На расстоянии

Сегодняшняя ночь была как никогда тихой. Привычно потирая переносицу, передавленную из-за долгого ношения очков, я снова посмотрела на книгу в руках, понимая, что в который раз вынуждена перечитывать одну и ту же страницу. Мысли разбегались, пропитанные меланхоличным настроением истории, вынуждая возвращаться к собственным воспоминаниям. А точнее — их практическому отсутствию. Нет, я ни разу не подвергалась амнезии, пусть иногда и закрадывались сомнения в подобном — просто у меня не было ничего реального, что я хотела бы на самом деле помнить о своей жизни. Не было лучшего дня, лучшего воспоминания, лучшего человека, с которым бы с радостью проводила дни напролет. И еще было буквально осязаемое чувство отстраненности от происходящего. Сколько себя не помнила, я везде и всегда была наблюдателем — за ссорами родителей, когда была еще маленькой, за перешептываниями одноклассников, обсуждающими мою замкнутость, за весельем однокурсников, которые шли на контакт исключительно из вежливости или необходимости, а еще за историями клиентов, проходящими через приемную «Бальдра» каждый день. Последнее, возможно, было даже к лучшему — эмпатичным людям было бы сложно перенести то количество негатива, с которым люди вынуждены обращаться к юристам, будь то горечь или же злоба. Но во всех остальных случаях… Я сглотнула, ощутив на языке привычную горечь. Увы, не помогло — как не помогало всякий раз, когда я задумывалась над этим. Это был не вопрос бездействия — в свое время я совершала попытки влиться в общий поток, начинать разговор, проявлять участливость, и в какой-то момент даже получалось выйти на нечто большее, чем простая вежливость. Вот только после этого назревало другое чувство, вынуждавшее снова увеличить дистанцию. Раздражение. Неловкость. Ощущение, будто начинают лезть в душу, хотя разговоры продолжались на обыденном уровне. И, как итог, снова прохладное отношение и статус «простого знакомого» в пределах коллектива. Возможно, я просто не создана для общества, и мне изначально стоило сдаться. При этом я бы никогда не назвала себя бесчувственной, особенно при нахождении в одиночестве — тогда я могла спокойно выражать эмоции, открыто плакать или смеяться над какой-нибудь книгой, напевать любимые песни или проклинать все на свете за ушибленный об угол мизинец. Но стоило зайти речи о реальных людях, и эмоции словно покрывались толстой коркой льда, вынуждая чувствовать себя скованной и оттого еще более чужой. Ни одна дружба не длилась дольше года, ни один праздник не вызывал желания вспомнить о нем снова — взамен на это, воспоминания состояли из обрывков чужих историй, цитат любимых героев и текстов множества прослушанных песен. Понимая, что еще немного, и я вновь буду загонять себя из-за этого, я вынужденно отложила книгу, сдаваясь, сняла надоевшие очки и откинула голову назад, смотря в потолок. Из-за неправильного положения, со свисающими с подлокотниками ногами и чересчур выгнутой шеей с отсутствием удобной опоры, наверняка снова придется жаловаться после выходных на боль, но пока что было просто все равно. Наблюдая за отсветом лампы на потолке, я так же вспомнила о единственном луче света в моей жизни, единственной личности, которая смогла оставаться в моих воспоминаниях. И пусть мы уже не виделись достаточно продолжительное время, что-то мне подсказывало, что Артема Винга мне так и не удастся когда-либо полностью забыть. *** Все началось с детства, как и полагается в подобных историях. Я никогда особо не любила бывать на улице, но зачастую тогда и выбора особого не было — если у меня была возможность сбежать от семейных ссор, то всегда приходилось брать по возможности какую-нибудь книгу, предупреждающе крикнуть, что меня зовут другие дети, и покидать пределы дома. На самом же деле книга бралась просто для отвлечения внимания от прошедшего времени, играть с другими я не любила, а дома я бы оставалась с большим удовольствием, не будь там кого-то из родителей или бабушки по папиной линии. Так что на время выяснения их отношений приходилось выбирать меньшее из зол и соглашаться на отстраненность с номинальным «только оставайся в поле зрения, чтобы мы тебя видели». Иногда я действительно читала, иногда задумчиво искала отдельные любимые моменты, когда книга уже была знакома, а иногда та использовалась просто как предлог, поверх которого хорошо просматривалась улица. Тогда-то я и встретила Артема впервые. Не знаю, почему, но, когда я увидела его вот так однажды, проходящего мимо дома со своими родителями, уже не могла так легко оторвать взгляд или перестать искать глазами. Возможно, мною руководила непризнанная зависть, возможно, все потому, что его тоже не так часто можно было увидеть, а, может быть, он просто