***
Оглушительная музыка приятно бьёт по ушам. Потом что-то бьёт в бок, и Антону приходится опустить голову и самооценку чуточку ниже, чтобы столкнуться взглядом с довольно массивным Макаром и пожать ему руку в знак приветствия. – Тебя тут заждались, давно не заглядывал. Антон только отмахивается, оглядываясь по-хозяйски. И почему это так всех удивляет? Он вообще-то взрослый занятой человек, столько челяди вокруг – и без контроля. Кому как не Шастуну занять этот пост. – Расстановка менялась? Кратко, четко и по делу. Он всегда любит потрепаться, но одно появление Доктора-Я-Лечу-Убогих-Попова убило в нем всё желание заболтать кого угодно до смерти. – Нет, всё осталось прежним. Девочки и мальчики с третьей отрицательной у барной стойки, ориентируйся на красные ленты в волосах. Правила те же: пей, сколько хочешь, но оставь их живыми, можешь чаевых накинуть. Антон кивает. Вот это совсем другое дело. Приятно, что Макар помнит о его предпочтениях и вкусах, вот что значит «вековое сотрудничество». Запускает ладонь во вьющиеся волосы, салютует Макару и исчезает в неоновых софитах, проследовав с кошачьей грацией в указанном ему направлении. Он пришел сюда отдохнуть. Культурно выпить (набухаться), потанцевать, чтобы все мысли вылетели из головы вместе с громыхающим битом какой-то зажигательной мелодии, может, даже найти кого-то более-менее симпатичного для ночного времяпрепровождения. Этот пункт маловероятен, в данном обществе вообще мало тех, кто бы мог его заинтересовать. Последнего, с кем он флиртовал по собственной воле, он собственноручно застрелил несколько веков назад. А тот, сука, еще и ожил. Двойное унижение. Так что с отношениями и качественными перепихонами у него особо не складывается. Так сказать, никак не удается совершить контрольный выстрел. А если говорить о выстреле в яблочко, что ж… Он знает только глазное. В клубе царит настоящий хаос, что Антон больше всего здесь ценит. Хаос – его стихия. Он его создатель. В «Кровавый Рубин» приходят за вседозволенностью, за свободой и безопасным местечком, в дали от человеческих глаз, где можно делать всё, что душе угодно. Да, в обычном людском ночном клубе редко можно увидеть обездвиженного паренька, демонстрирующего свою шею с двумя незажившими точечками какой-то решительно настроенной девушке. Антон проходит мимо странноватой парочки и хмыкает, на ходу оценивая сегодняшний «товар». Мальчик симпатичный, но не в его вкусе. Антон уверенно шагает в глубь клуба, огибает танцующую толпу, проскальзывает мимо мужчины, усердно вгрызающегося в запястье улыбчивой девушки, и оказывается у бара. Оглядывает происходящее вокруг и опирается спиной на стойку, выдохнув полной грудью. Вот она, свобода. Место, где можно всё и чуточку больше. Контингент тут, конечно, молодежный. Нет, Антон не старпёр, ему всего-то шестьсот с лишним лет, но он готов дать руку на отсечение, что всем окружающим его зубастикам нет и пятидесяти. Новообращенные. Смелый народ, снуют везде как тараканы, живучие ведь, пусть и неумелые. Единственный минус – храбрецы, не видят в старших авторитетов. С одной стороны – это хорошо, поколение вампиров с амбициями, а с другой… Иногда перегибают палку со своей уверенностью. Аж бесят. Антон ловит взглядом шустрого бармена и щелкает пальцами. Не проходит и секунды – к нему подлетает миловидная девушка с планшетом. Разговаривать здесь вовсе не обязательно, одного взмаха шастуновской руки достаточно для того, чтобы его отвели в вип-зону. Там нет чересчур смелых новичков. Там – самая настоящая вампирская обитель, куда молодым-зеленым хода нет. – Ваш столик. Антон довольно оглядывает свою любимую обитель, если её можно так назвать, и снова машет рукой. Девушка испаряется, будто её и не было никогда. Вот он, опыт работы. Не лезь, пока тебя не позовут. Антон откидывается на спинку кожаного дивана и тянется к уже приготовленной специально для него пачке папирос на столе. Может, ему пойти сигареты рекламировать? Вот продажи поднимутся с лозунгом «курение убивает, но не страшно тем, кто уже трупак». Оптимистично и правдиво. Приглушенный свет помещения с алым оттенком создаёт расслабленную обстановку, и Антон медленно выдыхает сигаретный дым вверх, закатив глаза, когда в эту атмосферу нагло вклиниваются даже без стука. Хоть вербену