Надежда есть

Артем видел над головой чистое, синее небо. Видел солнце. Ни разу в жизни, ни за одну свою вылазку на поверхность, он не видел его. Морозов вывел его на поверхность к Библиотеке, туда, где Артем последний раз был пару лет назад, да и то — ночью. С липким ощущением смерти за спиной. Помимо чистого неба, вокруг расстилался пустой город. Не мертвый, как было в ту самую вылазку, а именно пустой. Будто ничего не происходило двадцать лет назад, не было смертей, разрушений. Будто люди сами спустились в метро, сами заперли себя там. Убедили себя, что наверху радиация и смерть, надели респираторы и взяли в руки автоматы. Павел шел впереди, вел за собой Артема. Тот послушно плелся за ним, привыкая к солнечному свету, к абсолютной пустоте и отсутствию страха. Они шли по Воздвиженке, по направлению к входу на Арбатскую. Морозов смотрел перед собой, складывалось ощущение, что он уже давно привык к этому пейзажу, для него не было новым ни совершенно невредимый город, ни чистое небо, ни ветер, который периодически поднимался, ничего. — Нравится? — Морозов развернулся, шел спиной вперед. Тёма остановился от неожиданности, кивнул еле заметно. Сколько раз вылезал на поверхность — приучил себя молчать. Молчал он и в этот раз. Нагнал Павла, тот продолжал идти спиной вперед. Артему казалось, что он сейчас обо что-нибудь, да споткнется. То, что на тротуаре не было ни камешка, он благополучно забыл. Вместо того, чтобы спотыкаться и падать спиной на разбитую брусчатку, Павел раскинул руки: — Ты дыши, чего ты не дышишь, а? Артем в ответ постучал пальцем по виску. Павел рассмеялся, развернулся лицом вперед. — Дурак. Неужели не чуешь, что воздух свежий, а? Неужели не понимаешь, что дышать можно? Не боясь ничего? — вопросы повисли в воздухе. Артём пожал плечами, естественно, Морозов не увидел этого спиной. Они вышли на пустой широкий проспект, который, конечно же, еще какое-то время назад ломился от машин. Сейчас же Новый Арбат был абсолютно пустым. Таким же пустым, как площадь у библиотеки, таким же целым, как брусчатка на Воздвиженке. Здания были не тронуты, во все это было сложно поверить. Сложно было поверить, как научиться дышать. Дышать в прямом смысле этого слова, а не украдкой, чтобы попросту не тратить ресурс фильтра. Пока они шли до проспекта, Артем контролировал свое дыхание. Короткий и еле заметный вдох, задержка, выдох. Убедить себя в том, что контроль этот не нужен больше, не нужен от слова совсем, ведь Артем сам прекрасно чувствовал, что можно дышать, что не умрет и не заразится — все это в комплексе было сложно. Окна высотных домов отражали солнечный свет. Солнце стояло в зените и двигаться оно никуда не хотело. Было просто незачем. Артем поглядывал на окружающую забальзамированную Москву и не верил тому, что видел. Это было просто невозможно. Все, что он видел — было невозможным. Он схватил Морозова за куртку, остановив его. Тот развернулся к нему: — Чего? — Заебал нестись куда-то, постой, — Артем выдал эти слова на одном дыхании, скороговоркой. Держал руки по швам, пытаясь убедить себя вдохнуть. Вдыхать было больно, на самом деле, казалось, что на легкие что-то давит. Он выпрямился, вздохнул наконец-то. Выдохнул. Морозов стоял рядом, смотрел на него. Завидовал, что не может больше почувствовать все это в первый раз. Артем же дышал, наслаждался чистым воздухом. Никогда в жизни его легкие не расширялись на полную. Боль вскоре ушла, дышать стало на порядок легче. Снял капюшон с головы, провел руками по волосам. Свежий и чистый воздух, тепло солнечного света, блеск окон высотных домов, пустота и покой. Все это он видел в первый