запомнился мне из-за симпатичной внешности — кому не нравятся красивые люди или милые дети? Но, пусть мы иногда пересекались взглядами или даже знали друг друга заочно по именам, я так ни разу и не заговаривала с Артемом. Школьный период проходил примерно так же. Если б кто-то меня спросил — пусть я и знаю, что никто бы на самом деле не стал этого делать — насчет того, что я помню из школы, то это были бы требования учиться хотя бы хорошо, если не отлично, коридоры во время перемен, потому что наш класс особенно не любили пускать досрочно в кабинет, а еще уроки физподготовки с ребятами на класс старше как единственный шанс прямо наблюдать за Артемом. Без допуска из-за слабого сердца, мне в любом бы случае оставалось только сидеть в стороне, а так была возможность без зазрения совести смотреть на него — сначала с любопытством, после — интересом, который только под конец перерос в симпатию. Когда осознание этого таки огрело меня со всей дури, почти все шансы были упущены, расстояние оказалось слишком далеким, а уверенность в себе практически потухла. У нас абсолютно не возникало точек соприкосновения, поэтому пришлось отпустить любые ожидания и смириться со своим положением, продолжая переживать выпускной класс в одиночестве без единой отдушины. Казалось, что этой односторонней истории было суждено утихнуть еще в зачатке. *** Все начало меняться в тот момент, когда школа сменилась университетом, нудные занятия — любимой специальностью, а вынужденное нахождение вне дома — добровольными посиделками в библиотеке вплоть до ночи. Когда я выбрала для себя филологическую специальность, то считала, что моей единственной мотивацией поступать была любовь к чтению и языкам, но, узнав, что библиотека корпуса является общей с факультетом юриспруденции, засомневалась, действительно ли только поэтому поступала именно туда. А когда, впервые посетив ее, прошла мимо подозрительно знакомой темной макушки, поняла, что мое постоянное местонахождение сразу определилось. В скором времени, привыкнув к общему распорядку и тому, что являюсь мало интересующей других личностью, я начала постепенно обосновываться — долго ходила среди разделов, запоминая наиболее интересующие, выбирала различные места в читательском углу, узнавала, можно ли податься в ассистенты, если не учишься на специальности библиотекаря, а еще выясняла, стоят ли ограничения на приносимые вещи или еду. И после этого для меня стало умиротворяющей рутиной приходить после пар с баночкой лимонада из автомата на третьем этаже к пятому ряду от окон, выбирая место поближе к проходу. Не так много студентов заявлялось туда в принципе, а в период уже первой сессии, при относительной занятости, мое место так и оставалось свободным благодаря репутации завсегдатая. Как и его — через два ряда от меня, почти ровно напротив, всегда с большим количеством трактатов для подготовки к докладам. Не слишком далеко, но и не близко, мне было достаточно время от времени приподнять взгляд, чтобы украдкой смотреть на него и словно заражаться мотивацией работать усерднее над собственными достижениями. Оторваться от очередного учебника про историю фонем, с удовольствием прижмуриться от согревающего света солнца по левую руку, задержать на пару секунд взгляд на фигуре по ту сторону, иногда сделать новый глоток все еще прохладного лимонада, вздрогнуть от покалывающих ощущений во рту — такие маленькие моменты даже дарили мне ощущение своеобразного уюта. А однажды, подняв глаза, я столкнулась с завораживающим взглядом сапфиров, доброжелательной улыбкой и приглашением жестом пересесть поближе. Помнится, тогда я еще специально оглянулась, полагая, что это не мне, указала с сомнением на себя, на что получила только более широкую улыбку и кивок, и, нерешительно махнув головой в ответ, едва подрагивающими руками собрала книги вперемешку с тетрадями, чтобы потом опустить их через на столе два ряда.  — Ризе, верно? — когда я услышала свое имя, то подумала, что меня либо обманывает слух, либо фантазия, потому что тот момент просто не мог быть реальным. — Приятно видеть знакомое лицо, пусть даже мы не так часто виделись раньше. Если ты помнишь, мы учились в одной школе. Конечно, помнила — как тут забудешь, проведя столько времени в наблюдении за ним. Сообразив, что нужно было отреагировать, я запоздало кивнула, дав понять этим, что действительно знаю его, а после проговорила:  — Да, вы были на год меня старше, но мы действительно часто пересекались, — на самом деле, разница бы составляла полные два года, но этого все равно было б достаточно, чтоб говорить неформально. Просто я с непривычки общения, а еще смущенности, начала обращаться на «вы», проявляя уважение как к старшему. Казалось, что его позабавила моя манера речи, потому что он коротко и тихо рассмеялся, говоря:  — Можешь говорить на «ты» и просто по имени, я не имею ничего против. Я Артем Винг, будем официально знакомы, — он даже протянул руку в знак приветствия, на что я снова ненадолго зависла, словно пытаясь загипнотизировать ее — возможно, себя тоже, заставляя поверить в происходящее, — а потом осторожно пожала ту в ответ, закрепляя этим начало нашего общения.  — Конечно. Ризе Мэйджо, рада знакомству. *** После этого мы не общались особо много, но моим новым привычным местом стал седьмой ряд, напротив появился доброжелательный сосед, а вместе с банкой лимонада часто находилась почти такая же с кофе из того же автомата. Изредка мы все же немного переговаривались, когда требовалась помощь друг друга, или вспоминалось что-то из прошлых деньков Артемом, однако чаще между нами царила умиротворенная тишина — все же, первоначальной целью каждого была именно учеба, конспектирование, написание докладов, а в моем случае еще тихая практика речи, когда надо было заучивать диалоги или пересказы для аудиторной проверки. Время от времени мне казалось, что на последнем Артем отрывался от работы заметно чаще, но меня слишком бы задавливало смущение, согласись я открыто поднять взгляд, вместо этого либо сбиваясь и возвращаясь взглядом в записи, либо целенаправленно удерживая взгляд на дереве столешницы, предпочитая игнорировать происходящее на периферии. В остальном — невмешательство в дела друг друга, учебные или личные. Поначалу было тревожно и очень непривычно, но постепенно я осознавала — чем больше проходила первоначальная неловкость, тем комфортнее мне было даже на такой короткой дистанции, чего я никогда не ощущала. Это не было похоже на предыдущие моменты, когда после сближения следовало резкое отторжение, необходимость отстраниться, разрывая все связи, оттого и хотелось куда больше ценить их. Благодаря близости расстояния, отчасти невольно, я также узнавала его гораздо лучше — что писал он, четко следуя границам полей, что каким-то образом умудрялся делать краткую передышку ровно каждые полчаса, что он всегда четко соблюдал границу между работой и приемами пищи или что предпочитал выполнять весь объем работ ровно в день объявления таковых. Большой контраст с моими скачущими границами, несмотря на попытки вести записи аккуратно, возможность забывать о времени или, наоборот, поглядывать на часы каждые пять минут, когда попадался особо неинтересный материал, чудом чистыми бумагами с привычкой есть во время выполнения чего-то еще и постоянно выполняемыми в последний момент заданиями даже при попытке начать все вовремя. Возможно, что именно поэтому и запомнилось весьма хорошо, напоминая о том, насколько мы разные, и заставляя удивляться тому, как мы умудрялись соседствовать, не разойдясь уже через месяц. Бывали между нами и моменты, когда мы являлись на выходных, во время которых специально брали книги, не связанные с учебой, и обсуждали их вместе одновременно — я тогда часто брала мистику или городское фэнтези, пока Артем выбирал из предложенной научно-популярной литературы, из-за чего наши комментарии для посторонних могли выглядеть весьма сумбурно. Один рассказывал о том, насколько хорошо прописана вариация будущего в антиутопии, а другой отвечал тем, как скомкано раскрыли предысторию потенциально интересного бога для сюжета. Иногда даже работники библиотеки непонимающе переглядывались, проходя мимо, что уж говорить о редко проходящих студентах. Но мне тогда это очень нравилось — подобное общение ни к чему нас не обязывало. Не было никакого душещипательного обмена переживаниями, перехода границ в обсуждении более личных дел или чего-то подобного, и, что парадоксально, именно благодаря этому я ощущала себя на своем месте. С наступлением же третьего курса подобное чувство начало постепенно рушиться, пугая осознанием того, что мне становилось этого мало, а под конец четвертого — окончательно погубило дальнейшую вероятность общения. *** Чем ближе становился выпуск, тем невыносимее для меня было ограничиваться лишь краткими обменами мнений. Несмотря на то, что у меня была возможность продлить наше общение еще ненадолго, поступи я на магистратуру, но, уже понимая, как остываю к прежде любимому делу и непрерывному обучению в принципе, я предпочла сдаться и, на крайний случай, отложить повторное поступление, к чему так и не вернулась на самом деле, к большому огорчению семьи. Артем, задавший из любопытства подобный вопрос, еще в начале четвертого курса, только привычно доброжелательно улыбнулся и пожелал найти свое дело, а я в тот момент была готова бросить все и передумать насчет принятого решения. Время истекало, я понимала, что нужно было решать вопрос не только с профессией, но