под плинтус выкладывай для нежелательных гостей. Для этого особенно. – Ты что, хвостиком за мной бегаешь? Глухо посмеивается, вовсе не поворачивая головы. Ему это не нужно. Этого человека он способен узнать по частоте дыхания и запаху даже через слой дыма. Чёрный перец и апельсиновая цедра. Звучит как лучший табак во всей истории. Антон чертовски зависим от подобных сочетаний в сигаретах. Не стать бы зависимым от этого аромата, иначе быть беде. Арсений Попов как дым. Может убить, но манит, блядски манит, так, что и смерть не страшна. А Антон, так уж вышло, бесстрашный безумец без тормозов. Из раздумий о всевозможных зависимостях его вытаскивает тихий смешок. Едкий, как дым, слетающий с его приоткрытых губ. – Хотел сказать, что ещё одна подобная выходка – и твоя физиономия будет висеть на каждом углу. Антон усмехается и даже бровью не ведёт, когда не самый приятный, но точно интригующий собеседник изящно приземляется на диванчик напротив. – А это разве плохо? – затягивается ещё раз и сверкает неестественно зелеными глазами в сигаретной дымке, – Этому миру необходимо чуть больше красоты. – смотрит на откинувшегося на спинку Арсения и не может не отметить изящность того носа, который постоянно суется в шастуновские дела. Ну и надымил он тут, Попов красивым кажется. – Твои действия всегда могут иметь страшные последствия, как для людей, так и для вампиров. Ты всех нас ставишь под угрозу своими безрассудными выходками. Антон на это только хмыкает и закидывает ногу на ногу, покачав головой. Начались докторские нравоучения, откройте окошко, зашёл душнила. И чего он к нему привязался со своими правилами? За свои поступки Антон отвечает сам, имеет право творить всё, что душе угодно. Он – представитель высшей расы. Надо соответствовать. – Скажи мне, Арсений, – покачивает ногой и плавно проводит окольцованными пальцами по подбородку, – Как давно ты бежишь от своей природы? С века, кажется, восемнадцатого? – видит, как Попов порывается ответить, но сразу же перебивает его, подняв указательный палец вверх, – Меня смешит твоё поведение. Ты – высшее звено пищевой цепочки. Ты – властитель, перед тобой должны склоняться люди. А ты что делаешь? – усмехается, поправив кучерявую чёлку, – Прячешься. Людям помогаешь. Забыл, кто ты на самом деле? Над столом нависает молчание. И сигаретный дым. И тускловатая лампа. Такое себе комбо. Арсений молча поправляет пиджак, видимо, готовясь выдать очередную нудятину про уважение и отмену рабовладельческого строя, и Антон успевает поймать себя на мысли о том, что натянутая ткань черной рубашки на груди Попова выглядит слишком уж завораживающе. И хочется дотронуться до пуговиц, пробежаться пальцами под воротником и… Унесло. На губах появляется не сходящая оттуда хитрая полуулыбка, и зрачки зеленых глаз значительно увеличиваются. – Я тот, кто может обеспечить народу достойную жизнь и… – Ты вампир. Благородство твоё умерло вместе со всем остальным ещё в Средневековье. – приподнимается на диване и тянется к цепочке на собственной шее, принявшись лениво теребить её звенья, – Дай себе волю. Не отводит загадочных глаз от мужчины напротив, натыкается на осуждающий, но явно заинтересованный в происходящем взгляд и скользит ногой под столом чуть дальше. – Ты блокируешь свою натуру, а она жаждет своего возвращения. Прими себя. Антон не планировал проводить тут бесплатный сеанс психотерапии в помощь закомплексованным трупакам, но эта ситуация не требует отлагательств. Утыкается кончиком туфли в ногу «клиента» и медленно поднимается по ней выше, не отрывая взгляда от ничуть не удивившихся голубых глаз. Реакцию выдает только ледяной блеск, который Антон заметил сразу же. – То есть, ты считаешь, что можно выхватывать людей на улице и грызть им глотки? Антон театрально морщится и смотрит на него с открытым презрением. – Безвкусица. Как мне кажется, прелюдия не менее важна. Это подтверждают его действия в данный момент. Всё, что происходит – точно большая прелюдия, по-иному и не назовешь. Кончик туфли скользит всё выше, а в синих глазах всё еще ни капли волнения или хотя бы смятения. И это бесит. Блядский Попов, и тут всё обломает. Последней каплей оказывается то, как Арсений покачивается на месте и раскидывает руки вдоль спинки дивана, приняв даже более расслабленную