раз. Павел закурил, выпустил дым через нос. Он все еще хотел оказаться на месте Артема, понять, что это такое — чистота и безмятежность. Только он видел это не раз и не два. Пока в тоннелях кровь лилась, он сидел наверху. Он снова хотел понять, что такое — дышать полной грудью, что такое ощущать над головой не бетонный свод, пронизанный кабелем, а бесконечное небо. Не мог он уже ничего из этого, отчего только и делал, что вдыхал и выдыхал сигаретный дым, заполняя легкие угарным газом вместо кислорода. Он отбросил щелчком окурок, стянул потрепанную куртку. Погода позволяла скинуть с себя одежду метро — грязные сталкерские доспехи. Бросил взгляд на Тёму — стоял, раскинув руки. Будто застыл в этом положении, не хотел двигаться. Павел повязал куртку на поясе, тем самым дав Артему еще немного времени. Тронул его за плечо. — Пошли, ты еще реку не видел, — всю дорогу вниз по проспекту они молчали. Артем вскоре тоже стянул свою видавшую виды форму. Стянул, а вместе с ней будто лет двадцать тоски и страдания сошло. По рукам сразу прошелся легкий приятный ветерок. Он закинул ее на свое плечо, больше девать было некуда. По рукам и телу гулял ветер, голова привыкла к тому, что ничего не нужно больше контролировать. Артему показалось, что именно так и нужно было жить. Не там, под землей, а здесь, на поверхности. Под солнцем, под ветром. Ни сколько на ровном асфальте, сколько на твердой земле. На всем, чем угодно, кроме мрамора станций и местами разбитых шпал. Морозов вел его мимо Белого дома, к спуску на набережную. Артем оглянулся — застывшие стройки вдалеке, целая сталинская высотка. Целый мост, переходящий в Кутузовский проспект, явно такой же пустой, как и Новый Арбат. — Город весь такой? — спросил он, стоя около лестницы, ведущей на набережную. — Какой? — Морозов поднял на него голову. — Пустой. Целый. Не такой, какой всегда. — Да, — пожал плечами он, окинув взглядом вид за спиной Артема. — Всегда таким был. Он спустился вниз, Тёма последовал за ним. В паре сотен метров виднелась лестница, ведущая прямо к воде. Павел сразу же направился туда. — Слушай! — Чего? — То есть, хочешь сказать, город реально целый и пустой. Ни единой твари? Ни единого живого существа? — Павел развернулся к нему, снова шел спиной. Взмахнул рукой, Артем автоматически обратил внимание на другой берег. — Ну, неужто сам не видишь? Пустой город. Совсем, — он еще раз взмахнул рукой. –Вообще. — Постой, — Тёма оперся руками о гранит, смотрел на Москву-реку. Он всегда знал, что ее воды черные, полные бетона и арматуры. В этих водах нет ничего живого. Даже рыбы, которых коснулась мутация — и те подохли. Он стоял, наклонив голову, смотрел в реку. Даже с высоты было видно, что ее вода абсолютно чистая, прозрачная. — Этого быть не может, — проговорил он. Морозов облокотился о парапет рядом. — Может, — Артем положил голову на скрещенные руки. Не хотел верить, что так тоже может быть. Голова болела от количества новой информации: от света, тепла и воздуха. Хотелось остаться тут навсегда, потому что больше не было никакого желания возвращаться назад. Артем держал голову на руках, смотрел в воду, в асфальт. Глаза горели. И вдруг стало до одури обидно. Обидно за свою жизнь под землей, полную смерти и страха, за то, что он никогда не знал этой безмятежности. Развернулся спиной к реке, закрыл лицо руками. Стоял и пытался сообразить, что происходит. Этого ведь всего никогда не могло быть. Никогда-никогда. Артем закрыл глаза и убрал руки.

***

Раскрыл их, увидел перед собой потолок своей комнатушки. Треск лампы над головой. Грохот ботинок вдалеке. Сел в кровати, обхватив руками колени.