколько остальных — и счастливую встречу с нынешней любовью. Первый поцелуй и первое ощущение такого лёгкого и искреннего счастья, которое испытываешь, когда наконец находишь правильного человека. Вова этот район знает ничуть не хуже: тут вырос его парень. Хотя он сам прошёл через чудесные стадии взросления не здесь, а совсем в другом городе, далёком от Москвы, это место всё равно для него важное. Тут они с Элом писали свои первые шутки, тут они пили пиво ночами, тут они вместе убегали от маргиналов, тут они были вместе и вместе до сих пор. Под той ржавой горкой они сидели почти каждый вечер июля много лет назад, затягиваясь сигаретой, рассуждали о будущем, строили планы и всерьез верили, что когда-нибудь откроют заведение, где множество молодых ребят сможет реализовать себя. Под этим козырьком Вова каждый раз ждал, пока Эл выйдет из квартиры, и они вместе отправятся на поиски удивительных приключений. Если повернуть направо, во дворы, пройтись немного среди пятиэтажек, потом спуститься с холма по траве, игнорируя асфальт, и пару сотен метров пройти мимо не самых приятных сооружений, то можно выйти на автобусную остановку, с которой ходил 64 автобус. Он довозил прямо до университета. Это потом уже Эл в общагу переехал, чтобы добираться быстрее, а изначально приходилось вставать ни свет ни заря, чтоб успеть на этот автобус и приехать к первой паре. С ним даже иногда оставался Вова, ненавидящий ранние подъёмы, но он так жаждал быть вместе так много, насколько это вообще возможно, что даже переборол свою ненависть к утру. Но будильники он недолюбливает с тех самых пор. Ещё Вова знает, что налево от дома мамы Эла, через дорогу, если пройти спортивную площадку и пропетлять среди домов, можно выйти к магазинчику с вкусными фруктами. А чуть дальше — отличный местный бар. Когда приходилось особенно хорошо сдать сессию, и стипендия была не такой мизерной, что едва хватало на проезд, Эл с Вовой захаживали в этот бар. Вова до сих пор помнит вкус вишневого пива, которое там делают. Вова часто думает, что надо бы туда заглянуть, всё-таки место их юности. Им было чуть больше восемнадцати, как быстро летит время! Прошло столько лет, а район не поменялся ни капли. Элу иногда кажется, что и он сам ничуть не изменился за это время. Всё такой же глупый и совершает слишком много ошибок, живёт надеждами на светлое будущее и безукоризненно верит в свои идеи, мечты. Он всё так же сильно влюблён в Вову. Разумеется, всё это неправда, Вова может это подтвердить. Эл глупым не был никогда, а с каждым годом, да даже с каждым днём, он становится все умнее и осознаннее, так что к 35 годам он заслуженный разум любой компании, тот самый ответственный и умный человек, который думает за всех остальных вместе взятых. Ещё в мечты верить правильно в любом возрасте. К тому же их с Вовой «детская» мечта сбылась: они открыли свой стенд-ап клуб. Почему Эл думает, что желание развивать и расширять его плохое? Странный он какой-то, чересчур рациональный. Но Вова все равно его любит. А Эл за эти годы стал любить Вову ещё сильнее. В отличие от тревожного и слишком много думающего Эла, Вова видит изменения в них. Они теперь совсем не те подростки, якшавшиеся по дворам. Им уже стукнуло больше тридцатника, мозги всё-таки есть: они теперь совсем другие люди. Вова сам стал немного рассудительнее, кто знает, что у него там в голове перевернулось, а может так отношения с Элом на него повлияли. Вова всегда был и остаётся импульсивным, из-за чего совершает много ошибок. Он искренне хочет поступить правильно, но не всегда понимает как правильно, теряясь в этом огромном мире. — Во-оу! — Вова, поскользнувшись, широко раскрывает глаза и стремительно летит на землю, не забывая отпустить руку Эла, чтобы не утянуть его за собой. Несмотря на то, что со стороны падение кажется очень болезненным, чуть коснувшись земли, Вова начинает хохотать. Тогда Эльдар спокойно выдыхает и протягивает другу руку: — Идти можешь? — Вова хватается за руку и тут же резво вскакивает, делая вид, что совсем не ушибся, хоть ногу больно саднит. — Конечно могу, Элыч, что за вопросы, — фыркает Вова и немного морщится, незаметно, как он думает, потирая ушибленное место. Эл качает головой и снова берёт Вову под руку. Они идут чуть медленнее, чтобы Вове было удобно и небольно, и Эльдару кажется, что он тоже чувствует пульсирующую боль в левом бедре — как раз в том месте, на которое упал Вова. — Немного осталось, — зачем-то говорит Эл. Вова знает подъезд мамы Эла не хуже самого Гусейнова. Знает, что это предпоследний дом на улице, и до него осталось пройти всего одну серую пятиэтажку. Первый подъезд, первый этаж, хорошо для Вовиного ушиба, — дальше первого ты бы вряд ли поднялся. — У меня просто будет синяк на заднице, ты преувеличиваешь, Эл, — улыбается Вова. Противная пульсация в бедре не проходит. Идти это не очень мешает, каждый шаг хоть и отдается болью, но не резкой, а тянущей и слабой, лишь на нервы действует сильно. Вова думает, что завтра у него будет целая вселенная на ноге, а по факту просто сине-фиолетовая гематома. — Я не преувеличиваю, а беспокоюсь, — Эл задумывается на минуту. Они уже подходят к подъезду и Эльдар копошится в карманах, ища ключ, — Ты не помнишь, аптека около нашего дома круглосуточная? — Нет, вроде бы, — Вова машинально поправляет волосы лезущие в глаза, наблюдая, как Эл прикладывает ключ к домофону и открывает дверь, — а что? — Схожу завтра с утра куплю тебе мазь, дурак, — Эл пропускает Вову вперёд, закрывает дверь и выполняет работу поручня, помогая Вове забраться по лестнице. Вверх оказалось идти сложнее, чем по прямой, и Вова виновато тупит глаза. Эл же говорил быть осторожнее, почему Вова никогда его не слушает и ведёт себя, как в ясельной группе детского сада? — Прости, Элыч, — шепчет Вова, пока Эл пытается найти ключ, на этот раз от квартиры, в темноте подъезда. Света тут отродясь не было, а стоило его починить — лампочку тут же или разбивали, или крали, или всё снова магическим образом переставало работать, поэтому жильцы сдались. — Вов? — Эл поднимает глаза и в темноте пытается разглядеть Вовино лицо. Он смотрит куда-то в бок и нервно теребит собственные руки, выкручивая пальцы, несильно впиваясь ногтями в смуглую кожу. Эльдар слегка улыбается. Немного с грустью, но в голубых глазах играет свет. Свет не от лампочки или солнца, в темноте подъезда такого быть не может. У него в глазах свет от того, как сильно он Вову любит. Эл берёт его за плечи, правой рукой скользит вверх и поднимает Вовиным подбородок, — Нет, Вов, ты всё-таки дурак. За что тебя простить? За то, что ты самый светлый человек, которого я знаю? Может быть за то, что ты упал, хотя совсем не хотел этого? — Вова, до этого внимательно слушавший, нерешительно кивает, — Я люблю тебя безумно сильно и буду заботиться о тебе при любом раскладе, Вов. В том, что случилось, нет твоей вины, просто ты иногда своей красивой головой не думаешь совсем. Вова неопределенно качает головой и улыбается. Эл не видит, но чувствует, что улыбается. Чтобы окончательно Вову успокоить, он быстро притягивает его к себе и влажно целует в нос. — Мам, привет! — кричит Эл прям с порога, вновь пропуская Вову вперёд. В квартире жарко, у Вовы вечно краснеют щёки, но снимать свитер, который мама Эла ему связала, он не хочет. Однажды Вова облюбовал точно такой же свитер, принадлежащий Эльдару. Носил его дома, заявлялся в клуб, лелеял, как самую драгоценную вещь на свете. И однажды по глупости пришёл в этом свитере к Эловой маме. Глупо было предполагать, что милая женщина не узнает свою же работу. Эльдару пришлось оперативно придумать легенду о том, что Вова постоянно мерзнет, и Эл решил героически спасти друга от обморожения и дать ему свой свитер. И легенда эта у Эла получилась такой достоверной, такой искренней, что мама ему поверила и уже к следующему визиту связала Вове точно такой