позу. Никакой реакции. – В глубине души ты хотел попробовать её, да? – в голосе сквозит издёвка. Антон плутовато склоняет голову на бок и прикусывает нижнюю губу. И внутри всё расплывается кипящей лавой, когда на невозмутимом лице мелькает тень разоблачения, скрывшаяся за дежурной улыбкой. – Я не понимаю, о чём ты… – Девушку в подворотне. Готов дать руку на отсечение, ты слышал гул крови в её венах, чувствовал стук волнующегося человеческого сердечка. Антон поднимается размеренными движениями мыска всё выше, шелковая ткань деловых брюк ластится под грубой подошвой туфли, Антон вздёргивает бровь и бесцеремонно надавливает кончиком на пах. И глаза в глаза. Так, что зрачки обоих достигают чуть ли не размера блюдец. Лёд в глазах напротив, кажется, наконец-то тронулся. И Антон тронулся. Умом. Потому что в груди застревает вдох, когда на щиколотку ложится широкая ладонь и сжимает её, привлекая внимание. Антон пробегается взглядом по столу и снова возвращается к лицу Попова, когда чувствует легкое поглаживание большим пальцем на коже. Поднимает взгляд, а в глазах всё то же лютое спокойствие, которое бесило его. Раньше. Сейчас эта непоколебимость и даже в некотором роде власть почему-то заставляет его мёртвое сердце чуть ли не трепетать. Интересно, что такого наркотического было в этих сигаретах? Такой эффект он наблюдает впервые. – Ты монстр, Шастун. Вот это заявление. Внимание, Попов открыл Америку и глаза, наконец-то. Антон смеется в ответ на сказанное и поправляет цепь, свисающую с шеи, игриво ухмыльнувшись. – Сказало чудовище. Хватка на щиколотке слабеет, и Антон притягивает свою пережившую жуткий стресс ногу к себе. Внимательно наблюдает за поднявшимся с дивана Арсением и провожает его молчаливую спину коварным взглядом. – Рано или поздно ты сорвёшься, Арсений. – говорит это тихо, знает, что замеревший у выхода Попов его услышит, – Это лишь вопрос времени. А у них двоих его целая бесконечность.***
И всё же, проводить этот прекрасный вечер в одиночестве Антон не планировал. Хотя, это, наверное, логично. Он никогда в своей жизни ничего не планировал. На то она и жизнь – полна сюрпризов. Музыка снова обрушивается на кучерявую голову древнего и безрассудного вампира, стоит ему только выйти из вип-зоны. Там скучно, а Антон предпочитает всегда быть в центре движа, то есть здесь, среди толпы новообращенных и уже опытных, всех, кто желает развеяться и оторваться от души. Ему нравится чужое внимание, да и, если честно, всегда нравилось. Даже когда за ним всем посёлком с факелами гонялись с воплями «адское отродье» – и это грело мёртвое сердечко. Антон бросает оценивающий взгляд в толпу, хаотично дрыгающуюся на танцполе, и хмыкает. Да уж, раньше «адское месиво» выглядело в разы аристократичнее. Теперь уж в красном камзоле на рояле не станцуешь. Антон медленно следит, прямо как хищник в засаде, за подходящим молодым парнишкой с алой ленточкой на запястье, и осторожно придерживает его за плечо, когда тот проходит мимо. Тянет на себя, как тряпичную куклу, и склоняет голову на бок, недовольно оглядывая следы от чужих укусов. Тут как с яблоками. Чем больше признаков присутствия в нем червей – тем оно слаще. Но есть одна загвоздка. Антон Шастун за червями не доедает. Поэтому молча протягивает парнишке бокал, и тот, словно запрограммированный, а так и есть, одним резким движением оставляет на запястье алую полосу и сжимает ладонь в кулак, с безжизненной улыбкой наблюдая за тем, как багровые капли стекают по коже и капают на дно стеклянного бокала. Все эти молодые парни и девушки только смутно напоминают среднестатистических представителей молодёжи. Обычно на роль мешка с кровью идут либо самые отчаянные, либо… Другого «либо» здесь нет. Такая работа сродни проституции, только чуть-чуть экзотичнее. И в разы опаснее. Антон салютует парнишке бокалом в руках и опустошает его залпом, уверенно продвинувшись в сторону танцпола. Всё-таки он пришёл сюда отдохнуть, а не для того, чтобы отсиживаться, как бабка у подъезда, бесконечно упрекающая молодёжь в излишней распущенности. Из колонок раздаётся знакомая мелодия, и Антон не сдерживается и смеётся в голос. Теперь ему стало безумно интересно, кто составляет плейлисты данному заведению. Этот кто-то определенно обладает сверхвысоким чувством