Контрабас

Леоне, по правде говоря, не помнил как и откуда он притащил этот несчастный инструмент. Конечно, больше его волновал вопрос «как», ведь эту махину не возьмёшь и не стащишь из какой-нибудь музыкальной школы, которая попалась по дороге, а стоит она бешеных денег. За один экземпляр из качественной древесины можно отдать больше двадцати четырёх тысяч долларов. Вариант с тем, что он забрал его от родителей, когда съезжал от них после очередного скандала тоже крайне мала: это было больше пяти лет назад. В своей маленькой квартирке он бы просто не смог игнорировать его даже при всём своём желании. Оставалось лишь сидеть и тупо смотреть на этот чёртов контрабас, проклиная похмелье, Буччеллати и вчерашнюю миссию, после которой он и напился вдрызг. Ну конечно! Миссия! Ему было поручено охранять какого-то неумелого музыканта и его дорогущий инструмент, и конечно же оба пришли к выводу, что его крохотную квартирку, при попытке найти контрабас, станут проверять в последнюю очередь. Уж не известно на кой чёрт кому-то красть эту махину, но Пьетро (так звали музыканта) был свято уверен, что кому-то кроме него она прямо-таки жизненно необходима, слёзно уговорив Леоне придержать эту бандуру у себя на пару дней. Аббаккио поморщился, проводя ладонью по лицу, и полез в карман брюк, пытаясь нащупать портсигар. Подарок от Бруно на последний день рождения. Оставалось лишь молиться, что там ещё что-то осталось. Заглянув в него, он облегчённо выдохнул и достал одну из пяти оставшихся сигарет и прикурил, думая, что ему теперь делать. Спустя какое-то время (и три сигареты, бычки от которых летели прямо на многострадальный ковёр), он поднялся на ноги и подошёл к кофру. – Давно я не прикасался к… Этому, – губы сами собой скривились в подобие усмешки. Уж что, а родительский дом явно был не тем местом, при воспоминании о котором по телу расходилось приятное тепло, а мозг так и подкидывал слащавые картинки рождественских ужинов да подарков. Выросший в семье джазовых музыкантов, Леоне с детства приучался к хорошей музыке, а также регулярному посещению музыкальной школы, где несносная преподавательница била по рукам длинной линейкой за неправильно взятый смычок или, упаси господь, игру и вовсе без него. Хоть в джазе такой способ, пиццикато, и поощрялся, считаясь едва ли не вершиной музыкальных способностей человека, классическая музыка такого не прощала. Хотя стоит отдать должное: благодаря той самой несносной преподавательнице Аббаккио и полюбил классическую музыку. Причём не только заезженных Моцарта, Вивальди, или Чайковского, а весьма малоизвестных композиторов, таких как Монтеверди или же Драгонетти. К слову, о последнем. Леоне осторожно достал сперва смычок, а затем и сам контрабас из кофра. Бережно взявшись за гриф, он осторожно, даже с каким-то трепетом, провёл по струнам смычком, словно пробуя инструмент. На память сыграв несколько незамысловатых мелодий, он обратил свой взгляд на папочку с нотами, на обложке которой неаккуратным почерком было выведено «Драгонетти. Концерт для контрабаса с оркестром». – А он явно высокого мнения о себе, раз замахнулся на такое, – усмехнулся Леоне, открывая тетрадь. Руки сами зажимали нужные струны и водили смычком, словно у него и не было перерыва в несколько лет. После скандального побега из дома, Леоне на долгие годы забросил музыку, особенно ненавистный контрабас, лишь много позже осознав возможности этого инструмента. К сожалению или к счастью, не найдя возможности к нему вернуться. Конечно, без ошибок не обошлось. Иногда пальцы соскальзывали со струн, от чего те неприятно дребезжали, приходилось останавливаться, чтобы поменять позу, размять кисть, или перевернуть страницу, а через какое-то время и вовсе выяснилось, что Аббаккио забыл наканифолить смычок. В конце концов, извлечь что-то хотя бы отдалённо напоминающее партию контрабаса вышло лишь через полчаса усилий. К тому времени он был уже далеко не один. Увлёкшись игрой, он попросту не заметил вошедшего в помещение Буччеллати. – Не знал, что ты владеешь каким-либо инструментом. – Пьяным я играю лучше, – сухо бросил Леоне с тяжёлым вздохом откладывая смычок и повернулся на Бруно. – Да? Обычно бывает наоборот, – усмехнулся в ответ Буччеллати и помолчал. – Почему контрабас? – Ну, знаешь, скрипки или виолончели под рукой не было, – он вымученно улыбнулся, намекая на явный сарказм. Буччеллати покачал головой и подошёл ближе, после чего заправил прядь волос Леоне за ухо и прижался губами к его лбу, получив в ответ лишь невнятное бормотание и покрасневшие кончики ушей. – Что-то случилось, Бруно? – Через силу выдавил мужчина. Всё никак не мог привыкнуть к тому, что наедине они могли звать друг друга по именам, отбрасывая официальность. – Решил спросить, как прошло задание, не более, но… Хм, ты сможешь сыграть джаз? Губы Аббаккио скривились в улыбке, а после тот выдавил из себя ещё и смешок, качая головой. – Что, ни дня без него? Извини, Буччеллати, – он поднял голову и столкнулся с хмурым взглядом собеседника. – Я хотел сказать, Бруно. В этот раз будет классика. Сам говорил, что хотел послушать то, что обычно играет у меня в наушниках, во время собраний. Буччеллати снисходительно покачал головой и сел напротив, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, кивком прося продолжить. И Леоне продолжил. А через пару дней с самодовольной улыбкой отметил новый диск в коллекции Бруно, ведь выведенная аккуратным почерком надпись гласила: «Драгонетти. Концерт для контрабаса с оркестром». Может быть, стоило поблагодарить свою несносную преподавательницу ещё за одну вещь.