же. — Ой-о-ой, привет Эльдарчик, Во-овочка, как я рада вас видеть, — Мама Эла тянется сначала к Вове, потом к своему сыну и целует их в щёки. И у Бухарова не получается не улыбаться во все зубы и не сиять, как сто звезд на небе разом. У Эльдара же не получается сдерживать улыбку, глядя на сияющего Вову. Эл вешает их куртки и заталкивает Вову в ванную. Вымыть руки и узнать, что вообще с его ногой. Как Вова и предполагал, по бедру разливается ещё слабенький, но быстро набирающий цвет синяк. Видя сие чудо, Эл заметно тускнеет. — Скажи честно, сильно болит? — спрашивает он, намыливая руки, и смотрит в зеркале, как Вова воюет с пуговицей на брюках. — Да вообще почти не болит! — упрямо гнёт своё Вова. Эл раздраженно цыкает, выключает воду и совсем по-детски, проходя мимо Вовы, машет в его сторону руками, брызгая на него каплями воды, оставшимися после мытья. Они оба смеются, вот так, из-за совершенно дурацкой ерунды. — Вы скоро? Чай остывает! — кричит мама Эла с кухни. Чай правда остывает. Заходя на кухню, комики видят, как ещё горячий напиток дымится в чашках с цветастыми узорами. На столе сразу всё: печенье, конфеты, фрукты, варенье, разного рода мармеладки, пастила и прочие вкусности, в названиях которых Вова не очень хорош. Видимо, мама Эла основательно так подготовилась к их посиделкам. Они усаживаются за стол: Эл резво плюхается на диванчик, стоящий подле стола, а Вова присаживается осторожно, немного морщась. Мама Эла — низкая женщина, которой уже около шестидесяти. Вова не знает точно сколько, да и значения это не имеет никакого. У нее глаза, как у Эла, и волосы такого же цвета, только с легкой проседью, которую она предпочитает не закрашивать. У неё такой же прямой нос и безупречная улыбка. Схожесть Эла и его мамы Вову восхищает, сам он мало чем на своих родителей похож, о чем ему всё детство не забывали напоминать. У его мамы и отца — он его только на фотографиях видел — русые волосы и серо-зеленые глаза. Они не такие смуглые, чуть полноватые, с округлыми чертами лица и тела. Вова совсем не такой: у него острые плечи, колени и локти, у него тёмные жидкие волосы, карие глаза. Он в своей семье будто чужой, а здесь, наблюдая за Элом и его мамой, как две капли воды похожими друг на друга, он будто впервые понимает, что вообще значит слово «семья» на самом деле. — Мам, мы столько не съедим, — смеётся Эл, разглядывая приготовленные специально для них кушанья. Правда, на две чашки чая разных сладостей слишком много, а у Эла ещё и диета его, по которой питаться можно только водой, воздухом и солнечным светом, чтобы можно было фотосинтезировать, видимо. — Ну, не съедите — домой заберёте или до следующего раза оставим, — непринужденно отвечает она. Дальше диалог идёт о чём угодно. Надо спросить, как дела в клубе в целом и у каждого из ребят по отдельности, начиная недавно эмигрировавшим Идраком, заканчивая «чудесной девочкой Верочкой». Потом узнать, как дела у самих Эла и Вовы, выслушать, как там Стикер поживает, кто будет следующем гостем на подкасте, и свести всё к бытовым мелочам их с Элом совместной жизни. В любые свободные секунды этого диалога, Эл и Вова пытаются узнать, как дела у самой мамы, что нового у нее в жизни случилось, но она загадочно уходит от ответа, всем видом демонстрируя, что жизнь Эла и Вовы в разы интереснее. — Эльдар, сходи, пожалуйста, в мою комнату, принеси мои очки, — просит мама Эла. Эльдар молча делает ещё один глоток чая и уходит из комнаты, незаметно подмигивая Вове. Бухаров светло улыбается и опускает глаза в кружку. — Ну, Вовочка, рассказывай, — у мамы Эла такие же ласковые морщинки под глазами, как и у сына, когда она улыбается, и Вове кажется, что вся его жизнь шла не к основанию клуба, не к огромным деньгам и популярности, не к переезду на Коста-Рику, да вообще ничего из того, что Вова сделал и сделает за свою жизнь, не сможет потягаться с этим моментом. Когда мама Эла заботливо подливает чай, желтоватый