юмора, потому что включить в вампирском клубе саундтрек из «Сумерек» – до этого ещё додуматься надо. И теперь, по классике жанра, ему надо достать из жопы биту и пафосно ею размахивать, подобно Джасперу Хейлу? Ну-ну. Антон всегда ассоциировал себя больше с рыжей сукой. Антону нравится пользоваться своей репутацией. Конечно, приятно, когда перед тобой все расступаются и мечтают пожать руку или любую другую конечность. Жаль только, что все эти подхалимы его не интересуют. Антону Шастуну интересен только один, крайне бесючий мужчина, которого он застрелил еще три столетия назад. Арсений ему не потакает, не завидует, не восхищается. Это злит, но и чертовски притягивает. Антон вспоминает об этом, наткнувшись на взгляд ледяных глаз из темного угла клуба, куда «свет софитов не доходит и где Арсений глаз не сводит». Губы расплываются в хитрой улыбке, и Антон подмигивает, заметив, как доктор-выскочка отводит взгляд с тихой усмешкой. Антон готов поклясться, что слышит это высокомерное фырканье. Тело начинает двигаться в такт музыке, и Антон полностью отдаётся мелодии. Лукавая улыбка замирает на губах. Он знает. На него смотрят. И сейчас он владеет всем происходящим. Ooh baby, don't you know I suffer? Ooh baby, can't you hear me moan? Слова обращены к одному человеку, он их слышит – и от этого в зеленых глазах чертики пляшут. Антон скользит ладонями по бёдрам в кожаных штанах и поднимается выше, на оголённый живот, пробежавшись кончиками пальцев по коже, вмиг покрывшейся мурашками. Откидывает голову назад и свысока снова смотрит туда, где пару минут назад натыкался на внимательный взгляд синих глаз. И ведь ничего не меняется. Смотрит на Арсения, не опускает глаз и только ухмыляется, похабно проведя кончиком языка по губам. Им восхищаются, только слишком уж усердно это скрывают. Ну ничего. Антон крайне умело вскрывает все тайные карты, тем более когда у самого в рукаве туз. You're the queen of the superficial And how long before you tell the true? Эти слова вызывают тихий смешок. Что правда – то правда, Арсений действительно королева недосказанности, признания своих же чувств и ощущений от него не дождёшься. Антон медленно заползает окольцованными пальцами под черный топ на груди, соблазняя, раздразнивая сильнее. И смеётся заливисто, когда слышит приглушенное музыкой и громкими разговорами, но точно адресованное ему: – Шастун. Прекрати. Настроиться на голосовую волну Арсения в клубе не просто, но Антон достаточно опытен, чтобы сделать это. И достаточно хитёр, чтобы пойти наперекор такому дерзкому указанию. – Нет. И в голове рождается план, тот самый туз в рукаве всплывает в памяти, как буёк спасения. Антон только надеется, что Арсений не боится утонуть. Потому что спасать его он точно не собирается. Неспешно выбирается из орущей толпы на танцполе и усаживается прямо на барную стойку, одним взмахом руки поймав миловидного молодого человека за плечо. Арсений явно хочет представления. Что ж. Антон его с радостью устроит. Жадно облизывает бледноватые губы и наглядно проводит кончиком указательного пальца по белоснежной коже на шее парнишки. Склоняется над ним и бросает долгий взгляд в темноту. Туда, где от самого себя скрывается Попов. Смотрит пронзительно, словно бы заглядывая в саму душу, пуская мурашки по рукам, и говорит с усмешкой. Знает, что его услышат. – Смотри на меня. И впивается острыми клыками в шею. Прикрывает глаза в наслаждении и сильнее сжимает плечи жертвы ладонями. С восхищением наблюдает за тем, как на белой-белой коже появляются две багровые дорожки и, не отводя взгляда от сияющих в темноте синих глаз, широко проводит языком, слизывая оставленные после укуса капли. Антон готов поклясться, что только что слышал несдержанный глухой стон. Он как будто пронёсся в голове вихрем. И Антону удалось поймать его за хвост. Улыбается бесстыдно и снова склоняется над чужой шеей, закатив глаза. Кровь адреналином разливается по всему телу, посылая разряды тока прямо в мозг и обратно по всем нервным окончаниям. Антон в какой-то момент даже связь с реальностью теряет, слишком накатывает чувство эйфории. И сердце пропускает удар, когда в реальность возвращает легкое прикосновение к волосам. Антон поднимает голову и не успевает среагировать, как его тут же утягивают в