Без имени

День уже клонился к закату, когда я возвращался в свой, так называемый, «дом». Хотя нет, назвать это место домом — у меня язык не поворачивается. За всё время проживания там я только и видел, что равнодушие и нечеловеческую жестокость. Последнее, кстати говоря, я неоднократно испытывал на себе. От воспоминаний о том дне меня передёрнуло, и я рефлекторно коснулся запястья. Оно было сильно перетянуто бинтами, которые не позволяли ему отвалится от оставшейся руки, несмотря на порезаные сухожилия. Я достаточно давно перестал чувствовать боль — не было другого выхода, но спазмы. Те самые спазмы, которые скручивали мои нервы в тугой узел, и только под действием каких-то странных белых таблеток отпускали. Человек как человек, и люди как люди способны почувствовать только свою боль, а значит — понять боль другого они не в силах. Возможно, именно по этой причине администрация детского дома и все взрослые в целом, находящиеся в этом месте, просто махнули на меня рукой. Мои раны своевременно залечивались, да и только. Никто не был способен излечить ту рану, что таилась глубоко в моей душе, и даже если бы попытался, всё равно бы не смог. Ведь начинать было с самого первого дня. Дня, когда я сюда попал. Извините, забыл представиться. Меня зовут Безымянный и я готов рассказать свою историю, если меня кто-то захочет выслушать. Ты ещё здесь? Тебя не пугает мой внешний вид, и тот факт, что я белая ворона среди остальных? Тогда ты, наверное, чем-то похож на меня. Будем друзьями. Я пошевелился. Тело пронзила острая вспышка боли, и я поморщился. Очевидно, где-то сильно пострадал. Только вот где. И всё же я могу двигаться. Я не парализован и не инвалид. Эта мысль пускай ненадолго, но принесла облегчения. Скинув с себя одеяло, я осмотрел тело. Рука забинтована, на лице — огромный пластырь. Судя по тому, что, шевельнувшись, я почувствовал эпицентр боли в этом месте, под ним был либо синяк, либо рана. «Что же со мной случилось?» Ощущение будто я побывал в мясорубке. Я вытянул вперёд руки. Руки молодые, а значит мне не больше двадцати. Как же странно, когда не помнишь свой возраст. Вернее, не совсем. Ещё более странно, когда не помнишь имя и внешность. «Может, где-то есть зеркало?» Я протянул руку и пошарил по тумбочке. Пусто. С трудом поднявшись на локтях, преодолевая новые вспышки боли, я заметил маленький осколок. Острая, прозрачная штуковина могла помочь мне избавиться от страхов на счёт того, кто я. Схватив его, я стал жадно вглядываться в своё отражение. Изображение было немного искривлённым и мутным, будто смещённым. Оно не сильно искажало черты, можно было разобрать в общих чертах то, что он видел. Но лишь в общих чертах. Худое лицо — молодой, подросток. Альбинос, с неестественно белыми волосами, кончики отливают голубым оттенком. Ресницы длинные, прямо как у девчонки. Кожа бледная, как фарфор, покрытая синяками и ссадинами. И веснушки. По всему телу. Лицо приятное, охровые глаза. Сам он одет в чёрную кофту, с белыми полосами и синий комбинезон. Вся ладонь в порезах, каждая фаланга пальца, будто отделена от предыдущей. Я помнил каждый раз, когда это случалось. Все эти шрамы, порезы, синяки — вся эта боль — были настолько мне привычны и родны, что я даже бы удивился, если бы было по-другому. Однако, я по прежнему не помнил, что именно со мной произошло. Тело ныло и просило об отдыхе. Я выполнил его просьбу, мгновенно провалившись в сон. Мне снилось как я читал какую-то странную, но чертовски интересную книгу. Конечно, мне её никто не давал. Я выкрал из общей спальни воспитателей. Заголовок гласил: «Технологические новшества, и всё, что с ними связано». На долгое время этот пыльный томик стал для меня отрадой души и сердца. Я читал его взахлёб, стараясь не просто уловить общую суть, а впитать в себя каждое слово. Не знаю почему, но мне казалось, что эта информация мне точно пригодится. — Ты что, совсем глухой? — я почувствовал в плече внезапную боль и резко повернулся в сторону причины этих неприятных ощущений. — Что вам нужно? — не очень то и дружелюбно кинул я в сторону двух парней в толстовках. Я вспомнил, что совсем недавно видел их в классе. — То, что ты детдомовский, ещё не даёт тебе права отрицать правила вежливости, Безымянный, разве я не прав, Костян? — ядовито прошипел один из них и пнул в бок приятеля. — Это вообще-то наше место. — только сейчас я заметил как они, угрожающе сжимая кулаки, несгибаемой скалой мускул и мышц, двигаются в мою сторону. — Что-то не вижу тут ваших имён — я притворно удивился и покрутил головой по сторонам, будто пытаясь найти подпись о правах собственности. — Знаешь, а ты ведь сначала показался мне нормальным. — Парень