свет кухонной люстры отражается во всех поверхностях и пытается проникнуть в полутемный коридор, тихо гудит старый холодильник, увешанный магнитиками и старыми бумажками — детскими рисунками Эла. Только сейчас Вова чувствует полное удовлетворение от жизни, понимает, ради чего было это всё. Вова так счастлив и так влюблён, но всё что он может делать — ослепительно улыбаться, чувствуя, как трещат щёки. — Да вроде рассказали мы вам уже всё. — Расскажи мне, как долго ещё вы с Эльдаром собираетесь скрывать свой прекрасный роман, — она выразительно поднимает брови и Вова, только сделавший глоток чая, давится им, поняв смысл вопроса. Мама Эла заботливо хлопает его по спине и вытирает пролитый чай, продолжая улыбаться и поглядывать на застывшего Вову в ожидании ответа. — Мы…. я… вы всё не так понимаете, мы с Элом…— у Вовы бегают глаза, и изнутри его медленно начинает поглощать страх. Жёлтый свет лампы уже не кажется таким уютным, наоборот, тревожит. Тихий стрекот холодильника тоже не вселяет умиротворения, теперь он кажется угрожающим. — Вовочка, ну, что ты растерялся, милый, — мама Эла осторожно гладит его по руке, чувствует мелкую дрожь, которая насквозь пробирает Бухарова, — Господи, Вова, ты же не думаешь, что я собираюсь устраивать скандал тридцатилетним лбам? — она хохочет, — Я очень рада за вас обоих, сомневаюсь, что Эльдар смог бы найти кого-то лучше, чем ты. — То есть вы даже не будете говорить, как противно, когда парень вместе с парнем…? — Вова на ходу обрывает свой вопрос, ломает руки, опускает взгляд. У него в душе страх, который отчаянно борется с облегчением. Одна часть его кричит, что всё хорошо, маме Эла доверять можно, а в другой воют сирены, и Вова не совсем понимает, кому верить. Вернее, совсем не понимает. — Конечно нет, как ты мог такое подумать, Вова! — ахает мама Эла и берёт Вову за руки, — Любовь — самое прекрасное, что может быть на земле, любая любовь, Вовочка. Я вижу, с какой нежностью вы смотрите друг на друга, а ещё знаю, как ведёт себя мой сын, когда влюблён. Поверь, с такой любовью он никогда ни с кем не обращался. — Вы такая чудесная, — Вове кажется, что он сейчас заплачет. Он уверен, что приедь он сейчас домой к своей семье и скажи: «Мам, бабушка, знакомьтесь, этой мой парень Эльдар, мы с ним любим друг друга», его бы выставили за дверь через несколько секунд и даже не скучали бы. Сам себя и свои чувства Вова принял уже давно, хотя, в отличие от Эла, который прошел долгий путь в принятии своей ориентации, Вова почти и не парился. Ну влюбился в парня, подумаешь. Но он до конца не может поверить, что кто-то ещё полюбит и поймёт его таким. Мама Эла кладёт на стол перед собой свои очки. И Вове хочется расхохотаться: так вот зачем она Эла отправила в соседнюю комнату, совсем не ради очков, а просто чтобы с Вовой вдвоем остаться. И так Вове почему-то хорошо становится, и вся радость этого момента приумножилась в десятки раз, что у Бухарова даже счастливые слезинки блеснули в темных глазах. — Мамуль, я что-то не могу найти твои очки, куда ты их…— картина маслом, которую Эл видит, заходя на кухню, немного, мягко говоря, удивляет. Вова, у которого едва ли не слёзы ручьем льются, и его мама с довольной улыбкой держатся за руки и уже готовы на шею друг другу броситься. Он подходит ближе и одну руку кладет на плечо матери, а второй нежно гладит Вову по спине, — Что-то случилось? В голосе Эла полно беспокойства, и он вглядывается в глаза родных, пытаясь понять, что случилось, и, Эл этого не произносит, первое о чем он думает — как он может помочь. Вова тащит Эла за рукав, усаживая друга рядом с собой. Гусейнов садится рядом и чувствует, как Вова обнимает его за плечи, прижимаясь у нему всем телом. Бухаров немного, едва заметно, морщится, чувствуя боль в бедре, но сразу же забывает о ней. — Эл, — у Вовы такой ласковый и сладкий голос, что у Эла одновременно смешиваются тревога и умиротворение. Ему всегда так тепло и