требовательный поцелуй. Он от шока чуть почти не дышащего парнишку из рук не роняет. Пьяно смеётся в губы и сам чуть не задыхается, когда чужие руки властно сжимают его бедра. Отстраняется, чтобы перевести дыхание, и в очередной раз давится воздухом от увиденного. Зрачки голубых глаз напротив расширены, клыки обнажены, а на лице столько эмоций, что не передать одним словом. Антон тянет жертву на себя и кивает Попову. И сигнал понимают без слов. Никогда Антон не видел Арсения в таком состоянии. Таким разъяренным, таким… возбужденным. И тем более никогда не видел, как тот жадно впивается в чужую шею, чуть ли не с рыком. Ничего красивее Шастун не наблюдал за все своё существование. Антон запускает ладонь в тёмные волосы и направляет, поглаживает, а потом к себе притягивает, завлекая в новый поцелуй. Картина просто невероятна. Глаза блестят, ворот рубашки расстегнут, на подбородке чуть заметные кровавые дорожки. И привкус железа на губах. На вкус как самый любимый шастуновский табак. Вот она, блядская зависимость. Стонет от неожиданности, когда Арсений резко тянет его за кучерявые волосы назад и приникает к открытой шее, кусая и сразу же зализывая алые отметины. Антон закатывает глаза и усмехается в никуда. Всё-таки довёл. Арсений Попов, великий вампир-зожник, сорвался. И всё же вкус победы отдаёт железом на чужих губах. Невозмутимость Попова дала сильную трещину, из которой вот-вот хлынет лавина и накроет обоих с головой. И что важно – они оба явно не против. Антон теряется в собственных рваных вдохах, он впервые не успевает за Арсением. Кажется, своими действиями и провокациями он случайно (читать как «специально») нажал на красную кнопку в его голове, сбив все жизненные принципы в кучу. Жадно глотает воздух в перерывах между поцелуями и возмущенно стонет, когда его совершенно внезапно дёргают вперёд за цепочку на шее. В глазах напротив – всё. Гнев, похоть, восхищение, долгожданное расслабление и самодовольство. И ни капли благодарности, ну надо же. Антон его на верную тропу вернул, а тут ни спасибо, ни здрасьте пожалуйста. На удивление послушно подаётся вперед, когда Арсений накручивает цепь на ладонь, и, кажется, впервые смотрит на него снизу вверх. – Ты монстр, Шастун. Антон тянется к желанным губам и усмехается, когда цепь сжимают сильнее, сократив расстояние между ними, но и лишая его всех возможностей сделать что-либо. Смеётся, скользнув взглядом по лицу Арсения, и вздергивает подбородок, замерев в миллиметре от чужих губ. Смело. Гордо. – Это тебе во мне и нравится, Чудовище. Глаза слепит новая вспышка софитов. И Арсений оставляет все свои принципы в сумрачной тени, где им самое место.***
Антон сбивается со счёта, сколько раз уже ударился какой-либо частью тела о мебель, стены, технику и иные препятствия собственной квартиры. Загнанно дышит, когда его всем телом вжимают в какой-то шкаф и заползают юркими руками под чёрный топ. Антон не успевает перенять удобную ему активную позицию в этом вихре эмоций, и ему приходится следовать за действиями Попова, который сейчас настолько другой, что складывается ощущение, что тот глотнул несколько пузырьков озверина разом. – Никогда бы не подумал, что ты можешь быть таким. Шепчет в губы, прежде чем его снова затыкают грубым поцелуем. На прелюдии больше не хватает ни сил, ни терпения. Антон тянется руками, подрагивающими от накала страстей, обрушившегося со стороны доктора, к его рубашке и бесцеремонно дёргает на себя, секундой позже заслышав тихое постукивание рассыпавшихся по полу пуговиц. Но обладателю распахнутой рубашки как будто совершенно не до неё. Чувствует, как натягивается ткань топа, и поднимает руки выше, освободившись от сковывающей грудь одежды. – Ты меня совсем не знаешь, Шастун. Антон скептически вздергивает бровь и со всей силы толкает Арсения вперёд, опрокинув на кровать и сразу же нависнув сверху. Свисающая с шеи цепь холодит оголенную грудь, вызвав у Попова чуть слышное шипение. Антон улыбается хитро и медленно целует шею, спустившись на выпирающие косточки ключиц. Поднимает взгляд и ухмыляется. – Но хочу узнать эту твою сторону получше. Спускается губами по груди, ниже и ниже, скользит ладонями по бёдрам и неторопливо тянет бегунок ширинки. Чувствует себя каким-то демоном-искусителем, вытаскивающим самые