так и не могла решиться на новый шаг, боясь не только его реакции, но и своей. Но, как только я собралась с духом, все рассыпалось картами хрупкого домика. Ни я, ни Артем особо не были любителями университетских вечеринок, однако в то Рождество подготовку разрешил сам глава, у меня настроение было на редкость праздничное, а Артема, как после выяснилось, в кои-то веки уговорил по-новому сформировавшийся коллектив. Изначально мы не видели друг друга, хотя, возможно, так было лишь с моей стороны — привычка отходить к одной из дальних стен и качать головой и напитком в руке в такт выбранной музыке никуда не девалась с годами. Только к началу одиннадцатого людей стало меньше, позволяя увидеть большее количество оставшихся, огни замедлились, давая чуть больше освещения, а надетые в кои-то веки линзы вместо очков различили знакомую фигуру не так далеко от меня. Поначалу не веря, списывая на помутненное алкоголем сознание, я не решалась подойти, однако, стоило взять в руки остатки решимости и настроиться на приветствие с последующим непривычно задушевным разговором, все мысли пришлось обрывать, ставя на те пометку «невыполнимых». Потому что, уже находясь в десятке шагов, я попала на зрительские места в самом неожиданном для меня представлении. Первым шоком для меня оказалась неожиданно подошедшая девушка, вторым — ее действительно неординарная внешность, третьим — излучаемая аура уверенности, вероятно, что также неплохо сдобренная алкоголем. И четвертым — то, как после пары едва слышных слов она подхватила воротник чужого пиджака, потянув тот на себя и целуя опешившего Артема в губы. После этого не хотелось ни видеть, ни слышать, ни говорить — просто исчезнуть, растворяясь в понимании, что я наверняка снова окажусь лишней для кого-то. Не в моих силах было заставить кого-то — как и себя тоже — оставаться рядом, быть такой же откровенной и открыто встречать чужую реакцию. И пока на лице окончательно застывала маска, внутри билось нечто истеричное, до болезненного сильное, вынуждая поскорее обезопасить себя от дальнейшего и просто уйти. Было даже неловко говорить о том, как легко я ему поддалась, незаметно выходя из шумного зала, наполненного одобрительным гулом невольных зрителей подобной сцены. Небольшой тамбур, освещенный луной и снежной картиной коридор, шесть лестничных пролетов, запасной выход, извилистая тропинка к воротам, дорога к съемной квартире с пятью переходами, лифт до пятого этажа, осознание, что на волне отрешенности совсем забыла об оставленных в гардеробной вещах, в том числе и верхней одежде. Возвращаться не хотелось даже ради возможности попасть в свой облюбованный уголок, называемый по праву домом. Сползая по двери у своего порога, я безмолвно уткнулась в колени, все так же безуспешно пытаясь пережить наступившую бурю. Слез не было, других эмоций — тоже, но ощущение, будто что-то внутри мечется, не прекращалось еще долгое время, заставляя съеживаться в комок все плотнее, надеясь, что хотя бы так станет немного легче. Тогда я так и просидела у порога всю ночь, так и не переступив пределов дома даже после воскрешенного в памяти местоположения запасного ключа. А после — поднялась и, как и сделала то же ночью, прошла ровно тем же маршрутом обратно в университет, заходя в тот раз уже через парадные двери. Не обратив внимание на многозначительный упрекающий взгляд, протянула полученный мною номерок, пусть и было очевидно, что оставалась всего одна занятая вешалка. Обратно же свои вещи получить я не успела, заваливаясь назад в спасительную на тот момент темноту. *** На встреченный Новый год в больнице и с диагнозом гриппозного состояния, осложненного сильным стрессом, я реагировала по-философски спокойно, в отличие от негодующих родителей, которые начали обвинять меня в безалаберности и вынужденной оплате счетов на мое лечение. Сказать им о том, что могли себя не утруждать, язык не поворачивался, повинуясь тяжелой голове и мало вменяемому состоянию, подкрепленным лекарствами седативного эффекта. В тот момент я особо сильно радовалась, что ни с кем не вожу близких знакомств, потому что видеть не хотелось абсолютно никого, и некому было рассказать о причинах, почему именно меня подкосило. Потому что причин было куда больше, чем на первый взгляд, и идти с теми надо было к психологу заместо терапевта. Тем не менее, каникул было вполне достаточно для того, чтоб прийти в себя, снова сделать вид, что все в пределах нормы и принять решение о том, чтобы больше никогда не посещать библиотеку, омрачая теплые воспоминаниями мрачными вероятностями. Вместо этого я приучала себя работать хотя бы над необходимым минимумом дома, искать возможность полностью обеспечивать себя, чтоб не пришлось снова сталкиваться с