хорошо, когда Вова щебечет так мирно и любовно, но одновременно, Элу не нравится ощущать, что все знают что-то, чего не знает он, — твоя мама до жути меня напугала. Она так аккуратно подвела меня к тому, что знает… ну… — Вовин голос чуть дрогнул, то ли от смущения, то ли от нервов, — что мы с тобой не просто друзья. — Не просто друзья! — смеется мама Эла, всплеснув руками, — Вовочка, ну что ты в самом деле. Вы встречаетесь и любите друг друга, так и скажи. Эл качает головой. Молча смотрит сначала на своего парня, потом на маму. Ему хочется смеяться и плакать одновременно, но лицо не выражает ни одной эмоции. Он хрипит: — Не так я планировал рассказать об этом… — тихо тянет он, а Вова кладет голову ему на плечо, успокаивая, пытаясь показать, что всё в порядке, — И что ты думаешь? — А что я могу думать, милый? — она двигается ближе к ним, с материнской любовью гладит его по предплечью своей шершавой, сухой ладонью, — Я люблю и принимаю тебя любым, а Вовочка — лучший вариант для тебя, дорогой. Береги его. Нет ничего дороже любви в этом мире, Эльдар, неважно, какая это любовь. А когда это любовь твоего родного и любимого сына, какие вопросы могут быть? Венчаться в церковь вас, конечно, никто не пустит, но по-семейному нам собраться надо. — Втроём? — недоуменно уточняет Вова. — Твои родственники не захотят присоединиться к нам? — спрашивает мама Эла, умело в голосе скрывая догадку о том, что у Вовы все не так гладко, и надежду, что эта догадка ошибочная. — Они меня не примут никогда, — Бухаров опускает глаза и заметно тускнеет. Эл тянет его к себе и целует в висок и в макушку, рукой закапывается в тёмные жидкие волосы, поглаживая, как любвеобильного кота. Перед мамой это делать неловко, но Эл храбро выбирает поддержку любимого, а не неловкость, которой существовать и не должно. Видно, что они с Вовой уже не раз говорили о Вовиной семье, и Эл не раз поддерживал его в минуты подобной грусти. Вова снова заелозил на диванчике, устраиваясь поудобнее в объятьях Эла и одновременно стараясь не тревожить саднящее бедро. — Значит втроём, — решительно улыбается мама Эла, — сейчас немного потеплеет, выберемся втроем на природу, хорошо? Вовочка, знаешь, ты мне уже насквозь родной, и я всегда тебя поддержу. И буду любить и принимать любым, как родного сына, как Эльдара. — Я люблю вас, вас обоих, — тихо-тихо говорит Вова. Он говорит это первый раз, первый раз так открыто говорит о чувствах к родительнице Эла. Сам Эл, конечно, слышал «Я тебя люблю» не раз за их совместную жизнь. В разных вариантах, интонациях, ситуациях, разным голосом, в разное время, но так открыто и откровенно, как сейчас, — ни-ког-да. Это совсем другое «люблю». «Люблю», предназначенное Элу, можно перевести как «желаю», «восхищаюсь», «горжусь» и ещё миллион подобных синонимов. «Люблю» в нынешней ситуации — «Я вам благодарен, спасибо, что вы меня приняли». — И мы тебя любим, Вова, спасибо, что ты есть, — шепчет Эл, пытаясь поймать Вовин взгляд, и целует его в щёку, быстро и мимолетно, но на коже этот поцелуй горит миллиардом пожаров. — А я всегда знала, что моего сына парни привлекают больше, чем девушки, — с милой издевкой говорит мама Эльдара. Эл закатывает глаза: — Меня девушки совсем не привлекают, надо это знать, — все это время Эл продолжает обнимать Вову и с любовью поглаживать его по плечу и спине. — Вот тебе и «Мама! Ваш сын прекрасно болен!», — ловко она цитирует Маяковского, а продолжение этой строчки повисает в воздухе, ведь каждый знает, чем она заканчивается. Мама Эла спрашивает, будут ли ребята ещё пить чай, и они оба соглашаются на последнюю кружку. На улице уже темно, а им завтра ещё в клуб. А на сегодняшний вечер в планах любить друг друга и никогда не забывать, что такое любовь. Когда Вова уже допивает чай, мама Эла с хитрой улыбкой выдаёт: — А всё-таки повезло тебе с моим сыном, Вова, — он согласно кивает, — ты, вон, весь вечер на месте елозишь. Так больно сидеть, да?