потаенные тёмные желания людей наружу. И ведь вытащил же. В синих глазах бушует океан, тот самый, в котором страшно, но и безумно заманчиво утонуть. А раньше Антон в этот океан как минимум хотел нассать. – Хочешь узнать? Антон кивает и охает, когда его крайне грубо толкают в грудь и вжимают в кровать. Всё это напоминает битву двух неугомонных дворовых мальчишек, которые никак не могут решить, кто круче и сильнее. Ну и что, что мальчишкам по шестьсот лет? Возраст – всего лишь цифра. Новый Арсений возбуждает весь, от макушки до кончиков пальцев. Поцелуи и любые касания обжигают ледяную кожу адским пламенем. Антон вскидывает бёдра и чуть ли не мурлычет, когда над ухом раздается несдержанное низкое мычание. Арсения нравится доводить, дразнить, играться с ним, как с настоящим костром. Можно ведь и не перепрыгнуть однажды. Поцелуи в шею отвлекают, немного щекоча щетиной нежную аристократскую кожу. Антон мучительно вздыхает и тянет Арсения на себя, запустив ладонь в взлохмаченные волосы. – Будешь так медлить, я тебе осиновый хуй засуну куда поглубже. Над ухом раздаётся тихий бархатный смех, и Антон закатывает глаза. Вообще-то он говорил совершенно серьезно. Кажется, у Арсения не понимать его угроз – врожденный талант. – Интересные у тебя предпочтения. Антон хмыкает. Да уж, самое извращенное бдсм по-вампирски. Чуть ли не урчит довольно, внимательно проследив за тем, как поповская ладонь тянется к его паху. Сразу же нетерпеливо вскидывает бёдра и прикусывает нижнюю губу, когда его останавливают и тянут бегунок ширинки вниз. Собственно, когда и всю остальную ткань, оставив валяться её где-то на полу, за пределами интересов Шастуна на данный момент. Его интересы вообще со скоростью света сузились до одного человека. Стонет мучительно и недовольно хлопает Арсения по ладони, нахмурив брови. Они тут так ещё шестьсот лет протупят. С крайне осуждающим выражением лица цепляется за мягкую ткань брюк и дергает несколько раз, явно намекая уже избавиться от ненужной одежды. Уже через пару секунд слышит, как злосчастные штаны летят составлять компанию шастуновским тряпкам. Антон не привык ждать. Все партнеры, когда-либо побывавшие в таком месте, как его кровать, всегда слушались его по первому же слову и исполняли любую волю. Здесь же и намёка на повиновение нет. Уж это Шастун за шесть столетий успел понять. Переворачивается подобно зажравшемуся коту и упирается в кровать ладонями и коленями. Скользит руками чуть дальше и прогибается в спине, похабно потеревшись о пах выпяченной задницей. Слышит позади сдавленный, явно шокированный выдох, и ухмыляется. Да, зрелище точно красочнее некуда, он знает. Любит удивлять. Призывно покачивает тазом, когда властные ладони жадно сминают ягодицы. Ждать больше просто нет сил. Тянется рукой хотя бы до какой-нибудь части тела и роняет ладонь на простынь, толкнувшись назад. Чувствует, как пальцы скользят по бархатной коже и плавится от одних касаний, млеет от всего, что происходит и даже не сразу понимает, что к нему обращаются. – Не спеши. Ты не растянут. Антон чуть в подушку не фыркает. Застывает в одной позе и только голову назад поворачивает, желая посмотреть в глаза этому Мистеру Добродетель. – Доктор, я мёртв. В ответ получает только укоризненный взгляд и закатывает глаза, молча махнув рукой в сторону комода у входной двери. Ну что за человек. В бюро находок ему работать надо и панд в китайских зоопарках переворачивать. Ну ангельский, золотой мужчина. Наверняка же перед белками в лесу извиняется, прежде чем постучать в дупло и сожрать всё семейство грызунов. Антон отвлекается от своих размышлений о лесной благотворительности Попова, запоздало осознав, что и в его дупло кто-то усердно стучит. Странно все-таки, что Антона в его молодости на кол не посадили за извращенное чувство юмора. Опускает голову на руки и прикусывает губу, почувствовав чересчур уж бережно входящий палец внутри. Сам насаживается, когда к нему присоединяется второй, и глухо стонет, не останавливаясь ни на секунду. – Попов, блять, если ты сейчас же не ускоришься, я тебя… – Застрелишь? Плавали, знаем. Прямо над ухом раздается смех и тихое хлюпанье смазки, которую Антон хранил, видимо, для прихода озабоченных комфортом трупаков. В голову приходит мысль, которую Антон безусловно