семьей, обходиться без общения на околоучебные темы и наконец-то признавать окончательно, что ни с кем мне не было суждено оставаться надолго. Да и, что уж там, нам все равно бы с Артемом оставалось всего ничего — вряд ли бы мы смогли и дальше поддерживать связь, погрязая каждый в своих заботах. И плевать, что для меня это было единственной отдушиной в чьем-то еще обществе. Пора было привыкать справляться самостоятельно — и без того слишком оттягивала тот момент, надеясь на чудо. С тех пор на моей стороне оставались лишь чужие истории, настроение поддерживалось подбадривающей музыкой, а на отношениях с другими был поставлен крест. *** На самом деле, я не так часто возвращалась к тем воспоминаниям, занимая себя другими делами, но иногда возникала необходимость поддаться настроению, потому что иначе было только хуже из-за отрицания очевидного. Я была законченной неудачницей, отдаленной от общества, а еще — жуткой трусихой, которая, возможно, потеряла тогда свой последний шанс. Теперь нас точно ничего не связывало, и, в какой-то общепринятой мере, мы могли даже считаться врагами, пусть я и не желала влезать в соперничество «Бальдра» с «Юридической фирмой Фемиды» и находилась в, скорее, административной сфере, приветствуя клиентов на входе конторы. Похоже, — я снова посмотрела на обложку незамысловатой, но слишком зацепившей за живое истории, — данная книга будет какое-то время под запретом — у меня не было абсолютно никакого желания бередить старые раны. В этот момент ленивый поток мыслей был прерван резким грохотом за стеной. До этого я никогда не слышала такого шума, доносящегося из соседних стен, как ни разу и не видела тех, кто, по идее, живет со мной так близко, обходясь мыслью, что наше общение все равно не будет приносить пользы любой из сторон. Тем не менее, оставлять все на произвол не хотелось, пусть и было несколько страшно вторгаться в чужое личное пространство, даже под благородным предлогом. Нерешительно надев на ноги тапочки, с удерживаемым в руке телефоном, я выглянула с опаской в коридор, переживая, что кто-то еще мог отреагировать, после чего буквально заставляя себя делать каждый новый шаг по направлению к нужной двери, слева от выхода. Глубоко вдохнув и сделав короткий выдох, я поднесла руку к звонку, после чего несколько резко прожала заветную кнопку. Короткая стандартная мелодия звучала словно набатом в ушах от напряжения. И никакой реакции с той стороны — ни приближающихся шагов, ни раздраженного потревоженного голоса, ни иных, естественных или нет, звуков. Тревога постепенно нарастала. На всякий случай еще постучав костяшками пальцев по двери, я почти крикнула:  — Извините, у вас все хорошо? — но и после этого ничего не изменилось, из-за чего в груди нарастала паника, а пальцы едва ли не судорожно искали в контактном списке нужный номер. Наконец увидев необходимую сейчас подпись, я поднесла телефон к уху, начав говорить сразу, как установилось соединение:  — Здравствуйте, это Мейджо Ризе из 1307 квартиры. Пожалуйста, помогите открыть 1308-ую квартиру, — закусив губу, я снова оглянулась на висевший номер, — и вызовите сюда медиков быстрого реагирования. Возможно, человеку внутри требуется помощь. Сбросив вызов после короткого ответа вахтера, я начала ходить туда-сюда около нужной двери, не находя себе места. Возможно, я вела себя слишком беспокойно, но что-то внутри подсказывало, что не стоит проходить мимо, отмахиваясь тем, что я здесь совершенно ни при чем, и остаться до конца. Едва не упустив момент, когда звонко просигналил о своем прибытии лифт, я тут же подбежала навстречу немолодому мужчине и кратко описала положение дела, насколько это было возможно. Тот лишь кивнул, не задавая больше вопросов, и сам с небольшой тревогой начал отпирать заветные двери. Щелчок, второй — и мы оказались в квартире с зеркальной моей планировкой. Прежде всего направившись на кухню, из которой, вероятнее всего, я и слышала шум, мое тело практически застыло на пороге, пока разум осознавал несколько важных вещей. Первое — у моей кармы было определенно хреновое чувство юмора. Второе — зря не проигнорировала свое ощущение, потому что лучше б я сбежала от происходящего прямо сейчас. Третье — какая же будет ирония в том, если кто-то все-таки узнает, что секретарь фирмы «Бальдра» живет в такой непосредственной близости от ведущего юриста «Фемиды» Артема Винга. *** И все же любопытно, как наша история оборвалась на моем попадании в больницу, возобновляясь в тот момент, когда под капельницами лежал уже он. Тяжело выдохнув уже в который раз за последний час, я с тревогой подняла взгляд на датчики, пытаясь по ним понять, что же именно с ним не так и что предположительно сообщат анализы, которые в скором времени должны быть готовы. По ногам в коротких, по колено, леггинсах прошелся сквозняк, заставляя вспомнить, в какой спешке я вызвалась поехать в сопровождении, не желая тратить время или хотя бы взять очки, которые бы, на самом деле, могли и пригодиться. Не то, чтобы без них я совершенно ничего не видела, но и щуриться на постоянной основе особо не хотелось, особенно во время прочтения документов на подпись. Едва слышимое шуршание больничных простыней мгновенно вывело меня из транса, тут же заставляя перевести внимание на приходящего в себя пациента.  — Что произошло… где… — вначале забормотал про себя он, после чего замутненный взгляд перешел на меня, изучая, и в глазах промелькнула искра узнавания: — Ризе? Как ты… Тихий смешок сдержать не получалось от слова совсем.  — Это длинная история, — иронично протянула я негромким голосом, словно боясь потревожить не только других людей неподалеку, но и просыпающийся разум, — но если вкратце — мы два идиота, не видевших друг друга в упор даже за два года проживания бок-о-бок через стенку. Кажется, тебе было очень плохо, раз ты не помнишь, как свалился, а я из-за шума поставила на уши всю вахту и обоих приехавших на вызов медиков, потому что они уже думали, что откачивать придется не только тебя, — за разговорами рука неосознанно потянулась вперед, желая прикоснуться к его лбу, но замерла, едва касаясь взлохмаченной челки. Осознав, что творю, я тут же отстранила ее, тем более, уловив, что к нашему месту приближаются чьи-то голоса, и готовясь обернуться к ним, но замерла, почувствовав, как запястье перехватила чужая рука — совсем не сильно, но и эффекта неожиданности хватало с головой. Едва я собралась с духом, чтобы высвободить ее, как завеса, отделяющая нас от остальных в отделении скорой, распахнулась, являя всю эту картину врачу и трем сопровождающим его лицам. Не ситуация, а просто сказка. Я буквально чувствовала, как мое лицо готовилось пойти пятнами от настолько яркого смущения.  — К-кажется, мне пора идти, — с запинкой проговорила я скорее себе, уже не обращая внимания на сказанные вслед слова и стремясь просто сбежать — от чужих взглядов, от внезапного прикосновения, от собственных накативших чувств. Разве той концовки не было достаточно, к чему было снова пересекаться, еще и при настолько нелепых обстоятельствах? Перехватив буквально сразу же такси, я назвала адрес и откинулась на сидение, пока водитель, не особо озадаченный моим внешним видом, видимо, из-за места появления, — кто только и в каком состоянии не попадал в больницу из-за спешки, — неспешно направлял машину по все более узнаваемым улицам. Думать о произошедшем не хотелось от слова совсем, но одна мысль продолжала биться в голове, не давая покоя. Кажется, пора было задуматься о срочном переезде. *** А стоило ли? Вернувшись домой и изрядно успокоившись, я долго рассуждала, по итогу придя к выводу, что не стоит рубить сгоряча, меняя уже давно обжитую квартиру только из-за одного эксцесса. К тому же, Артем тогда явно был не в себе, возможно, он и вовсе не запомнил моего появления или посчитал его бредовым сном. Был ли смысл так бояться, если не существовало даже гарантий, что мне стоило переживать насчет исхода? Да и после увиденного не хотелось так скоро оставлять его, даже если это означает тихое сосуществование за стеной без других признаков присутствия. С того случая прошло всего пару дней, спокойный воскресный вечер я проводила в ленивом состоянии, за просмотром давно полюбившейся дорамы и закутавшись в любимый плед — последнее время меня слишком морозило из-за недавнего приключения, когда на улице весенняя погода не спешила радовать теплом, и, вероятно, что еще и низкого давления. Понимая, что завтра придется снова делать вид, будто вместо сердца в груди вживлена автоматизированная система, я пыталась впитать свой максимум спокойствия, поддерживая тем самым душевное равновесие. Или, если точнее, его подобие. Все было спокойно ровно до момента, когда до гостиной долетела трель входного звонка. Мне не хотелось тешить себя иллюзиями, что кто-то мог ошибиться дверью, я не верила, что это доставка, потому что я редко пользовалась такой услугой, предпочитая самовывоз, но мне и не хотелось признавать, что и без того отложенная на года встреча с расставлением точек над «ё» все-таки настала. Привычным махом отперев замок, как и ожидалось, мой взгляд встретился с волнением в сапфировых глазах.  — А я ведь так хотела, чтобы ты посчитал все это лишь сном, — едва слышно проговорила я, прежде чем повысить голос достаточно для того, чтобы его различил почти званый гость. — Проходи. Кажется, что нам все же предстоит весьма долгий разговор. *** Тишина, висевшая между нами, оглушала. Пусть на самом деле в отдалении все еще продолжала идти дорама, наверняка переходя уже на следующую серию, ее громкости было недостаточно, чтобы прорваться сквозь тяжелую атмосферу, давившую почти физически. Про него не зря говорили, что он — воплощение ролевой модели в юридической сфере, правда, никогда не думала, что окажусь на принимающей стороне удара, вынужденная лишь утыкаться в кружку с недавно заваренным чаем и кутаться плотнее в уже не спасающий плед. Беспокойство за состояние Артема предлагало предложить еще один такой же ему, ведь свалился он, скорее всего, именно из-за простуды или подобного заболевания, но мне было слишком страшно издать хоть один звук — и не только из-за боязни перед ним. По его вздоху я сглотнула, понимая, что все — началось.  — Ри, — начал он, вынуждая меня поджать губы от щемящего чувства ностальгии — он начал называть меня так незадолго до того вечера. Я до сих пор помню, как он неуверенно заводил тогда тему издалека, начав с того, как неубедительно выглядели персонажи, перешедшие на сокращенные имена буквально с первых пятидесяти страниц, а после, в разгар момента, спросил, может ли ко мне обращаться как «Ри». Сначала я бездумно ответила «да», не поняв глубины вопроса, после запнулась на полуслове, осмыслила суть и еще раз согласилась, добавляя, что не могу ответить тем же, поскольку для меня обращение по именам — уже достаточное откровение, — возможно, что обстоятельства нашей встречи на днях действительно были неожиданными, но я уже давно хотел с тобой встретиться, как только бы выдалась подобная возможность. Нам нужно было поговорить, еще давно, когда мы внезапно перестали общаться. С его точки зрения — действительно стоило поговорить, чтобы узнать о причине. Для меня же тогда лишняя секунда нахождения рядом была болезненным напоминанием о том, что мы никогда на самом деле не были близки и между нами не было глубоких взаимоотношений. Сейчас же… Сейчас тоже было больно — но уже совсем глухо, являясь лишь далеким отголоском той волны отчужденности.  — Возможно, и нужно было, но есть ли в этом смысл сейчас? — собравшись с духом, ответила я, надеясь на… а на что я надеялась на самом деле? Чтобы он ушел и никогда меня больше не видел, или… — Прошло слишком много лет, мы уже стали за это время совсем чужими людьми друг другу, так к чему ворошить старые воспоминания? Глаза Артема резко сузились в ответ на мои слова. Возможно, я перегибала палку, но если это помогло бы ускорить наш разговор…  — Значит, ты уже считаешь нас чужими?  — А разве нет? — с усталостью выдохнула я, чувствуя, как груз воспоминаний давил на плечи. Для меня бы Артем никогда не стал чужим, но вряд ли бы я когда-нибудь смогла признаться ему в этом. — Да и если смотреть на вещи объективно, разве мы не являлись ими все это время? Учитывая, насколько поверхностным было наше общение…  — Почему ты так решила? — резко прервал меня он, уже откровенно недовольный моими ответами. Похоже, его раздражение вызвало внутри цепную реакцию. Иначе бы я не могла объяснить то, почему так же резко отозвалась, буквально слыша в голове щелчок тумблера, отвечавшего за сдержанность эмоций:  — Да потому что я знаю, что никогда не была для тебя особо близким человеком, разве нет?! Просто эпизод, дополнение, временная замена, лишнее звено, которое изредка скрашивало время! Я была чужим человеком для тебя еще тогда, что уж говорить сейчас?! Так было всегда и со всеми — я была просто лишней! Взгляд Артема мгновенно посуровел, и я осознала, что именно сказала. Слишком много лишнего. Я не была идиоткой и прекрасно понимала, как воспринимаются такие слова со стороны: словно громкие речи подростка, говорящего, что мир его не понимает. Только вот дети перерастают этот период, а я жила с ним с самого рождения, срастаясь с этим ощущением и понимая в уже зрелом возрасте, что такое не выкорчует ни один психиатр. Однако то, как воспринимаю я, и то, какая реакция у других, — две противоположные вещи. Зажмурившись и снова поудобнее запрятавшись внутри пледа, я с опаской ожидала дальнейшего развития событий.  — Подойди ко мне сейчас, — серьезно произнес Артем, от чего я не выдержала, подняв взгляд на него. — Немедленно. Закусив губу, я нерешительно поднялась на ноги, чувствуя, что те могут в любой момент дать слабину, и обогнула столешницу, ставая напротив него.  — Еще ближе. Один шаг — и я стояла практически вплотную, едва ли глядя на него сверху вниз благодаря выбранным стульям барного типа. Ожидая всего, что угодно, вплоть до отрезвляющей пощечины, даже если знала, что это было совершенно не в духе Артема, я снова закрыла глаза. Чего я точно не ожидала — так это теплых рук, прижимающих меня к чужому телу, осторожного похлопывания по спине и раздавшегося совсем рядом облегченного выдоха, раздавшегося прямо у уха. Меня разрывало между несколькими эмоциями одновременно: диким смущением из-за того, что меня впервые в жизни вот так обнимали, желанием расплакаться, не сдерживая эмоции, и невыносимым облегчением. Не зная, как лучше поступить, я лишь осторожно опустила подбородок на представленное плечо и легко оперлась руками на его грудь через все так же скрывавший их плед. Кажется, я начинала понимать, почему некоторые люди так сильно любили тактильный контакт — подобные жесты дарили настолько всепоглощающее чувство защищенности, что не хотелось расставаться с ним так просто.  — Знаешь, как долго я хотел это сделать? — внезапно нарушил молчание Артем, чуть усилив давление на спине, чтобы я не могла отстраниться. Боялся, что я могу испугаться и сбежать от него? — Все то время, что мы были знакомы, ты всегда производила впечатление человека, который тут же сбежит, если сделать хоть один неверный шаг. И, как оказалось, я был даже слишком прав — на последнем курсе ты в какой-то момент умудрялась избегать меня настолько удачно, что поначалу я думал, будто ты решила взять академический или и вовсе ушла, не закончив всего полгода.  — Прости, — невнятно проговорила я, не выдерживая и практически зарываясь в плечо, — это была совершенно не твоя вина. Все проблемы изначально заключались только во мне. Я знала, что мне не стоило вот так от тебя убегать, но… — закончить фразу я так и не смогла, не находя для этого подходящих слов. Их не было — собственно, как и внятной причины для подобного поступка. На какое-то время мы снова замолчали, словно пытаясь насладиться витавшей вокруг атмосферой. После признания настало время для обжигающего смущения, из-за которого я так и продолжала утыкаться в его плечо, только теперь повернув немного голову так, что получалось положение ближе к изгибу шеи. Вслушиваясь в мерное дыхание, немного ускоренный стук сердца, я размышляла над тем, что же будет дальше, когда пропадет влияние момента. Действительно ли мы восстановим общение и даже сблизимся, или это всего лишь иллюзия, которая закончится в любой миг? У меня не было ответа на этот вопрос. Внезапно мои размышления были прерваны действительно необычным образом.  — А-артем?! — воскликнула я, впервые за весь вечер обратившись к нему по имени, взволнованная его действиями. Потому что то, как он внезапно подхватил меня под коленями и, продолжая придерживать сзади, резко поднял в воздух, не могло не взволновать или, как минимум, обеспокоиться его состоянием! — Что ты делаешь?! Тем более, разве ты недавно только не попал в больницу?  — Это было всего лишь переутомление, я уже в порядке, — отозвался он, не скрывая загадочной улыбки. — И это также входило в список того, что я так давно хотел — сделать так, чтобы ты не могла сбежать хотя бы физически. Отпущу только при двух условиях. Я кивнула, неспособная от шока говорить внятно.  — Первое — пообещай, что больше не станешь избегать меня без действительно важной причины, — в ответ я снова кивнула, тихо и неуверенно проговаривая «да», — и обращайся ко мне по имени, как и прежде. Хорошо, Ри? Я уже сбилась со счета, в который раз сегодня смущалась из-за его слов.  — Хорошо, — чувствуя, как пересохло в горле, отозвалась я едва слышно. И увидела, как на лице Артема расцветает все та же доброжелательная улыбка — совсем как в нашу первую встречу. Вопреки моим ожиданиям, он не поставил меня сразу же, а осторожно двинулся в сторону гостиной, на что я только тихо взвизгнула, цепляясь крепче в его плечи, ища опоры. После чего все так же осторожно опустил меня на диван, медленно отстраняясь и смотря при этом мне в глаза. Одной рукой упираясь в изголовье дивана, он поддерживал этим то небольшое расстояние между нами, которого было одновременно слишком мало и чересчур много. Воздух словно резко потяжелел, но уже по совершенно иной причине, создавая между нами действительно иную атмосферу, чем была когда-либо между нами. Поддаваясь внутреннему порыву, я резко подалась вперед, буквально на секунду прикасаясь к губам Артема своими, и так же быстро отстранилась. Осознание того, что я натворила, накрыло уже через секунду, но, на удивление, вместо того, чтобы снова прятаться в кокон, как и обычно, когда чувства вырывались наружу, я продолжала зрительный контакт, нервно наблюдая за его реакцией. Разочарование? Жалость? Сочувствие? Или… Однако растянувшиеся снова в улыбке губы развеяли все возникшие страхи, вынуждая поверить в то, что у меня есть наконец-то шанс. Возможно, для кого-то я все же не была лишним звеном.  — Кажется, теперь я точно не смогу уйти сегодня, — тихо произнес он, сокращая расстояние между нашими лицами. Мой ответ же настиг его, когда наши губы разделялись всего лишь парой миллиметров:  — И не нужно.