опустил руку товарища, которую тот спешно убрал в карман брюк. — После той истории я даже подумал, что мы могли бы подружиться, но сейчас вижу как ошибался. — он расплылся в наглой улыбке, по которой было понятно — он хочет спровоцировать конфликт. Это были те самые ребята, которые в свои шесть лет уже научились воровать, чтобы выжить, в семь лет — они уже отсиживали в карцере, в тринадцать — они могли уже спокойно убить человека ради денег, в шестнадцать — их зверства становились ещё более изощрёнее, в восемнадцать — они становились неуправляемой машиной для убийств. — Я не дружу с такими как ты — я отвернулся от них, снова уткнувшись в книгу. — А теперь дайте мне спокойно почитать и… Я не успел закончить, как книгу вырвали у меня из рук. Пара страниц порвались, а затем книга полетела с крыши. — Какого, твою мать, чёрта?! — заорал я, вскакивая на ноги и резко толкая одного из парней. Он был выше меня и более подтянутый. Бить сильно я не умел, но эффект неожиданности сделал своё дело. Он отшатнулся и полетел в «объятия» своего приятеля. — Эй, полегче! — нахмурился тот. — Мы просто поговорить пришли. — Твой друг придурок начал первый, если ты не заметил! — выкрикнул я, сжимая кулаки. — От такого же придурка слышу! Решив, что игра не стоит свеч, я резко развернулся, прерывая зрительный контакт, не забыв пихнуть парня плечом, что стоял на дороге. Я схватил свои вещи и быстрым шагом пошёл к двери, ведущей вниз. Внутри меня бушевал ураган, а всё из-за этих идиотов, которые решили, что раскидывать чужое имущество — это норма. Уже закрывая дверь, я почувствовал сзади себя погоню. Мгновенно отреагировав, я навалился всем весом на дверь, но этого было явно не достаточно, чтобы сдержать монстров по ту сторону. — Открывай, щенок! Открывай, или ты труп! " Я и так труп» — подумал я. Удары и угрозы сыпались на мои баррикады, с каждым ударом, грозясь разбить их в щепки. Не назвал бы себя верующим, но сейчас я молился, чтобы они не добрались до меня. Избиение человека подразумевает умышленное нанесение множественных ударов по его телу либо совершение других физических действий, причиняющих избиваемому телесную боль и (или) вред здоровью любой степени тяжести. Удары могут наноситься руками или какими-то предметами. К другим насильственным действиям относятся: царапание; выворачивание рук; сдавливание рук и ног; выдергивание волос; щипание и т. д. Минутная пауза. Удары прекратились. Я немного позволил себе расслабиться и тут дверь резко открылась. Я вывалися спиной назад и почувствовал как меня поднимают в воздух. В ту же секунду меня припечатали к стене, сдавив горло, от чего я захрипел. Кислорода не хватало. — Может, раскрасим его бледное личико? — предложил один из садистов, смакуя мой взгляд полный боли. — Нет, Резак, есть идея получше. Удар под рёбра, под дых, в живот, по лицу, по скуле — я уже потерял им счёт и просто корчился от разрывающей пульсирующей боли, однако сжав челюсти, чтобы не издать ни звука. Последнее, что я хотел — чтобы они наслаждались моим отчаянием. До сих пор мне трудно сказать, что меня спасло в тот момент: счастливый случай, или предзнаменование судьбы, но исход был один — я выжил. Почувствовав, что в глазах темнеет от недостатка кислорода, я из последних сил выбросил руку вниз и зашарил по карманам. Завалявшаяся самодельная взрывчатка, как же я был ей сейчас рад! Одно из достоинств, которым обладало такое устройство — это возможность зажигания без спичек. Нужно всего лишь дёрнуть за шнурок. С каждой секундой, проведённой в этом месте, я понимал, что мои шансы на жизнь стремительно улетучиваются. Дрожащими пальцами я раз за разом предпринимал бесплодные попытки извлечь шнурок из взрывчатки, тем самым приведя её в действие. И наконец, мне это удалось. — С — сволочи — прохрипел я, сплёвывая кровь, и наугад бросая бомбу резким движением. Взрыв. Крики, от которых я чуть не оглох и долгожданная свобода. Меня отпустили и я упал на камень, жадно хватая ртом выбитый из лёгких воздух. Придя в себя, я оглянулся на корчащихся в агонии мучителей. По-видимому, у одного из них оторвало пальцы руки или всю кисть, а у второго выбило глаз. Но я мог и ошибаться, ведь я не видел куда на самом деле попала бомба, а судил лишь по тому, за какую часть тела они схватились. Тот день я считаю точкой невозврата. Тогда я впервые чуть не убил человека. Залечив раны, и приспособившись к внешнему жестокому миру, я покинул детский дом, точнее сбежал из него, и отправился на поиски лучшей жизни. Мне было всего пятнадцать лет, когда моя жизнь разделилась на «до» и «после». И я очень надеюсь, что моё дальнейшее «после» — будет лучше всего вместе взятого «до».