считает необходимой к озвучке. – Ты так тянешь, потому что боишься признаться, что скорострел? Чувствует, а точнее сказать, жопой чует, как из его дупла вылезают (боже, Шастун, уймись) тонкие пальцы и нетерпеливо виляет задом, пока его не останавливают сильные руки одним лишь движением. – Позвольте, раньше я мог по три кожаных варежки за ночь. Антон демонстративно морщится, вообще не желая представлять сие отвратительное зрелище, но картинки так и лезут в голову, которой Шастун сразу же мотает из стороны в сторону в попытке забыть этот кусочек высокоинтеллектуального диалога. Горделиво вздергивает голову и улыбается хищно. Шастун придумал новую провокацию, а значит градус в комнате точно поднимется. Проскальзывает по кровати взад-вперёд, крайне провокационно виляя задом и разводя и без того разъезжающиеся колени в стороны. Нравится дразнить, выводить на эмоции, впитывать их, как губка, и упиваться реакциями на свои хулиганства. Смеётся хитро, когда хватка на бёдрах усиливается, и стреляет зелеными глазами назад, чуть не упав грудью на кровать окончательно, потому что голодный взгляд напротив вдруг перестаёт быть насмешливым. Как будто бы Арсений и не шутил пару минут назад. Как будто бы тот рычащий и несдержанный Попов из клуба все это время просто стоял и ждал своего второго выхода. Антон даже готов вызвать его на бис. Антоновские распущенные действия пресекают резко, он и сообразить не успевает. Мощная ладонь давит на поясницу, заставив прогнуться сильнее, и Антон наконец тонет в долгожданных ощущениях эйфории. Облизывает сухие губы и скользит одной ладонью вниз, коснувшись головки собственного члена. Антон никогда не понимал анатомию и на вопрос «почему у вампиров встаёт на других» он ответа так и не нашел. И кажется ему, что он кроется в поповской голове на полке между «почему Каллены ходят в школу» и «откуда берутся дети». Кстати, всё это Антона тоже интересует. С губ срывается протяжный стон, когда Арсений погружается полностью и замирает. Не к добру. По спине скользит ладонь, взбирается по загривку и цепляется за светлые кудряшки, тут же потянув их на себя. Антон на удивление послушно поднимается и закидывает голову назад. Слишком интересно, что такого неожиданного Попов снова сделает. Горячее дыхание опаляет ухо, по телу пробегается табун мурашек. – Отпустить себя, говоришь? – острые клыки легонько прикусывают хрящик уха, – Ты даже не представляешь, на что способен настоящий Я. И мёртвое сердце снова заходится в бешеном ритме. Антон чертовски заинтригован, но виду не даёт. Нельзя так низко пасть перед этим человеком. Храни гордость до конца. Но только вот что-то Антону подсказывает, что конец стремительно приближается. Отклоняется назад ещё сильнее и замирает в миллиметре от чужих губ. – Так покажи мне. И в груди спирает дыхание. Арсений без предупреждения, без какого-либо намёка, толкается резко, глубоко, повторяясь раз за разом в ускоренном темпе. Придерживает Антона за талию, а потом и вовсе прижимает к себе, накрыв тонкую шею свободной ладонью. Антон не успел удержать и малейшие остатки контроля в руках, их отняли неожиданно и внезапно, он и глазом не моргнул. Стонет надрывно и всё же падает грудью на кровать. Губы растягиваются в удовольствии, Антон впервые ничего не контролирует. И это блядски возбуждает. Наощупь находит что-то отдаленно напоминащее подушку и подкладывает под голову, чуть не уткнувшись в неё носом. Тонет в бесконечном количестве разрядов тока, прошибающих его тело с каждым толчком. Антон теряет связь с реальностью. То, что было раньше сейчас просто кануло в лету и небытие. Слышит свой голос будто бы издалека, даже не сразу его признав, потому что выстанывать умоляющим тоном «еще, еще, еще…» – это у него впервые. Арсений удивляет. Антон понятия не имеет, на какую там он кнопку ему нажал, что привело к таким переменам, но мысленно надеется, что она залипла и так и останется в таком положении. Антон запоздало чувствует крепкую хватку в собственных волосах и слушается, когда его с силой тянут назад. В нижней части живота все ощущения сплетаются в какой-то морской узел сложнейшего уровня, и брови скользят вверх, когда Арсений впивается клыками прямо в бледноватую кожу на шее. Антон захлебывается от нахлынувших на него новых ощущений и на какое-то время вовсе обмякает в чужих руках. По шее на ключицы стекает маленькая тёмная капля, оставляя за собой алый след. Антон словно бы в забытье вскидывает руки и интуитивно прижимает Арсения ближе, запутав пальцы в темных лохмах. Такого с ним не делал никто. Антон раньше думал, что кусать себе подобных – удел безумцев-потрошителей, но и подумать не мог, как это может быть приятно. Слишком интимно. Слишком лично и пиздец как сексуально. Антон уже говорил раньше, что Арсений – синоним к слову «слишком». И каждым своим действием этот человек лишь подтверждает эту теорию. Дышит часто, надрывно и стонет чуть ли ни умоляюще, когда чужая ладонь проводит по всей длине члена, подстраиваясь под ритм. Горячий язык, слизывающий кровавые капли с шеи, властный, сорвавшийся с петель Арсений, уверенная ладонь на члене – всё это смешивается в один котёл со смертельным зельем. – Арс… – стонет из последних сил, выгибается дугой в чужих руках, когда клыки с новой силой впиваются в кожу, и кончает в ладонь Попова. Антон в жизни жалел о многом. О неудавшихся балах, о печальном опыте работы, о невкусном коньяке, о проблемах с полицией. Но один его поступок никогда не будет вызывать сожалений. Если бы он мог вернуться в 18 век, во времена молодого Антона Шастуна, на одно из тех второсортных мероприятий, он бы также, как и три столетия назад, направил на одного высокомерного графа дуло пистолета. Потому что обязательно бы рискнул и подошёл к нему снова.***
Три дня спустя. Арсений гостей не любит. Нет, он всегда рад дружной компании, в которой можно весело провести время за бутылкой вина из погреба, но явно не в такую рань. На часах шесть утра. В дверь звонят уже минут десять как минимум. Если это вдруг какие-то сектанты с их излюбленным «вы верите в бога?», Арсений пошлёт их чёрту, потому что так ошибиться с адресатом – это надо уметь. Накидывает халат на оголенные плечи и щелкает замком, толкнув тяжелую дверь вперёд. Увиденное заставляет его сначала нахмуриться, потом возмутиться, потом задуматься еще сильнее. Молодой человек, лет двадцати от силы, улыбающийся так, что лицо треснет, доверия не вызывает. Жалость – да. Арсений только открывает рот в немом вопросе, как его перебивают: – Вы Арсений Попов, верно? Рот закрывается. Арс оценивающе оглядывает непрошенного гостя и принимает коробку из его рук. Улыбка невыносимо неестественная, как будто бы этого парнишку насильно заставили быть дружелюбным. Заставили. Арсений опускает взгляд на увесистую коробку и замечает в углу клочок бумажки. «От монстра для Чудовища». Пазл в голове складывается сразу же. Арсений отвлекается от разглядывания неожиданного подарка и хочет поблагодарить незаконного курьера, но того будто и след простыл. Медленно закрывает дверь и рвёт картон, не на шутку заинтересованный, что за подарки в столь раннее время. Тем более от того, с кем отношения явно наладились, но точно не достигли такого уровня. Медленно скользит взглядом по содержимому и сначала не понимает. Поднимает в руках вытянутый деревянный предмет, и с губ срывается смешок. В нос ударяет противный запах осины, а простая палка в его поле зрения начинает принимать всем известную форму. Осиновый хуй. Креативно, как и весь Шастун. Арсений смеется и тянется за еще одним клочком бумаги, оставшимся на дне коробки. И улыбается. «Обещал – сделал. Кстати, Доктор, раз уж тебе наверняка мой подарок пришелся по душе, я бы хотел сделать предложение, от которого ты явно не откажешься. Чудовище, пойдешь на свидание с Монстром, м? Жду положительного ответа. А.Ш.». Арсений смотрит на записку еще пару секунд и смеётся, потянувшись за телефоном в карман. Да уж, в Шастуне явно умер один романтик. Говорят, лёд и пламя сойтись не может. Это, кажется, противоестественно и нелогично, неправильно и несправедливо. Арсений не согласен. В мире много странных, неправильных вещей. Кто-то ищет свою судьбу столетиями, а кто-то находит её прямо во дворе за пять минут болтовни в песочнице. Всё это в первую очередь зависит от человека. Да, вокруг полно странностей и необъяснимых явлений, кто-то посчитает их глупыми, кто-то зацепится, как за свою судьбу. В жизни Арсения произошла та самая странность, перевернувшая весь его мир с ног на голову. Лёд и пламя сошлись. Чудовище полюбило Монстра.